Люблю!

Нога лежала на столе, двигая и сгибая листы документов, незримой и несуществующей важности. Ведь они — были стары, не этих дней, даже не этих лет. Им гораздо больше, больше чем представлялось. Наверное, его бы уже сломали длинные и аккуратные руки Нико Робин, увидь та творящийся беспредел. Трафальгар, откинувший свою сальную голову на сиденье, повернул её в бок, чтобы посмотреть на плакат. Тот висел на стене, будучи забитым тремя гвоздями — один сверху и ещё два по бокам снизу. Серьёзное лицо. Хмурое. Волосы, как гнездо у очень неловкой птицы, отливали бледным золотом. Синяя тряпочка, туго повязанная на сильной, крепкой шее. И только он, Ло, знал какая она на самом деле тёплая. Белая форма, так не подходящая ему. Он бы пожелал видеть его с чёрным, перьевым пальто. А снизу подписано большими, красивыми буквами: Донкихот Росинант. Коммандер... ... А так же тот, кто стал для него опорой... ... Тем, кто спас ему жизнь... Настоящий дозорный. А этот плакат — вернее даже документ — единственное его изображение во всём этом большом океане. В этом необъятном мире. С этим суровым, непривычным лицом, без глупого макияжа. А марать последнюю листовку помадой и обводкой он не рисковал. Случайно в мыслях всплыли те самые слова, оставившие в его сердце глубокие, обливающиеся горячей кровью по сей день, раны. — я люблю тебя. (愛してるぜ) И та самая, невероятно тупая, невозможная улыбка. Выбитый зуб, отошедшая малиновая помада. Размазанная звезда под правым глазом, который так же, что и левый, закатывался назад, к небу. В груди защемило. И не так, если защемить дверью мизинец ноги, нет. Совсем не та боль, гораздо хуже. Его сердце обливалось кровью, смешанной с горькими слезами. И скручивало желудок в сладкой боли, вспоминая большое, покрытое шрамами, тело. Каменные мышцы, двигающиеся под толстой кожей волнами, как в море, от любого движения. И почти всегда это тело было укрыто под слоями бинтов. И так хотелось его обнять (правда длины рук бы всё равно не хватило), прижать свою мохнатку к груди, дышать им. Почувствовать снова тот неповторимый запах тела. От него всегда пахло табаком. Горьким, таким сильным, что даже глаза рефлекторно жмурились. Пахло потом, мужским, терпким и солёным. Пахло чем-то ещё, уже сладковатым. Толи фрукт какой-то, толи ещё что-то. ... Возможно капустой. Рука дёрнулась. Его затрясло так, будто трясло и весь корабль. Субмарину. Может это что-то снаружи? Сверху? Приняв положение сидя, убрав свои ноги со стола, он сосредоточился на звуках. Нет. Вроде никаких звуков не было, но тряска продолжалась. Ни Шачи, ни Пенгвина. Ни Бепо. А те были громкими, блин, как и весь экипаж. И море шумело снаружи. Но сейчас, именно сейчас... Не было ни звука. Тишина. А его самого трясло. Ухватившись рукой(его взгляд упал на тату) за стол, он поднялся с места... Тяжело. Ноги, кажется, отказывались его держать. Мёртвая тишина... Теперь он увидел, что трясло далеко не его одного. Всё судно накренилось, сбрасывая со стола половину всех вещей. Да что, чёрт подери, происходит!? На шатких ногах он направился к двери. Открыл её и осмотрелся. Тишину перекрыли вопли и крики. — Капитан! Где капитан, Шачи?! — Пенгвин, ты его в каюте не смотрел? И два человека - оба в глупых шляпах, вышли к нему. Выкатились. Теперь лёжа друг на друге, пихаясь. Подняв головы, они тут же начали балаган, зазывая капитана и жалуясь на что-то. А их судно продолжало кренить в разные стороны. Металл звенел и скрипел. И больно было ушам Ло, который уже успел привыкнуть к тишине. В голове всплыла мысль. Плод типа Парамеция. Наги-наги но ми. Его обладателем был Кора-сан. Глаза брюнета округлились и тот бросился бегом на палубу. Возможно там всё и происходило. В глаза ударил солнечный свет, крышка их консервной банки со шлепком отбросилась. Морской бриз, такой приятный с дымом сигар. А перед ним развивались паруса. Белые-белые. С надписью "Marine". Это был дозорный, маленький кораблик. И на нём было всего человека три, стоящие с ружьями, с такими выразительными и смуглыми лицами. А на их жёлтом борту один человек. Золотые, неубранные волосы. Сигарета, грубо зажатая между зубами. Серьёзное выражение лица. Белый галстук, выбивающийся из под белого пиджака. Розовая, такая родная, в сердечки рубашка. Плащ с большой надписью "Справедливость(正義)" Златые кисточки, на специальных плечах, метались в истерике от боя. Человек в этой одежде был трёх метровым. Бепо казался рядом с ним маленьким плюшевым мишкой, лишь ели дотягивая ему по грудь. Они оба прыгали, пинались и били. Полярный мишка часто попадал под сильные, ловкие удары. И судно, от каждого прыжка и падения, покачивало. А Трафальгар стоял. Стоял очень сомнительно, с каждой секундой грозясь свалиться набок и покатиться. И рот распахнут, онемевший, неспособный прокричать столь желанное прозвище. И лишь в мыслях его било этим словом. — "Кора-сан!" —"КОРА-САН!!!" Недвижимый. Он так и застыл. Боясь сделать хотя бы шаг — и развеять эту "иллюзию". Коммандер(наверное) уже успел отправить Бепо в полёт, благо, тот умел плавать. Развернувшись он посмотрел прямо на него. Сигарета с правового уголка рта перешла в левый. Она уже почти догорела до фильтра. И в горле у Ло пересохло. И голова закружилась, даже затылок взмок и замёрз. Ло покачнулся от удара в локоть. Рыжевласый Шачи случайно задел, выбегая вперёд, чтобы защитить капитана. С другого бока вышел Пенгвин, уже не задев своего главного. Они приготовились к бою. Коммандер, словно и не видя перед собой белую, в пятна, шапку, так же двинулся вперёд, похрустывая кулаками. Эти кулаки... Были все в шрамах, перевязанные пальцы. Ло уже представил, что этот непутёвый дозорный успел их где-то зажать, поцарапать, удариться. Возможно обжёг. И смотря на эти руки, на ватных ногах он двинулся вперёд сам. Раздвинул своих друзей по обе стороны. Под шляпой все волосы поднялись дымом. Было страшно, очень страшно. И так тоскливо больно. Больно-больно-больно. Меч, что был у него в руках, длинный, чёрный, в белый крестик, выпал из разжатой руки. На ручке остался след - влажный. На него удивлённо посмотрели Шачи с Пенгвином. Малые дозорные со страхом. И лишь Донкихот Росинант под номером ноль, один, семь, четыре, шесть... Улыбнулся. Всё тело обдало током от этой невозможно ласковой, тёплой улыбки. Губы растянулись широко, показывая белые зубы. Целые и все на месте. А карие, тёплого оттенка глаза смотрели на него. С любовью. Ло затрясло. И пот полился ручьём — о боже, о святой Роджер, он так надеялся, что это был пот, а не его безудержные слёзы. Ноги двинулись сами — он не смог понять, в какой момент очутился в странной позе. Его длинные ноги обхватили торс мужчины, руки мёртвой хваткой вцепились в шею, а лицо прижалось к ключице. И он, такой теплый, и пахнущий горьким табаком, солёным потом, сладкой капустой, обнял его в ответ. Руки в этих бесконечных ранах осторожно придерживали его под поясницу и спину. Грубые. Даже через одежду он ощущал эти мозоли. Но такие тёплые, полные нежности и заботы. Он слышал краем уха всхлипы, громкие завывания. И только спустя секунду осознал, что это его. Это он выл, как волк, он рыдал, как маленький ребёнок. Громко, слишком громко. И подавился собственными слезами и звуками, только крепче вцепившись в родные плечи. Коразон заботливо окружил их сферой, прежде чем Ло успел на него напрыгнуть. Увидел эти мокрые, счастливые глаза. С дозорного корабля на них смотрели малые ребята с отвисшей челюстью. Златовласый показал им жестом — указательный палец прижал к губам. Уже поднятую руку он не вернул обратно на спину. Положил на чёрную макушку. И стал гладить, сам по себе слыша, как громче стал рёв у него под ухом, как его ребёнок давился соплями сильнее, чем прежде. — и снова здравствуй, Ло. И малыш в руках дрогнул, отрывая красное, всё влажное лицо от его ключицы. Его душа в счастье и неверии. — ты вырос, Ло. Росинант приговаривал это полушёпотом, но в абсолютной тишине даже это было громким. Губы напротив сжались, подбородок покрылся изгибами. И эта козья бородка подрагивала. И бакенбарды. Роси поднял руку, чтобы их пригладить. Но руку перехватили, сжав. Кажется, малыш Ло делал это неосознанно, испугавшись возможности удара... Но стоило Коммандеру улыбнуться вновь, как чужая лапка дрогнула, становясь слабее. У него на губах лежала уже полностью догоревшая сигарета. Фильтр сгорал медленнее табака, но он горел, грозясь вот-вот обжечь сухие губы дозорного. И дай Доффи, он обязательно загорится весь. Ведь на то он и есть Коразон. Но не успел. Ло стащил второй рукой этот несчастный окурок и выбросил за спину. Трафальгар облизнулся, кое-как сдерживая порыв впиться в эти губы. Но Кора перед ним преуспевает. Он очень звонко чмокнул своей огромной пастью своё дитя в щёку, расплываясь в невинной улыбке. Ло знает, он чувствует, как редеет, как палыхает розовым огнём его лицо. И знает, как понравился ему этот поцелуй. Стерев локтём весь кошмар на своей физиономии, Траффи разжал хватку длинных ног, тут же падая вниз. Целых два метра вниз на две крепкие лапы. Повернулся к людям, что видели этот пиздец. И приобрёл серьёзное, пугающее выражение. Пенгвин и Шачи тут же умчались внутрь их судна, за шкирку утащив Бепо, что только что приплыл обратно. А дозорные нервно дёрнулись, роняя оружие. Становясь в стойку, выпрямляя спину. Безумно пугающий взгляд. И вовсе не капитана пиратов Сердец. А их капитана — Донкихота Росинанта. Тот, громогласным рёвом, отдал приказ. Никто из его команды даже не понял слов, но тут же смылись, оставляя после себя ветерок. А Ло узнал, каким, оказывается, страшным Коразон может быть. Невероятно возбуждающе и обоятельно страшным. Между его бровей образовались складки, которые расползались, стоило глазам взглянуть на маленького Ло. — Ло, и в самом деле, ты вырос! — прикрикнуло неуклюжее существо, подбегая к нему. Успело один раз подскользнуться и упасть ногами вверх, неизбежно марая белый плащ. И как только тот оставался так долго чистым? Руки, такие грубые, такие сильные... Подняли Капитана пиратов Сердец так высоко, что пол оказался в далеке. Его, высокого взрослого, одного из пиратов, так легко подняли вверх... С таким безгранично счастливым лицом. Ему тридцать девять. Но несмотря на это, он был сущим кошмаром для той несчастной команды. Неумелый кок, неумелый пешеход, неумелый врач, неумелый.... Во всём, в чём только можно. Разве что в битве, на короткое время, он приобретал лицо настоящего дозорного. Хотя он держал постоянно хмурое лицо. Постоянно прикуривал сигарету. Постоянно молчал... И им всем стоило только догадываться, как связала судьба таких разных личностей. Вскоре маленькое судно уплыло далеко-далеко, корабль пятнышком на горизонте отдалялся. А Ло улыбался, преисполненным невозможным счастьем. Сидя на плечах у своего любимого Кора-сана. И обнимая его за вьющиеся, золотые волосы. Вдыхая запах табака, пота и капусты. Слушая глубокий баритон, рассказывающий невероятную историю утра этого несчастного и неуклюжего человека. Его Кора-сана. Любимого и дорогого. Единственного. И в мыслях эхом раздавалась та единственная правда. — я люблю вас, Кора-сан. Сильнейшим образом. Люблю (愛してるぜ)!