If There's Forever

— Скажи мне, Хаякава-кун… какие у тебя дела с якудзами? Капелька холодного пота раздражающе стекает по виску Аки. Во рту, обернувшимся безводной пещерой, пересыхает. Улыбка Макимы не угрожающая, но такая же расчётливая и загадочная, как всегда. Аки проглатывает свой трепет и пристально смотрит на неё, со всей решимостью и уважением, на которые только способен. — Они причинили боль дорогому для меня человеку и продолжают угрожать его безопасности. — О, так это его запах прицепился к тебе? Я также чую запах демона. Аки закрывает глаза и на мгновение стискивает челюсти, считая до трёх, чтобы прийти в себя. — Да, — признаётся он, — я забочусь и об этом человеке, и о демоне. Это… сложно, — Хотя на самом деле это не так. Аки — импульсивный идиот, который привязывается слишком быстро, как по щелчку пальцев; ему не хочется, чтобы Макима осознала всю степень идиотии своего подчинённого. — Хм. Ты понимаешь, что, учитывая твоё положение здесь, это может вызвать проблемы у других сотрудников, если ты пойдёшь против мафии? А если принять во внимание то, что ты стремишься отомстить по личным причинам… — …да. Я в курсе, — его голос понижается. Он не гордится тем, что делает, и понимает беспокойство Макимы; если он позволит улететь хотя бы одной из этих мушек, это может стоить жизни другим агентам — цикл мести просто не закончится, и он будет виновен не в одной, а во многих кровавых бойнях, в которые будут втянуты невинные люди. Он подумывает о том, чтобы дать ей понять, что принимает меры предосторожности — обширное, исчерпывающее исследование, которое ещё далеко от завершения, — но чем больше она смотрит на него, тем больше ему кажется, что это было бы бесполезно — он ребёнок, пойманный на плохом поведении. И ответственный за всё это. Непростительно. — Ты можешь потерять работу, — припоминает она, это скорее предположение, чем угроза, — ты здесь, чтобы бороться с Огнестрелом. Неужели твои дела действительно стоят того, чтобы упустить этот шанс, Хаякава-кун? Он не учёл этого — не подумал о последствиях, которые может принести его маленькая затея: целое десятилетие усилий будет потрачено впустую. Аки бросает взгляд на брелок сиба-ину на столе, в голове всплывают два ярких образа. Один — это улыбка, от которой больше света, чем от солнца; другой — пара глаз, таких больших, что они обладают собственной гравитационной силой. С ними он обнаруживает, что пугающая возможность, которую предлагает Макима, на самом деле не приводит его в уныние. Его семья… уже мертва. Он никогда не перестанет любить их и скучать по ним сильно, до физической боли, но месть их не вернёт — он всегда это знал. Он просто искал катарсиса в уничтожении абсолютного куска дерьма, который разрушил его жизнь, и в том, чтобы помешать ему разрушать жизнь других. В отличие от Тайо и родителей, Денджи и Почита сейчас здесь. Они живые, тёплые, дышащие и находятся в пределах его досягаемости; Аки видит по их глазам, как они ему доверяют и как сильно он им действительно нужен, не только финансово, но и эмоционально. Более того — он им тоже, похоже, нравится. Каждая улыбка, прикосновение и пожелание благополучно вернуться домой кажутся нежными и искренними, и Аки хочется верить, что так оно и есть. Что касается его самого, то нельзя отрицать, что он любит Денджи, и, к сожалению, вопреки тем остаткам гордости, которыми он должен обладать, на самом деле не испытывает ненависти к Почите. Если продолжение охоты на его заклятого врага означает оставить этих двоих в руках якудз, чтобы с ними играли и подвергали опасности ради их грязной наживы, тогда нахуй это — нахуй Огнестрела, нахуй правительство, нахуй Макиму. Он не знает, правильно ли то, что он выбирает, или неправильно, является ли это импульсивным или рациональным выбором, действительно ли это стоящая сделка или он просто роет себе могилу. Все, что он знает, это то, что нахуй всё. — Да, — отвечает он, его сердце спокойно, а воля тверда, — это того стоит. Если он потеряет работу, он заработает деньги в другом месте. Аки отказывается прекращать обеспечивать и заботиться; если быть наивным идиотом означает, что этим двоим не придётся рыться в мусоре в поисках еды, то так тому и быть — Аки готов выиграть кубок по наивности. Макима смотрит на него в полной тишине. Невозможно понять, что у неё на уме; её кукольное личико скрывает все намерения за маской красоты и совершенства. Пока этого не произойдет. Её глаза сузились совсем немного, что Аки не заметил бы этого, если бы не обращал внимания на каждый возможный признак реакции, каждый намек на разочарование. Это не то, что написано на её лице, но он также не может прочитать, что это на самом деле. — Ты заметил, Хаякава-кун? Насколько другим ты был в эти дни. — Другим? — Скорее, ты изменился. Во-первых, ты не встал, чтобы поприветствовать меня, как обычно. Задыхаясь — как же так, он не заметил! — Аки немедленно встаёт по струнке, чуть не сбив стул в процессе, — Мои извинения– — В этом нет необходимости. Я просто указала на это, — уверяет она, подходя к окну сбоку от комнаты, всё ещё держа руки за спиной. Её взгляд кажется задумчивым, её улыбка короче, чем обычно. — Ты освобождаешься от своих цепей. Интересно, почему? - …Прошу прощения?.. Макима снова смотрит на него, её обычное выражение и улыбка возвращаются, как будто они никогда не уходили, — на самом деле, на её лице немного веселья. — Это всего лишь метафора, — отмахивается она, — Но, тем не менее, это интересно, и так случилось, что я очень, очень люблю интересные вещи, Хаякава-кун. Как зовут этого человека, которого ты так любишь? Он на мгновение запинается. — Денджи. — Денджи-кун, понятно. Я надеюсь, вы двое продолжите удивлять меня, Хаякава-кун, — её загадочные последние слова перед тем, как она покинет его кабинет. Аки тупо кивает даже после того, как она ушла, не в силах найти в себе приемлемый ответ. Значит ли это, что его не уволят? Что она оставит это без внимания? Дверь снова со скрипом приоткрывается, из щели выглядывает голова Макимы. — Как глупо с моей стороны; едва не забыла. Я пришла предупредить о демоне, обосновавшемся в Сибуе. Пожалуйста, позаботьтесь о нём, пока люди не пострадали. — Сейчас же отправлюсь туда, — уверяет Аки, хватая ключи, когда Макима снова уходит. Он баюкает крошечного сиба-ину на ладони и поглаживает его бандану большим пальцем, испытывая облегчение от того, что у него всё ещё есть золотая середина, место между охотой на огнестрела и получением достаточного дохода, чтобы с комфортом содержать троих человек. Лучше дать Денджи знать, что он будет занят.

____________

Денджи высасывал остатки сладкой, вкусненькой мякоти с косточки сливы, когда зазвонил телефон. Блондин выбросил косточку и вытер руки о кухонное полотенце у раковины, прежде, чем пойти к телефону. — Здарова, Деньже, — он карикатурит старика-якудзу, гримаса искажает каждый мускул его лица, — это мудакудза! Вот пятьсот иен; а теперь иди, надрывай задницу, чтобы я мог купить больше модных шляп! — он прикладывает телефон к уху и немедленно переключается на свой обычный голос, монотонно приветствуя. — Хаякава Денджи. — Хаяка…-что-сейчас?.. Денджи задыхается, его глаз расширяется до такой степени, что он чувствует, как напрягается веко. — Ой, блин, это Аки?! Я думал, это снова якудза! Подожди, — он делает паузу, слегка нахмурившись, — Почему ты звонишь? Что-то случилось? — Не совсем. Появился какой-то сраный демон, и я буду участвовать в его устранении; не буду дома к обеду. Но я закажу тебе что-нибудь. Есть пожелания? … ах. Он не придёт? — …нет, — тихо отвечает Денджи, не сводя глаз с циферблата, — всё в порядке. — Ты уверен? Мы уже проходили через это раньше. Денджи проводит пальцами по футболке, где-то между животом и грудью. Тут он чувствует себя неуютно. — Не-а. У меня нет аппетита. Аки делает паузу. Денджи задается вопросом, какое лицо он скорчил. — Ты в порядке? — спрашивает он чуть мягче. — Мгум, — кивает Денджи, хотя Аки его не видит; он теребит ткань между пальцами, просто чтобы занять их. — Я только что съел сливы, кажется, три. Должно быть, перестарался. — Тьфу, допустим. Тогда я закажу тебе что-нибудь легкое на обед. И… Денджи. — Да? — Ничего страшного, если ты хочешь использовать мою фамилию. Хаякава Денджи звучит не так уж плохо. Рот Денджи приоткрывается, его пальцы замирают на рубашке. Сердце раздувается, как воздушный шарик, его грудная клетка — единственное, что удерживает его от отлёта, получая толчок за толчком с каждым ударом сердца, будто оно пытается вырваться на свободу. От этого у него немного кружится голова. И счастлив, но и не очень. — Денджи?.. О, черт. Скажи что-нибудь, идиот! — Сойдёт. Спасибо, онии-чан. Аки фыркает; похоже, его это позабавило. — Маленький засранец. Увидимся вечером. — Угу. Возвращайся домой целым и невредимым. Аки вешает трубку первым. Денджи еще мгновение прижимает телефон к уху, прежде чем положить его обратно, он бездумно смотрит в никуда. Что-то холодное и влажное касается задней части его ноги; Денджи оборачивается и обнаруживает любопытного Почиту, склонившего голову набок. — Тычешь меня своим маленьким носиком, а? Ты же знаешь, это щекотно, — блондин наклоняется, чтобы погладить мягкий оранжевый мех, позволяя своим пальцам скользить взад-вперед. — Знаешь, Почита… Аки не будет обедать с нами сегодня. От этого мне становится немного грустно. — Гав-гав? — Он занят. Ему нужно убить демона; вернется вечером. — Гу-у-у-у… — Почита скулит, вставая и кладя лапы на колено Денджи, чтобы ткнуть блондина в нос своей крошечной мордочкой. — Эй, — усмехается Денджи, — пытаешься подбодрить меня, приятель? Не беспокойся обо мне, я просто немного… Он замолкает. Что с ним? Он разочарован? Ему одиноко? И то, и другое, или, может быть, что-то ещё? Боже, что с ним, блин, не так? Чувствует себя дерьмово только потому, что его старший брат не пообедает вместе с ними? Аки был прав: он действительно становится избалованным. Он хотел попросить обнять его, вот и всё. Может быть, соврать, что у него болят плечи, просто чтобы Аки снова прикоснулся к нему вот так — как-то волшебство, которое он сотворил прошлым вечером, — и прижал блондина к себе, чтобы немного вздремнуть, поделиться своим теплом. И он всё ещё может это сделать… но не раньше чем через шесть часов, может быть, даже больше. Но потом… Аки будет уставшим. Денджи не должен быть таким эгоистичным, верно? Может быть, он мог бы предложить Аки массаж ног. Или нет. Он, вероятно, сломал бы Аки лодыжку. Господи, как он вообще собирается прикоснуться к девушке, если даже не может… Тряхнув головой, чтобы отогнать эту мысль, прежде чем закончить её, Денджи быстро отправляется в ванную. Моя руки, Денджи наблюдает за своим отражением в зеркале и видит, что его губы плотно сжаты, брови приподняты. Предвкушение. Он делает короткий вдох, который застревает у него в горле, и… — Хаякава… Денджи, — бормочет он сам себе, его лицо пылает, затем повторяет более твердо: — Хаякава Денджи. Его губы дрожат от смущения. Его пылающее лицо начинает наливаться красным, темнея всё ярче, краска начинает расползаться от кончиков его ушей вплоть до ключиц. Денджи брызгает водой себе в лицо и быстро уходит.

____________

День у Денджи ужасный. Он обедает с Почитой и вдоволь отдыхает, что идеально, но в течение каждой секунды дня у него что-то неприятно сосёт под ложечкой. Он пытается занять себя чтением книг по дому в качестве практики, расчесывает шерсть Почиты в соответствии с домашними правилами, даже моет ванную, просто чтобы было чем заняться и быть хотя бы немного полезным. Аки уже скоро должен прийти, но это ожидание невыносимо. Он беспокойно переворачивается с боку на бок на ковре. Телевизор служит лишь фоновым шумом для его текущего — совершенно сбитого с толку — хода мыслей, поскольку он не в состоянии обращать внимание ни на что, показываемое на экране. Он смотрит на часы на стене; уже седьмой раз. С тех пор, как он проверял в последний раз, прошло десять минут. Денджи стонет и перекатывается на бок, сворачиваясь калачиком. Его кожа продолжает покрываться мурашками, покалыванием, зудом от прикосновений. Кажется, что он сломлен, что он в огне, что он развалится на части, если кто-то не будет держать его части вместе, крепко, достаточно, чтобы задохнуться, достаточно, чтобы его разум затуманился, достаточно, чтобы заставить его закатить глаза и пускать слюни от блаженства, точно так же, как- Аки… Аки. Где он, чёрт возьми, находится? Он опаздывает. Денджи снова смотрит на часы — уже в восьмой раз. Часовая стрелка еще даже не сдвинулась с места. Блондин закусывает губу и смотрит в потолок, делая тяжёлые горячие вдохи; кожа будто наэлектризована, внутренности горят и сворачиваются спиралью, мышцы напрягаются, и, Боже всемогущий, его тело сводит его с ума. Для него нет ничего необычного в том, что он возбуждён — это действительно его естественное, почти постоянное настроение; количество стояков, которые он получает по абсолютно нулевой причине, настолько велико, что он фактически научился абстрагироваться от этого, — но это первый раз, когда он чувствует отчаяние и, как ни странно, не обязательно из–за чего-то сексуального. Он просто хочет, чтобы его обняли. Чтобы к нему прикасались. Чтобы утолили это желание, эту жажду человеческого тепла. Он продолжает прокручивать в голове то, что произошло вчера, пытается воспроизвести ощущения своим воображением — тепло рук Аки, текстуру его кожи, нежность его прикосновений — и, к отчаянию Денджи, это только вызывает ещё более глубокий уровень возбуждения, который угрожает перекрыть эту эмоциональную потребность в комфорте. Он не может сказать, где начинается одно и заканчивается другое, и даже являются ли они вообще отдельными вещами. Денджи бросает взгляд на Почиту, мирно дремлющего под столом. Снова смотрит в потолок, прикусывает нижнюю губу, пытаясь не обращать слишком много внимания на жар, разливающийся у него внутри, и на тоненький голосок в голове, который говорит: «Ты давненько не дрочил». Он намекает, что все обстоятельства сейчас как раз — ты дома один. Почита спит. Тебе все равно нечего делать. От этого всегда чувствуешь себя лучше. Это принесет облегчение. Ты больше не будешь чувствовать себя одиноким. Сделай это. Сделай это. Сделай это. Сделай это. Задержав дыхание, Денджи опускает руку к переду своих шорт, ощущая твердую выпуклость внутри. Он прикрывает глаза рукой и концентрируется исключительно на ощущении своей руки, проводя по краям, обхватывая себя руками и сильно растирая, пока этого не становится недостаточно. Он спускает шорты и нижнее белье, чтобы ухватиться за основание своего члена, испуская шумный вдох, наполовину вздох, наполовину стон, медленно поглаживая. Чувствует себя более чувствительным, чем обычно, твердым, как сталь, и горячим, словно вот-вот расплавится; он пульсирует под ладонью, его спина выгибается дугой, когда он ускоряет темп. «Пожалуйста, пожалуйста, мне так сильно нужно кончить», — умоляет он себя, на глазе наворачиваются слёзы, зубы стиснуты, хватка крепкая. Он просто хочет, чтобы это сладостное облегчение от оргазма очистило его мозг, стёрло его мысли, и он добивается этого, энергично сжимая свой член в кулаке, раздвигая ноги, позволяя себе просто чувствовать. С его губ срываются тихие звуки, пот выступает на коже, по щеке скатывается слеза, из груди вырываетмя хныканье. Преякулят скользит вниз по стволу, делая его скользким, и его легче гладить; Денджи подавляет стон. Его освобождение приближается — пальцы ног поджимаются от напряжения, накапливающегося в мышцах, живот напрягается, его член становится еще более твердым. «Да, да, так близко, дай мне кончить, дай мне кончить», мысленно хнычет он, слюна собирается у него во рту, а слёзы капают на ковёр. Он не может сказать — и не пытается угадать, — плачет ли он от удовольствия, одиночества или муки. Он просто позволяет всему этому выплеснуться наружу — так же, как и оргазму, который взрывается внутри него и разрывает его на части изнутри. Искры эйфории распространяются с головы до ног подобно лесному пожару, пока он не выплескивает остатки своего облегчения вместе с последними всхлипами. Он молчит столько, сколько позволяют его крошечные посторгазмические спазмы и дрожь. Сейчас чувствует себя лучше — по крайней мере, физически. Его кожу больше не покалывает, и живот наконец-то успокоился. Эмоционально, однако, он просто чувствует себя измученным, опустошенным, апатичным, а не там, где он был раньше. Денджи убирает руку, которой прикрывал лицо, и приподнимается на локтях, чтобы посмотреть, во что он превратил себя. Он кончил на футболку Аки. Задыхаясь, он быстро снимает одежду, бежит к стиралке, и судорожно засовывает вещь в корзину под другие, надеясь немного спрятать. Приведение себя в порядок занимает немного времени; он часто кончал, и от этого бывал липким и засранным. Разбираться с последствиями дрочки никогда не бывает весело, но на этот раз это особенно хлопотно. Прибравшись, Денджи возвращается в гостиную и видит, что Почита всё ещё крепко спит под столом. На этот раз Денджи к нему присоединяется — он опускается на пол и заползает под мебель, чтобы обнять своего друга, прижимая его маленькое тёплое тельце к своей груди. Вздохнув, Денджи закрывает глаз и пытается вздремнуть. Аки. Возвращайся скорее домой.

_____________

В двери громко позвякивает связка ключей. Денджи не может сказать, прошли минуты или часы с тех пор, как он заснул, но как только он слышит этот звук, он полностью пробуждается. В течение нескольких секунд, побив, вероятно, три разных мировых рекорда, Денджи выкатывается из-под стола и бросается к двери. Он достигает её как раз в тот момент, когда она открывается, Аки с другой стороны удивленно распахивает глаза, возможно, пораженный безумным выражением лица Денджи. Блондин внутренне кричит, чёрт возьми, наконец-то, и воплощает это, повалив охотника на землю. Бумаги разлетаются по всему коридору, и он надеется, что звук приземления не от треснувшего черепа Аки. — Ай–яй-яй; что за нафиг?! — от боли стонет под ним Аки. Денджи издает в ответ несколько бессмысленных звуков, прижавшись к охотнику, как паразит. — Боже, — вздыхает Аки, обнимая Денджи, и, Боже милостивый, это все, чего он когда-либо хотел, — Ты так сильно по мне скучал? …ах. Так вот что это было. — Думаю, что да, — кивает Денджи, — Добро пожаловать домой, старший братик.