365 кошмаров Wednesday Addams

      Светало. Небо преображалось на глазах: из угольно-серых оттенков ночи вырывались снопы светлых искорок, подсвечивая горизонт бледно-розовым. Уэнсдей, облокотившись на статую уродливой горгульи с оттопыренными крыльями, поглядывала то вниз, то вверх. Она с удовольствием потянула носом воздух, который ударил в лицо резким порывом ветра, и выбросила одну руку неожиданно вперед. На кончиках пальцев заиграла песнь пламени. Огоньки дразнили девушку своим жаром и переплетались между собой, образуя причудливые узоры. Аддамс, словно заворожённая, следила за этой игрой, не в силах прекратить начатое безумие. Веки зудели перед скорым приближением рассвета, ноги отказывались идти, тело всячески противилось возвращаться в затемнённый уголок комнаты, чтобы отключиться от внешнего мира и всех его составляющих под одеялом. Уэнсдей Аддамс подвергла себя самому безобидному из всех существующих вариантов пыток — обездвижению. Что-то первобытно ужасное восстало из души Уэнсдей, и ученица Невермора резко выпрямилась, а горгулья с треском свалилась с края крыши. Начало конца было положено проклятым свиданием.

Несколькими часами ранее

      Тайлер вёл себя, как истинный джентльмен. Учтивая лёгкость в движениях рук, мимолётные, ничем не обременённые, касания пальцев, от которых Уэнсдей лишь плавно ограждалась, но не сбегала и пока не допускала мысли о его четвертовании, оскал — приятный такой, с нотками шизофрении и ничего лишнего. Словом, Уэнсдей нравилось — всё вышеперечисленное поддавалось объяснению, не будоражило мысли, не вызывало эмоций и трепета, о которых было принято писать в глупых книжках. В душе Аддамс господствовало любимое «ничего» рядом с Тайлером. — Замёрзла? — Обронил он в дороге, подмечая, что девушка приоделась не по погоде. На ней красовались чёрные, перетянутые в несколько рядов шнурками, ботинки, белая блуза с высоким воротником свободного кроя, казалось на ощупь, что ткань была батистовая, и приталенная юбка чуть выше колена. — Технически, из нас двоих ты находишься под большим риском замёрзнуть, так как я с четырёх лет упражнялась в умении жить в огромной морозильной камере. Летом это очень кстати. Рекомендую. Больше Галпин вопросов не задавал. Он тенью шёл за ней, хотя и был в их маленьком импровизированном походе в роли направляющего. Несколько раз позволял себе повторить траекторию движения вслух, свериться с картой, и под абсолютно равнодушные взгляды Уэнсдей Аддамс, улыбнуться — по-мальчишески наивно. Шелест позади себя Уэнсдей расценивала, как внешний раздражитель, мешающий ей сконцентрироваться на искусно выгравированном плетении рукоятки прихваченного с собой клинка. Холод металла отрезвлял, не позволяя Аддамс забыть, что любые свидания приводили, как правило, к упоительно мрачному концу, если повезёт, то кончине. Она дала согласие на встречу, сражённая выходкой Тайлера, — нормис определённо умел обращаться с холодным оружием, разбирался в сортах самых смертельных цветений, не жжужал, подобно Энид, и без исключения представал перед ней в выгодном свете. Всегда. Парень был предсказуем, как обязательные лобзания её родителей по утрам. Ему хотелось доверять. Впервые в жизни Аддамс хотела проверить глубину чувств жалкой человеческой души. Если их сравнивать с Ксавьером, то Тайлер был надёжен, — как и её годами отточенная привычка читать по главе какой-нибудь познавательной энциклопедии перед сном, а общение с Торпом — это всегда, несмотря на его приторно-ангельский характер, игра на контрастах. Уэнсдей не соображала, что делать с этой чёртовой лакмусовой бумажкой, постоянно меняющей цвет, стоило ей появиться рядом. Поэтому Тайлер. С ним до безобразия обыденно и просто — настолько скучно, что девушка находила в этом терпком ощущении свою прелесть.       Впереди показалась остроносая гондола, привязанная к дереву у самой кромки воды. Уэнсдей притормозила, с равнодушным, по обыкновению, выражением лица, посматривая на Галпина с ноткой уколовшего её нутро интереса. Впрочем, подобная эмоция никак не отразилась на ней. — Присаживайся. Тайлер первым ступил на дощатое дно лодки, протягивая Уэнсдей свою влажную ладонь. Вероятно, от волнения. Когда они оторвались от берега, а на смену молчанию пришёл плеск вод озера, Аддамс будто оторопела — она не представляла себе, куда два подростка противоположного пола (а это знаковая деталь!) направлялись посреди ночи и, честно говоря, не особенно рьяно желала допытываться. Управляла она веслом на степень лучше Тайлера, потому через десять минут медленной, романтической прогулки по зеркальной глади озера, Аддамс вырвала инструмент из рук Галпина, и они достигли точки путешествия за три минуты. — Остров Ворона. — Разрезая тишину леса, констатировала девушка и плотно поджала губы. — Ты была здесь? — Да. — Точно, — Тайлер нарочно стукнул ладонью себе по лбу, изображая разочарование. — Кубок Аллана По. Я забыл, прости, Уэнсдей. Она поморщилась — зачем надо было иронизировать и бить себя по лбу добровольно? Если у Тайлера возникла острая потребность испытать весь фейерверк эмоций при нанесении увечий, мог бы обратиться за помощью к ней. Вместо этого она бросила дежурно-колкое «Нормально» и скрылась в глубине острова, Тайлер шёл впереди.       Перед Уэнсдей Аддамс открывался чудесный, по её меркам, вид: поляна, поросшая крапивой настолько плотно, что при прохождении, ноги обрастали красными, сочными ожогами. Она простиралась на километр, по словам Галпина, так, что противоположного конца отсюда разглядеть не представлялось возможным. Ветер сиротливо бился о заросли жалящего растения, вызывая в них движения. Уэнс подошла к одному из стебельков, плавно изучая его на ощупь своей ледяной ладонью, крепко сжала в ней, вырывая траву с корнем. Диковинно и грациозно, как умела только юная Мисс Аддамс. — Dioicus , прошептала она, с изумлением взирая на растерянного Тайлера Галпина. Девушка поднесла сорванный росток крапивы к пухловатым губам, которые всегда алели на фоне её мертвенно-бледного лица, задержала долгий взгляд на растении — такой, словно обожаемый дядя Фестер привёз из очередных странствий порцию свеженьких мумифицированных тел, и, опаляя крапиву дыханием, сомкнула на листке свои губы. Аддамс изменилась в лице: из однотонной, недосягаемой леди превратилась в обыкновенную девчонку, живую и довольную окружающим её миром. — Лучше бы ты меня так поцеловала....— Галпин с упоением следил за каждым брошенным в его сторону взглядом, ловил очертания её воскового лица глазами, но подойти не осмеливался. Уэнсдей стояла посреди поляны, словно Бругмансия — смертельно-опасный, редкий вид цветка. Ученица Невермора про себя хмыкнула, удовлетворённо созерцая, вытянутое муками неопределённости, лицо Тайлера. Ладонь приятно саднила — эффект лёгкой шокотерапии, отчего внутри Аддамс обострились все чувства. Поляна стала выглядеть даже в полночь зеленее и сочнее, деревья в стороне пышнее, а небо — чернее, будто провалилось в объятия чёрной дыры. Губы девушки кровоточили. — Мы пришли сюда полюбоваться удивительным феноменом цветения дикой, далеко не островной природы, в осеннюю пору? — С невозмутимостью обратилась Уэнсдей, выбираясь из растений. — Нет, но место и впрямь.... — Тайлер старался подобрать из всевозможных слов, приходящих на ум, одно единственно-верное, — захватывает дух. Галпин беспрецедентно притянул её к себе за талию, чего Уэнсдей никак не ожидала, поэтому проворно среагировала и наступила ему на ногу остриём своего ботинка. Она рассердилась — посягнули на её личное пространство. — Руки. — Повторила она, невольно обращаясь к событиям прошедшего бала. — Я не хотел, чтобы ты пострадала, Уэнсдей. В этом была доля здравого смысла, в чём себе немногим позже призналась и сама девушка. Они вышли на финишную прямую — к другой поляне (Аддамс нашла занимательным количество гектар земли острова, отведённым под странные лужайки, поля), которая, в отличие от предыдущей, ни к каким чувствам Уэнсдей не воззвала. Уэнсдей ненавидела не понимать скрытых мотивов своих знакомых — это обстоятельство вгоняло в затяжную депрессию, которую она так любила, но которая знатно отвлекала от работы над романом, вынуждало пересматривать её индивидуальные границы дозволенного и подстраиваться под кого-то. Этим вечером Уэнсдей Аддамс отказывалась понимать своего спутника. Он перехватил инициативу в свои руки, пока Уэнс беспомощно, как вышедший из строя оловянный солдатик, рассматривала обширные просторы острова Крекстоун.       В самом сердце поляны высились три каменные фигуры — немые свидетели первого свидания Уэнсдей Аддамс. Воспитанница Невермора находилась под глубоким впечатлением. Статуи, в несколько раз превышающие её маленький рост, были возведены не позднее века пятнадцатого, но сохраняли ещё собственный лоск и величественность. — Ацтекская культура, — вырвалось с языка Уэнсдей, и Тайлер просиял. В его голове не укладывалось, как можно было быть настолько совершенной? Она всегда тянулась к знаниям, выделялась скорее не внешне, а больше внутренне среди сверстников — в меру начитана, любознательна, загадочна и необыкновенно притягательна с этими своими чёрными кругами под глазами. Аддамс прислонилась лбом к шероховатой поверхности камня и вздохнула, впитывая в себя всю негативную энергетику этого места. За несколько веков её собралось достаточно. Эти каменные барельефы, возможно, таили в себе память о жертвоприношениях нормиса Крекстоуна. Его склеп находился отсюда в шаговой доступности. — Тебе нравится? Утвердительный кивок головой, и её косички взмыли смешно вверх и мгновенно опали на плечах и груди. Тайлер ощутил внутри приятную негу и расплылся в улыбке. Он подвёл Аддамс к кульминации сегодняшнего вечера. В низине, где продували ветра и были расположены скульптуры Ацтеков, парень расстелил покрывало, являя потрясённой подруге два позолоченных кубка, наполненных не до краёв чем-то красным (Аддамс решила, что всё же то была кровь), книгу с неизвестным содержимым, доску пророчеств и пустой продолговатый сосуд. — Ожидала ли ты что-то подобное, Уэнсдей? — Зашипел его голос за ухом и Тайлер едва ли позволил себе коснуться ободка её серьги своим языком. Аддамс притихла. Галпин выглядел как грёбанный Змей-искуситель. — Приступим к вызовам духов? — Парировала она, прекрасно понимая, для чего предназначались эти предметы. Уэнсдей оживилась. Казалось, этот вечер всё ещё можно было спасти чем-нибудь ужасным. Губы Аддамс дрогнули от улыбки.

***

      Формальные приветственные речи сменились неразборчивым галдежом. Ксавьер лениво ковырялся в своей тарелке вилкой, упрямо отказываясь есть куски запечённой индейки. Ему в голову пришла хорошая идея, требующая полноценного обмозгования и закалки. Парень бегло оценил присутствующих, с видимой долей горького разочарования, и стиснул столовый прибор в руках, аж костяшки пальцев побелели, кожа сделалась прозрачной. Шум голосов во мгновение прекратился, превращаясь в отравляющие воздух шепотки, когда Торп опрокинул вилку на тарелку и удалился, не проронив ни слова, с выпрямленной осанкой и показательной надменностью. Его по-настоящему королевский образ растворился в воздухе, стоило парню оказаться в комнате. Непрошенная ярость, которая в последние несколько часов заметно поутихла, находила выход в его грубых ударах по стене, его желании снести здесь всё к чертям собачьим, чтобы с отравленным блеском в глазах после следить за руинами роскошного особняка его отца. Венценосное творение всей жизни, чтоб его. Ксавье пнул угол чемодана ногой и оттуда показалась пятипалая, вполне себе живая, конечность. — Вещь? — Торп припал к клади с внутренним смятением. «Что здесь забыл обрубок этой демонической девчонки»? Вслух же он произнёс робкое «добро пожаловать» и стушевался перед Вещью. Предприимчивый придаток кружился вокруг художника — одна комбинация движений пальцами сменяла другую, затем третью, четвёртую...до той поры, пока парень не прижал Вещь к груди, совершенно утративший нить повествования. — А теперь по-новой и помедленнее. — В знак согласия друг Уэнсдей оттопырил мизинец и побежал куда-то, явно адаптированный к комнате Торпа. Ксавьер сидел на полу с вытянутыми ногами, позвоночником упираясь в жёсткий каркас кровати. Он заправил одну прядь волос за ухо, уставившись в экран смартфона. На нём были изображены десятки фотографий с обычной студенческой жизни в Неверморе — с его тайными собраниями, шумными вечеринками, грязными драками и необоснованными поступками. Причислял ли он к таковым — забвение Уэнсдей Аддамс? Взмах вправо, и Ксавьер вздрогнул — девушка-готка тянула к нему свои руки в попытке отобрать тетрадь по биологии, по лицу отчётливо пролегала тень недовольства, а миниатюрная Аддамс плавно вытягивалась на носочки. На его лице, напротив, плясали озорные огоньки. Он предпочёл забыть подобное. Торп и Вещь-то запомнил поверхностно: ручная страховка, палочка-выручалочка Чумного доктора всея Невермора. Парень не находил объяснений любимому занятию Уэнсдей щёлкать трупы как бутылки из-под пива. Придаток выглядел отнюдь не страшным (чего не сказать о его хозяйке), а забавным и, казалось, души не чаял в Энид. Ксавье опомнился, когда противно дребезжащие звуки, исходящие из-под его чемодана притупились, и Вещь бесстрашно вскарабкался по нему на плечо подростка. Ткнул пару раз в лицо художника исписанным листом и угомонился — Ксавьер выхватил бумагу и принялся с жадностью впитывать информацию: 1. Концентрация на определённом объекте — Уроки морока. 2. Управление магнеамплитудным пространственным полем — Аэрокинез 3. Стрельба из лука. 4. Фехтование. 5. Наука о концентрации ядов. 6. Сомнология высшей степени. 7. Рисование: Основы и профессиональный уровень. 8. Экстремальный бег. В самом нижнем углу листа наляпистой неуместной кляксой была поставлена родительская печать с гербом родословной — раскидистым вороном и ещё ниже, как издевательство над средним сыном, красовалась размашистая подпись Винсента Торпа с язвительной, оскорбляющей чувства Ксавье, пометкой: «До совершенства». Подросток одним выверенным движением скомкал лист бумаги и отправил прямиком в мусорное ведро точным броском. Торп провёл по лицу ладонью, отгоняя усталость и мысли о сновидениях, встал, пошатываясь, и зачеркнул на настенном календаре сегодняшнюю дату. Вещь покопошился в мусоре, отряхнулся от множества картофельных очисток и притащил тот самый злополучный лист, подсовывая перед лицом Ксавьера. — Что? — в его голосе проскочили железные нотки, и Вещь попятился, выхватил из подставки карандаш, оставляя красивую надпись: «9. Понять язык Уэнсдей Аддамс мой». Художник с облегчением вздохнул. Часы возвещали о полуночи — оставалась ровно неделя.

***

      Уэнсдей сосредоточенно хмурила брови, предпринимая восьмую попытку произнести слово «А-ly-i-bi-ya» по слогам в нужной тональности. Они с Тайлером открыли редкие рунические письмена, позволяющие воззвать к пра-пра-прародителям рода. Аддамс загорелась этой больной идеей, восседая в позе «лотоса» с распахнутой, тяжеленной книгой в руках в центре покрывала. Отчего-то уходить отчаянно девушке не хотелось: воздух в низине сгустился и казался вполне осязаемым, он окутывал, уносил Аддамс за собой, пьянил и делал уязвлённой.       У Тайлера лихорадочно блестели глаза при виде неё, вся его сущность взмывала вверх, билась крыльями о грудную клетку, вызывая всё новые и новые учащённые удары сердца. Он размыкал губы, тихонько повторял заученные на зубок слова, неотступно следил за Уэнсдей, с интересом читая бесценный фолиант. Кружилась голова. Им нестерпимо хотелось есть, спать, утолить жажду, целоваться. В особенности, последнее.       Уэнсдей облизывала свои мелко дрожащие губы, попробовала закрыть книгу, когда поняла, что та не подавалась — слова сами по себе обличались в стройный, гулкий текст, будто скрежет по металлу. Постепенно их заволокло стеной густеющего тумана: дымовая завеса враз окутала всё пространство собой, приносила чувство эйфории. Аддамс паниковала — впервые что-то неизведанное завладело ей против воли. Тайлер, сохраняя остатки рассудка, молча приник к губам Уэнсдей — нагло, остервенело, профессионально и...       Небеса разверзлись проливным ливнем, были сплошь усеяны шаровыми молниями. Девушка отчаянно пыталась дышать, однако лёгкие сковало огнём, лавой, пожаром. Аддамс потеряла связь с реальностью. — Ты моя, Аддамс. Ты всегда была моей. — Заскрежетал над ухом загробный голос и Уэнсдей ошарашенно уставилась на нечто, размыкая поцелуй. Тайлер множился — расслаивался на молекулы, двоился и троился, утопая в вязком облаке пара. Его рыжеватая макушка то появлялась, то исчезала, искажённая несколькими размытыми силуэтами одновременно. Дряхлая рука, поросшая волдырями, подняла Уэнс в воздух, как тряпичную куклу, глаза — бесновато-красные зло зыркнули, а губы принялись дочитывать начатые строки книги. Девушка онемела, с ужасом соображая, что её душа медленно устремилась ввысь. — Тайлер! Тайлер! Откуда-то доносился голос Донована Галпина и Уэнсдей сконцентрировалась на нем, впитывая, словно губка, все оттенки голоса шерифа. Аддамс истончалась, но балансировала на грани, пока земля вспыхивала пожарами, горела и кишила роем восставших призраков, которые нацелились на Аддамс. Оболочка Тайлера окончательно исчезла. — Милая Уэнсдей... — от этого девушка рассвирепела и вскинула руки. Последнее, что она помнила, — утопающий в огненной ловушке остров Крекстоуна и где-то там голоса Тайлера и шерифа.

***

      Забрезжил рассвет. Уэнсдей Аддамс медленно просунулась в окно их с Инид комнаты и поплелась к кровати, лишённая всяких нервов и сил. Её первое свидание обернулось Адом на земле, но почему-то она не находила это захватывающим. Девушка, перепачканная в копоти, рухнула на постель и вздрогнула непроизвольно — у Уэнсдей выработался кошмар прикосновения. На чёрной подушке лежало письмо. Бумажное. Аддамс вздрогнула повторно, когда из распечатанного конверта выскользнул рисунок с её изображением и фотографией. «Художник сходит с ума», — гласила надпись на обратной стороне рисунка, и впервые она согласилась с подписью Вещи. Она тоже медленно сходила с ума.