Крылья гарпий

Посреди ночи Даниэль проснулся от раздавшегося в темноте крика ужаса, так похожего на птичий вопль. А потом темнота зажглась огнём, и пожар охватил его родной дом. Захлопали где-то рядом крылья, Даниэль почувствовал крепкую хватку на плече и с трудом отвёл взгляд от зарева внизу. Все звуки доносились словно сквозь воду. — Даниэль, очнись! Это люди, надо улетать, быстрее! Взволнованные глаза дяди блеснули где-то совсем близко, Григорий потряс его за плечи, подтолкнул крылом к краю гнезда, и Даниэлю не оставалось ничего, кроме как инстинктивно подняться в воздух, только чтобы не упасть вниз. Холодное дуновение ветра немного прочистило голову, включило мысли, и тогда подступило осознание. Их гарпийская стая бежала и покидала родное логово, потому что убийцы-люди нашли их гнездо. Шелест крыльев в вышине перебивался громкими вскриками снизу, с земли, где кого-то из его собратьев уже наверняка поймали. Воздух мощно всколыхнулся от того, как дядя с трудом взлетел, медленно хлопая крыльями. Ему из-за возраста было тяжело удержаться в воздухе, но он старался угнаться за остальными, не мог бросить в одиночестве племянника после смерти его родителей. — Поспеши, Даниэль! Силой воли Даниэль переступил через себя, переборол желание кинуться вниз к хотя бы кому-то из пострадавших — вдруг их им ещё можно помочь, вытащить из рук людей, спасти от огня? — и взмыл выше в небо. Бросать родной дом сложно. Его родители умерли за их лес — тот самый лес, который сейчас полыхал там, уже недосягаемый, окрашенный в ночи яркой вспышкой пожара и пеленой дыма, из-за которого першило в горле. Наверху зависли в воздухе спасшиеся гарпии их стаи, Даниэль легко различал знакомые крылья. Все были напуганы, никак не могли решиться на то, чтобы окончательно улететь, нервно перечирикивались на птичий манер и толпились вокруг их вожака. — Там осталась моя возлюбленная, мы должны ей помочь.! — Нет, Раф, мы не можем, — прервал причитания одного из гарпий их лидер, и Даниэль почувствовал невольные мурашки от его властного голоса, которому было невозможно сопротивляться. — Мы никого не спасём, а только потеряем ещё наших. Они уже мертвы. Нам надо улетать, долго мы в воздухе не продержимся, надо искать новый дом. Собирай всех, быстро. — Но… — Быстро. Растерянный помощник вожака бросил ещё один затравленный взгляд вниз, на зарево. Даниэль хотел было его поддержать, хоть как-то, но не успел — Рафаэль резко отвернулся и устремился к остальным, собирая их и координируя действия. Даниэль тоже покосился вниз. Это было ужасно. Деревья падали, гнёзда рассыпались в труху и горели ещё до того, как достигали земли, ярко вспыхивая лёгкими материалами от любого контакта с огнём. Его родное дерево, на вершине которого он когда-то давно вылупился, рухнуло тоже, невыносимо медленно оседая вниз, устремляясь к земле, прямо в самый центр пожара, и… На это было невозможно смотреть. Вожак прав, теперь им нужен новый дом, старый не спасти. Наверное, кому-то нужна помощь, он мог бы сейчас… — Даниэль… Крик донёсся тихий, полузадушенный, и Даниэль непонимающе вскинулся и замотал головой в разные стороны, определяя, откуда пришёл звук. Это точно был не лидер, не его помощник, тогда кто же? Дядя. Даниэль почувствовал прошибающий холодный пот и посмотрел вниз, сразу находя взглядом его растрёпанное серое оперение. Григорий из последних сил бешено махал крыльями, но почему-то не поднимался выше. Даниэль прищурился и увидел наконец причину: за ногу гарпии что-то цеплялось, не давая взлететь к остальным. Не думая и не слыша ничего за спиной, Даниэль с планировал вниз. Тело сопротивлялось, не слушалось, но он заставлял себя спускаться. Кажется, ему что-то кричал вожак, от этого что-то переворачивалось в сердце и голове, но даже на него внимания он не обратил. Перед глазами был только любимый, последний живой член семьи, который сейчас мучался, задыхаясь в дыму. — Даниэль, нет, улетай, — Григорий прервался на кашель, всё его лицо было в саже, дыхание с хрипом вырвалось из горла, клокоча и булькая. — Ни за что, я не могу тебя тут бросить! — Даниэль решил не тратить время на разговоры и осмотрел ближе проблему. За ногу дяди цеплялась верёвка. Такая, из которых люди готовят свои сети, которыми ловят себе дичь. Которыми ловят, видимо, и гарпий тоже. Верёвка рассекла кожу и впивалась уже в плоть, Даниэль видел потёки крови, и от осознания, насколько это должно было быть больно, помутилось в глазах. Или это противный дым уже настолько проник в лёгкие, что провоцировал слёзы. Не желая думать об этом, молодая гарпия длинными сильными когтями вцепилась в трос, пытаясь разодрать его. — Не спасай меня, Даниэль, я своё уже пожил! — возражал Григорий, но и его Даниэль не слушал, методично царапая толстую верёвку из какого-то очень прочного материала, что никак не желал сдаваться под острыми загнутыми когтями крылатого. Григорий говорил что-то ещё, но Даниэль совсем потерялся во времени, он никого не видел и не слышал, будто во всём мире остались только чёртова верёвка, удушающий, отнимающий силы дым и его когти, с каждым ударом бьющие всё слабее. Ожесточение открыло второе дыхание, и спустя вечность сбитого неровного дыхания трос всё же оборвался, лопаясь последними тонкими волокнами. От неожиданности Григория подкинуло вверх, он коротко благодарно оглянулся на племянника — кажется, Даниэль увидел блеск дорожек слёз на его лице, но возможно, что ему это просто показалось, — и взлетел выше, наконец вырываясь, устремляясь к стае, которая на боязливом расстоянии следила за безрассудной самоотверженностью юной гарпии, что спасала родню. Даниэль чувствовал, как задыхался, как тяжелели крылья и дико драло горло, но он держал в голове мысль, что уже справился, что сейчас точно соберёт силы и взлетит обратно наверх. Он со всем справился, осталось только присоединиться к своим, осталось только улететь, осталось только… Внизу раздался тонкий свист, а спустя секунду крылья опутало и стянуло что-то жёсткое и тяжёлое. Тут же послышалось победоносные человеческие крики где-то далеко внизу. Молодая гарпия рванулась из последних сил. Он смотрел вверх, он видел, с каким ужасом к нему рванулся дядя; Даниэль взмолился, чтобы тот только не вздумал попытаться к нему спуститься, Григорий ведь точно не выдержит этого. Будто услышав его молитву, вожак сильной рукой перехватил Григория, не давая ему двинуться с места. Падая, Даниэль поблагодарил его. Мысли в голове летали необыкновенно быстро в эти мимолётные секунды. В этом полёте вниз он успел проститься с родным гнездом, с умирающим домом, со стаей. Извинился перед погибшими матерью и отцом, ведь получилось, что они погибли зря, даже своей великой жертвой не уберегли сына. Благословил дядю, чтобы тот смог жить дальше. Даниэль опустил свинцовые веки, напоследок до боли втянув задымлённый мерзкий воздух некогда любимого леса, и уже не почувствовал соприкосновения к землёй — к этому моменту он потерял сознание. … Даниэль проснулся, резко вдохнув. Это был сон. Сердце дрожало от паники, а крылья за спиной судорожно подёргивались. Но в воздухе не было душащей гари. Не чувствовалось враждебного пышущего жара огня. Он был жив и, кажется, цел. Вот только… Четыре серые стены вокруг с таким же серым потолком над ними и тёмно-серым полом ему не привиделись. И лежал он точно не в уютном знакомом тёплом гнезде, а на жёсткой лежанке из какой-то грубой ткани. И запахи. Запахи были совсем чужими. Металл, порох, огонь и нечистоты. Так пахли люди. Даниэль инстинктивно сжался, спрятался, закрылся от мира крыльями, замечая, что они были грязными, перемазанными в саже и ещё какой-то грязи, посеревшие и местами почерневшие, разлохмаченные, неаккуратные. Было страшно. Без стаи всё ощущалось чужим, до боли хотелось почувствовать привычное присутствие хоть кого-то своего рядом, но никого вокруг не было. Даниэль прислушался. Стояла тишина. Не совершенная, тонкий слух гарпии было не обмануть: где-то вдалеке капала вода, видимо, за этой тяжёлой стальной дверью его тюрьмы; где-то ещё дальше можно было различить неясный, непонятный гул. Наверняка там ходили люди, его пленители, наверняка общались между собой, говорили о чём-то. Были свободны. Даниэль не мог долго поддаваться унынию, никогда так не делал. Поэтому силой воли он собрался установил себе цель: осмотреться тут. Его наверняка иногда будут посещать, приносить хотя бы еду и воду. Хотели бы его убить — застрелили бы на месте, но ведь этого не сделали, притащили сюда. Значит, для чего-то он нужен. Никогда никто не видел, чтобы люди забирали живых гарпий с собой. Но если он был жив — у него был шанс сбежать. Остальное неважно. Даниэль задрал голову в сторону узкого зарешёченного окошка под потолком, куда с трудом просачивался свет с улицы. Он выберется отсюда. Он должен. Нельзя терять надежду. Выдохнув и встряхнувшись, он принялся разглаживать и хотя бы пытаться привести в нормальное состояние некогда чистые белые перья. … Даниэля выкинуло из сна. Там снова было что-то невнятно-кошмарное, но неважно, он уже забыл. Ведь он явственно услышал реальные приближающиеся грузные шаги за дверью. Кто-то шёл сюда, к нему, он был уверен. Точно человек. Никто в мире, кроме человека, не таскал на себе столько металла, чтобы так звякать о каменный пол. С центра своей камеры, где он мог хотя бы немного расправить крылья, Даниэль переместился в угол, чтобы к нему не могли подойти со спины. Он закрылся перьями в защитной позе, оставив себе только небольшой зазор, чтобы увидеть тех, кто потревожил его. А он точно мог сказать, что человека было минимум два, и шли они не в такт друг другу, а как попало, но молча. Прежде чем войти, один из них что-то проворчал своим низким голосом, но Даниэль не смог расслышать, что именно. А потом лязгнул металлом тяжёлый замок его тюрьмы. Вошли и правда двое. Один, полностью в броне, остался у входа, а второй, защищённый чуть более легко, сделал пару шагов в направлении гарпии. У него было открыто лицо, но Даниэль отказывался вглядываться в мерзкие глаза того, кто, возможно, лично заточил его сюда. — Эй ты, птица, — грубо начал он, — да будет тебе известно, что ты была поймана господином нашим, лордом Вельзевулом, и отныне полностью принадлежишь ему. Он велел любыми способами склонить тебя к повиновению, и я выполню свою работу. Через мои руки прошло множество редких зверей, гарпии в том числе, и я знаю, на что именно надо давить, чтобы разговорить вас. Так что не надейся сбежать, никто ещё никогда не сбегал из моих рук… Он отвратительно сухо рассмеялся, запрокинув голову, и от этого смеха Даниэль почувствовал пронизывающий холод. Находящийся перед ним человек смеялся не из-за радости, не из-за веселья, как это делали гарпии, это был надломленный, неправильный, омерзительный смех, подобного которому Даниэль не слышал в своей жизни. Отсмеявшись, его тюремщик продолжил: — А у тебя есть имя? Даниэль молчал, только ещё сильнее встопорщил перья. Он ничего не скажет этому ужасному человеку, не опустится до этого. — Ну и ладно, жалкая тварь. Раз нет, буду называть тебя так, как захочу. И да, кстати, я пришёл не один, со мной мой юный ученик. Думаю, на твоём примере я покажу ему, как лучше всего укоротить гарпию, чтобы она и не думала о сопротивлении. Он рассмеялся ещё мерзотнее, и позвал, бдительно не отворачивая головы от Даниэля. — Азик, быстро сюда. Эта робкая шавка не посмеет тебя атаковать, смотри, как забилась в угол. Она боится меня, боится нас, погляди, это видно по тому, как подрагивают перья… Видишь? Через зазор между крыльями Даниэль увидел, как в камеру вошёл ещё один человек. Кажется, довольно молодой парень, почти без брони на теле, худой и выглядящий ещё более отстранённо, чем его учитель. Понятно, почему Даниэль его не услышал, на его ногах была совсем лёгкая обувь, которая не гремела о пол. Ещё от него ощутимо веяло холодом, и это пугало даже больше, чем открытая кровожадная, жестокая ухмылка старшего. — Смотри и учись, пока я жив, шкет: сначала гарпии надо связать крылья, руки и ноги, чтобы даже не пыталась тебя ударить или поцарапать. Когти у них и правда страшные, но неповоротливые. Считай, зафиксировал — и всё, проблем у тебя больше нет. А потом уже можно делать всё что угодно… От этих описаний того, что с ним будут делать, Даниэль задрожал, потому что понимал: да. Это всё правда с ним сделают, и он ничего не сможет противопоставить. Людей больше, они сильнее, это их территория, а он сам слаб и беспомощен в пределах этой клетки, где ему даже крылья полностью не расправить. На приближающегося укротителя он зарычал, чувствуя в горле вибрацию, приднимающуюся от самого сердца, от свободолюбивого нутра, которое рвалось наружу, подальше отсюда. Но это не испугало человека, только раззодорило. Азартно кликнув своего ученика смотреть внимательно, он бросился с верёвкой на купол крыльев гарпии. Через пять минут неистовой борьбы Даниэль лежал связанным на боку на прохладном каменном полу. Было больно, очень больно в вывернутых за спиной руках и в стянутых слишком сильно суставах крыльев, но он не сдавался и не плакал. Он сильнее этого. Физическая боль не должна была его сломить — и поэтому он держался, до скрежета стискивая зубы и скалясь на омерзительно довольного тюремщика, который своим неприятным, будто масляным спокойным тоном подробно объяснял ученику, что именно нужно делать. Даниэль уже начинал ненавидеть этого паренька, как с первого взгляда возненавидел укротителя. Это молодое чудовище, которое в будущем, когда повзрослеет, будет нести в мир только зло, боль и страх, как его учитель, — это ужасно. Холод и отстранённость в карих глазах молодого парня нагоняли ужас, и Даниэль опустил веки, только бы не наблюдать лично за тем, как рождается монстр. … После очередного визита укротителя болело всё тело. Пульсировали болью пережатые верёвкой запястья и лодыжки, крылья онемели и всё равно болели почему-то, прорываясь сквозь отупляющую бесчувственность. Болели голова, рёбра, даже шея. И никаких синяков или шрамов — укротитель правда был мастером своего дела. Как Даниэль понял, господин показал слуге не портить товарный вид диковинной зверушки, а тот не смел пойти против. Осознание того, что даже его тюремщик на деле не свободен, а в некой степени подневолен, наполняло душу тёмным мстительным удовольствием. Он всё так же молчал и не выдавал ни слова на все провокации своего мучителя. Это было делом его чести, и Даниэля сломить не удавалось. Его пределом было то, что приходилось есть ту еду, что пренебрежительно швыряли ему постоянно сменяющиеся охранники. Гарпия утешала себя тем, что без пропитания совсем потеряет силы и уж точно никак не выберется наружу. Вдруг снова звякнула дверь, прерывая мысли. А неслышно к ней мог подобраться только один человек, чьей тяжёлой обуви гарпия не слышала. Внутрь юркнул парень, ученик укротителя. В руках у него была еда, которую обычно через окошко двери бросал охранник. Но сегодня почему-то вместо него пришёл этот пацан. Он странным нечитаемым взглядом смотрел на гарпию, и тот недовольно отгородился посеревшим крылом, едва удерживая в горле стон боли от такого простого движения. Парень постоял немного у входа, но Даниэль прекрасно слышал шорох, с которым он потом сделал несколько шагов в его сторону. Плошка с хлебом и мясом негромко звякнула о пол где-то посередине камеры, судя по эху. — Сэр приказал посмотреть, чтобы ты поел. Но, если хочешь, я могу уйти. Странный он, этот человечишка. Совсем не опасался гарпии, когда у неё свободны когти, пусть даже подпиленные укротителем, и крылья. Он что, совсем не боялся умереть? И не двигался с места, а наоборот, уселся рядом с едой прямо на пол, скрестив ноги. Даниэль напрягся, проверяя, сколько у него осталось сил. Тело протестующе взвыло, но получалось, что достаточно. Он напружинил все мышцы и глубоко вдохнул. Чтобы в следующую секунду сорваться с места и одним стремительным броском прыгнуть в сторону человека. Он надеялся схватить его за горло, но почувствовал под пальцами только пустоту. Парень каким-то образом успел быстро отклониться назад, будто ждал нападения, и теперь смотрел снизу вверх на смертоносное существо, застывшее в сантиметрах над его лицом. Уверенно так смотрел, совсем не напуганно, с этой своей неизбывной холодной поволокой равнодушия в глазах. Ни капли страха, ни капли гнева. — Я не хочу тебе зла, правда, — он поднял руку в знак своей честности и медленно моргнул. — А моя смерть ничего не изменит, ты и сам понимаешь; я тут никто, у меня даже ключей от этой камеры нет. Даниэль очнулся от звучания этого ровного тона. Ощущать на собственном лице гневный звериный дикий оскал было непривычно, неприятно, он же не был животным. От этого чувства омерзения по отношению к самому себе немного замутило, поэтому Даниэль отшатнулся назад. Снова стало прохладно. Однако впервые кто-то с ним правда заговорил, впервые он ощутил что-то похожее на чувство причастности в стае. Но он не доверял. Он не столько пощадил — он просто не умел убивать, и пока не настолько одичал и ожесточился здесь, чтобы попробовать отнять жизнь. Пока… Если он кого и убьёт, так это укротителя, а не этого милого паренька, почти своего ровесника. Стоп, «милого».? Избавляясь от мыслей, Даниэль сгрёб еду и тарелку вместе с ней в свой дальний угол. Человек снова сел ровно и — Даниэль был уверен, он чувствовал на себе этот пристальный взгляд — смотрел на него всё время, пока гарпия ела. На удивление, неприятно от этого почти не было, только немного что-то покалывало на границе сознания, но есть это не мешало. Возможно, Даниэль просто был достаточно вымотан и голоден. — Меня зовут Азазель, кстати. Но лучше просто Азик. Я знаю, ты меня понимаешь, и у тебя тоже точно должно быть имя. Если не хочешь, можешь не говорить, я понимаю. Азазель? Красиво звучало, как шелестящий в лесной листве ветер. Приятно навевало что-то неуловимо знакомое, и это подкупало. Гарпия не дала себе времени подумать. — Даниэль. Голос с непривычки жутко хрипел, так что слово было почти не разобрать, и Даниэль сильно закашлялся. А раньше дядя так хвалил его пение, теперь прежний чистый и звонкий тон, наверное, уже не вернуть… — Даниэль?.. — задумчиво повторил Азик, медленно перекатывая имя на языке, и впервые в его голосе можно было разобрать тень эмоциональности. Даниэль даже всмотрелся в него повнимательнее, чтобы понять, что же изменилось. — Прекрасное имя. Тебе подходит. Ну и что это должно было значить? Даниэль настороженно молчал, Азазель сидел и смотрел. Было в нём что-то… Печальное такое. Даниэль чувствовал, как сильно этот человек отличался от того же укротителя или охранников. Однако это ещё не повод о чём-то с ним говорить. Хотя, похоже, Азик тоже не собирался продолжать разговор. Когда он убедился, что гарпия поела, он просто встал и вышел, тихонько притворив за собой дверь, в которой секунду спустя загремел запирающий ключ охранника. Даниэль впервые за всё своё заключение чувствовал себя не так плохо и почти не сдерживал яростный порыв надежды где-то глубоко в сердце. У него есть шанс отсюда выбраться. … С тех пор Азик часто приходил один. Каждый раз что-то негромко говоря охране на входе, он просто входил в камеру и устраивался где-то возле центра помещения, не приближаясь сверх меры. Он никогда не боялся, и Даниэль никогда его не ранил. Не мог просто. Дядя не учил его убивать, а этот парень был единственным, кто здесь относился к нему хоть немного доброжелательно. Иногда Азазель молчал, иногда говорил. Если говорил, то почти ничего не спрашивал, будто знал, что дикая гарпия не стала бы отвечать на его вопросы. Ответы от него если и поступали, то в любом случае были редкие и односложные. — У тебя ведь была семья? Сэр говорил, что тебя поймали при облаве на большое гнездо где-то на востоке. Ты не мог быть там один, верно же? — Да. Азазель улыбнулся, и Даниэль прилип взглядом к коротко вздёрнувшимся вверх уголкам губ. — Значит, у тебя была семья… Я своей тоже лишился, но мне тогда было совсем мало, я их не помню. Наверняка они были очень добрыми. — Он вздохнул. — А потом я попал в подчинение мессира, и о старой жизни пришлось забыть… Азик погрустнел, его взгляд снова подёрнулся льдом и уставился в пустоту. На мгновение Даниэль увидел в нём себя, такого же потерянного и слабого, в таком же плену. Он не знал, стоило ли продолжать эту тему и вообще говорить, но преодолел эти сомнения и неожиданно выдавил из себя больше одного слова за раз: — Мои родители погибли давно, защищая наше гнездо и меня от людей. У меня остался только дядя, я… спасал его. Азик понятливо кивнул, смерив его коротким изучающим взглядом. — То есть так ты здесь и оказался, да? Спас родню ценой собственной свободы… Благородно. Надеюсь, с твоим дядей сейчас всё в порядке. — Я тоже. Надеюсь. Азазель улыбнулся, и гарпия первый раз за время своего заточения тоже смогла улыбнуться. Слабо, почти незаметно, но искренне. У них будто бы появился один особый, ценный секрет на двоих. Когда Азик опять уходил, Даниэль почувствовал тонкую, призрачную ниточку связи, натянувшуюся между ними. Такие же были у него раньше со всей своей стаей, но они порвались, а это… Было похоже на начало чего-то нового. Надежда в душе всё крепла. … С самого утра пришёл укротитель, и Даниэль уже приготовился к очередным пыткам. Однако сегодня выражение лица человека было непривычно кислым, он не скалился в своём садистском удовольствии. — Не вздрагивай так, я сегодня ничего делать с тобой не буду, тварь пернатая, — пренебрежительно бросил он, чуть не плюясь этими словами, как ядом. — Мессир хочет на тебя посмотреть, увидеть, каких успехов я достиг. Так что либо ведёшь себя хорошо, либо останешься без крыльев. Даниэля продрали мурашки. Как это — гарпия без крыльев? Но он же, его же тогда… — Да-да, ты не ослышалась, курица. Не понравишься господину — и тогда можешь прощаться со своим жалким оперением, он у нас любит причинять боль и ломать души, — укротитель мерзко ухмыльнулся, снова становясь похожим на жуткого, неправильного и искажённого хищника. — Надеюсь, ты меня понимаешь. От Азика знаю, что ваша крылатая братия прекрасно различает человеческий. «От Азика»… Как много он рассказывал ему? Неужели… Даниэль мотнул головой. Нет, он не верил, что Азазель мог его предать. Слишком много искренности он видел, слишком много откровений слушал в ответ на свои скупые слова, слишком ранимо-грустным был этот парень во время их общения. Но всё же… Маленького червячка паники из сердца было уже не вытравить. — …так что сегодня я тебя не трогаю, птичье отродье. Думаю, ты не будешь чудить, умный ведь, по глазам вижу, сам всё понимаешь. Ну а есть нет… — укротитель положил руку на пояс, где, Даниэль помнил, висел в ножнах очень острый кинжал, которым при должных силе и желании можно было ломать и резать тонкие, лёгкие гарпийские кости. Напоследок расхохотавшись его испуганному виду, укротитель вышел из камеры, весело что-то говоря охраннику, который глухо посмеялся в ответ. Даниэль забился в дальний угол, как в свой первый день здесь, и завернулся в уже почти полностью почерневшие крылья. Он не мог, не должен был подчиняться. Если его хотят показать их господину, значит выведут отсюда, но если он попытается неудачно сбежать… Ему отрежут крылья? Правда? Это звучало слишком сюрреалистично, просто невозможно, как же это, бескрылая гарпия… Слишком страшно, и Даниэль не хотел верить, что это может произойти с ним. Он провалился в спасительный сон, едва успев подумать об этом. … — Даниэль… Дань, проснись, эй. Негромкий голос вкрадчиво разбил тишину, и Даниэль резко распахнул глаза, выныривая из тяжёлого тягучего кошмара, который никак не хотел выпускать его из своих когтей. Это был Азик, его голос гарпия узнала бы из тысячи, и он тут же сложил крылья, резко убрав кокон из перьев вокруг себя. А потом услышал изумлённый испуганный вздох и понял, что Азик в этот раз был не один. — Варь, да не бойся, он не опасен, я же говорил тебе… Рядом с Азазелем, а точнее за ним, стояла девочка-подросток, немного помладше и пониже, но такая же худая и тонкая. Она шокированно прикрывала рот руками и смотрела на гарпию широко раскрытыми удивлёнными глазами. Даниэль непонимающе склонил голову набок, совсем как птица. Азик подтолкнул девочку на полшага вперёд и представил её. — Даниэль, это Варя, моя подруга, её послали сегодня вместе со мной, чтобы… Ну… Твои крылья… От воспоминаний немного замутило, и Даниэль отодвинулся немного назад от ребят. Что они собирались делать? Только после этого он заметил стоящий на полу чан с чистой водой и пару тряпок. И Азик тоже кивнул в эту сторону, показывая, что никакого злого умысла нет, они просто пришли помочь привести его крылья в порядок. Варя съёжилась за спиной своего товарища и не смела двинуться в сторону страшного дикого существа. — Всё в порядке, Даниэль? — в вопросе Азика было только беспокойство, и Даниэль через силу прикрыл глаза, медленно выдыхая и успокаиваясь. Если Азазель говорит, что всё должно быть в порядке, то так и есть. — Да. — Хорошо. Тогда можешь подойти… Пожалуйста? Теперь Даниэль двигался плавнее, чтобы не напугать девочку. Он не хотел ей зла; никто из его стаи не посмел бы обидеть ребёнка, неважно какого рода и племени. Дети невинны. Варя храбрилась и уже не дрожала, наблюдая за тем, как гарпия медленно приближается и расправляет крылья на максимально возможную в этом помещении длину, чтобы было удобнее их мыть. Грязные перья выглядели правда не лучшим образом: потрёпанные, потускневшие, уже совсем потерявшие былой чистый цвет, покрытые пылью, неопрятные — они выглядели на самом деле ужасно. Даниэлю было даже стыдно за то, в каком виде он предстаёт перед этими людьми. Это позор для гарпии, такой жалкий внешний вид. Варя смотрела всё ещё напряжённо, а Азик… В его обычно холодных глазах блестело восхищение. Даниэль уже хорошо его изучил, он видел все его эмоции, которые человек не успел спрятать за равнодушием. Его сверкающие карие глаза это, оказывается, до безумия красиво. Плеснула вода, и правого крыла гарпии легко коснулась холодная тряпка. Он вздрогнул, но постарался не дёргаться, чтобы не напугать Варю. Та осторожными движениями медленно провела тканью в руках по длинным широким маховым перьям, примеряясь. Азик будто очнулся от транса и тоже принялся за работу. Даниэль стыдливо уткнулся взглядом в пол возле себя, потому что крылья для гарпий всегда были особенным местом, прикасаться обычно к ним имели право только близкие и родные, а тут… Впрочем, Даниэль уже понял, что правила прежней жизни на его сейчас не распространяются. Он уже потерял часть былого себя. Однако Азазель снова удивил его. — Я знаю, насколько крылья гарпий важны и неприкосновенны для чужаков. Ты простишь нам это? Варя покосилась на своего друга и почти остановилась, ожидая ответа гарпии. А то вдруг сейчас набросится и порвёт когтями за неуважение к себе и вторжение в личное пространство. Даниэль почувствовал, как в грудной клетке что-то начало не в такт постукивать от этого вопроса и от того, с каким трепетом Азик прикасался к его перьям. — Всё нормально. — Вот и отлично… Спасибо. Даниэль мог сколько угодно убеждать себя в том, что ему показалось, но в глазах и подрагивающих пальцах Азика читалось слишком много эмоций, будто для него это правда много значило. Варя успешно делала вид, будто её тут не существовало, смирно выполняя свою работу, как тихая серая мышь. Спустя примерно половину вечности, которую Даниэль провёл, не отводя заворожённого взгляда от неуловимо нежных рук Азазеля, девочка встала на ноги. — Азик, я должна к маме уже идти помогать, помнишь? — Да-да, я всё закончу, иди, — отмахнулся парень, не отрываясь от своего занятия. — Охрана тебя выпустит, давай, пока. — Пока. И… удачи тебе, Даниэль. Гарпия благодарно кивнула и проводила уходящую девочку взглядом. Когда они остались только вдвоём, Даниэль смог наконец нормально вздохнуть, пошевелив крыльями и удобнее их переложив. Азик улыбнулся в своей привычной манере. — Она хорошая, правда. Если поймёт, что ты ей друг, то горы за тебя свернёт. Очень понимающая девочка. Даниэль верил, но предпочёл ничего не отвечать. Повисла небольшая пауза, во время которой Азазель ещё раз провёл мокрой тканью по перьям. Потом раздался его восхищённый вздох: — Вау, я не знал, что они у тебя настолько белые. Можно я..? Даниэль кивнул, несмотря на сгущающуюся в воздухе неловкость. Это было как акт доверия, доказательство, что этот человек смог подобраться к нему совсем близко. От прикосновения тёплых пальцев к изгибу крыла он со свистом втянул воздух сквозь зубы. Это было… странно. — Тебе неприятно? — обеспокоенно спросил Азик, тут же отдёргивая руку. — Н-нет, всё в порядке. Продолжай. Азазель явно тоже чувствовал, как та тонкая ниточка связи, что образовалась между ними, сейчас стала ещё немного крепче, надёжнее. Ощущая мягкие, ласковые поглаживания, Даниэль зажмурился и расслабился. Всепоглощающее чувство правильности превратилось в гармонию, и от прикосновения к основанию крыла Даниэль судорожно сглотнул, сдерживая что-то опасно похожее на всхлип. Он должен был задать важный вопрос. — Почему ты стал учеником укротителя? Азик вздрогнул и напрягся, а когда начал отвечать, то в его голосе зазвучал неприятно знакомый отстранённый холод. — У меня не было выбора. Когда я остался один… Это был единственный выход, понимаешь? Я бы хотел никогда не быть знакомым с этим ужасным человеком, но было поздно. — А ваш господин… — Даниэль с трудом набрался силы духа для вопроса. — Он правда может лишить меня крыльев? Пальцы Азика ещё сильнее задрожали. Он замолчал и коснулся самого края большого махового пера, провёл по контуру. Задумчиво хмыкнул: — Ты же хотел узнать о том, как я стал учеником укротителя, да? Пусть это был не ответ на его вопрос, но Даниэль кивнул. Он правда хотел бы больше узнать об этом необычном человеке. — Даниэль… Ты знаешь, что будет, если гарпии отрезать крылья? Азик прервался, но Даниэль понял, что его ответ не нужен. Он терпеливо ждал продолжения. — Она будет совсем как человек. Шестерёнки в голове бешено закрутились. То есть… Не может быть. Невозможно. — Постой, это значит, ты..? Азазель болезненно усмехнулся, отвернувшись куда-то в сторону. Даниэль так не мог, он должен был убедиться, он должен был… Он протянул руку и осторожно подцепил Азика за подбородок, повернул почти не сопротивляющегося парня к себе. Такое знакомое для Даниэля и в то же время такое странное для людей имя, глубокие познания в гарпиях, отсутствие страха перед диким зверем и ещё эта странная связь между ними, какая бывала только в стае… — Ты тоже гарпия… — Был. Когда-то очень давно. Сейчас, как видишь, уже нет. Едкий яд в голосе был напускной, ненастоящий. Потому что в глазах застыли старые невыплаканные слёзы, из-за которых Азик так старательно отводил взгляд в сторону и разбрасывался равнодушными словами. Даниэль ни о чём не думал, он просто обнял собрата за шею здесь, посреди царства убийц и врагом, притянул немного ближе, чувствуя, как в ответ неуверенно цепляются тонкие руки на его талии, и осторожно коснулся краем белого крыла. Слёзы сами собой покатились по щекам. Тихо, прерывисто вздохнул Азазель, лбом упираясь в его плечо. В этот момент он казался таким уязвимым, что от этого защемило сердце. — Ты должен сбежать отсюда. Даниэль, ты должен, слышишь? Правильный ответ был только один, и Даниэль даже не раздумывал, прежде чем уверенно произнести его вслух: — Нет. Мы сделаем это вместе. … Вместо укротителя в камеру зашли двое охранников, без церемоний скрутили и крепко связали. Даниэль почти не сопротивлялся, только хлопнул один раз крылом да слабо оскалился для вида. Пусть думают, что он окончательно сломлен, это ему на руку. Потом наконец появился и укротитель. Тяжёлыми шагами приблизился, угрожающе близко склонился и сверху вниз напомнил: — Не твори глупостей, не то пожалеешь. Даниэль отвёл взгляд, не столько из-за страха перед этим человеком, сколько из-за опасения, что его могли бы посчитать слишком воодушевлённым. Его вели на смотр к жестокому господину, а такое не должно вызывать у сломленного пленника бешено светящуюся надежду в глазах. За спиной укротителя стоял Азик, и Даниэль просто это знал. Им нельзя было переглядываться. Полдороги его протащили силой, но потом подняли и заставили идти, плавно переставляя ноги, без резких движений. Даниэль плёлся издевательски медленно, иногда пошатываясь, чтобы хоть немного потрепать нервы своим пленителям. Дорогу он тщательно запоминал и старался примерно высчитать, где они находились. Если тюремная камера была чуть ниже уровня земли, то место, в которое они направлялись, явно было дворцовой башней. Это даже казалось логичным: богатые власть имущие люди любили пытаться забраться как можно выше, насколько знал Даниэль. Азик говорил, что покои мессира, куда его поведут, находились правда высоко. Настолько, что можно было бы даже с большим грузом какое-то время успешно планировать вниз. А там они уж как-нибудь приземлятся. В конце концов, синяки и ссадины после всего этого — сущий пустяк, который можно и не заметить. Определить что-то точно не получалось: все окна были закрыты, а освещались лестницы и коридоры только искусственно, факелами или ещё чем похожим. Видимо, господин не любил солнечный свет и свежий воздух. Даниэль категорически не понимал, как можно жить в таком склепе, его душа рвалась наружу, на свободу. Бряцанье сапогов укротителя за спиной не давало сосредоточиться, отвлекало, угнетало. Только сейчас почему-то дошло, что Даниэль даже имени его не знает. Знает имя Вари, которую видел один раз за жизнь, а этого… Неужели он не представлялся? В причудливо смешавшихся предвкушении и тревожности мысли прыгали и летали куда быстрее обычного, и за время этой молчаливой прогулки Даниэль успел передумать очень много идей. Ни одной важной, правда, но это и так уже казалось отдельной пыткой на момент, когда они остановились у огромных тяжёлых дверей, которые и вели, по видимому, в главный зал этого замка. Прямо к господину. Даниэль сглотнул и глубоко размеренно вздохнул, прежде чем идти дальше, подгоняемый своими конвоирами. Сил добавляло и то, что где-то за спиной шёл Азик, так же склонив голову в лживом почтении. Даниэль чувствовал его через их связь. Вместе они должны справиться. … Двери за ними не закрыли. Даниэль машинально отметил это, думая о чём угодно, только бы не о том, перед кем он оказался. После всех рассказов укротителя и Азика господин казался ужасным дьяволом, а никак не человеком. От звука его голоса Даниэль задержал дыхание. Слишком знакомо: так же волю подавлял вожак его стаи. Только тут это казалось чужеродным, враждебным вторжением. — А вот и наша пташка… Ну же, подними глаза, страшная гарпия. Противиться этому тягучему приказу не было никакой возможности, и Даниэль просто бессильно чувствовал, как сами собой напрягались мышцы шеи, задирая подбородок вверх. Мессир на самом деле выглядел нестрашно, на вид обычный человек, возможно, немного выше среднего. Но самое главное в нём было не это, а то, что глазом не увидеть. Дикое, птичье начало в Даниэле в голос вопило о том, сколько в господине силы. Подавляюще много. Просто пытаться сопротивляться ему — уже как бороться со стихией, так же безнадёжно и бессмысленно. Мессир был прямо как тот самый пожар, что сжёг его родной дом. И пах так же — гарью, металлом и жжённой плотью. Хотелось спрятаться от его взгляда, но прятаться было негде. Даниэль даже инстинктивно дёрнул крыльями в попытке закрыться, но конечно же это ничего не дало, его слишком крепко связали, так, что импульс боли прошил позвоночник насквозь. Движение не укрылось от внимания господина. Он хищно прищурился, сочетая в себе аристократизм и дикость. Его голос укутывал, как в кокон, своим низким успокаивающим и будто ласковым тембром: — Ну-ну, не бойся меня, я убивать тебя не буду. Просто посмотрю. Для гарпии лишиться крыльев — хуже смерти. Но Даниэль не произнёс это вслух не столько из-за страха, сколько из-за сочувствия к Азику, который наверняка сейчас мрачно думал точно так же. — Хочу осмотреть такую редкость полностью. Охрана, развяжите ему крылья. А вот и главный пункт их плана. С этого момента можно было затаивать дыхание, только бы всё прошло так, как планировалось. Азик, конечно же, предсказал, что мессир захочет увидеть гарпию во всей красе. Самонадеянность и ощущение собственной власти… Тогда это показалось Даниэлю совсем глупым, а исполнение их плана простым: ну, как же, развяжут они крылья гарпии, та ведь может мгновенно раскидать охрану и вырваться. Но сейчас… Кое-что в расчёт он не принял. Не верил, что мессир настолько подавлял волю, одним только своим тоном пригибая к земле, как жалкую подзаборную шавку. А может, и не стоит никуда бежать, а лучше остаться здесь, в безопасности, под его покровительством, как верный приближённый… Это становилось опасным, когда даже собственное сознание предавало. Даниэль мысленно зарычал, не желая сдаваться и собирая по крупицам остатки самообладания и собственной воли, чтобы вырваться из странного гипнотического контроля, паутиной опутавшей сознание. Крылья слушались с трудом, ощущались чужими и онемевшими, но расправились легко. Впервые за всё время заключения Даниэль смог растянуть каждую мышцу. — Белая гарпия… Особо редкие и ценные экземпляры. — Восхищение в голосе мессира отвращало, не вызывало ничего, кроме гнева. — Ты наверняка и не знал, насколько ты уникален, да? Странно, что он до сих пор ожидал от Даниэля ответа. — Ах да, я же, по твоему мнению, недостоин даже одного слова… Кстати, как тебя зовут? С ужасом Даниэль почувствовал, как сами собой разжались челюсти, двинулся язык, произнося чужим, совсем незнакомым голосом, который почему-то столь неуместно исходил из его горла: — Я… Даниэль… — Прекрасно, Даниэль, — было понятно, что господин знал о своей силе и получал удовольствие от того, как заставлял подгибаться волю окружающих. Как там говорил укротитель? «Он любит причинять боль и ломать души»? Да, теперь Даниэль это видел. Вдруг та невидимая грубая рука, что удерживала его подбородок силой приказа, ослабла, и гарпия никонец смогла отвести взгляд снова вниз, в пол. — Ты, подойди, — господин кивнул укротителю, и тот, светясь неприятной ухмылкой, вальяжно приблизился к покровителю, при этом сохраняя вид подобострастной собачонки, готовой разлиться в лести в любой момент. — Да, мессир? — Мне надоело тянуть из него слова, — небрежный жест в сторону гарпии, — так что давай, пусть покажет, что умеет. Развлеки меня. Укротитель тут же немного помрачнел и посерьёзнел, когда посмотрел на Даниэля. Видимо, он опасался, что тот не будет исполнять его приказы, как не исполнял никогда до этого, ведь его не сломили. Не зря опасался, собственно. Пока укротитель приближался, знакомо-угрожающе звякая металлическими бляшками на сапогах, Даниэль честно смотрел в пол и старался не дёргаться, а лучшее вообще затаить дыхание. Мысленно он отсчитывал секунды, меряя время неотвратимыми шагами своего мучителя. Три-два-один-ноль. Теперь пауза. Главное — не выдать себя. Даниэль ощутил по связи, как так же напряжённо подобрался Азик, готовый в любой момент рвануться с места. Время замерло, будто натянутая струна, и тоненько звенело в ушах. Укротитель остановился всего в шаге от гарпии, у которой связаны только руки. Он уже открыл рот для какого-то приказа. Мысленный курок звонко щёлкнул в голове. Сейчас. Охрана повалилась на пол, даже не успев понять, что произошло. Пока они возились со своей прочной, но крайне неудобной и тяжёлой бронёй, пытаясь встать, Даниэль выпустил когти и подцепил связывающую руки верёвку. Подпиленные гарпийские когти были не столь остры, но их хватило для того, чтобы разорвать путы. Крылья снова были полноценной свободной частью тела, поэтому из-за ловкой подсечки укротитель тоже рухнул на пол, больно ударяясь головой о каменный пол. Гарпия опасно нависла над человеком. Даниэль помнил все те пытки, что проводил над ним этот ужасный жестокий человек, все издёвки и попытки его сломить, все убеждения в том, что сбежать не выйдет, что Даниэль совсем один и помощи ему ждать неоткуда, ведь его бросила даже родная стая… Укротитель не добился от него ни слова, ни мольбы прекратить. Только одно изменилось в гарпии: теперь она была готова убить. Даниэль помнил, как обещал сам себе, что единственным, кого он убьёт, будет укротитель, больше никто. Вероятно, он заслуживаю смерти даже больше, чем мессир. Над прежде светлой душой угрожающе поднялась тёмная захлёстывающая волна, готовая поглотить и затопить страшным грехом. Всего одно движение до её обрушения. Гарпия оскалилась и, сильнее сжав горло жертвы, уже понесла когти к незащищённой тонкой коже, каждой клеточкой ощущая, как бешено ускорилось биение сердца человека, как панически зажмурились глаза в предчувствии неизбежного удара, и… — Даниэль! Обернувшись, он увидел Азика. Его Азика, Азазеля, с плещущимся в глазах страхом. Ужасом. Не за жизнь укротителя — да и чёрт бы с ним, — а за него, за Даниэля. За его душу, за чистоту и непорочность. Рука сама собой ослабела, и жалкий человек хрипло начал хватать ртом воздух, компенсируя удушение. А в следующую секунду — резкая боль в ноге, и Даниэль покачнулся в сторону, потеряв равновесие. Укротитель всё же достал нож. Кажется, теперь ему было уже плевать на приказ господина не портить редкую птичку. Азик тут же оказался рядом, надёжнее ткнув по дороге охрану, чтобы потеряли сознание. Даниэль отмахнулся, бешено хлопая крыльями в попытках найти утерянный баланс, — всё с ним в порядке, судя по ощущениям, артерию не задели, выживет. Смотреть вниз на собственную кровь было противного и не хотелось. — Идём, быстрее, — шепнул он Азику, когда тот склонился совсем близко. Тот смотрел взволнованно, но быстро закивал, протянул руку, помогая опорой, и Даниэль уже потянулся в ответ, делая шаг вперёд, как вдруг… — Стоять. И застыла рука на полпути, безвольно замерев в воздухе. Мессир. Всё это время просто наблюдал со стороны за тем, как его верных слуг чуть не убила диковинная крылатая зверушка. Да и сейчас ничуть не сдвинулся с места, только заговорил. Даниэль неистово бился за свою свободу. Видя в глазах Азика такие же бессилие и страх, да ещё и обречённостью с отчаянием, он мысленно дрался, рычал, прогрызал себе дорогу. Дрогнули пальцы, когда он смог немного ими пошевелить. Даже сила мессира сдавала перед этой одержимой, неостановимой дикостью. Даниэль был готов поклясться, что заметил, как у господина на секунду страшным красным светом загорелись глаза и странные тени заколебались призрачным дымом над головой. — Я сказал вам остановиться! Сопротивляться его приказам было физически тяжело: внутренности перемешивались, связки натягивались, суставы выворачивались, а кости угрожающе скрипели, готовые треснуть и разломиться в любой момент, если только попытаться двинуться с места. Даже воздух вокруг загустел, тормозя движения, с трудом прорываясь в лёгкие и придушивая, причиняя режущую боль. Но Даниэль не останавливался. Перед его глазами застыла картинка свободы, его прошлой жизни и… И Азика. Свободного, улыбающегося искренне, с теплом в глазах, без намёка на мертвенный холод отчаяния и смирения. Да, ради это стоило бороться. Определённо стоило. Гарпия дёрнулась вперёд, с неслышным обычному уху, но оглушающим треском разрывая тенёты чужого контроля. Рухнула сила мессира. От этого под ногами закачался пол. Не оборачиваясь, потянул за собой Азика, к единственному окну, стараясь не слышать за собой уже явно нечеловеческий вопль злобы и гнева. С грохотом хлопнула огромная дверь зала. Пол уже крупно трясся, но вожделенное открытое окно, через которое можно сбежать, — всё ближе. Даниэль не слышал ничего, кроме рыка мессира и стука крови в ушах, и то, не мог понять, кто из них громче. — Даниэль, ты не выдержишь полёт! — прорвалось сквозь гул, и гарпия уставилась на Азика. — Что? Не время сейчас что-то говорить, надо бежать, надо лететь, только бы подальше отсюда, от этого разрушающегося замка, качающегося пола, этого удушающего ужаса… — Ты едва держишься в сознании! — В поле зрения только взволнованные глаза Азика, а на щеках ощущение прикосновений его ладоней, всё остальное как в тумане. — Ты теряешь кровь, ты не сможешь нести меня. — Нет, нет, — Даниэль помотал головой, встряхнулся, — все гарпии сильные, я справлюсь… Пелена перед глазами на время и правда расступилась. Вот оно окно, совсем рядом, а решётка на нём такая тонкая, что выломать её можно одним ударом крыла, что Даниэль и сделал под напряжённым взглядом Азика. Решётка поддалась с третьего удара. Даниэль всё ещё не смотрел вниз и всё ещё не чувствовал боли, отказывался от неё, отпирался, а та неохотно отступала, затопленная приступом адреналина. Пока что. — Нет, я не могу так, вместе у нас не будет шанса… — Азазель бормотал это совсем тихо. Нельзя сомневаться, нельзя тратить время. Даниэль, не контролируя силу, вцепился Азику в плечи крепкой хваткой, сжал, посмотрел прямо в глаза, что были так близко. — Мы идём вместе, — уверенно, жёстко, чтобы ни капли сомнений. — Если ты останешься тут, для меня бежать уже нет смысла. Либо вместе на свободу, либо вместе здесь. Понимаешь? И не смотреть на ответ, слепо подтащить вплотную к окну, перехватить удобнее, прижать совсем тесно и протиснуться наружу. Даниэль в последний раз глубоко вдохнул и с силой оттолкнулся от стены ногами, расправляя крылья за спиной. Появилось это эйфорическое, ничуть не забытое за время заключение чувство полёта, когда собственное тело невесомо, когда внутри поют и сердце, и душа. Такая на вкус была свобода… А в следующую же секунду обрушилось всё и сразу: неистовая боль в ноге, бессилие перед силой притяжения земли, дикая дизориентация. В глазах совсем потемнело, в ушах стоял только гул. Ничего не было видно, а в мыслях мгновенно разразилась захлёстывающая паника. Беспорядочные взмахи крыльев не стабилизировались, и Даниэль чувствовал себя бессмысленно барахтающимся, кувыркающимся в пустоте без ориентиров. Кажется, они падали. Кажется, с каждой секундой сил становилось всё меньше, но мгновения растягивались на века, доставляя как можно больше боли, пронизывающей всё тело. Кажется, что-то говорил или даже кричал Азик, дёргавшийся в его руках, но Даниэль совсем не слышал. Для него всё было как еле улавливаемый шёпот. Дыхание сбилось, голова раскололась от боли, ноги не ощущались вовсе. Крылья выгибались в неправильную сторону, тонкими костями не в силах сопротивляться давлению воздуха, и не могли выдержать такой вес. Он тянул, сколько мог, эти мучения, подгоняемый полузабытым воспоминанием о том, что так надо, почему-то, зачем-то, а потом просто отрубился, совершенно не чувствуя частей своего тела. … — Даня… Дань… Даня, проснись… Голос был тихий, он неприятно тянул из сна, а Даниэль не хотел проспаться. Шестое чувство подсказывало, что это будет больно, что, стоит только открыть глаза, тут же заболит каждая мышца. Даниэль постарался снова уснуть. — Даня… Пожалуйста… Голос звучал очень грустно, и Даниэль понял, что не сможет это так оставить. От нахлынувшей боли в голове и спине он зашипел, не открывая глаз. Воспоминания возвращались так же мучительно, вместе с толчками крови проникая в мозг. — Ты жив! — ликующий тон немного облегчил неприятные ощущения, хоть и отдался очередным приступом боли в виски. В горле запершило так сильно, что сказать что-то Даниэль оказался не в силах. Жалкий хрип, вырвавшийся из груди, был совершенно неинформативным. Однако Азик умудрился каким-то невероятным образом его расшифровать. — Да, точно. Вот, пей. Открывать глаза Даниэль всё ещё не решился, поэтому только почувствовал, как губ коснулась какая-то посудина с, видимо, водой. Спину прострелил резкий импульс боли, но Даниэль почти не обратил на это внимания и только поморщился. Азик терпеливо ждал и не шумел, видимо, понимая, что звуки сейчас больно резали сознание гарпии без ножа. Спустя один приступ кашля Даниэль нашёл в себе силы прохрипеть: — Что?.. Азик вздохнул и осторожно коснулся его головы, мягко и совсем невесомо поглаживая. Будто уберегая от чего-то. Неужели всё настолько плохо? Даниэль уже не был уверен, что хотел знать ответ на свой вопрос. — Что произошло? — закончил за него Азик. — Мы упали. Не очень удачно приземлились в лес, чудом не разбились о деревья, но тут хоть немного повезло. Я устроил тут небольшое убежище нам. — Ещё один судорожный вздох, и подрагивающие пальцы вцепились в руку Даниэля. — Ты полтора дня не приходил в себя, Дань. Я до смерти перепугался. Он мог только слабо сжать руку в ответ тоже. Слова не поддавались никакой систематизации, и Даниэль, честно говоря, с трудом улавливал смысл услышанного. От питья стало правда лучше, теперь хотя бы мысли не рассыпались мелким песком и пылью на полпути. — Ты немного… ударился, — Азик судорожно вздохнул, собираясь с силами, — поэтому шевелись лучше поменьше и спи. Думаю, скоро тебе станет лучше, а потом решим, что делать дальше, хорошо? Даниэль хотел было по привычке кивнуть, но что-то больно потянуло в спине, и он со сдавленным шипением выдавил из себя жалкое подобие слова «хорошо». И почти сразу снова отключился. … Даниэля выкинуло из сна посреди кошмара. Он видел только темноту вокруг. — Ази!.. — само собой вырвалось из горла, больше похожее на срывающий горло хрип. Там был Азазель, и он сгорал в огне, поглощающем лес и гнёзда, и вокруг кричала от ужаса, отчаяния и боли стая, и огнём точно повелевал мессир, и Даниэль просто знал это, и… — Даня, Дань, эй! Я тут, я рядом, всё хорошо, хорошо… Любимый голос раздался совсем близко, и Даниэль чуть не задохнулся, не веря до конца в то, что это был лишь сон. Азик тёплыми руками схватил его за плечи, мягко сжал, просто напоминая о себе ещё раз, и легонько погладил. С отступающим порывом адреналина снова проснулась боль, и Даниэль съежился на месте, неожиданно ощутив сильное жжение в не до конца затянувшихся ранах. Всё тело колотила крупная дрожь, дыхание было частым и хриплым. Даниэль не думая крепко обнял Азика, боясь закрыть глаза и снова увидеть те ужасные картины из сна. В ушах эхом всё ещё стояли крики, а кожа чесалась от фантомных ожогов — в первую очередь не своих. — Там был ты, и ты падал, и горел, и… — Ш-ш-ш, тише, Дань, тише, всё хорошо, это всего лишь сон, — успокаивающим, слегка сонным тоном заговорил ему на ухо Азик, одной рукой осторожно приобнимая за спину так, чтобы не задеть раны, а второй поглаживая мягкие пуховые перья у основания крыльев. Это помогло. Даниэль почувствовал, как медленно отступает слепая, удушающая тревога. Он смог медленно моргнуть, и жуткие эпизоды перед глазами не показались, вопреки страхам. От испытанного в этот момент облегчения он прерывисто вздохнул и спрятал лицо в сгибе шеи друга, чувствуя себя в безопасности. Азик продолжал что-то негромко мурлыкать своим проникновенным ровным голосом, вызывая стаи мурашек по спине, и Даниэль отстранился очень нескоро. — Спасибо, я… вроде бы теперь в норме. Я тебя разбудил, да? — Ничего, главное — с тобой всё хорошо, — улыбнулся Азик, но в его взгляде Даниэль увидел знакомую призрачную грусть где-то на дне. Это притягивало внимание. — Что-то не так? — Нет, всё хорошо. Просто ты напомнил мне кое о ком. — О ком? Или мне лучше не спрашивать? — Нет-нет, спрашивать можно, — Азик несколько раз кивнул, потом пару секунд он смотрел в сторону, наверное, подбирая слова. Заговорил он с лёгкой невесёлой улыбкой на губах. — Моя мама. Я почти не помню её, ни внешности, ни тепла, ничего, только голос и слова. Она любила повторять это мне, проснувшемуся ночью от кошмара: «это всего лишь сон, он не реальный, и он уйдёт вместе с этой ночью, растворится и больше никогда не вернётся». Она говорила… Да, точно: «Куда ночь, туда и сон», — Азик хмыкнул, и в уголках его тёмных глаз еле заметно заблестели слёзы. — Надо же, правда до сих пор помню, хотя уже столько лет прошло. Не верится. Даниэль понимающе молчал, но робко переплёл пальцы их рук, как жест поддержки. И задумчиво встрепенулся. — А можно я..? — он вопросительно кивнул куда-то в пространство. Азик понял его не сразу, а когда понял, то замер от удивления. — Но это ведь… — Я знаю. Так можно? — К-как хочешь… Белые крылья с шелестом пришли в движение, через лёгкую щиплющую боль расправились и снова сложились, но уже вовсе не за спиной Даниэля, а куполом вокруг них, погружая обоих в совершенный тёплый полумрак, состоящий только из прикосновений, дыхания и разлитого в воздухе доверия. Это был знак высшей, истинной преданности. Гарпии подпускали к себе настолько близко только самых, самых близких и дорогих из стаи, только свою непосредственную кровную семью, да и то редко. Чаще просто свою пару. Но ни капли неловкости Даниэль не ощущал, только чувствовал наконец полностью успокоившееся после кошмара биение своего сердца. Наощупь он прислонился ко лбу Азика своим, и замер, закрыв глаза, желая застыть навсегда в этом моменте. А потом Азик слегка качнул головой, соединив их губы в тёплом касании, и Даниэль понял, что счастлив. … — Что мы будем делать дальше? Этот вопрос рано или поздно просто обязан был прозвучать. Даниэль уже исцелился от большинства своих ран, он был готов двигаться дальше. Но правда, куда? Не к людям, это точно. Если Азик ещё мог легко сойти за человека, то Даниэль — точно нет. И их всё ещё могли искать: если в леса никто добровольно не сунется, то вот в любой деревне могла быть усиленная для поимки беглецов стража. А тогда что? Искать старую стаю Даниэля почти нереально, он не тешил себя призрачными надеждами. Он вздохнул. — Я не знаю. Я могу найти свой сгоревший дом, я знаю, в каком направлении надо идти, но не уверен, что хочу туда. Моей бывшей стаи там уже всё равно нет. Азик смотрел пристально и испытующе, будто своим острым взглядом хотел проникнуть в его душу и прочитать там те глубинные желания Даниэля, которые он сам в себе не видел. Пауза затягивалась, пока Азазель наконец не спросил осторожно, но уверенно: — Тебе станет легче двигаться дальше, если мы побываем там? Может, это позволит тебе отпустить прошлое и избавиться от этих кошмаров? Неприятная кристальная правда этого вопроса больно колола глаза, и Даниэль зажмурился. Он не знал. Просто не знал сам, как будет лучше. Но уйти вот так, резко и навсегда, и правда казалось безумно нехорошо. Неправильно. Даниэль просто не мог так поступить. — Думаю, да. Я должен там побывать. Попрощаться, наверное. Теперь вздохнул уже Азик — ему было больно видеть такого потерянного Даниэля. Он понимал: узреть свой разрушенный дом наверняка безумно больно, но только через преодоление боли можно стать сильнее. — Ты готов выдвигаться завтра? — Да. … Даниэль тонко чувствовал сокращающееся расстояние до бывшего дома. Внутренний животный компас безошибочно указывал верное расстояние, и по слабому чешущемуся ощущению в затылке он знал, что они уже близко. Возможно, всего в дне пути. Точное расстояние Даниэль сказать не мог, потому что это была старая, почти оборванная связь. А вот по-новому, более сильно тянуло к Азику, и от силы этой связи было намного страшно. Со своей стаей у Даниэля такой прочной не нити даже, уже настоящей крепкой цепи, не было. Это одновременно нервировало, но и завораживало. Каждую проведённую рядом секунду Даниэль чувствовал, как удовлетворённо сворачивается что-то дикое, птичье у него внутри. Это было незнакомо и ново, однако, пожалуй, не пугающе. Честно говоря, это ощущение Даниэлю нравилось, тем более что расходиться с Азиком они, наверное, не собирались, поэтому и опасности или неприятностей от такой сильной связи не было. Пока. Об этом Даниэль старался не думать и только не мешал их связи укрепляться. Он надеялся, что Азик чувствовал это так же сильно, как и он сам, чувствовал настоящий дом рядом. Поэтому былые родные гнёзда и не тянули уже так настойчиво. Даниэль уже нашёл свой новый дом. И теперь, сидя и задумчиво глядя на луну сквозь густую листву деревьев посреди ночи, он понял, что не задумываясь готов выбрать между двумя домами тот, что на самом деле роднее. — Даниэль, уже давно пора спать, — заворчал рядом низкий голос полуспящего Азика, и Даниэль не сдержал улыбки. — Хорошо, хорошо, скоро засну, правда. — Я чувствую, что ты не устал, и это не даёт мне спокойно заснуть, — хмуро продолжил Азазель, укладывая голову Даниэлю на колени. Тот, повинуясь инстинктам и временно отрываясь от созерцания луны, принялся легко беспорядочно ерошить тёмные волосы парня. Азик довольно что-то пробурчал и устроился немного удобнее, свернувшись возле Даниэля. Гарпия одним белым крылом частично укрыла друга, и Азик окончательно успокоился под его защитой. Глубокие размышления вновь наполнили светлую голову Даниэля, он вновь смотрел вверх на луну, поэтому лёгкие поглаживания с головы Азика сдвинулись также на шею и плечи. И всё оставалось по-прежнему спокойным и умиротворённым, пока не… Даниэль удивлённо встрепенулся, посмотрев на своего товарища как будто в первый раз. Он мягко толкнул его в плечо. — Азик! Азик, проснись! — М, что, куда бежать? — сонно завозился парень, совершенно не желая менять тёплое место. Он знал, что в голове Даниэля не было страха или паники, значит, можно не переживать. — Это важно! Ты… ты… — Ну, я, — со вздохом Азик всё же поднялся, потерев глаза рукой. — Похоже, я уже точно не засну от этой твоей бодрости. — Да посмотри же! — оборвал его Даниэль, неясно чем взбудораженный и сверкающий глазами. — Твои крылья! — Мои… Что? Даниэль, не давая Азику проснуться до конца, повернул его боком и через ткань одежды с небольшим нажимом провёл от основания шеи вниз по спине. — Чувствуешь? Они начинают отрастать. У Азика в голове — сплошной тихий пронзительный звон и ни одной мысли. Он не верил. Поэтому сдёрнул верхнюю одежду, пытаясь найти, нащупать, проверить… На полпути его руку остановило тёплое направляющее прикосновение Даниэля. — Вот. Чувствуешь? Азик чувствовал. Пока совсем небольшая, но уже существующая пара отростков, редко и хаотично покрытая маленькими мягкими перьями, и… Это выбивало почву из-под ног. — Это невероятно, Ази, я не знал, что такое вообще возможно, это… потрясающе, — на одном дыхании выпалил Даниэль, всё ещё придерживая Азика за запястье. — И… у тебя были чёрные крылья? А у Азика в горле невыносимо хрипело, не позволяя выдавить ни слова, да и сами слова не находились, это всё было как удар под дых, просто невозможно, просто… — Д-да, чёрные… — собственный голос клокотал и звучал как неродной, совсем чужой и незнакомый, сметённый под водопадом эмоций. Непостижимо. А Даниэль был рад, он без раздумий обнял, сжал крепко-крепко, и его восторг щекотался по их связи где-то на краю азиковского сознания, прямо как бойкий солнечный зайчик. — Ты невероятный, Азик! — вместе с порывистым поцелуем в висок. — Ты преодолел даже такое! — Но я не понимаю… Как? — робкое, запутанное и неуверенное, под аккомпанемент невольных эмоциональных слёз. — Не знаю. Может, из-за того, что теперь ты не в плену? В голове немного прояснилось, и Азика поразила догадка. — Нет, Даниэль. Думаю… Чувствую, что дело не в этом. Это всё связь. — В смысле? — снова эта склонённая по-птичьи голова, Азик чуть не теряет свою мысль. — Для всех гарпий она очень важна. Без стаи гарпия — никто… А я лишился своей вместе с крыльями, много лет назад. Возможно… — Возможно… — так же задумчиво протянул Даниэль, но он не мог долго оставаться без улыбки после такой новости. — Это неважно! Важно, что ты снова сможешь летать! Пусть это будет через годы, это неважно, но ты сможешь снова летать… Неужели это не прекрасно? У Азика новая волна слёз и дрожи, а у Даниэля несходящая радость на лице и поющие, как при собственном полёте, сердце и душа. Уже совершенно не имело значения, дойдут они завтра до его старого дома или нет, это всё абсолютно потеряло вес. Даниэль прямо сейчас сжимал в своих руках собственное счастье, и всё остальное было не важно. … Вдох, выдох, и открыть глаза. Пепелище его сгоревшего дома. Кажется, около полугода прошло, но лес после пожара почти не восстановился. Даниэль не узнавал его. Совершенная бездна на том месте, где должны быть эмоции и боль. Круглыми пустыми глазами он смотрел на упавшие, почерневшие деревья, скелеты кустарника и голую землю, покрытую плёнкой гари и пепла, смешанного с грязью. Душа разрывалась от диссонанса: мозг знал, что это родной дом, что с ним надо попрощаться, но глаза видели лишь запустение и смерть, и в голове не было ни одной мысли, как с этим можно прощаться. Это же что-то совсем незнакомое. Это пепелище — не его дом, уже давно перестало им быть. А вот присутствие Азика за спиной было знакомым, желанным и, кажется, единственным, что не позволяло сорваться с места и убежать, улететь как можно дальше прочь от этой тихой мёртвой пустыни. — Я… ничего не чувствую, — Даниэль удавил в горле нервный смешок, сглотнул и продолжил: — Не уверен, что от этого мне станет лучше. — Ничего, Дань, всё в порядке, я всегда рядом. Мы можем уйти, если хочешь. В душе всё ощущалось так серо, что даже эта поддержка почему-то не разбилась привычным теплом по сердцу. Просто всепоглощающее ничто. Стало страшно. Даниэль больше не мог смотреть на эти чёрные поваленные деревья. — Да, пожалуйста, давай уйдём, — голос дрожал, и за это совсем не были стыдно. Азик понимающе кивнул и сцепил их пальцы, усилил их связь, поделился своим сочувствуем — совсем необидным — и спокойствием. Даже это пробилось к Даниэлю будто через толщу воды, лишь слабым эхом эмоций. А потом Даниэль замер на месте, чутко прислушиваясь к малейшим шорохам. — Что-то не так?.. — начал было спрашивать Азик, но Даниэль вскинул руку в молчаливом призыве к тишине. Азик послушно закрыл рот и тоже попытался услышать что-то. Даниэль резко распахнул глаза. Тихо, почти неуловимо, но с каждой секундой всё громче шелестели где-то наверху, в небе крылья. Это же не могли быть… — Даниэль? Нет. — Даниэль, это правда ты? Над прогалиной зависла в воздухе старая гарпия, с трудом удерживая себя взмахами грязно-серых крыльев. Даниэль считал его последним членом своей семьи… — Дядя?.. — Даниэль! Григорий грузно приземлился и тут же бросился обнимать племянника, не видя никого и ничего вокруг. — Поверить не могу: ты жив, и ты свободен, слава небу! Даниэль чувствовал в душе вихрь противоречий, и всё это только усилилось, когда он перехватил дикий, бешеный страх пополам с хаотичным гневом в глазах Азика. Бескрылая гарпия испуганно сделала пару шагов назад, будто в надежде найти укрытие, которого на выжженной поляне вовсе не было. На душе у Даниэля тут же стало тошно и паршиво. Григорий продолжал что-то говорить, бормотать совсем близко, но молодой не слушал его и постарался побыстрее отстранить дядю от себя. Его внимание было сейчас вовсе не в болтовне родни, сердце рвалось мимо. — Я тоже рад тебя видеть, но почему ты здесь? Разве вожак не увёл вас прочь… далеко отсюда? — Даниэль… — повторил Григорий, будто не мог наговориться этим именем. Его племянника поражало то, каким непохожим на самого себя он в эту минуту был. Но вдруг дядя встряхнулся, словно пришёл в себя. — Да, мы улетели, но теперь живём недалеко. Вожак сказал, что людям не придёт в голову дважды проверять одно место, и мы все хотим верить, что так оно и есть… А ты как тут? Горящие радостью глаза родственника почти заразили Даниэля своим счастьем и энтузиазмом. Почти. Потому что в нескольких шагах сейчас сходил с ума его дорогой Азик, и это мгновенно возвращало с любых, даже самых высоких небес. Даниэль вцепился в него взглядом, умолящим не убегать и не делать других глупостей. «Прошу тебя, тише, всё будет хорошо. Пожалуйста». — Я… — У нас столько всего произошло, Даниэль! — перебил его Григорий, и неожиданно искры восторга от встречи в его глазах немного потускнели. — Наш прошлый вожак… Он болен, теперь почти всё за него делает Рафаэль. — Сочувствую… — начал было фразу Даниэль, но его снова оборвали. У дяди ярко блестели глаза, почти лихарадочно, и он снова схватил племянника за плечи, встряхнул. — Они точно примут тебя обратно! Если ты смог спастись от людей, то ты точно сможешь стать новым помощником лидера, как только им станет Рафаэль! Все пойдут за тобой, ты приведёшь нашу стаю к процветанию… Но Даниэль почти его не слушал, перед его глазами был только мрачнеющий с каждым словом Азик и померкнувшие искры в его глазах. Не было времени на вежливость. И Даниэль резко крылом оттеснил дядю, вырываясь к самому дорогому, что у него было. От его прикосновения Азик вздрогнул и поднял похолодевший, лживо равнодушный взгляд, который Даниэль надеялся больше никогда не увидеть. Такой же, как когда они только познакомились в холодных подвалах замка. Когда за его плечом стоял укротитель и науськивал на слом воли себеподобного. — Азик, я ни за что тебя не брошу, правда, — горячо и сбивчиво прошептал он ему на ухо. — Даже не думай, я не уйду, что бы ни случилось и что бы мне ни предложили, правда, я клянусь. Ты веришь мне? Его испуганный, почти паникующий взгляд неистово метался по неуверенному выражению лица бескрылого, и от этого мучительного ожидания хотелось кричать. Но потом Азик слабо кивнул, медленно моргнув, как будто сдаваясь, доверяясь, и Даниэль ощутил, как где-то в его груди начало разгораться яркое-яркое солнце. Не думая, он рванулся обнять Азика, прижать к себе как можно ближе, чтобы правда больше никогда не отпускать, больше никогда не… — А это..? — послышалось откуда-то сзади, и объятия всё же пришлось неохотно разорвать. Но Даниэль уверенно сцепил их руки и не дрогнув обернулся к Григорию. Никогда и ни в чём он не был уверен так, как в своих следующих словах. — Дядя, это Азик. Он помог мне бежать из плена людей, и он для меня дороже всех на свете. Старая гарпия по-птичьи склонила голову набок и с прищуром оглядела напряжённого и будто всего сжавшегося Азика. В его голосе сквозила недоверчивая ледяная сталь, когда он веско произнёс, особо выделяя последнее слово: — Но он же человек. Даниэль почувствовал, как Азик вздрогнул. Белокрылая гарпия лихорадочно затараторила, пытаясь объяснить: — Нет, дядя, всё не так, на самом деле он… — Я сам. Его прервали. Азик сделал шаг вперёд, прямо под суровый взгляд Григория и уверенно произнёс эти два слова, глядя ему прямо в глаза. В его движениях Даниэль снова увидел того самого свободолюбивого и сильного парня, который придумал дерзкий план побега и без капли сомнений помог претворить его в жизнь, невзирая на все трудности и опасности. Азик учтиво склонил голову перед старшим в вежливом поклоне и начал своим ровным, ничуть не дрожащим голосом: — Я был рождён гарпией, моё полное имя — Азазель. Ещё в самом детстве меня поймали люди, они хотели вырастить из меня раба, получали удовольствие от моих страданий, были уверены, что совсем сломали меня. Я потерял своих родителей, которых не помню, свою стаю, даже свои крылья и когти. Осталось только одиночество. Долгие годы я жил в подчинении господина, и я не горжусь ничем из того, что делал за этот период. Но потом мессир поймал Даниэля, — голос Азика всё же чуть подскочил вверх, и он быстро сглотнул. Григорий тем временем непрерывно сверлил его своим тяжёлым взглядом, но ничего не говорил. — Даниэль стал первой живой гарпией, что я увидел с тех пор, как попал в рабство. Я… никогда прежде не чувствовал такого. Такая бешеная надежда, такое умопомрачающее наваждение. Знайте, только появление и помощь вашего племянника спасли меня от постепенного угасания. Мы вместе сбежали, и я его должник до самой смерти, а может и дольше. Если это нужно, я готов бороться за своё право быть рядом с ним — даже без крыльев, даже на чужой территории, даже против других гарпий. Даниэль с трудом удержался от того, чтобы прервать его речь где-то на середине и поцеловать, закрыть крыльями и спрятать от всех опасностей мира, даже от грозного Григория. Старая гарпия внимательно, не перебивая выслушала. Её лицо было непроницаемо. — Я услышал тебя, — наконец кивнул Григорий. Его нечитаемый взгляд переместился на Даниэля и будто бы немного смягчился. — У вас очень крепкая связь, не так ли? Даниэль против воли почувствовал смущение. Наверное, слишком личный это был вопрос. — Да… — Он коротко переглянулся с Азиком и сделал шаг вперёд, чтобы снова сцепить их руки. — Сильнее, чем у меня была до этого со стаей. Азик перехватил слово, но Даниэль почувствовал, как он нервно сглотнул. — Я думаю, именно из-за этого у меня начали снова расти крылья. Медленно, но… Он не закончил, расплывчато махнув в воздухе рукой, но Даниэль и без этого прекрасно понимал, что он хотел сказать. А Григорий, даже если и был удивлён озвученной новостью, никак этого не показал, лишь склонил голову в понимающем жесте. Всё же старая гарпия хмуро покачала головой. Даниэль уже был готов услышать осуждение, упрёки, обвинения, однако… — Будьте осторожны, дорогие мои, — мягко предостерёг Григорий. Он сделал несколько шагов к молодым гарпиям и вдруг обнял расправленными во всю длину потрёпанными крыльями. Пока Азик испуганным взглядом спрашивал у Даниэля, что ему делать, сам Даниэль удивлённо смотрел на своего дядю. Обычно тот не страдал подобными привычками и был довольно сдержан. Однако потом белокрылый заметил, что Григорий их не просто обнимает, а ещё и шепчет что-то тихо-тихо, при этом характерно сложив руки. Как только до Даниэля дошло, что происходило, он не поверил своим глазам. Но прежде, чем он успел хоть что-то сказать Азику, Григорий отпустил их и заговорил первым: — Я благословляю вас на совместную жизнь и долгие годы, дети мои. Теперь и Азик понял. От удивления сами собой округлились глаза. Обычно молодых гарпий, которые хотели перейти в другую стаю, благословлял лично вожак и отправлял в новую жизнь — такова была обязательная традиция, непреложно исполняемая поколениями, и чаще всего она обозначала подобие людского бракосочетания, но сейчас… Пусть это было неточное повторение непреложного обряда — неважно. От понимания того, что Григорий пошёл на нарушение традиции ради них, Даниэль почувствовал, как в горле образовался душащий ком эмоций. Чтобы скрыть наворачивающиеся на глаза слёзы, он обнял дядю. — Спасибо… — только и осталось из слов, которые вырвались сиплым вздохом. Старая гарпия усмехнулась. Григорий по-отчески приобнял Даниэля, а вторым крылом подтолкнул Азика ближе. — Ты теперь его семья. Запомни, я тебе доверяю своего единственного племянника, — напутственным и одновременно печальным тоном обратился к нему Григорий. Его взгляд говорил слишком многое: там были и остатки недоверия, и тихое смирение, и немое обещание убить, если вдруг Даниэль хоть когда-то пожалеет о своём выборе. Азик опять не верил собственным глазам. Однако он нашёл в себе силы коротко кивнуть. Этот момент казался сокровенным и самым важным во всей его жизни. Наконец Григорий мягко отстранил от себя Даниэля и заглянул ему в глаза. На прощание. — Будь счастлив. Я отпускаю тебя. Это были его последние слова, прежде чем истрёпанные серые крылья снова пришли в движение, неровными рывками поднимая гарпию в воздух. Даниэль смотрел ему вслед, пока тот окончательно не пропал из поля зрения, скрывшись в небе. Азик снова сцепил их руки, тоже глядя вверх. А потом они посмотрели друг на друга. И это было начало чего-то по-настоящему нового. … Эпилог — Ну же, давай! Я в тебя верю! Потоки воздуха шевелили густое оперение, перебирали пряди волос, будто гладили ласково по крыльям и голове. Это вызывало столько эмоций, столько смутных, полузабытых воспоминаний… Глубокий вдох. — Просто положись на волю ветра! Если что-то пойдёт не так, я тебя поймаю, обещаю. С закрытыми глазами не было видно, зато отлично ощущалось то, как задрожал воздух под размеренными, сильными чужими взмахами. И правда. Просто положиться, довериться. Это не так сложно, если задуматься, верно? Резкий выдох, как перед падением в бездну. — Ну же! И прыгнуть. Чтобы ощутить всё это опять, ещё ярче, чем тогда: лижущий каждое чёрное пёрышко ветер, перехваченное от высоты дыхание, всего на мгновение пошатнувшееся ощущение верха и низа и… Вот оно. Это чувство. Неповторимое, единственное, только в этот момент воистину настоящее. Свобода. Свобода от оков земного притяжения. — Ты летишь, Азик! Наконец ты снова можешь летать!..