Как на войне

      — Герр Ягер, это безумие! — волнительно прошептал Тилике на пороге «Янтарных волн».       Однако его причитания и опасения еще в дороге не убедили Ягера, лишь, напротив, разожгли в нем небывалый азарт.       — Молчи, Тилике, — улыбнулся он, — так и знал, что не стоило тебя брать…       — Вы рискуете.       Ягер небрежно взглянул на него и гордо вскинул подбородок, как и делал всякий раз будучи герром штандартенфюрером. Сегодня он был особенно доволен.       — Ничего… Напоследок можно и рискнуть.       — Напоследок?.. — Тилике вмиг побледнел.       Ягер без промедлений прошел в поместье, на удивление не обнаружив прислуги. Неужто все так плохо, подумал он и ухмыльнулся. Тилике поплелся за ним и невольно сжался от странного дуновения.       — Герр Вайс! — вдруг воскликнул мужской голос из ниоткуда, и вскоре в передней появился встревоженный Кристиан.       Завидев Тилике, он кивнул ему и поспешно обменялся с Ягером судорожным рукопожатием.       — Я бесконечно благодарен, что Вы приехали, — сердечно признался Кристиан, облизнув сухие губы.       — Разумеется, герр Брауншвейг. Как здесь не помочь? Однако я не совсем понял… Вы, верно, были так взволнованы при звонке.       — О, конечно. Фрау фон Фюрстенберг совсем помешалась.       Тилике недоуменно взглянул на Ягера, а тот лишь участливо кивнул.       — Неужели? — сочувствующе спросил он, — Все так серьезно?..       Кристиан, тяжело вздохнув, поник.       — У нее начался бред и припадки. Еще и добавились финансовые проблемы… — он задумался, — Она до сих пор называет Вас Ягером и беглым преступником. Решительно сошла с ума.       — Определенно. — громко отчеканил Тилике, теперь покрасневший.       Ягер раздраженно покосился на него и неловко улыбнулся.       — Бедная фрау фон Фюрстенберг… — картинно потупил взгляд он, — ведь она до сих пор не может смириться.       — Да. Все бредит об одном: Анна жива и сбежала. — Кристиан мученически вздохнул и взялся за голову, — Боже, мне это не вынести… Верно, я вместе с ней сойду с ума.       — Герр Брауншвейг, прошу Вас, — жалостливо ответил Ягер, положив ладонь ему на плечо, — Вы, верно, совсем не спали? Какое мучение… Но мы прибыли к Вам, чтобы помочь. Мы, разумеется, не оставили бы Вас.       — О, герр Вайс, — расчувствовавшись, Кристиан бросился к нему на шею и крепко обнял.       Ягер, не ожидавший от него подобного порывы, хотел было его немедленно отпихнуть, однако лишь с невероятным усилием воли стерпел. Тилике, пораженный, вскинул брови и даже приоткрыл рот.       — Я так рад, что Вы здесь! — воскликнул Кристиан, когда отпрянул от него.       — Рад помочь… — натянул улыбку Ягер и кивнул, — Что ж, я вижу, Вы действительно ужасно утомлены. Я понимаю, Вы желаете помочь фрау фон Фюрстенберг, однако не стоит Вам забывать о себе.       — Я согласен, герр Вайс, однако решительно не сомкну глаз! Это наверняка нервы…       — И все же я настаиваю. Идите отдохните, а герр Тилике побудет подле Вас, — Ягер обернулся к Тилике, который тотчас покраснел снова, однако под его свирепым взглядом все же кивнул.       — А фрау…       — О, не беспокойтесь, герр Брауншвейг! Я позабочусь о ней, а теперь идите.       Кристиан благодарно взглянул на Ягера, вновь рассыпался в подобных речах и устало поплелся наверх. Тилике помедлил лишь мгновение и ринулся к Ягеру:       — Что Вы задумали? — прошептал он встревоженно.       — Ничего, Тилике, — победно пропел Ягер и чуть заметно ухмыльнулся, — это мое дело, а твое — охранять спокойствие герра Брауншвейга.       — Но…       — Это приказ!

***

      Лишенная сладкой перспективы брачной ночи, Анна осталась одна. Развлечь ей было себя решительно нечем, а потому, все еще расстроенная, она пошарила на книжных полках и отыскала очередной тайник Ягера. На самой высокой книжной полке стояла бутылка Рейнского, датированная с начала девятнадцатого века. Анна рассудила, что вскрытие этого дорогого вина будет весьма достойной местью новоиспеченному супругу за его отсутствие.       — Сегодня праздник и поэтому, я думаю, стоит отметить, — говорила Анна, прислонив к уху трубку, — тем более, когда мой супруг оставил меня одну.       Розмари не заставила себя ждать — благо, было не поздно — и вскоре появилась на пороге их дома. Анна, уже ободренная и приготовившая большую стопку блинов, с радушием встретила ее.       — Очевидно, что я пришла к русской женщине, — улыбнулась Розмари, когда увидела накрытый стол, уставленный едой.       — А что мне было делать? Клаус бросил меня, заняться нечем и лишь его тайник скрасил мой одинокий вечер…       — Тайник?       — Вино за книгами. — пояснила Анна, улыбнувшись, — Весьма неблагоприятное место для хранения, особенно если жена любит читать.       — Если был тайник, то, верно, герр Ягер будет расстроен, обнаружив пропажу…       — Чудно! — засмеялась она и подвела Розмари к столу.       В действительности же Анна не особенно различала сорта виноградов и виды вин, поскольку была к ним несколько равнодушна, но вскоре поняла, почему Ягер прятал Рейнское. От восхитительного вкуса этого вина Анна удовлетворилась еще больше, понимая, что Ягер будет в высшей степени раздосадован драгоценной потерей.       — Да, я, конечно, понимаю, что вино не пьют под блинчики…       — Неважно, Анна, — слабо усмехнулась Розмари, подавив икоту, — блинчики были прекрасны.       Анна гордо улыбнулась и лениво откинулась на спинку дивана, на котором они уже лежали, поскольку Рейнское было хоть и восхитительно на вкус, но очень коварное на опьянение. Сначала Анна его и не почувствовала, однако вскоре ей захотелось лечь, нежели сидеть за столом. Благодаря вину язык у обеих развязался, и они беззастенчиво делились секретами и подшучивали над собой.       — А что Тилике? До сих пор увивается за тобой? — спросила Анна и подлила вина в бокалы.       Розмари, зардевшаяся то ли от вина, то ли от смущения, кивнула, поджав губы, и вздохнула. Анна, проследив за ее взглядом, улыбнулась:       — А тебе как будто в тягость…       — Не то что бы в тягость, а… — она вдруг замолчала, однако завидев внимательный взгляд карих глаз, продолжила, — Помнится, ты говорила, чтобы я его только использовала… Я это и сделала. Конечно, у меня не получилось так эффектно, но вполне сносно.       — Я и теперь считаю, что для тебя он несколько простоват, — призналась Анна, — однако как он на тебя смотрит…       — Как?       — Как любящий мужчина. Теперь я различаю такие взгляды, и они очень красноречивы.       Розмари задумалась, и на ее лице проскользнула печаль. Анна не стала продолжать и лишь положила голову ей на плечо, услышав ее мягкий смешок.       — Я ему не верю, — наконец заговорила она.       — Почему?       — Я видела твои страдания и боль от выходок герра Ягера. И почему бы Тилике таким не быть?       — Клаус не так прост, как может показаться. Да, он хочет сохранить в себе штандартенфюрера, которым был, однако внутри он лишь человек, желающий любви и заботы, как и все. Ему потребовалось много времени и ошибок, чтобы это понять. Но Тилике не такой. Его сердце открыто. Он предан своим близким и, судя по его характеру, любит угождать.       — Теперь ты его защищаешь? — улыбнулась Розмари.       — А почему бы и нет? Я тоже ошибаюсь и его не сразу разглядела. Стоит отдать ему должное хотя бы в преданности Клаусу. Он многое для него сделал… Даже теперь они куда-то уехали вместе.       — Да, они идеальные партнеры по преступлению. Как будто сошли со страниц какого-то детективного романа… И странно, что они уехали в Шарлоттенбург, а не, например, в Ватикан, чтобы свергнуть Папу.       — Куда? — растерянно спросила она вновь, — Куда они уехали?..       — В Шарлоттенбург. Тилике зашел в наш ресторан ненадолго, а после его уже нашел герр Ягер. Они так спешили, что даже ничего не выпили…

***

      Комната Фредерики, как и предполагал Ягер, была вычурной и нарочито помпезной, словно здесь недавно проходил Венецианский карнавал. Он невольно поморщился и закрыл за собой дверь. На широкой кровати, что располагалась у панорамного окна, в беспомощном виде лежала уставшая Фредерика. По ее беспокойному и слишком прерывистому дыханию, Ягер понял, что она не спит и ободрился.       — Кристиан? — простонала она хрипло, — Наконец-то явился, идиот! Сколько можно ждать?!       Сил у нее не особенно хватало, судя по голосу, однако тон оставался прежним. Ягер хмыкнул и прошел к ней.       — А я думал, Вы в восторге от герцога. Вы же так радели за это родство…       Фредерика тотчас приподнялась на постели и, завидев ухмыляющегося перед собой Ягера, медленно округлила глаза. Однако не потерявшись, она лишь искривила свои морщинистые губы в злобной ухмылке и откинулась на подушки.       — Клаус… — протянула она ненавистно, — Я должна была предвидеть твой очередной визит…       — Действительно. Поэтому я рассчитывал на более радушный прием, однако все же буду снисходительнее из-за Вашего жалкого вида.       Ее глаза метнули огонь, что внезапно потушил лед его синего взгляда. Ягер ухмыльнулся.       — Вы не представляете, какое удовольствие мне приносит видеть Вас такой ничтожной… Где теперь Ваша сила?       — А вот и отец в тебе сказывается. Такой же. Он тоже не мог успокоиться, пока не уничтожит… — процедила она, — Даже не испугался сюда приехать? Ведь это подобно самоубийству. Знаешь ли, меня теперь считают сумасшедшей, благодаря тебе, но, думаешь, что я так оставлю? Нет… Я тебя за собой потащу. Может, до Анны мне теперь не дотянуться, но и вам жизни я не дам!       — Какая речь… — усмехнулся Ягер и, подойдя к постели, присел на край, несмотря на ее дикий взгляд, — Эпическая. Вам бы речи писать в Рейхстаге… Однако, фрау фон Фюрстенберг, Ваша война окончена. И империя Фюрстенбергов падет за моего отца. Век рыцарей и графинь прошел. Теперь наступает новый, где Вам, верно, нет места. У Вас более не будет того господства ни над кем и Анна заживет той жизнью, которой хотела…       — Где она? — прошипела Фредерика, вновь сверкнув огненным взглядом, — Куда ты ее спрятал? Она — герцогиня…       — Герцогиня Брауншвейг мертва. Так же, как и графиня Фюрстенберг, а Анна Ярцева Вам неинтересна, так ведь?       — Где она?..       Ягер усмехнулся, однако взгляд его оставался серьезным и строгим. Ухмылка вмиг слетела с его лица, и он угрожающе близко приблизился к ней.       — Старая ведьма, у тебя был шанс все исправить и искупить вину перед ней… Анна — добрая девочка. Она бы простила, если ты лишь попыталась. Она была бы рядом, а теперь ты здесь одна…       Фредерика молча глядела на него, а Ягер, встав с постели, зашагал по комнате. Молчание длилось недолго и после его некоторых раздумий, он вновь заговорил:       — Знаете, я не стану взывать к Вашим чувствам, ведь Вы их решительно не имеете. Я скажу лишь то, что Вас ждет. Разумеется, это финансовая катастрофа. Столько долгов Вам и в жизни не уплатить, поэтому наверняка заберут Шарлоттенбург и «Янтарные волны» пойдут с молотка. Анну Вы больше не увидите, это очевидно, как и наследника Фюрстенбергов. Все кончено.       — Ты хоть понимаешь, что не пересечешь границу даже Берлина! — неистово закричала она, привстав с постели, — Один звонок и ты за решеткой, из которой более не выйдешь!       — Что ж, я жду. Однако это не изменит правды. Анна была Вашим последним шансом, а теперь…       — Зачем ты влез?.. — прошипела Фредерика злобно и тяжело упала обратно на подушки, — Зачем ты вновь появился в ее жизни?.. Если б ты правда ее любил, то исчез бы и никогда не возвращался! Дал бы ей шанс зажить новой, достойной ее жизнью…       — Ее? — усмехнулся он, — Или же Вас? У Анны никогда не было имперских амбиций в отличие от фрау фон Фюрстенберг. И неужто Вы думаете, что она настолько глупа, чтобы не понимать… Здесь Вы можете ею гордиться, ведь проницательностью и хитростью, верно, пошла в Вас.       — Ненавижу тебя… — прошептала она, словно на последнем вздохе, когда он уходил.       — Не сомневаюсь, — бросил он небрежно и улыбнулся.

***

      Инспектору Зоммеру, который уже долгое время вел расследование по побегу Ягера, неожиданно сегодня в полдень поступил анонимный звонок о возможном появлении беглеца в Берлине. Доверять неизвестному источнику Зоммер бы в прежние времена решительно не стал, однако вымотанный и потерявший всякую надежду на поимку Ягера, он все же поверил. А вдруг в самом деле он, думал Зоммер и вызвал патруль на границу Берлина.       Наряд по истине был грандиозный, и Зоммер приободрился, особенно когда большинство неизвестных машин проверили на границе и осталось несколько и довольно подозрительных. Проверяли всех и в связи с тем образовалась небывалая пробка, однако послушные немецкие граждане терпеливо ждали и воспротивиться не смели, даже несмотря на не особенно дружелюбный тон инспектора.       — Герр Зоммер, вот уже которую машину проверяем, — пожаловался молодой офицер и, проверив паспорт у очередного водителя, позволил ему ехать, — может и вовсе этого Ягера нет? А нас разыграли?       Зоммер думал об этом, но продолжал лелеять свою химеру о поимке наглого беглеца. Он что-то фыркнул офицеру и приказал досматривать дальше.

***

      — Только взгляни, Тилике, как их много на границу стянулось… — задумчиво проговорил Ягер, выглядывая в окно машины, — Старуха не соврала.       Тилике, совершенно потерянный и взволнованный, медленно прикрыл глаза и вздохнул. Он предполагал, что это авантюра закончится подобно, однако все еще удивлялся спокойствию, граничащим с хладнокровием Ягера.       — Нам не выбраться, — констатировал он, на что получил лишь лукавую улыбку бывшего командира.

***

      Зоммер вместе с другими офицерами проверял уже которую машину, однако ни единого намека на присутствие Ягера, лишь слабо фыркающие гражданские. Зоммер начал сомневаться в собственных подозрениях, но продолжал досмотр документов выезжающих из Берлина.       — Герр Зоммер! — завопил один из офицеров, — Нашли!       Он резко обернулся и вскинул брови. К нему подбежал тот кричащий офицер и, запыхаясь, продолжил:       — Это он! По приметам опознали, со шрамом и паспорта с ним не оказалось… Только его заметили на германо-польской границе по направлению в Щецин.       Зоммер потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать и прийти в неистовую ярость от собственного огреха. Он тотчас гневно воскликнул:       — По машинам!

***

      — Не понимаю, герр Ягер, как Вам это удается?.. — улыбаясь, негодовал Тилике, — Ведь чуть не попались!       Ягер, который спокойно выехал из Берлина, теперь пересекал Баварию, а затем по Верхнему Рейну. Он улыбался искренним, почти детским изумленным глазам Тилике, который все еще продолжал обсуждать.       — Я ничего не сделал, Тилике. Что ты так удивляешься?       — Ничего? В Вас говорит немецкая скромность или я не знаю деталей?       Ягер вновь усмехнулся и оторвался на секунду от дороги, взглянув на развеселившегося Тилике.       — И деталей особенных нет. Шрайбер, право, выручил. Я-то считал, что выйдет сложнее, ибо должна же была быть у полиции ориентировка…       — Их ориентировка — шрам на щеке и отсутствие документов. Пока они поймут, что Шрайбер это не Вы, у нас есть время… Признаться, я думал, что нам не уйти, но… — он вдруг задумался и улыбнулся, — как же так получается? Вам всегда везет!       — Дело не в везении, а в стратегии. Фредерику оказалось легко просчитать. Ну, верно, возраст… Или она потеряла рвение?       — Но Вы не потеряли, — отметил с восхищением Тилике, — Вы все еще прежний танковый ас и герр штандартенфюрер.       И Ягер улыбнулся.

***

      Раннее утро спустилось на крыши сонного Пфеферса, и Ягер, хоть и уставший, залюбовался открывшимся видом. Он искренне радел и любил свою коммуну, которая стала для него истинным домом. Он не вспоминал Штутгарт или Берлин и с легким сердцем отпустил. Дом был здесь, где спокойны его мысли и сердце.       Ягер отпустил вялого Тилике, а сам двинулся домой. Разумеется, он предполагал некоторую размолвку, ее обиду и его вину, — он вполне признавал, что не должен был оставлять Анну в брачную ночь одну — однако тешился надеждой на ее милосердие. Приехав к шале, Ягер скорее заглушил мотор и вышел из машины. Он вошел домой тихо, крадучись, не шумя дверной ручкой, однако, к сожалению своему и внезапному стыду, повсюду зажегся свет и перед ним тотчас возникла Анна.       — Милая, ты не спишь? — невинно спросил он, слабо улыбнувшись, — Ведь так рано.       Анна и впрямь выглядела уставшей и изможденной, но глаза ее горели решимостью, и Ягер с шумным вздохом осознал, что трепки ему не избежать, а потому решил сразу покаяться.       — Мне очень жаль, что я оставил тебя, но дела решительно не терпели отлагательств.       — Где ты был, Клаус? — леденящим его сердце тоном спросила Анна и выпрямилась.       — Недалеко. — тотчас ответил Ягер, придав голосу убедительную интонацию, — В Валлисе. Из-за засухи в этом году некоторые виноградники…       — Я знаю, где ты был. В Шарлоттенбурге? Зачем?       Ягер вздохнул и прошел на кухню. К сожалению, они не умели ссориться без последствий, а ссора, как он понимал, была неизбежна, поэтому стал разрабатывать грамотный блицкриг по успокоению своей нервной супруги.       — Зачем тебе знать? Я вернулся и все хорошо…       — Ты был у нее? — игнорируя его слова, негодовала Анна, чуть покраснев, — У Фредерики?       Отрицать было бы глупо, и Ягер понимал и поэтому лишь кивнул. Он всеми силами сдерживал ответный порыв на грубое высказывание и сиюминутное исчезновение в своем привычном жесте, однако нежные чувства и рассудок победили.       — Да. — признался он, — Хотел увидеть ее жалкий вид. Теперь ей не выбраться…       — А как выбрался ты?! Ты решительно сошел с ума! А если бы…       — Но все хорошо. Ничего не случилось…       Анна нервно усмехнулась и заходила по кухне. Она не смыкала глаз с их неудавшейся брачной ночи и неожиданного известия от Розмари. Изводя себя переживаниями, Анна не находила себе места, терзаемая переживаниями и навязчивыми мыслями. Она уже не надеялась на его появление и его теперешний спокойный вид приводил ее в неистовую ярость.       — Нет, Клаус! Зачем тебе было в Шарлоттенбург? Раздразнить Фредерику? Она может уничтожить тебя…       — Не разбрасывайся такими словами… — прошипел настороженно Ягер.       — Не пристало тебе меня воспитывать!       — Не пристало?.. — рассерженно процедил он, сверкнув холодным взглядом, — У нее теперь ничего нет! И меня ей не уничтожить! И так было всегда!       — Всегда?! Нет… Фредерика могла тебя раздавить лишь по своей очередной прихоти, но я не позволила. Если бы я не подчинилась тогда, что бы было с тобой?! Твоя безопасность и состояла в расстоянии! А что теперь ты делаешь? Заявляешься в «Янтарные волны» и потешаешься над ее падением?       — Я и над Кристианом потешался… — с победной ухмылкой сообщил Ягер, — О, твой бывший муженек почти плакал у меня на плече о своем горестном положении. К слову, ему и нужен был лишь Шарлоттенбург! Надеюсь, любовь моя, ты не настолько глупа, чтобы полагать, что он любил тебя?..       — Замолчи… — опустив взгляд в раздражении, прорычала она.       — Да, милая, твоя герцогская жизнь оказалась насквозь фальшивой и разрушилась бы одним дуновением… И могущественная фрау фон Фюрстенберг теперь известна, как помешанная Шарлоттенбурга. Впрочем, это к лучшему.       — Что? Помешанная?..       — Да. В первый мой визит к Кристиану с почтением и поддержкой, связанной с тяжкой утратой, Фредерика застала нас и как завопила… — он усмехнулся, — Еще она не верит в твою гибель, то есть в гибель герцогини Брауншвейг.       Анна, не мигая, глядела на него, совершенно пораженная и побледневшая. Ягер же бросил на нее снисходительный взгляд и продолжил:       — Да, любовь моя, иначе как бы тебя оставили в покое? Без жертв не обошлось…       — Что ты сделал?.. Ты сумасшедший… — единственное, на что хватило ей сил.       Ягер понимающе кивнул, но взгляд его остался бесстрастным.       — Может быть. Но я сделал это для твоей безопасности. Ради тебя, если угодно. И крах Фредерики был необходим лишь потому, чтобы она не пыталась нас найти. Эта старая ведьма все чует, как ищейка. И, поверь, выбор между твоим спокойствием или кем-то другим — не выбор для меня.       Анна продолжала молчать, что неистово нервировало его. Она даже не хотела на него глядеть, а когда Ягер невольно потянулся к ней, изведенный напряжением, Анна вовсе отпрянула. И сделала это так резко, будто и совсем хотела оттолкнуть, но не хватило сил. Анна злилась, он знал, но все еще нежно любила его и поэтому молчала. Ягер помнил ее исступленность в их ссорах, остроумие и открытую насмешку, когда заходилась в ярость, и теперь ей не составило бы труда выдать что-либо в стократ язвительнее, но теперь — тишина. Ее красивые черты стали жесткими, а лицо вмиг посерело, на котором разом смешались отчаяние и разочарование.       Никакие его слова или оправдания ее бы не убедили, и Ягер, ощущая почти больной ожог в груди от внезапно вспыхнувшей нежности, поддался благословенному импульсу и ринулся к ней. Он страстно целовал ее лицо, крепко удерживая в объятиях, ведь знал, что Анна станет вырываться.       — Отпусти меня… — шипела она, стараясь увернуться от его губ, которые, как ей казалось, были всюду, — Пусти!       — Не вырывайся, любовь моя… Будет нам ругаться, — миролюбиво продолжал он, расцеловывая лицо и игнорируя ее ярый протест.       — Отпусти меня! — гневно закричала Анна, — Или думаешь, что так можешь все исправить?!       Его порыва она не ожидала, однако, хоть и опешив, упиралась руками ему в грудь и кричала. Злость еще кипела в ней, и она старалась отпрянуть от его страстных прикосновений, но он не дал: держал ее крепко, почти как в тисках, а целовал — нежно.       — Сдавайся, милая, — ласково прошептал Ягер и поцеловал ее в шею, — не сопротивляйся…       Однако лишь упрямство не позволило ей сдаться. Его сладостный блицкриг почти сработал, но Анна была слишком гордой. Она продолжала вырываться, несмотря на бесплодные попытки и его силу.       — Довольно! Оставь меня!       — Нет, — усмехнулся он, — я ведь должен тебе брачную ночь.       — Клаус…       Но продолжить Анна не успела. Ягер тотчас забросил ее на плечо, словно она ничего не весила, и направился к лестнице. Она, не уставая, вопила и грозно требовала свободы, на что он лишь усмехался и держал ее крепче.       — Как ты со мной обращаешься?! Что ты себе позволяешь?!       Ягер, вскоре оказавшись в спальне, аккуратно положил Анну на кровать и принялся расстегивать пуговицы на своей рубашке.       — Прости, любовь моя, не знаю, как обходиться с бывшими герцогинями.       — Дикарь! — гневно бросила она, вскочив с кровати.       Однако не успев она сделать и движения, Ягер перехватил ее и притянул к себе. Мгновенное удовольствие разлилось по его венам, и он, не колеблясь, настойчивее прижался к ее губам. Она продолжала возмущенно стонать и желать свободы, однако внезапный и долгожданный трепет вновь воспел в ее груди, который оказался сильнее упрямой гордости. И Анна становилась все податливее. Совсем ослабнув под его манящим напором, она невольно потянулась к нему, запуская пальцы в его волосы. Помутнение пришло на смену негодованию, а вскоре воспело и удовольствие. Теперь его горячие губы бродили по ее щеке, и это страстное прикосновение послало дрожь сквозь ее нервы, которое пробудило сладкую судорогу между ног. После — впадинке у виска, по линии подбородка, скулам и, наконец, чуть приоткрытым губам. Анна ответила с удивительной готовностью, и Ягер хмыкнул в поцелуй. Несмотря на исступленный морок, в его голове все же промелькнула мысль о долгожданном — и правильном — воссоединении. Ведь теперь она всецело принадлежала ему и телом, и душой.       Анна нежно гладила его по обнаженной груди и, осмелев, прильнула к шрамам. Ягер, одурманенный ее порывом, блаженно улыбнулся, чувствуя и ее внезапную дрожь. Он хотел быть нежным и начать с долгих ласк, чтобы заставить ее изнывать от желания и нетерпения, однако первый же не выдержал и уложил ее на кровать. Анна залилась кокетливым смехом, наблюдая за его поспешностью и обретенной страстностью. Однако вскоре сознание затопило желание. Его губы, твердые и уверенные, опустились на ее ключицы, и Анна что-то жалобно проскулила. Ягер сдерживался и сохранял хваленый самоконтроль, однако один лишь, полный желания взгляд на нее, и он сорвался: резко придвинул ее ближе и потянул за подол домашнего платья. Анна послушно подняла руки, зачарованно глядя, как Ягер небрежно откинул платье и потянул с ее хрупких плеч бюстгальтер. На мгновение она засомневалась в действительности происходящего, ибо его жадные поцелуи помнила лишь во снах, что преследовали ее уже долгое время.       После она перестала соображать вовсе и отдалась своим ощущениям и его прикосновениям. Он целовал ее тело и заслужил отчаянные стоны, которые ласкали его слух. Анна выгибалась ему навстречу, кусая губы от предвкушения.       — Клаус… — пискнула она, и он вмиг взглянул на ее, — прошу тебя… У нас еще будет много ночей, а сейчас…       Анна не договорила, смутившись внезапного осознания, что сама просит об этом. Однако Ягер лишь улыбнулся и, подтянувшись к ней, поцеловал.       — Это все же наш первый раз за столько лет… — ответил он отчего-то шепотом.       — Да… — улыбнулась она в ответ, проводя пальцами по его шрамам, — И я слишком долго ждала. Ты еще успеешь помучить меня. А сейчас я хочу тебя.       Не дав ему опомниться, Анна прильнула к его горячей шее и проложила влажную дорожку до мочки уха. Ягер что-то простонал сквозь зубы и тотчас завладел ее губы. Ее глаза горели желанием и малым раздражением, однако он лишь этому обрадовался. Она вновь потянулась к нему, но Ягер, раззадоренный ее взглядом, перехватил ее запястья и своей сильной рукой пригвоздил их над головой. Анна, желавшая вновь к нему прикоснуться, округлила глаза от непонимания и приоткрыла рот, чтобы гневно возразить, однако Ягер накрыл его своим. И она осталась довольна.       На мгновение оторвавшись от нее, он поспешно расправился с брюками и вновь вернулся. Анне было мучительно ждать хоть минуту, и она почти чувствовала острый зуд между ног от одного взгляда на него. Ягер лишь улыбался и, прильнув к ней, вновь завел запястья над головой. Анна подчинилась, поймав его поцелуй, и ощутила прикосновение теплой ладони на своем бедре. Трепет охватил все тело, и сердце ее заликовало. Ягер приподнял ее ногу выше, на секунду оторвавшись от губ, и ощутил легкую дрожь в ее коленях.       — Все хорошо… — прошептала она и улыбнулась.       Он вошел медленно, несмотря на почти осязаемое жгучее желание и готовность Анны. Ягер не смог бы быть с ней быстрым и эгоистичным. Его преследовала неистовая химера даже в Нюрнберге, когда, по его разумению, все было кончено, но он продолжал желать в глубине сердца одного — вновь увидеть ее нежный взгляд, затуманенный возбуждением и приоткрытые сухие губы, что стонали его имя. И теперь он был аккуратен, желая лишь ее удовольствия.       Анна застонала от одного его движения, но, скорее, не от приятных ощущений, а от осознания овладения им. Не таясь, она желала его, возможно, сильнее, чем Ягер мог вообразить, ведь почти еженочно представляла себе эту сцену. Представляла даже, когда думала, что ненавидит, даже в болезни в том дешевом мотеле. И все же желала. Она знала, что Ягер ждет ее подчинения и сделала это молча. Анна всем сердцем хотела принадлежать ему, отдаться, быть его и слиться в единое целое. С каждым частым движением она чувствовала напряжением в его мускулах и в своих, однако не могла оторвать взгляд от любимого лица. Чем быстрее он становился, тем отчетливее ей казалось, что Ягер проникает вовнутрь ее нутра, куда-то в самую глубь, где останется уже навсегда…       Однако щемящее чувство острым осколком вдруг впилось ей в сердце, и Анна скорбно выдохнула.       — Что? Что такое? — хриплым от возбуждения голосом спросил Ягер, — Тебе больно?..       Она не ответила, лишь взглянула на него разок и отвернулась. Ее внезапно бросило в холод, и непрошенные слезы блеснули в глазах.       — Любовь моя, что такое?..       — Клаус… — прошептала она и с желанием поддалась, когда он потянулся к ее лицу утереть слезы, — я так испугалась… Испугалась, что ты больше не придешь…       — Анна, — слабо протянул он, облегченно улыбнувшись, и прильнул к ней.       Ягер хотел поцеловать нежно, однако она не сдержала порыв и крепко прижалась к его губам.       — Ты всегда должен возвращаться ко мне… — в исступлении продолжала она, удерживая его, — пообещай. Нет, поклянись.       — Клянусь… — сбивчиво повторил Ягер, усыпая ее шею поцелуями.       Вмиг она отстранилась и, прикоснувшись к его лицу, внимательно взглянула в его заволоченные страстной пеленой глаза.       — Не пугай меня больше… Пожалуйста.       Ягер, потупив лукавый взгляд, смущенно усмехнулся.       — Что?       Он улыбнулся своей самой искренней улыбкой, которую она нечасто видела. На его щеках расцвели ямочки, и Анна невольно улыбнулась в ответ.       — Ты за мне волнуешься… — ласково и почти пристыженно сообщил Ягер и не сумел скрыть удовольствия.       Анна, умилившись его детским выражением, не заметила вновь нахлынувших слез и подарила благоговейный поцелуй.

***

      Размеренная жизнь с совершеннейшим отсутствием раутов, званых ужинов и вечеров непременно радовали Анну, хоть порой и беспокоили. Беспокойство состояло в ее тревоге за эту размеренную жизнь, ведь о подобной и мечтать не смела: просыпаться каждый день с Ягером, быть дома, не скрывать истинных чувств и наконец забыть о ненавистной, как теперь она понимала, роли герцогини.       С Ягером наладилось, несмотря на ее малое расстройство и все стало спокойно. Для ее же удовлетворения вечера он проводил дома — никуда и не хотел — и с улыбкой наблюдал за ее делами, которые Анна всегда находила дома. Она чрезвычайно хорошо смотрелась в каждой комнате, словно всю жизнь жила здесь, и с удовольствием управлялась с домашними делами со знанием дела. Ягер и здесь поразился, ведь Анна решительно отказывалась от предложения завести экономку. Сначала он подумал, что это напускное, и у нее только такт, чтобы угодить. А они ведь действительно много друг другу теперь угождали и даже не из-за любви, а единственно из незнания. К сожалению, правда оказалась им неудобна — они любили друг друга и теперь даже больше, чем когда-либо, но решительно не знали. Ягер, разумеется, робел сильнее, хоть и всеми силами старался скрыть. Анна, знавшая его страстность, не могла привыкнуть к нежности и ласке, которые он теперь только и проявлял.       Ягера порой терзала вина за свое былое обращение с ней, и, пораженный этим впечатлением, он желал исправить и обжигал ее своим внезапным нежным порывом. Однако время, совсем короткое, расставило на свои места: они привыкли и более не боялись открываться, ведь кроме друг друга у них никого и не было…       Ягер, к ее неудовольствию, мало бывал дома из-за возникших неурядиц на винодельнях в Валлисе и возвращался поздно, когда Анна уже спала. Однако лишь его малое появление радовало ее чрезмерно. Порой он успевал к ужину, и у них оставался еще целый вечер, который Анна проводила у него на груди и никуда не выпускала. Сегодня Ягер хоть и приехал вовремя, однако показался ей задумчивым и мрачным. С недавнего времени на него часто нападало такое настроение, которое он, разумеется, отрицал.       — Что с тобой? — спросила Анна, оказавшись на пороге его кабинета, — С тобой что-то происходит…       Ягер оторвал взгляд от изучения документов, о которых давно было известно Анне из-за природного любопытства, и вскинул брови в удивлении:       — О чем ты? Все хорошо…       — Брось, Клаус, — усмехнулась она и прошла в кабинет, — кому ты врешь? В последнее время ты словно себе не принадлежишь…       — Конечно, нет. И уже очень давно. Я принадлежу тебе.       Анна смущенно улыбнулась, невольно зардевшись, однако острый взгляд с него так и не спустила.       — Я знаю… Но меня беспокоит твоя задумчивость, даже не задумчивость, а тоска. — подойдя к нему, она уселась на его колени и тотчас поцеловала в кончик носа, отчего он зарделся, — Что тебя тревожит?       Она знала, как заставить его говорить, и он понимал и не сопротивлялся. Проигрывать ей всегда ему было лишь в удовольствие и теперь, поддавшись ее ласковым, но настойчивым прикосновениям был побежден.       — Я все чаще думаю… — начал он, пока Анна трепетно целовала его шрамы, — о нас и о родителях…       — И что же? Что тебя так встревожило?       — Я думал о том, как мы с ними оказались похожи и… — он вдруг замолчал в былой задумчивости.       Анна терпеливо ждала, поглаживая его по волосам, и порой целовала в висок. Он повернулся, и взгляд его был таким потерянным, что у нее невольно сжалось сердце. Ягер потянул ее на себя и чувственно прижался к ее губам.       — Клаус, ты вновь терзаешься, — сказала она, обвив его шею руками, — напрасно. Мы немного похожи на них…       — К сожалению. К сожалению, как бы я ни отрицал, но я копия отца. А ты…       — Что? Думаешь, я похожа на Елену? Нет, Клаус. Ты очень мнителен… И с чего бы? Раньше в тебе было более уверенности…       — Сам не понимаю, — признался Ягер и вздохнул, — но к хорошему быстро привыкаешь, не так ли? И я привык. Привык, что меня ждут дома, что во мне нуждаются… Но теперь мне кажется, что все непременно закончится. Ведь так не бывает со мной. Я все чаще думаю об отце… и что он сделал с ней.       — Ты боишься, что можешь сделать это со мной?..       Ягер, отвернувшись, глядел в одну точку и после нескольких тяжелых секунд кивнул.       — Но с чего такие мысли? Ты похож на отца, но я не похожа на Елену. Может, в нас есть внешнее сходство и отголосок внутреннего в общей нашей решимости, но между нами великая разница. И она лишь в одном.       Увидев его заинтересованный взгляд, Анна прильнула к нему и продолжила:       — Она никого не любила, кроме себя. А я любила отца и люблю тебя. Не скрою, поначалу меня пугала твоя страстность, схожая с одержимостью, но, в конце концов, я поняла, что иначе ты не можешь. Ты слишком любишь. Но и это успокоится. Я уверена, что успокоится, потому что теперь мы вместе, а вместе всегда легче.       Анна ласково поцеловала его в висок, почувствовав его крепкие руки у себя на спине, и улыбнулась.       — И я тебя люблю, — прошептал Ягер, уткнувшись ей в шею.

***

      Ягер, как и обещал Анне, никуда более не отлучался дольше, чем на день, однако присущая ему немецкая основательность не позволила оставить Фредерику без наблюдения. К удовольствию Ягера, ее дела не наладились, но его химера не сбылась — «Янтарные волны» не пошли с молотка в связи новым законом о недвижимости собственника. Это значило лишь единственное — она останется хозяйкой. От этой узнанной от Тилике новости Ягер пришел в исступленную ярость и стал было разрабатывать новый план, но вскоре стало известно, что осуществить его будет решительно не на ком: к тому времени Фредерика содержалась в психиатрической лечебнице и, по словам Тилике, вряд ли оттуда выйдет. Паранойя и, верно, последний визит Ягера добили старческое и изнеможенное сознание Фредерики, и та ослабла совсем. Ягер принял новость с удовлетворением, которое сгладило углы прошедшего гнева. Теперь он не беспокоился за безопасность, а после, когда узнал, что Матильда присматривает для своего сына новую супругу, вовсе облегчился.       — Отлично… — задумчиво проговорил он у себя в кабинете, — Очень хорошо.       Тилике сидел напротив бывшего командира и осторожно на него косился, чувствуя отчего-то смущение. Поймав его взгляд, Ягер спросил:       — Что?       — Я… — заикнулся Тилике, — Прошу, герр Ягер, позвольте более не ходить на эти светские вечера. Я, разумеется, скучал по Берлину, но эти аристократы…       — Что такое, Тилике? Я видел тебя среди них еще тогда, на именинах Анны, и ты превосходно играл свою роль прихвостня… — усмехнулся Ягер, — Право, ты удивил меня и восхитил.       — Благодарю, герр Ягер, но все же… Там одна скука! Не понимаю, почему я должен служить этим господам, как лакей? Я служу лишь Вам, и другие мне не нужны…       — О, Тилике, это слова, бесспорно, человека преданного и благородного. Впрочем, у тебя был вполне ощутимый шанс стать частью этого общества, влюбить в себя какую-нибудь хорошенькую аристократку и жить в барочном замке…       Тилике, вмиг покрасневший, недоуменно глядел на Ягера, однако тот, заметив его взгляд, лишь рассмеялся:       — Я пошутил, Тилике! Не принимай близко… Разумеется, я так не думал про тебя, тем более мне известно, что ты все еще вздыхаешь по своей Розмари. Столько времени прошло…       — Герр Ягер, я надеялся, что Вы, разумеется, поймете меня… Да и теперь…       — Что? — заинтересованно улыбнулся Ягер, — Неужто прогресс и ты растопил кусок льда в груди Розмари?       Тилике придвинулся ближе и понизил голос почти до шепота:       — Я, право, хотел сдаться…       — Как ты мог?! — прошипел Ягер вполне серьезно, — Столько лет в моем подчинении и сдаться?.. Я не то хотел тебе привить.       — Герр Ягер… Что мне было делать? Стучаться в закрытую дверь…       — Хорошо и что же произошло?       — Анна. — признался Тилике радостно, — Они ведь теперь неразлучны и всегда вместе. И как-то заглянул я отобедать в наш ресторанчик и ко мне присоединилась Анна. Признаться, я…       — Опять покраснел и заикался при ней? — догадался Ягер после его долгого молчания.       Тилике, опустив голову, тяжело кивнул:       — Но… но все прошло лучше, чем я предполагал. К концу обеда я уже не заикался.       — Похвально. А дальше?       — Знаете, Анна оказалась прекрасным собеседником и… я сначала даже не понял и, верно, она про это догадалась. И разъяснила уже все на крыльце. — Тилике вновь зарделся, но теперь от удовольствия и расплылся в улыбке, — Все же дверь мне скоро поддастся.       Ягер приподнял брови в изумлении и кашлянул:       — Верно, Анне хватило месяца на то, к чему ты стремился несколько лет…       Анна помогала не только Тилике, но и Ягеру с его управленческими делами. Как бы он ни хотел отгородить ее от напрасных хлопот, Анна, верная своему деятельному характеру, вовлеклась и значительно облегчила ему в заботах. Отрицать ее опыт и умения было невозможно, однако Ягер не давал ей взваливать на себя все, до чего она могла дотянуться.       — Но я справлюсь! — восклицала Анна всякий раз, когда Ягер отнимал у нее документы, — Я знаю, как этим заниматься!       — Конечно, знаешь. И я не сомневаюсь в твоих способностях, однако не хочу, чтобы ты утомлялась…       Анна лишь фыркнула и осталась сидеть в кресле. С недавнего времени ей полюбился его кабинет, который она сделала почти своим только Ягер пока об этом не знал. Он продолжал стоять над ней и требовать пойти спать, но упрямство Анны не оставляло ни единого шанса.       — Значит, не пойдешь?..       — Мне нужно работать. — гордо ответила она, вскинув подбородок, — У меня еще много дел.       — Ничего, подождут.       И с этими словами Ягер, отодвинув кресло, сначала взял ее на руки, а потом забросил через плечо.       — Мы пойдем спать.       — Клаус! Это возмутительно! Как ты смеешь… У меня… у меня работа!       — На сегодняшнюю ночь у тебя лишь одна работа… — усмехнулся Ягер и услышал ее довольный смешок.

***

      Ягер считал, что боится в жизни лишь потерю обожаемой супруги, однако с недавнего времени его страхи прибавились. Он знал, как Анна желает ребенка и переживает об этом, однако он, таясь даже от себя, радовался, что у них нет детей. Однако порыв его состоял не в эгоистичном порыве и детском характере, а, скорее, еще большем страхе. Ягер не сомневался, что Анна будет хорошей матерью, но не мог так же утверждать и про себя.       Разумеется, при Анне он всячески прятал собственные мысли и переживания и радел за рождение детей, особенно когда она рассказывала о своем детстве и представляла, каким будет их ребенок. Однако как бы Ягер не притворялся, не стал отрицать скорой проницательности Анны, которая стала чаще помалкивать об этом и многозначительно разглядывать его. О, как он не любил ее этот взгляд, поскольку ощущал себя заключенным на допросе. Она умела вводить его в ступор одним лишь взглядом и молчанием, отчего Ягер раздражался.       — Клаус, что с тобой происходит? — наконец спросила Анна, — Опять твоя задумчивость…       Ягер обернулся и непонимающе уставился. Он еще тешился надеждой провести свою прозорливую супругу, однако вновь попал под проницательный ее взор и сдался.       — Я… ничего, милая.       Анна подошла к нему и с участием взглянула на его бледное лицо. Ягер был скрытен и замкнут, но от нее скрыться никак не умел. Анна, изучив его характер, еще с того времени знала, что укротитель железных «Пантер» не поддастся даже ей, и поэтому побеждала его медленно, однако эффективно: аккуратно, понемногу, но каждый день и ласково. Вскоре Ягер и сам не замечал, как соглашался с ней, не перечил и раскрывался подобно весеннему цветку.       Она нежно поцеловала щеку, оплетенную шрамами, и почувствовала его дрожь. Ягер вновь потупил взгляд как мальчишка и еле сдержал улыбку.       — Клаус, — подтянувшись к его уху, прошептала Анна, — что случилось? Скажи мне…       Ее блицкриг был силен, Ягер признавал, однако покорялся без сожалений и с блаженным удовольствием. И, поддавшись, ответил на поцелуй.       — Я боюсь, Анна, — горячо признался он, когда отпрянул от нее.       — Боишься? Но почему?       Задумавшись, он вздохнул и, чувствуя ее руки на своей шее, склонился к ней еще ближе.       — Глупо бояться рождения ребенка, но… Я боюсь, что буду таким, как мой отец.       — Клаус…       — Я не стану ему хорошим отцом. Но я не настолько эгоистичен, чтобы иметь детей и не дать им то, что должен.       — Не говори так. Неужели ты ударишь своего ребенка, особенно когда знаешь какого это?       Ягер вновь потупил взгляд и совсем не хотел на нее глядеть. Всем сердцем не желая разочаровывать ее, он все же был рад сказать правду, однако стыд внезапно поразил его. Ягер — бывший герр штандартенфюрер, танковый ас, сумевший обучить когда-то роту солдат, боялся иметь ребенка из-за неуверенности и нерешительности. Он знал, что заслужил ее презрения и порицания, но Анна смотрела на него, скорее, сочувствующе и вновь, прильнув к его груди, заговорила:       — Я знаю, что ты этого не сделаешь, Клаус. В тебе больше человеческого, чем ты думаешь. Ты способен на любовь, а тот, кто способен, уже спасен. Ты похож на отца, но ты не должен быть таким, как он.       Ягер обнял ее в ответ и, вздохнув, поцеловал в макушку:       — Прости меня… Я знаю, ты мечтала стать мамой, а я…       — Нет, Клаус. Не говори ничего. Я знаю, ты будешь хорошим отцом. Отчего-то я уверена. И теперь, — она подняла голову и улыбнулась, — я думаю, у тебя нет выбора…       — Что? Что ты имеешь в виду?       Анна помолчала с мгновение, пряча улыбку, и вкрадчиво ответила:       — Вопреки твоим сомнениям, ты станешь отцом. И я думаю, хорошим.       Ягер, сначала не поверивший, задумался на минуту, а после широко улыбнулся и крепко поцеловал ее.

***

      Не только Ягера одолевали страхи о детях, но и Анну. Она боялась, что их совсем может не быть в связи с принимаемыми горькими отварами от той повитухи. Всем сердцем не желавшая детей от Кристиана, Анна страстно желала их от Ягера. Собственными переживаниями она могла поделиться лишь с Розмари, которая проявила искреннее участие и направила ту в местную больницу в Пфеферсе.       — Да неужто больница здесь есть? — изумилась Анна, — Это же… деревня.       — Коммуна, Анна, — поправила ее Розмари с улыбкой, — и герр Ягер радеет за своих жителей.       Анна была искренне поражена удобством и обустроенностью местной больницы и восхитилась в который раз стараниями супруга. Фрау Кнопп, гинеколог, принявшую Анну, вполне настаивала на плодовитости пациентки и порекомендовала лишь запастись терпением и страстью к мужу. Несмотря на переживания и некоторые предрассудки, Анна очень скоро ощутила подступающую тошноту по утрам и недомогание, которое безмерно ее обрадовали.       Ягер, хоть и потрясенный, был одновременно рад и напуган и скорее поделился новостью с Тилике. Тот обрадовался не меньше и поздравлял будущего отца, поспешно изъявив желание быть крестным. В конце концов, Ягер излил свои переживания, и весь вечер Тилике только и делал, что успокаивал его.       — Герр Ягер, будет Вам так этим тяготиться. Прошу, оставьте…       — Ох, Тилике, я никогда ничего не боялся, а теперь…       Однако Ягеру пришлось лишь согласиться и принять действительность. В этом он даже нашел свое удовольствие и полезность, ведь теперь с твердым основанием ограждал Анну от работы. Переживания свои и размышления он унять не смог, однако сосредоточил их на Анне и ребенке. Ягер опекал ее с чрезвычайным усердием, не замечая порой за собой излишнюю навязчивость. Анна же, будучи женщиной решительной и самостоятельной, отстаивала свою малейшую свободу, отчего нередко вступала с супругом в спор. Ягер настаивал на ее отдыхе, хотя отдыхать ей было решительно не от чего.       — Я не хочу, чтобы ты обременяла себя тяготами и уставала, — говорил он, когда укладывал ее на послеобеденный сон, — а если тебе станет плохо?       Анна, уже не скрывая, закатывала глаза и тяжело вздыхала.       — Клаус, я беременна, а не больна.       — Я читал, что беременность можно сравнить именно с болезнью, поэтому отдыхай.       Анне хотелось взвыть. Спорить и дискутировать с ним было невозможно, потому что он не слушал вовсе и стоял на своем. Ягер придумал для нее целую систему, посоветовавшись предварительно с гинекологом, которую Анна совсем не принимала, однако, чтобы угодить нервному супругу, порой придерживалась.       Время текло чрезмерно быстро, подобно Амазонке, и вскоре живот Анны значительно увеличился, однако ее не портил. Беременность ей была к лицу, что часто отмечал и Ягер.       — Как думаешь, кто это? — однажды спросил он перед сном, когда, по обыкновению своему, долго гладил живот.       Анна улыбнулась, чувствуя маленькие и неуверенные толчки внутри себя.       — Мальчик.       — С чего такая уверенность? — улыбнулся он, — Может, девочка?       — Нет, это сын. Наш мальчик, — благоговейно проговорила она, погладив его ладонь.       Ягер неверяще взглянул на нее, а после оставил один нежный поцелуй на округлившимся животе. Анна, одурманенная бушующими гормонами, заплакала и улыбнулась.

***

      — Когда началось? — обеспокоенно спросил Тилике, когда появился на пороге шале.       Ягер впустил его, и тут дом охватил пронзительный крик, доносившийся сверху. Он невольно зажмурился, ощущая нечто леденящее в сердце, и заставил себя взглянуть на Тилике.       — Несколько часов назад. Повитуха и Розмари уже здесь.       — Не волнуйтесь, герр Ягер, — положив ладонь ему на плечо, выдохнул Тилике, — все будет хорошо. И с Анной, и с ребенком.       Ягер кивнул, однако заверения Тилике ничуть его не успокоили. Он не мог слышать ее пронзительные крики и бездействовать. Коньяк не заглушил его тревоги, и Ягер уже который час мерил шагами гостиную. Взвинченные нервы и ее крики возбуждали лихорадочное воображение, которое не дало ему успокоиться вовсе. Однако в одно мгновение — все стихло. Ягера испугало эта тишина, и он переглянулся с Тилике. Вскоре послышался скрип открывающейся двери и на лестнице появилась радостная и взволнованная Розмари.       — Герр Ягер, все хорошо, — впопыхах объясняла она, — родился здоровый мальчик.       Ягер, словно не расслышал и выглядел совершенно непонимающим, будто глядел на незнакомцев. Однако губы произнесли сами, прежде чем он успел подумать, — он даже не помнил, что спросил — но Розмари с готовностью ответила:       — Да, Анна… все хорошо. Ничего не случилось.       Ягер также не помнил крепких дружеских объятий Тилике и поздравлений Розмари. Он вовсе не слышал их голосов, словно они говорили не с ним или совсем в другой комнате. Однако вскоре Ягер обрел возможность мыслить, и первая мысль его была о ней. Словно очнувшись от удара, он рванул наверх, в комнату из которой выходила повитуха. Она что-то сказала ему о ребенке, улыбнулась, поздравила, но Ягер и ее не услышал. Войдя в комнату, он увидел уставшую, но улыбающуюся Анну с крохотным свертком на руках. Завидев Ягера, она улыбнулась еще шире и подозвала к себе. Он почти подошел, однако ноги подвели и подкосились у самой ее постели, и он оказался на коленях.       — Клаус… — счастливо выдавила Анна, продолжая широко улыбаться, — мальчик…       Ягер молча кивнул, не отрывая взгляда от свертка, и тоже отчего-то улыбнулся. Он почти физически ощутил, как в груди его что-то сломалось, и разлилось тепло от одного лишь взгляда на этот сверток. Ягер с усилием оторвал взгляд от него и посмотрел на счастливую Анну, которая с нежностью сжимала ребенка в своих объятьях. Он подался к ней тотчас же и зацеловал изнеможенное лицо.       — Позволь мне, — осторожно попросил Ягер.       Анна улыбнулась и передала мальчика в руки отца. Ягер осторожно принял, предусмотрительно придерживая его головку, и наконец рассмотрел: личико мальчика было сморщенным и раскрасневшимся, а ручки, которые ухватились за палец Ягера, совсем крохотными. Он фыркнул, но не заплакал, спокойно лежал и смотрел на Ягера своими большими мутными глазами. Не удержавшись, он поцеловал мальчика в лобик, а потом в крохотный, точно кукольный носик.       Анна любовалась этой интимной сценой, и слезы вновь выступили у нее на глазах. Она, блаженно выдохнув, откинулась на подушки и прикрыла глаза.       — Ты уже подумала над именем? — тихо спросил Ягер, укачивая ребенка, — Мы думали с Тилике, но ни к чему не пришли.       — И думать нечего. Феликс.       Ягер вмиг поднял на нее недоуменный взгляд и вскинул брови.       — Феликс?       — Да. Отец был бы рад внуку, ведь так мечтал о нем… — опустив усталый взгляд, она вздохнула, — И, верно, застал бы…       — Не тревожься, любовь моя, — ласково отозвался Ягер, — тебе нельзя. Но… ты уверена, что…       — Да. Пусть это будет наш Феликс. Я думаю, так будет правильно.       Ягер лишь благодарно улыбнулся, глядя на нее немигающим и нежным взглядом:       — Я знал, любовь моя, что ты так скажешь. Спасибо.       Он дал молодой маме отдых, но остался подле. Анна, наблюдая за степенным Ягером на кресле у окна с маленьким свертком в руках, счастливо улыбалась и не заметила, как заснула.       Ягер укачивал маленького Феликса, который часто вытаскивал свои нежные ручки из пеленки, стараясь что-то нащупать. Улыбаясь робким движениям сына, Ягер вновь ощутил то тепло, которое теперь полыхало в его груди. И впервые это тепло было обращено не к Анне, а к этому крохотному жмурящемуся существу. Не удержавшись, он поцеловал его в маленький розовый лобик.       — Мой мальчик, — благоговейно прошептал Ягер, — мы так ждали тебя… И я хочу пообещать тебе то, чего никогда не было у меня: дом, в котором тебе всегда рады, сынок; любящую маму, у которой всегда будет для тебя время и отца, который никогда не сделает больно и будет только на твоей стороне. Я обещаю тебе любящую семью, мой дорогой мальчик.

***

      Анна не чувствовала течение времени, проводя время с сыном и утопая в заботах, которым она лишь радовалась. Ягер все же настоял на экономке, пришедшая, как оказалось, весьма кстати и значительно облегчила Анне в хлопотах. Несмотря на работу в Пфеферсе, Ягер все больше дел поручал Тилике, оставшееся время проводил дома. Как отмечала Анна, Ягер действительно был хорошим и внимательным отцом, однако также она могла припомнить множество забавных — и не совсем безопасных — сцен, которые ввергли ее в изумление и смех.       На радость Ягеру совсем скоро выяснилось, что маленький Ликси — как его ласково называли в семье — пошел не только характером и темпераментном в Анну, но и внешностью. Ликси имел красивые и большие карие глаза и пухлые губы, совсем такие же, как у мамы. А с возрастом все больше стал на нее походить.       Анна и помыслить не могла, что ее с Ягером разногласия возникнут на почве воспитания, однако это свершилось: Анна, желая отдать должное собственным корням, говорила с Ликси по-русски, напевала ему колыбельные и читала такие же сказки; Ягер же, не понимая ни слова, поначалу даже не обращал внимание, но со временем все больше напрягался. И, в конце концов, настоял только на немецком, однако столкнулся с упрямым русским сопротивлением.       — Ликси должен знать о своих корнях, — аргументировала Анна, — и я буду продолжать говорить с ним на русском.       — Может быть, но я вас не понимаю. Что же, мой сын подойдет ко мне, спросит что-то по-русски, а я ответить не смогу!       — Мой сын будет знать русский, — твердо проговорила она, несмотря на его удивленный взгляд, — а ты говори с ним на немецком или на каком угодно Вашем диалекте. Хоть на люксембургском.       Так ни к чему и не придя, каждый остался при своем и больше об этом не заговаривали: Анна продолжила разговаривать с сыном на русском, а Ягер — на немецком. После исполнения Ликси годика, родители стали напряженно ждать его первого слова и гадали на каком языке он его скажет. Однако разочарование постигло их разом: первое слово Ликси было «Тилике». Это случилось, когда к ним приехал Тилике с супругой — все же он добился своего — и тотчас ринулся к крестнику. Вскоре к ним подошел Ягер, проверил сына и разговорился с Тилике, однако посреди разговора Ликси повторил за отцом и выговорил уверенное: «Тилике». Хоть Ягер надеялся на несколько другое слово, он все же был несказанно рад. Мало того, что Ликси, наконец, заговорил, так еще и сразу по-немецки.       — «Тилике» по-русски звучит так же, — парировала Анна, когда Ягер оповестил ее.       А совсем скоро, через два дня, Ликси умело и твердо проговорил «мама». И его «мама» звучало решительно, совершенно без акцента и какого-либо смягчения. Теперь рада была Анна, однако про это Ягеру все же не рассказала, дабы не обидеть ревнивого отца.       В три года, когда Ликси стал разговаривать увереннее. Он, на удивление Ягера, говорил с ним на чистом немецком, а с мамой на русском, который спустя столько времени стал понимать и Ягер. При этом Ликси никогда не путался и не смешивал оба языка, что лишь поощряла Анна.

***

      — О, не беспокойтесь, фрау Вайс, скоро все будет готово, — улыбнулась фрау Штенберг.       Фрау Штенберг, старая экономка, которую нашел Ягер, здорово им помогала и с особым удовольствием возилась с Ликси, что натолкнуло Анну на мысль об отсутствии у фрау Штенберг детей. Им удалось подружиться, и Анна, не боясь, оставляла Ликси на ее попечение.       — К Вам приедет друг? — спросила она.       — Да, друг семьи и наш крестный. Ликси так соскучился по нему, да и герр Вайс…       Несмотря на доверие к фрау Штенберг, Анна сохраняла придуманную Ягером историю и осторожничала. Вскоре вернулись Ягер и Ликси с прогулки, и она, улыбнувшись, подошла к ним и поцеловала каждого. Ликси утомился и сонно потирал глазки кулачками, и Анна, умилившись виду сына, обняла его и уложила в кроватку. Напевая ему колыбельную, она заметила стоящего в проеме улыбающегося Ягера и ответила тем же. Когда Ликси заснул, и Анна подошла к Ягеру, ощутив его руки на своей талии. Он глядел на нее особо, как теперь глядел всегда — любяще и благодарно. И Ягер, заключив в объятия, крепко поцеловал ее, вкладывая в поцелуй всю нежность, на которую был способен. Анна ласково провела по его носу и улыбнулась, блаженно вздохнув.       — Фрау Вайс… — тихо позвала фрау Штенберг, появившись на лестнице.       Они оба обернулись и стыдливо отпрянули друг от друга, будто застигнутые врасплох дети.       — Да, фрау Штенберг. — заикнувшись, отозвалась Анна, — Что-то случилось?       — Герр Тилике уже здесь.       — Уже? — удивилась она и взглянула на озадаченного Ягера, — Разве он не должен быть вечером?..       — Значит, действительно что-то случилось. Тилике бы не явился раньше времени.       И тотчас Ягер спустился по лестнице, а за ним обеспокоенная Анна. Они застали Тилике в гостиной, и Ягер вмиг различил его нервозность.       — Что случилось? Мы говорили, что вечером… — начал Ягер, лишь по лицу бывшего адъютанта узнав его чувства.       — Да, я… простите, но есть новости из Берлина… Из Шарлоттенбурга.       Анну в мгновение оцепенела при одном этом упоминании, и кончики пальцев ее заледенели. Ягер задумался на секунду, однако быстро нашелся и вздохнул:       — Что? Что такое?       — Фрау фон Фюрстенберг… Недавно она пережила сердечный удар, и теперь доктора не предполагают, сколько она проживет еще. Фрау Бухгольц, моя двоюродная бабушка, — пояснил Тилике, — приближенная к Брауншвегам, узнала, что фрау фон Фюрстенберг до сих пор не верит в гибель Анны и поэтому… требует ее к себе. А после, когда фрау фон Фюрстенберг узнала от фрау Бухгольц о моем пребывании в Берлине, она пригласила меня к себе и, — он порылся во внутреннем кармане пиджака и извлек из него конверт, — поручила передать Вам это письмо.       Тилике протянул письмо Анне, а она, испуганно рассматривая его, судорожно приняла.       — Не беспокойтесь, разговор состоялся исключительно entre nous. Полагаю, она сама позаботилась об этом.       Ягер принял спокойно, однако взглянув на Анну, которая уже читала письмо и разглядев в ней решимость, прошипел:       — Я не пущу тебя…