Лоскутное одеяло

Я отпираю дверь, гадая, есть ли кто-нибудь дома. Звон гитары сразу же отвечает на мой вопрос. Я разуваюсь, споласкиваю над раковиной руки и лицо, чтобы окончательно оставить позади рабочий день, и иду на звук. Дверь приоткрыта, и я какое-то время стою и слушаю на пороге, чтобы не мешать. Из колонок несётся стремительная мелодия, которой вторит гитара. Наконец Арсен меня замечает, опускает руку и тянется, чтобы выключить песню. — Да ладно, продолжай, — говорю я. — Здорово получается. Арсен улыбается и доигрывает последние аккорды. Руки его так и летают туда-сюда. — Здорово, — повторяю я, когда песня замолкает. — Позитивно так. О чём поют? — Ну, там мужик говорит, что у него чёрная рубашка, потому что душа тоже чёрная, — с готовностью поясняет Арсен. — И что он ходячий мертвец. — Выдумываешь? Арсен смеётся и трясёт кудрями: — Можешь погуглить. — Ты специально? — спрашиваю я. — Ну это же не буквально! — закатывает глаза Арсен. — Кстати, пап, где моя чёрная рубашка? — С ума сошёл?! — Ну, я подумал, прикольно будет, если я на концерте… — Нельзя такое петь на концертах! — возмущаюсь я. — Ещё и в чёрной рубашке! А если кто-то подумает, что ты колдун? Он снова закатывает глаза. — Да, я самый опасный в мире колдун, бойтесь меня! — Никогда такое не говори, даже в шутку, — шиплю я, и Арсен нехотя кивает: — Ладно. — Сыграй что-то другое. — Да пожалуйста. Он ковыряется в гитаре, вроде бы струны подтягивает, потом начинает играть что-то поначалу неспешное и задумчивое, но стремительно нарастающее. — Вот, — киваю я, — это лучше. О чём оно? — Ну, там мужик торопится домой. Он скачет на лошади через пески, а вокруг темнеет, ну и нечисть всякая вылазит. Сначала горный король, потом королева эльфов… — Арсен! Ты издеваешься? — Немножко, — смеётся он. — Но песня правда про это. — Играй что-нибудь нормальное. Про любовь там, про дружбу, про природу… Арсен ехидно наигрывает «В траве сидел кузнечик». — Как у тебя получается так быстро перебирать пальцами и попадать при этом в ноты? — спрашиваю я, чтобы сменить тему. — Магия! — смеётся Арсен. — Да ну тебя! Он кладёт гитару на кровать, делает пассы руками, строя жуткие рожи, а потом картинным жестом достаёт у меня из-за уха монетку: — Магия! — Вот как возьму ремень! — возмущаюсь я. Арсен фыркает, но монетку прячет и больше не дразнится. — Мама не звонила? — спрашиваю я. — Звонила, — кивает он, снова перебирая струны. — Просила достать из морозилки горошек. Я достал. Чё там твоя работа? — Да потихоньку. — Поймали уже какую-нибудь ведьму? Арсен сейчас строит из себя скептика и почти каждый день пытается завести спор о том, существуют ли вообще потусторонние силы. — Ну сколько можно, — вздыхаю я. — Ты можешь свой этот бунтарский дух направить в какое-нибудь другое русло? — Ну ладно, не обижайся. — Он покровительственно хлопает меня по плечу. — Хочешь ловить ведьм — лови. Он понятия не имеет, о чём говорит. — Пока за эту, как ты выражаешься, охоту на ведьм мне платят зарплату, на которую ты живёшь, попрошу воздержаться от критики. Он, может, и не имеет понятия, над чем шутит, но я не собираюсь его просвещать. Незачем ему знать. Пусть лучше смеётся. — Кстати, пап. — Арсен смахивает со лба волосы. — Мне тут работу предложили… — Да ты что, и кем? — Звукачом в клубе. Как думаешь, надо соглашаться? — Думаю, надо постричься, чтобы начали предлагать нормальную работу. — Ну пап! Я серьёзно! — Серьёзно? Давай доучивайся, это сейчас главное. Сессия на носу, а ты — клубы, концерты… Мы оставляем эту тему, и вечер проходит мирно. Возвращается Амалия, и мы с ней готовим ужин, пока Арсен корпит над анатомией копыт. Когда Амалия заводит разговор про концерт, Арсен сообщает, что решил петь что-нибудь о неразделённой любви. — И обязательно буду в белой рубашке, чтобы показать чистоту намерений, — говорит он и шкодливо косится на меня. Предпраздничные дни проходят в суете. На работе традиционный завал: нетрезвая нечисть выдаёт себя, люди пишут доносы, мы разбираемся. Домой я прихожу только спать. — Пап, тебя на концерт не ждать? — спрашивает Арсен. — Вырвусь. Смена в день концерта особенно напряжённая. Нужно разобраться с отчётностью, мне несут и несут бумажки на подпись. Потом при задержании оборотень ранит половину бригады, приходится раскидывать обязанности пострадавших по уцелевшим. Я всё же успеваю заблаговременно всё уладить и привести в порядок бумаги. Остаётся только обойти помещения и сдать смену ночному дежурному, но тут меня ловит в коридоре Ира из соседнего блока: — Выручай, у тебя печать с собой? Я киваю. — Слава богу, — выдыхает Ира. — У нас там маг не сознаётся, главный срочно убежал, у него жена родила, мы не знаем, что дальше делать. — Пороли? — Конечно. — Ногти вырвали? — Все до единого. — А он что? — Говорит, это ошибка. Я фыркаю. Все так говорят! Но нужно всё-таки уточнить: — Он проявлял силу? — При нас — нет. Взяли по доносу, свидетельские показания есть. — Давай сюда. Она суёт мне папку, и я читаю по диагонали: пил кровь, летал на козе, хвастался связями с дьяволом. В общем, стандартный колдовской набор. Я хочу забить имя в поиск: обычно на виновных сразу находится ещё какой-нибудь компромат. Но в шапке доноса имени обвиняемого нет. — Это что за анонимус? Где его взяли? — На автобусной остановке. Бдительный гражданин увидел, как он рисует дьявольские символы, и позвонил нам. Говорит, про козу и остальное раньше видел, имени не знает, только в лицо. — Но вы его обыскивали? — При себе у него документов не было. Сняли с автобуса, может, личные вещи там остались, а может, специально испарил. Завал же, ребята и так… Я машу рукой: — Пусть посидит, потом разберёмся. — Если оставлять, надо открывать долгосрочное разбирательство, завтра же нерабочий день, как раз сутки истекут. Нужно оформить камеру, заполнить досье, сообщить адвокату… Ира замолкает. Она явно не хочет впутывать в это дело общественность: ногти-то уже вырваны! — Ладно, — говорю я и вынимаю печать. Аккуратно оттискиваю поверх доноса красный прямоугольник с вердиктом: «Вина доказана, казнить». — Спасибо, — выдыхает Ира. — Понимаешь, он же всё равно рано или поздно сознается, но если ему ломать ноги, надо включать дробилку, это на всю ночь, а у меня у дочки выступление… Я киваю. Я тоже тороплюсь — к Арсену на концерт. Я вручаю Ире папку: — Дальше сама? — А засвидетельствовать? Я закатываю глаза, мысленно проклиная порядки и дурацкого упёртого мага. Не мог, что ли, сразу сознаться? Ира ведёт меня в блок. Комната допросов у них такая же, как у нас: со стеклянной перегородкой посередине. Сейчас там темно, чтобы магу было сложнее установить контакт и подчинить себе волю сотрудников. — Обвиняемый, ваша вина доказана, — бубнит Ира. — Вы приговариваетесь к казни, приговор будет приведён в исполнение немедленно. Ваше последнее слово? Она жмёт на кнопки пульта, запуская программы. Щёлкают запоры, включается свет, и я вижу привязанного к стулу обвиняемого. Он весь избитый, мокрый, окровавленный, но я всё равно узнаю его. — Выключи! — ору я Ире и сам кидаюсь к пульту, хотя прекрасно знаю, что отменить программу нельзя: техника безопасности не позволяет. Арсен поднимает голову, видит меня — и с трудом улыбается разбитыми губами. — Магия, пап, — бормочет он. — Господи, — шепчу я, и комнату за стеклянной перегородкой охватывает очищающее пламя.