Культ Хроноса

      Я – умер!       Авада лорда сделала свое дело. Мальчик-Который-Выжил – мертв. А что дальше? Какая мне разница. Моим предназначением, если верить словам директора было именно это – дожить до момента сражения с лордом и умереть от его руки. Правильно сказал профессор Снейп, я – свинья на убой. Но, все уже сделано, Авада пущена, достигла цели, жизнь закончена. И я иду туда, куда идут души для перерождения. За грань, в лимб, короче именно туда. Перед глазами проплывают картины прошлого, всего того, что я пережил за эти восемнадцать лет. Смерть мамы у меня на глазах, качающий ее на руках и плачущий профессор Снейп, странно, но это не его воспоминания, а именно мои. Дальше Хагрид, наш с ним полет на мотоцикле Сириуса меня усыпил, а проснулся уже в доме Дурслей.       Десять лет с ними, насыщенных издевательствами, тычками, пинками, кличками вместо имени, делами по дому, голодовками и запиранием в чулане. Короче не жизнь, а сплошное рабство. Дальше письмо, снова Хагрид и школа. А вместе с этим приключения на задницу, постоянное влипание в неприятности и жизнь на грани смерти. Первый год в школе принес изменения в мою жизнь: лучший друг, подруга, первый враг, соперник. Наше с ним противостояние. А еще подпевающий и поддерживающий нашу с Малфоем ненависть патлатый профессор Зельеварения, который ненавидел меня всей душой. На самом деле отца, ведь я похож на него как две капли, лишь глаза мамины. Он не нашел ничего лучше, как проецировать негатив на мне. Взаимно, кстати.       И так все шесть лет в школе. Но, каждый год я узнавал друзей лучше, как и врагов. Враги – верные, надежные, а вот друзья… с Роном и врагов не надо. Первые два года он и правда дружил со мной честно, открыто, потом стала проявляться истинная сущность. Не на третьем курсе, там не до этого было, Сириус и дементоры. А вот на четвертом. Оказалось, я сам, оттого что мне не хватает славы и внимания, нашел способ и бросил имя в кубок, загордился и зазнался. И не переубедить. Лишь ткнуть носом в то, что я не самоубийца. Тогда помогло.       - Долго ты идешь, Гарольд, время поджимает, - обрывает поток мыслей голос, отчеканивающий каждое слово, словно у него на каждое отведено определенное количество секунд: - как хорошо, что ты это понимаешь, - говорит голос, а я подхожу ближе и вижу мужчину. Пожилой, седовласый, но при этом не дряхлый, а вполне себе подтянутый. На нем что-то вроде ритуальной мантии. Белая, с глубоким капюшоном, широкими рукавами и длинным подолом. В руках посох с лезвием на конце, скорее всего коса, а на поясе песочные часы.       - А разве я не мертв? – спросил у мужчины, - куда мне торопиться?       - Назад, чтобы все исправить! – отчеканивает он, показывая на одно из воспоминаний, касающееся лорда, - остановить его, и все то, что за собой понесет его и твоя смерть. Смотри, - и мне показали, что будет, оставь все так, как есть, а потом вопрос: - нравится?       - Нет. Как это исправить? – смотрю на старца.       - Вернуться назад, - показал мне пальцем в ту сторону, откуда я пришел, а на вопрос, как это сделать, ведь я умер, а Госпожа Смерть вряд ли меня так просто отпустит, он сказал: - Сестра сделает ради благополучия мира исключение.       - Сестра? – и тут до меня дошло, что я с богом разговариваю. И глядя на часы и косу, а еще помня маггловскую историю и мифы Рима и Греции, воскликнул: - Хронос или лучше Сатурн?       - Хронос привычнее, - сказал старец, - но, меня радует, что ты не забываешь богов и нашу историю. Что касается возвращения. Вернуться придется в самое начало. Чтобы не стать тем, кем ты стал благодаря магглам и их воспитанию. Но, увы, лишь после смерти своих родителей и твоей смерти.       - Чего? Моей? А разве…       - Нет, Авада бьет без промаха. Ты – умер, но Хель, моя сестра обменяла твою жизнь, на жизнь Тома, развоплотив его. И ты не крестраж, не несешь его осколок души в своем разуме, - хотел спросить как тогда объяснить нашу с ним ментальную связь и парселтанг, но, он ответил: - парселтанг – наследие сестры, ты – некромант, - я сел, прямо на пол, - не пугайся, это не те некроманты, которыми пугают юных волшебников, никаких зомби и умертвий вы не поднимаете, а наоборот от них избавляетесь, упокаиваете, отпускаете душу на свободу, на перерождение.       - А ментальная связь? – спросил я.       - Это из-за обмена. Ваши души и правда связаны, магией, жизнью и смертью. Как и гласит пророчество, пока один жив, второй не обретет покой.       - И что мне сделать, чтобы обрести этот покой?       - Решать тебе. Но, результат вашей с Томом дуэли ты видишь, - показал он на место, где мы стоим, - убьешь ты его – смерть обоим, он тебя - аналогично. Но и пускать все на самотек, отдавая ему власть не вариант. Он, воскреснув тем способом, приведет в мир Хаос. А отец нам здесь сто лет не нужен. Так что действуй, усмиряй и приручай, или плени и заточи, как тебе будет угодно. А попутно спаси тех, кто тебе дорог, важен. Крестного, профессора, и волка. Найди настоящих друзей, возможно любовь и перспективное, светлое будущее.       - Как это сделать?       - На это у тебя будет второй шанс, - а я подумал, что раз это сделка, то от меня тоже что-то потребуется. Ведь никогда не бывает одностороннего договора, второму тоже что-то надо взамен. И как оказалось: - все так. Напомни обо мне волшебникам. Все помнят моих сестер, а меня нет. Это и будет твоей частью договора. Как это сделать, узнаешь или в школьной библиотеке или у крестного, у рода Блэк достаточно литературы, исторических записей.       - Спасибо, - только и успел сказать, как резко, через меня прошла коса Хроноса, возвращая в прошлое, в годовалое тело. В тот день, когда я получил шрам, титул Избранного, Героя и Мальчика-Который-Выжил. Открываю глаза, голова нещадно болит, капает на глаза кровь, а со стороны входной двери раздается вой боли и отчаянья, крик и слезы:       - Лили! Нет, Лили! Нет! только не ты! Почему? За что? – на руках профессора мертвая мама. Ее рыжие, как огонь волосы потеряли блеск, глаза закрыты, руки лежат безвольно, а профессор все кричит, срывая голос, плачет и не отпускает. И тут я подал голос:       - Мама! – язык едва шевелится, трудно мне будет, - Сев, мама, - услышав свое имя, профессор замирает, а я повторяю, со слезами на глазах: - мама, Сев, мама - он кладет тело мамы на пол, руки на груди, в руках палочка. Прощается, говоря, что она до самого конца была ему другом и будет им до его смерти. А там, за гранью они встретятся. Идет ко мне, а я протягиваю руки и снова: - Сев, - он берет меня на руки и спрашивает:       - Ты меня знаешь?       - Сев, - прижимаюсь к его щеке, провожу рукой по голове, волосам, щекой к щеке, всхлип и слова: - мама и Сев – дузья, - еле выговорил, продолжая гладить зельевара по волосам, прижимаясь, обвивая руками шею, вытирая ладошками дорожки слез.       - Друзья, да, ты прав Гарри, мы с ней друзья, - улыбка, ответное касание по голове, волосам, и хлопок аппарации.       Мы оказались у него дома, Паучий тупик. Меня тут же ведут в ванну, смывают со лба кровь, накладывают мазь и пластырь. Потом ужин и спать. Я не отпустил зельевара, а он не возражал. Так мы и спали, в его кровати, под одним одеялом, я у его груди, в кольце рук. Так было теплее и спокойнее. Как с Сириусом или Римусом, семейно. Папа, так хотелось это сказать, но не время.