Как на войне

      Ягер знал лишь единственный способ убежать от навязчивых размышлений — напиться. Под утро, когда гости разошлись, уставший Ягер желал лишь уединения, на что Луиза, до сих пор обрадованная фиаско Анны, непонимающе глядела на него. Ее щебет выводил его из себя, а потому с удовольствием с ней рассорился. Луиза порой не замечала намеков, считая свое общество приятным и важным для любого, и на грубость Ягера всегда неминуемо обижалась. О, он не стеснялся в выражениях, но случалось это лишь после его встреч с Анной. Луиза не могла ни заметить его удивительной перемены и поражалась такому вниманию к Анне.       — Не понимаю, почему ты обращаешь на нее внимание? И как ты мог на ней жениться?.. — рассуждала Луиза, глядя на его задумчивость, — Ты и она. Она же плебейка!       — Замолчи. — устало выдохнул Ягер и, поднявшись, отошел к бару.       Сегодня ему не терпелось выпить. Налив себе коньяку, он залпом осушил бокал, а затем и еще один.       — Нет, я решительно не понимаю, — продолжала Луиза, не замечая его тяжелого взгляда, — как она стала фрау Ягер?.. Она ведь только в сиделки для твоего отца годится! К слову, намедни я слышала, что герр Ягер чрезвычайно щедр к простым людям из единственного человеколюбия. Видимо, поэтому он любезно приютил Анну. Впрочем, я видела его взгляд на нее… ну, разумеется, старику скучно, надо же как-то развлекаться.       — Пошла вон! — рявкнул Ягер, швырнув пустой бокал об стену.       Он с огромным удовольствием остался один и, по обыкновению своему, напился. Ягера рвали на части размышления о сложившихся обстоятельствах, и теперь он уверился совсем. Нежность и благосклонность исходили от отца к Анне совершенно очевидно и на паранойю, в которой нередко упрекал его Тилике, более не походило. Ведь если заметила Луиза, то и все заметили, подумалось ему. О, Ягеру был знаком этот его взгляд, который не оставлял ни единого шанса выбранной «жертве». По молодости он застал многих павших к очарованию Феликса женщин: и одиноких, и замужних, и молодых, и известного «осеннего» возраста. Однако тогда взгляд отца, как после вспоминал Ягер, был все же различный тому, который видел сегодня: пылок и не сдержан в силу темперамента. Теперь же взгляд на Анну был наполнен искренней нежностью, который Ягер помнил еще с детства. Ведь Феликс так глядел только на его мать.       — Герр Ягер, Вам бы лучше не пить… — сказал Тилике, когда самовольно вошел в кабинет после продолжительного молчания на его стук.       Ягер молчал, глядя на город из окна, и сидел в любимом кресле. Он выпил уже второй графин, однако жаждущего облегчения так и не обрел, лишь голова заболела.       — Герр Рот остался в восторге от рулетки и просил передать Вам его поддержку по делу о Краузе…       Он вновь промолчал, прослушав Тилике. Его мысли заполнял только единственный вопрос:       — Думаешь, это правда? Как по-твоему, Тилике?       Тилике опешил и нахмурился, а потому помедлил с ответом.       — Простите, герр Ягер. Я не понимаю.       — Что там говорят в обществе про Анну?       — Герр Ягер, я, право, не желал бы…       — Ответь!       От восклицания Ягера Тилике нервно дернул плечом, почти в испуге и, выдохнув, ответил:       — Говорят, что фрау Ягер оказалась умнее, чем предполагали и отомстила Вам искусно, соблазнившись Вашим отцом.       Ягер выслушал внимательно, однако его лицо не тронула ни единая эмоция. Он лишь потянулся за графином.       — А ты как думаешь? Это правда?       — Я… я не знаю, герр Ягер.       — И все же? Ты наблюдал за ней все это время. Скажи мне свое мнение.       — Невозможно судить, герр Ягер. Анна очень занята на работе и, насколько мне известно, избавила Вашего отца от рабочих тягот.       — Какая забота… — усмехнулся Ягер и допил коньяк, — Отправляйся в Штутгарт и глаз с нее не спускай!

***

      — …ты решительно мной пренебрегаешь! — воскликнула Маргарет и махнула Пауле, чтобы та принесла чай, — Неужели так много дел?       — Хлопотно нынче. И «Лорелея», и теперь игорный дом. Кстати, я сожалею, что ты не приехала вчера… — Ягер присел на кресло напротив Маргарет и слабо улыбнулся ее виду, — Впрочем, мне известно, что и тебе самой сейчас хлопотливо несколько. Я посылал сюда еще две недели назад, но любимую тетю не застал.       — О, я думала, что Анна тебя оповестила. Теперь я в Дорнштеттене, заведую твоей же пекарней и уже довольно продолжительно. Хоть там почти деревня, но воздух… — она мечтательно закатила глаза, — а я еще сопротивлялась и поначалу отказывала. Благо, Анна настояла.       Ягер еле скрыл свое неудовольствие и изумление. От размышлений об Анне он желал укрыться здесь, в Карлсруэ, однако Маргарет не забывала упомянуть ее походу их короткого разговора. Подошла Паула и принесла чай, который Маргарет разлила сама, и Ягер, на мгновение вспомнив детство, задумался.       — Что с тобой, Клаус? На тебе лица нет. Что-то случилось?       — О, нет, тетя Мэгги. Все хорошо. Я лишь жалею, что мы не так часто видимся…       Маргарет сощурилась, любопытно разглядывая его, и шумно вздохнув, откинулась на стуле.       — Дорогой мой, кого ты пытаешься обмануть? Неспроста же ты ко мне приехал. За всю жизнь я выучила, что ты навещаешь меня лишь по насущным причинам. В конце концов, я, верно, единственный твой близкий человек, поэтому, прошу, оставь этот светский тон и учтивость. Что тебя тревожит?       — Решительно ничего, тетя Мэгги. Ты, конечно, мастачка угадывать, но на этот раз ошиблась… — задумавшись на мгновение, Ягер взглянул на изучающую его Маргарет и, не выдержав, продолжил, — А, впрочем, ты права. К чему эта учтивость? Но… пойми, мне трудно говорить об этом даже с тобой…       — Я полагаю, речь пойдет об Анне?       Он резко вскинул изумленный взгляд на Маргарет, и она улыбнулась:       — О, дорогой, как же ты сейчас похож на своего отца. Я помню, когда он хотел что-либо выведать об Елене, всегда поражался моей проницательности.       — Не сравнивай меня с ним, — огрызнулся он в ответ, — между нами совершенно ничего общего…       — Как угодно. Однако если ты желаешь говорить об Анне, то, так или иначе, его мы непременно вспомним… — Маргарет вновь внимательно изучала его лицо и, заметив краску, улыбнулась, — Тебя это беспокоит?       Ягер старался принять свой привычный равнодушный вид, но почувствовал внезапный жар, неминуемо одолевший его. Теперь, в такую минуту, он искал искренности и желал хоть короткого успокоения своих измученных нервов.       — Очень, тетя Мэгги. — он замолчал, осознавая свою неожиданную откровенность, и неловко усмехнулся, — Я… я, право, ничего не понимаю…       — Я могу сказать только одно, мой дорогой. Все, что ты сейчас имеешь — ты сам в этом и виноват. — заметив его досаду, она со вздохом продолжила. — Анна — милая девочка, которая решительно не заслужила твоего третирования. Фредерика и так с ней обходилась гадко, а она — родная внучка! Можно сказать, первичная кровь, законная наследница. Так еще и ты!       — По-твоему я виноват?.. Совсем нет. Думаешь, я с самого начала, то есть с S III так с ней обходился? Разумеется, нет! Ты бы видела ее тогда… такая напуганная, хрупкая, словно прикоснись к ней и тотчас сломается. Но что тогда я мог сделать? Я был штандартенфюрером, а она — моим остарбайтером. Я хотел заботиться о ней больше, но сразу увести ее не мог, да и не хотел без ее-то согласия. И там все было на виду, у всех на глазах… Помню, этот Вальтер, тамошний оберштурмбаннфюрер, начал подозревать и недоумевал моей… лояльности.       — Но что тогда случилось? Почему ты вдруг переменился?       Ягер склонил голову, словно вспомнил что-то, угрюмо помолчал с минуту и шумно выдохнул:       — Не стоит об этом. Впрочем… это более неважно. Совсем неважно. Теперь мне интересно другое…       — Тебя, верно, интересует благосклонность Феликса к Анне? Да, — протянула она, — об этом уже совсем судачат. Удивительно… как ей удалось?       — Что значит удалось? — внезапно встрепенулся он, — Неужто можно судить наверняка и…       — О, разумеется, нет, но слухи не появляются просто так… Все же стоит отдать Анне должное: ее упорство и трудолюбие потрясли не только твоего отца. А ведь поначалу даже перед прислугой робела.       Ягер хмыкнул и потянулся за остывшим чаем, изображая безразличие. Она внимательно проследила за ним и закатила глаза, уже зная его мысли.       — Прекрати вести себя как ребенок, Клаус! — не выдержала Маргарет, — Сам ведь все понимаешь. Право, я пока в недоумении: как можно любить и ненавидеть одновременно?       — Очень просто, тетя Мэгги. — невозмутимо отозвался Ягер, выпив всю чашку с чаем.       — Но ты ведь и себя мучаешь! Не воображаю, какой ад у тебя в голове при одном взгляде на нее… Это что же, ты ее отпустить, верно, не сможешь, но тем менее с ней…       Ягер лишь покачал головой, смотря куда-то в сторону. Он удивился хваленой проницательности Маргарет и радовался, что самому не пришлось все выговаривать, ведь выражать чувства было для него и постыдным, и совершенно немыслимым. Ягер совсем не умел этого делать.       — Брал бы пример с отца, — продолжила Маргарет, — ему, вероятно, еще труднее, чем тебе, но Феликс понимает, что Анна здесь решительно не при чем.       — Как раз-таки напротив, тетя Мэгги. Я уверен, что он видит перед собой Елену, но другую — кроткую и нетребовательную…       — Может и видит, — пожала плечами она, — во всяком случае, он ее не обижает. А ты? Что ты вчера устроил с кольцом?       Ягер удивленно взглянул на Маргарет, а она лишь кивнула:       — Да, дорогой, все уже об этом знают. — на мгновение она задумалась, — Какое унижение… Еще и с этой девицей Луизой… После этого тебе решительно нет прощения, Клаус.       — Ну хоть что-то хорошее, — усмехнулся он, — я всегда умел разрушать то, что дорого.

***

      — Анна, ты совсем ничего не ешь… — констатировал Феликс за завтраком, — Что-то случилось?       Розмари подошла к ней с тарелкой пирога, но Анна жестом отказала. Ей совсем ничего не хотелось еще со вчерашнего вечера, лишь вновь свалиться в бездну слез и негодования.       — Нет, отец, — она попыталась натянуть улыбку и выпрямилась, — не выспалась, только и всего.       — Еще вчера с тобой это началось… Это из-за Клауса? Ты до сих пор переживаешь?..       — Нет… — соврала Анна, однако под пронзающим взглядом Феликса, все же сдалась, — Я… я себе даже поражаюсь. Вроде бы должна бы я привыкнуть к его выходкам, но всегда как в первый раз.       — Не принимай близко, Анна, прошу тебя. Верно, он хотел уколоть меня, а ты здесь лишь предлог, не более…       Анна кивнула, однако его слова ее не убедили. Она совсем не могла осознать мотив подобных выпадов Ягера и до сих пор, видимо поэтому, как рассудила она, приходила в совершеннейшее изумление. Однако поражалась и другому: по мнению Маргарет его увлечение Луизой не более, чем блажь и вскоре «Клаус ее вышвырнет, как дворняжку», и Анна с удовольствием верила в ее предположение, которое, однако, никак не могло сработать. Луиза была в его жизни, и Анна, почти к досаде своей, понимала, что, верно, так и останется…       — Отец, Вы ведь вчера видели Луизу, не правда ли? И, — она притворно улыбнулась, изображая беззаботность, — вероятно, тоже, как и Клаус очаровались ее красотой?       — Луизой? — он почти засмеялся, — Этой фарфоровой куклой? Право, Анна, я считал в тебе более вкуса…       — Но как же? Луиза очень красива и Клаус, верно, влюблен в нее, раз до сих пор не отпускает…       — Ох, моя дорогая, слушая тебя, я понимаю, что ты решительно не знаешь жизни, особенно мужчин. В таких, как Луиза влюбляются, но не любят.       — И как Вас понимать? — нахмурившись, спросила Анна.       — Совсем просто. Я же не загадал тебе загадку. Поверь, милая, одной красоты очень мало…       — Видимо, не Клаусу, — не выдержав, буркнула она.       — О, Анна, ревность тебе к лицу… — улыбнулся Феликс, — это хорошо.       — Ревность? Боже, отец, разумеется, нет! Как Вы могли так подумать? После всего, что он сделал… конечно же, нет!       — Не горячись, моя дорогая, прошу тебя. Я лишь хотел сказать, что у тебя есть намного больше, чем внешняя красота. И мне жаль, что Клаус этого не понимает… Как бы не стало поздно.       — Уже поздно. — жестко оборвала Анна.

***

      Как бы ни хотел, но Феликс, к неудовольствию своему, заметил в Анне перемену. Разумеется, он знал, что выходка Ягера тому виной, но теперь Анна не выражала обиды, лишь холодную решительность. О, с ним она была по-прежнему мила и внимательна, но странное жесткое выражение стал замечать мимолетно на ее лице.       Анна старалась не думать о том вечере, в котором, как она полагала, вышла почти не униженной. Этот перстень с ониксом с руки Феликса, она носила, не снимая, и отчего-то любила смотреть на него вечерами. Его широкий и благородный жест навсегда остался у нее в памяти, и Анна припоминала его ласковый взгляд… От этих мыслей ей становилось спокойнее.       — Благодарю, Хайнц, — сказала она, когда подала ему руку и вышла из машины, — езжай домой. На сегодня ты мне больше не нужен.       — Но, фрау Ягер, как же Вы доберетесь домой?       — Хочу прогуляться.       Хайнц неуверенно кивнул, сел обратно в машину и через пару мгновений уехал. Анна вздохнула и огляделась: «Ларго», полюбившийся ей ресторан, почти пустовал и на веранде никого не было. Сегодня выдалась прохладная погода, и мимо проходящие люди кутались в шарфы и надевали перчатки, верно, желая поскорее зайти куда-нибудь погреться. Анна улыбнулась, ведь холода совсем не чувствовала, привыкшая к погоде суровей. Простояв на улице еще с минуту, она мимолетно заметила черную машину, стоящую поодаль. Анна тряхнула головой, думая, что показалось и вновь посмотрела. С недавнего времени она все чаще замечала эту машину поблизости и поначалу не обращала внимание, но дежавю стало почти осязаемым. Отогнав от себя навязчивые размышления, Анна присела за столик на веранде и стянула перчатки. Совсем с ума сошла, подумалось ей и заказала подошедшему официанту.       Герр Леруа из-за финансовых неурядиц на недавно восстановленной винодельне в Мейсене, оставил Анну на несколько дней, однако теперь без беспокойства. И в связи с выплаченными долгами Феликса оставался один, самый крупный, Фредерике. Ее аппетиты были непомерно велики — миллион в месяц, а в конце квартала и весь Фюрстенберг. Анна разговаривала с ее поверенным герром Брайнером, который настаивал на выдвинутых требованиях. Однако она припомнила договор, в котором была уставлена фиксированная сумма, не зависящая от желаний Фредерики и саму ее подпись. Герр Брайнер, верно, в силу возраста Анны не ожидал такой подкованности и прыткости, и потому несколько его нахальный вид, с которым он вошел к ней в кабинет, слетел. Анна же сама пошла на уступку, только со своим условием:       — В связи с налаженными делами герра Ягера, он предложил увеличить размер выплаты долга в два раза. И того — триста тысяч ежемесячно. Надеюсь, это устроит фрау фон Фюрстенберг?       Разумеется, герр Брайнер торговался и желал удвоить сумму, однако Анна, оставшись непреклонной, сумела навязать свои правила, и в конце концов, убедила его. После она позвонила герру Леруа, и тот остался доволен, но еще стоило многое обсудить по его возвращению…       Он опаздывал, однако Анна, погруженная в собственные размышления, не заметила. Задумавшись, она невольно ахнула, когда тяжелая мужская фигура появилась перед ней.       — Фрау Ягер, Вы позволите?       Анна облизнула губы и, придя в себя, кивнула.       — Герр Краузе, не ожидала Вас увидеть. Очень рада…       — О, Вы помните мое имя. Весьма польщен, однако Вы можете звать меня Томас.       — Но…       — Прошу Вас. — и он ослепительно улыбнулся.       — Хорошо, но Вам я не позволю подобной вольности.       — О, как угодно, — он рассмеялся, изучающе разглядывая ее, — я Вам не помешал?       — Нет. Признаться, я кое-кого ожидаю…       — Невежливо заставлять женщину ждать, но… смею предположить, это не Ваш супруг, верно?       Анна нахмурилась и откинулась на стуле. К Краузе она относилась подозрительно, несмотря на его дружелюбие, и не могла избавиться от странной напряженности в теле при виде его.       — Вы желаете поговорить о нем?       Он внимательно рассматривал ее, и улыбка померкла на его лице. Они помолчали с минуту, глядя друг на друга, и Краузе с присущей ему игривостью заговорил:       — Ваши отношения наладились, фрау Ягер? Или он все продолжает содержать свою любовницу? Не припомню имени… как же ее?..       — Луиза. — подсказала она, подавляя внезапную волну гнева.       — О, так Вы знаете? Удивительные нравы нынче, не находите? Жена спокойно реагирует на измены мужа и любовницу, плюющую ей вслед…       Анна сглотнула, нервно повела плечом, распознав провокацию, и как бы ни желала, все же поддалась.       — Мне не нравится Ваш тон, Томас. Не разговаривайте так со мной.       Краузе выглядел удивленным и на мгновение, как показалось ей, растерялся. И Анне полегчало.       — Я… — он нелепо усмехнулся, — право, я не хотел Вас обидеть… лишь констатировал вопиющую несправедливость к Вам. Совершеннейшую несправедливость.       Анне не нравился этот разговор и вновь то первое впечатление о Краузе внезапно вспомнилось ей. Ее молчание расположило его, и он, теперь вернув ту ослепительную улыбку, с довольством продолжил:       — Многие в обществе это видят, уверяю Вас. Отношение Клауса к Вам решительно недопустимо, особенно после Ваших побед… О, Вы совершенно впечатлили меня. Признаться, я наблюдал за Вашей жизнью так, по рассказам знакомых, но остался… поражен. — намеренно замолчав, Краузе проследил за ее равнодушной реакцией и воодушевленно продолжил, — Право, все положительно думали, что Клаус пустит по миру отца, ведь, если верить слухам, у герра Ягера не было ни единого шанса, а тут Вы… буквально спасли его.       — К чему Вы это говорите?       — Я лишь выражаю Вам свое восхищение, фрау Ягер, — вдруг серьезно ответил он.       Она смущенно опустила глаза, скрестив пальцы в замок, и невольно поежилась. Краузе улыбнулся и, как заметила она, добродушно, почти искренне.       — К слову, положение Клауса теперь не особенно влиятельно, как раньше, несмотря даже намедни открытый игорный дом… В свете не то, что презирают его, но несколько… избегают и в сущности из-за Вас, фрау Ягер.       — Из-за меня?       — Совершенно так. Но здесь, безусловно, нет Вашей вины, даже напротив… Общество теперь проникается и уважает Вас. Как это у французов говорится? Король мертв, да здравствует король. Но, согласитесь, как же королю править без королевы?..       Анна вновь поежилась, почувствовав внезапную дрожь в коленях. Мимолетно оглядевшись, как бы поправляя волосы, она заметила лишь прохожих и ту черную машину. Где же Леруа, мысленно спросила она себя, и сыграла вежливость.       — Простите, Томас, но… я Вас не понимаю.       — А ведь это так просто… — широко улыбнувшись, добавил Краузе, — Анна. Я думаю, Вам известен недавний наш раскол с Вашим супругом?       Она шумно выдохнула в недовольстве от его фамильярного тона, но все же смолчала и только кивнула.       — Клаус очень самоуверен и горяч, однако, на мой взгляд, этого ничтожно мало, чтобы удержать пиетет и такие деньги подле себя. Его положение уже предрешено. Совершенно известно, что с ним станет, однако и этого мне мало. Я хочу уничтожить его…       — Понимаю… но зачем Вы говорите это мне? Выясняйте с ним все Ваши вопросы. В конце концов, Вам известны обстоятельства наших отношений и, думаю, Вы поняли, что супруг со мной не близок, а потому совсем не вижу причин продолжать.       Краузе деловито выслушал и вновь улыбнулся.       — Мне нравится Ваш подход. Но я все же настаиваю. Прошу Вас. — разглядев ее колебание, он вздохнул и продолжил, — По причине, что Вы теперь тоже Ягер, последствия дел Вашего супруга неминуемо коснутся и Вас. А Вы, Анна, решительно того не заслужили.       На ее лице вмиг сменилось несколько разных эмоций, и Краузе вновь усмехнулся. Он выждал намеренно продолжительно, чтобы заметить ее нахмуренные брови и заинтересованный взгляд.       — Вы и так натерпелись от него столько неоправданных унижений и колкостей… А теперь еще и другие неурядицы добавятся. — Краузе замолчал и, наклонившись к ней, тихо проговорил, — Но знаете, Анна, ведь слезы могут превратится в кровь…       — О чем это Вы?       — У Клауса нет шансов против меня. Он падет. Но я не желаю, чтобы Вы пали вместе с ним. Вы — красивая женщина с интересным масштабом личности. Мне не стоит озвучивать напрямую, что я Вам теперь предлагаю, сдается мне, Вы и так понимаете. Скажу лишь одно, что мои деньги лучше, чем его. И моя благосклонность к Вам не будет знать границ, Анна.       Она замерла на мгновение, а после гордо вскинула голову, чуть усмехнувшись. Краузе не мог разгадать ее мыслей и от очередной неудачи откинулся на стуле в раздражении.       — Что же Вы мне предлагаете предать его?       — Отомстить. Вы, право, не заслужили подобного обращения, Анна.       — Я это и сама смогу, зачем мне Вы? Деньгами Вы теперь меня не прельстите — они у меня есть. А Ваша благосклонность… — не удержавшись, она невесело прыснула, — для меня — ничто.       Он побелел на глазах от внезапной ее откровенности и, совершенно фраппированный, спросил:       — Вы мне отказываете?..       — Отвечу словами Вальтера Шубарта: англичанин жаждет добычи, француз — славы, немец — власти, русский — жертвы. Вы выбрали не ту, герр Краузе. Ягеры — моя семья. И что бы ни происходило между нами — я буду на их стороне. — встав изо стола, Анна напоследок небрежно бросила, — Прощайте.

***

      После разговора с Маргарет Ягера не настигло то желанное облегчение, которое происходило всегда после общения с ней. Он не пил более, погрузившись в работу и находил убедительный предлог, чтобы не встречаться с неугодными гостями, в особенности с Луизой. Сегодня был совершенно обыкновенный рабочий день, который поглотил его совсем, и Ягер думал, что наконец, избавился от надоедливых размышлений. Работал он допоздна и сил его единственно хватало на дорогу домой и постель. Выйдя из «Лорелеи», где наконец расплатился с рабочими за ремонт второго этажа, Ягер вдохнул холодный воздух и спустился к машине, задумавшись о чем-то. Но всего одно мгновение — хлопок — и он падает на асфальт, жадно хватая ртом воздух. Рот вмиг наполнился кровью, которую он успел выплюнуть; голова закружилась и в глазах потемнело, а дальше лишь — пустота.

***

      Тилике, еще сонный и непонимающий, приехал в больницу ближе к рассвету, однако доктора так и не застал. Из рассказов медсестер, снующих по коридорам, он выяснил, что доктор еще на операции, а состояние Ягера тяжелое. Сообщать Тилике пока никому не стал, единственно по соображениям безопасности, как и предостерегал Ягер и потому терпеливо ждал доктора. Тот вышел к утру, уставший и потный, однако все же ответил подлетевшему Тилике:       — Было пробито легкое и началось внутреннее кровотечение, но герр Ягер оказался сильнее. Если бы пуля прошла хоть на дюйм выше, то… моих усилий не понадобилось вовсе.       — Как он сейчас?       — О, состояние стабильное. Все хорошо. Возможно, к завтрашнему утру придет в себя.

***

      Когда Ягер открыл глаза почти сразу догадался, где находится и невольно поморщился. Он ненавидел больницы и этих напыщенных докторов еще с войны, особенно тех ученых со своими опытами. Запах стерильности и спирта ударил ему в нос, и он захотел коньяку. На лице он теперь ощутил кислородную маску и тяжело выдохнул. Приподняв осторожно голову, Ягер оглядел палату — совсем обычная, как в любой больнице — и себя: на руке была прикреплена трубка от капельницы, а на груди — повязка. На него невольно повеяли забытые воспоминания о службе и его любимице «Пантере», и он усмехнулся.       Вскоре подошел доктор Эссер и осмотрел его. Эти доктора, по мнению Ягера, всегда были несколько небрежны и этот был такой же: осмотрел, записал что-то и ничего не сказал. Лишь по рассказам медсестер он узнал, что его привезли сюда с огнестрельным ранением, однако теперь угрозы жизни не было. Его перевели в закрытую палату по распоряжению доктора и просьбе Тилике. Ягер улыбнулся такой его находчивости. Он знал, что рано или поздно подобное произойдет и как мог подготовился: обговорил с Тилике возможные последствия, скрытые счета, бухгалтерию и, как он выразился, если повезет — содержание в больнице.       — Только закрытая палата. — предупредил Ягер однажды, — Никто не должен знать.       — А как же герр Ягер и Анна?       — Никто, Тилике. Доверять я могу только тебе…       К полудню пришел Тилике справиться о его самочувствии. К тому времени Ягер, уже почувствовав облегчение после обезболивающего, мог сесть и отдохнуть от кислородной маски.       — О, Тилике, ты вообразить не можешь, какая она противная… — кивнул Ягер на отложенную маску, — и лежать мне с ней еще несколько дней.       Тилике, сидевший на кресле напротив него, совершенно задумчивый, глядел в окно, порой шумно вздыхая.       — Что с тобой? Неужто за меня так испугался? — улыбнулся Ягер.       — А Вы будто того и ожидали, герр Ягер.       — Да, ждал. И ты знал, что это произойдет. Да и что я мог поделать? Не прятаться же от него, верно?       Тилике недоверчиво взглянул на улыбающегося Ягера и фыркнул.       — Это безрассудно, герр Ягер, — не выдержав, выпалил он, — Безрассудно! Война уже закончилась, а Вы другую, свою затеяли…       Ягер засмеялся в голос, однако со стоном стих и поморщился.       — И не посмеяться теперь… — пробурчал он себе под нос и обратился к Тилике, — Конечно, затеял. Я ценю риск, ведь именно он побуждает в нас импульс, огонь, если угодно, к жизни. Спокойствие и гармония подходят, скорее, для старости и их ведь так легко растратить по ходу жизни, на мой взгляд. Поэтому я берегу их на старость, если, конечно, доживу.       — Бросьте, герр Ягер. Вы многое в своей жизни пережили и неужели теперь спокойствие Вам — скука?       — Совершеннейшая, Тилике. Более того, ужасно претит…       Тилике вновь задумался и мрачное выражение, которое Ягер прежде не видел, тенью легла на его лицо. Они помолчали, и молчание их не тяготило, лишь странное напряжение повисло в воздухе спустя мгновение. Ягера тревожила его мрачность и слабая нерешительность, промелькнувшая в секунду. Тилике тяжело поднялся с кресла и отошел к окну. Его поза не понравилась Ягеру, и он усилил внимание. Тилике о чем-то размышлял, он понимал, однако молчал и не давил, зная о скрытном его характере. Не выдержит и сам расскажет, подумал он и, взяв кислородную маску, несколько раз глубоко вдохнул.       — Очевидно… — прокашлявшись, начал Тилике, — очевидно, это дело рук Краузе. Но, насколько мне известно, его теперь нет в Берлине.       — А где же он?       — В Штутгарте. — ответил Тилике, внимательно наблюдая за удивленным Ягером, — Верно, на рандеву с одной очаровательной фрау…       Ягер вмиг побелел и взгляд его стал почти диким. Он жадно рассматривал Тилике, который потянулся за папкой, лежащей на столе — Ягер сначала и не заметил ее. Молча протянув ее, он кивнул и присел на кресло. Ягер непонимающе рассматривал папку и вынул из нее фотографии, на которых была запечатлена Анна и темноволосый мужчина, в котором он позже узнал Краузе.       — Накануне перед покушением на Вас, фрау Ягер встречалась с Краузе. — оповестил Тилике, пока Ягер перебирал фотографии, — Мне неизвестно о чем они говорили, но не странно ли это?..       Тилике продолжал говорить, но Ягер уже его не слушал. Он вновь рассматривал фотографии, и в его мозгу единственно звучали ее слова, сказанные тогда, еще давно, когда Ягер застрелил ее собаку, с неистовой злобой.

«Смотри, чтобы ты слезами не умылся.»