Научи меня любви/Любовь и слепые неожиданности

Очередное утро не предвещало ничего хорошего. Солнце все так же толстенными полосами выбиралось сквозь шторы и целовало пыльный пол. Часы неизменно тикали, грубо нарушая собранную воедино тишину – они так же, как и вчера утром показывали семь . Скомканное одеяло, которое перестало веять теплотой; разбросанная одежда на полу, что не имела малейшего раздражающего эффекта; и такая же усталая картина на зеркале . Каждое утро начиналось так же. Пустота и беспорядок где бы ни было, суета и спешка куда бы ни было. Йеджи, наконец опуская стопы на холодный паркет, опять же сопротивлялась желанию проспать это утро в кровати. По пути к ванной, перебирая вчерашнюю одежду, планирует сколько же времени осталось до приезда водителя, и которое из них она может потратить на бездельничество, наслаждение свободной минутой. Сонными шагами ставит стиральную машинку на тридцать минут и забирается в ванную. Ничто другое уже на протяжении года не смогло пробудить её так же эффектно как мелкие мурашки по коже и горячий пар, заставляющий задыхаться в кабинке – от того ли она не могла находиться в этом тесном пространстве больше десяти минут. За душем следовал завтрак в виде свежего горького кофе и витамины утренние, которые изначально надо было потреблять со свежеприготовленной тёплой пищей, но это показалось слишком уж непривычной, или даже приторной для неё рутинной жизни. Со временем всё осталось позади. Да и некому готовить. Время уже семь пятнадцать. Йеджи высушивает свои волосы и одевается. Стучит своими каблуками, опускает шлейф духов от одного угла в другую и просто любуется собой, которая въелась в стенки её памяти. Она бы не осмелилась назвать себя красавицей, но сохранять эту фигуру несмотря на все её ленивые будни она считала чем-то за что можно было гордиться хотя бы перед собой . Семь с половиной. Дверь закрывается, она опускается на заднее сидение. Водитель, лишь промычав свое приветствие, заводит машину и по единому маршруту едет к её месту работы. За тонированным окном размытым натюрмортом меняется пейзаж каждую секунду, не давая понять что же на деле за окном – лишь высотки небо застилают да и только. Звукоизоляция загораживает от криков прохожих и гулов машин, затемнённое стекло скрывает от солнца, хоровод цветной уже не мерещится, но в мыслях всё ещё витает запах утреннего кофе с тёплым беспорядком, звенит стиралка и в доме уже витает порошок. Всё такая же гробовая тишина. Всё так же как и вчера.       ---        Со временем много чего поменялось, а многое даже не шелохнулось. Будни теряли гибкость времени и до каждой секунды были распланированы для большей продуктивности. Это смотрелось правильно и эффективно, дарило чувство организованности, слаженности и нравилось лишь своими аккуратными полочками. Но чувство того, что за тобой вечно гонятся каждый раз неприятно кожу мурашками покрывает, лишь когда мысли в уголок закрадываются, а Йеджи кажется уже не сбежать от такого погона. Компания растёт, развивается и шире свои сети бросает. Встречает всё больше новых возможностей, требует всё больше сотрудников и выявляет в сотни раз больше промахов в процессе. Приходится каждый день разбираться с найденными ошибками, с гудящей головой слушать капризы новеньких сотрудников и уставать лишь от вида отчётов. Не сказать, что Йеджи ожидала другого от своей профессии, мечтала о прекрасных буднях, где она шурует перед сотрудниками своим величеством или проводит ежегодные выходные в пятизвёздочных странах мира. Она не видела себя яркой и улыбающейся в своём будущем, не ожидала даже такого успеха, чего скрывать, не видела ни одного проблеска счастья. Границы реальности слишком быстро доходили до её сокровенных желаний, бросали в омут без разворота и бросали лишь с щепками её внутреннего мира. Данная ей власть беспощадно забирала столько энергии, сколько она могла производить за те короткие часы своего отдыха, издыхаясь сотню раз в скучное пространство. Период привыкания должен уже подходить к концу – она наконец перестала виснуть при виде незнакомцев, кланяющихся ей в уважение. Создание её ещё слишком мало, здание пока неприметное да и партнёров серьёзных всего пара штук. Но этого хватило, чтобы переступить через себя, отдать все свое естество и поверить в ту ожившую фантазию. Сегодня никогда не предвещало ничего хорошего. Иногда она была полна ссор директоров при виде двух идентичных материалов, иногда оставалась без каких-либо слов под грудой папок. А временами случались откровенные месива из всего, что можно было выгребать тут. Так и шли недели, а за ним месяцы, теперь встречают третий год своего существования. Немалое прошло, немалое поджидает. Главное дожить до дня, когда она сможет беззаботно гулять, не стесняться перед глазами осуждающих родных и насмешливых взглядов других инвесторов. Ну и наладить личную жизнь. Последний пункт затерялся где-то между не забыть повесить белье на сушилку и проверить финансовые течения своих карт. И Йеджи казалось, что эта сторона не имеет какого либо эффекта на её рабочую жизнь как и на его. Протекающая вода всегда казалась идеальной температурой, пока Йеджи отчаянно подстраивалась. Так ли все описывали взрослую жизнь? Тем не менее сутки менялись один за другим, безжалостно отводили её от начальной точки, таскали буквально за волосы, игнорируя её тихие мольбы . --- Оттого ли, что она проработала сегодня дольше обычного у неё голова гудела с каждым глухим ритмом сердца. Суставы неприятно скрипели, пальцы то и дело тянулись размять кости, и заодно мышцы под ними. Одежда, выбранная сегодня утром коим-то образом казалось лишённым удобства, чо ей приходилось держать осанку вечно прямо во избежание складок, а лишние ленты, непонятные стразы наряду с шершавым материалом казались сущим адом. Как бы то ни было, она выдержала этот день и с очередным невидимым кубком выжившего шла домой, предпочитая прогулку той гробовой тишине. Улицы около её дома были светские – тихие, элегантные, чистые, но в то же время такие скучные и унылые в свете лунного свечения. Цветы в саду утром плескавшиеся своей красотой и ухоженностью теперь сливались с тёмным фоном , что все эти камелии, мединиллы с гардениями теперь были похожи на обычные дикие заросли издалека. Гордо поднятые тополи и то казались бы лучше на их фоне. Но не суть. Суть этих прихотливых красавиц в самой их красоте и то, как эти владельцы могли бы без умолку говорить об их ещё нераскрывшихся бутонах. А потом закончили бы свой разговор простым “ Да…Красота требует жертв”. С ранних пор въевшаяся в память эта фраза многократно повторялась её визажистом, стилистом и всей её родней, которые по субботам ради фигуры играли в гольф, а по вечерам нечетных дней позволяли себе спа салоны. Йеджи искренне удивлялась их заботам насчёт неправильно полированных ногтей на одну тысячную часть миллиметра, вышедшие из моды брендовые сумки, которые непонятно сколько лет уже валяются в гардеробе и самые простые темы про погоду, которые спустя минут пятнадцать переваливаются в разговоры о непонятных слухах про соседку напротив. Они вечно твердили как им сложно даётся поддержание образа и на уходы для всех частей тела, перечисляли сколько потратили на очередную маску с чудо эффектом омоложения и невольно хвастались каждый своим списком новых принадлежностей. Всё это потом они объединяли под названием жертвы и лишь ради красоты. Йеджи сама её жизнь состояла из жертв. Хочет жить себе спокойно в своей квартире – она должна ежедневно выключать будильник ровно в семь утра, хочет жить в обществе мягкой тишины и горького кофе – должна работать до наступления ночи , а то и дальше до утра, хочет иметь комфорт вокруг да и только – должна решать проблемы компании, которая забрала как минимум четвёртую часть её жизни. Она для проживания в этой цивилизованной среде пожертвовала каждым своим днём, часом и секундой и продолжает жертвовать. Она проводила бесчисленные семинары для своих сотрудников, которые смотрели на неё с неиссякаемой надеждой в глазах, проверяла и требовала, внутренне чувствуя свой скорый конец как живучего человека. Она шаг за шагом, медленно убивала и душила ту яркую и весёлую Йеджи, собственноручно стирала свои краски и поддавалась формам общества. Так она жила. Со стороны казавшаяся успешной женщиной своих лет Йеджи каждую ночь сдерживала слёзы, а наутро опять выключала будильник в семь утра. И начинала всё опять. Сегодня было тихо. То ли работники побоялись её угрюмого вида, то ли сами не горели желанием иметь дело с такой строгостью наедине, а может просто тоже завалились за стопками белых листов – сегодня было необычайно тихо. В ранние годы она возможно привязала бы к этим случайным происшествиям и другие, слишком подходящие для трагического сценария, но теперь всё казалось пустой тратой времени. Поскорее бы обнять свою подушку и вздохнуть легко, высвобождая всю свою сдержанность куда подальше. Сегодня день закончится так же тихо, как и эти улицы напевали её преждевременную колыбельную без мелодий и вяло махали своими листьями на прощание. --- Осталось две недели до его приезда и столько же утекло. В тот день небо на части рвало, в стороны метало . Оно плакало, горевало, но свыклась с этим так быстро, что солнце появилось спустя полчаса.Кажется он только вчера захлопнул дверь после беспричинной ссоры. Казалось только вчера он орал как сумасшедший на весь дом, разъяренным взглядом метался по комнатам и молчаливо ушёл без прощальных слов. Последняя встреча оставила неприятный след в её палитре воспоминаний, досадно промозолив её разум те три дня после его ухода. Осталось две недели. История их началась так же как и у других, которые знакомы им обоим. Семьи, хотевшие выгодного брака для своих детей, всегда тусовались в одном кругу, шарили в одних и тех же местах, собирались неустанно неделя за неделей, громко смеясь и противно улыбаясь каждый раз. Их дети, последовавшие за ними, потом только осознавали какая роль для них выдвинута в этом гнилом обществе. Да, было больно совсем непонятно и странно. Были ссоры, были крики и неумолкающие рты о её существовании на этом белом свете – она уже давно прошла этот уровень нагрузки, тогда сломалась и продала саму себя, оставляя рядом с собой такого же сломленного. Она думала, что оба понимающие друг друга люди будут мирно проживать свои дни без каких либо ссор и недопониманий, она надеялась, что хотя бы остаток её жизни пройдет спокойно и она сможет спокойно состариться в окружении своего друга. Она хотела, чтобы хоть её дом смог стать её утешением, её убежищем, где она сможет спрятаться с ним. Она желала умиротворённые, безмятежные деньки с зелёным чаем рядом с ним. Только не сложилась судьба и в такой лёгкий сценарий. Поиграла с ними с нелепую смешную шутку без инструкций и бросила на краю обрыва без моста бессовестно. Каждый день проходил так же молчаливо как вчера, так же нудно и тоскливо, что создавалось ощущение расстояния в метрах друг от друга. Лишь тикания часов секунда за секундой били по тишине вибрацией, а волны потом долго не исчезали. Глупо было ожидать, что жизнь сама по себе наладиться или в покое оставит на остаток. Немыслимо жалкой она казалась, когда не могла вымолвить ни слова кроме доброе утро и привет при встречах, а потом наигранно улыбалась при приезде родных, чувствуя его руки на талии, а свои переживания где-то вдалеке. Неправильно всё было с самого начала до середины – неизвестно дойдёт ли всё это до конца или останется всё так же незавершённым. Только такие мысли потом благополучно зарывались в песке её сомнений откуда было сложно что-либо разглядеть. Она была на десять из тридцати уверена что для него все эти кружащиеся мысли имели ровно нулевой эффект, что такому как он наверное всё это не имеет никакого значения поэтому непрерывно стирала всё из своей памяти. Спустя месяц оба уже привыкли к такому бытью. Создавалась негласная рутина под вечерний шум от телевизора, становились все эти встречи менее неловкими а их движения – более свободными для передвижения в квартире. Желанная жизнь медленно, но верно скрывалась за завесой работы, а кроме неё в этом доме ничто не связывало их странные на вид редкие разговоры. Хёнджину бы наверное понравились анекдоты или самые странные факты на земле – он подолгу зависал с друзьями, а когда Йеджи их замечала вместе все они охотно шутили, каждую вторую минуту пародировали друг друга и смеялись задорно при любом происшествии. Йеджи всегда думала, что ему надо было жениться на ком то которая не имеет столько неуверенности в себе и не смотрит так осуждающе – все говорят, что она выглядела очень грозно при первой встрече. Как бы то ни было Йеджи почему-то не нравилось ощущать себя тем якорем,который держит его жизнь на прочном поводке и не даёт сдвинуться на миллиметр – чувство вины ощущалось слишком тяжело и непереносимо, но её плечи, трясясь по сотни раз в минуту, стойко держали позицию. Йеджи уверена она сломилась бы будь здесь эмоции,которые могут выйти из под контроля в любую минуту. Это становилось очень ненормально – попадать под влияние отталкивающих идей. Ей надо бы отвыкнуть, стрясти с себя эти неряшливые лоскуты и засиять в своём чистом; кристально прозрачном виде, где не будут видны её уродливые шрамы, странные на вид повадки, дрожь от макушки до пят. Многие вокруг говорили,что надо там дойти до уровня духовной стабильности, найти гармонию с внутренней собой и принять себя такой какая есть. Много чего абстрактного выходило из уст знакомых, которые потом доходчиво не пробирались до её мозговых клеток – становилось тошно от тупости своей. Йеджи умеет себя держать. И именно по этой причине крики застревали около трахеи – а может и где-то дальше – что неизменно тягучим клеем замазывало проход. Кричать потом не хотелось, но было очень тяжело, страшно и дурно до невозможности. Психолог советовал рисовать почаще, если слова не выходили или хоть как-то выдавить из себя всю эту кляксу и распрощаться ней – Йеджи считает, кроме этой кляксы у неё там мало чего интересного. Безобразным сосудом она объяснила бы своё состояние, а это ещё больше убивало. Однажды её тётя посоветовала ей выпустить наружу свою женскую энергию и, интенсивно жестикулируя, говорила там про духовные способности матки, как она влияет на жизнь женщины и какие имеет “обязанности” кроме первичных. Тётя потом долгие недели неторопливо – подчиняясь правилам этикета – жевала одну и ту же идею – женщина должна быть нежной, уязвимой и податливой. Она по сотни часов в день вталкивала в неё эту мысль, улыбаясь лишь наполовину как все эти злобные мачехи с диснеевских мультфильмов, а Йеджи становилось нехорошо как только она представляла себя в таком непонятном образе “женственности”. Частные уроки от самого эксперта продолжались еще недели две – за это время Йеджи делала явные успехи: научилась есть поменьше, говорить покороче, выглядеть трогательнее и в целом убавила себя на процентов двести. Потом это отдавалось ломками при которых тётя ударяла палками по икрам и ставила с книгами по обеим рукам, но это было исключительно в “ поучительных целях”. Это было ещё давно, незадолго до её замужества, когда она была ещё мягкой глинкой и примеряла все мировоззрения мира. В день свадьбы тётя улыбалась так же наполовину и, слегка наклонившись к ней, прошептала: “Умничка!”. Внутри же был теперь только хаос. Дорога до дома на машине обычно занимала не больше десяти минут, а тут она бродит уже минут сорок точно. И это начинало бесить уставшие ноги, измотанный разум, который яростно требовал кровати и был против даже представить какой беспорядок дома её ждал. Не грели её душу эти милые фразочки про безопасное местечко и собственное пространство. Не забавляли её самые приторные предложения про вечную любовь и сладкие воспоминания. Не хотелось ей рядом грубого, мускулистого мужика, который то и дело знает только как вставить свою сперму. Эти общественные предложения крайне огорчали. --- – Я дома… – слишком печально и понурно. Небо кажется скоро в очередной раз за этот месяц прорвется насквозь, ветер холодный прошёлся по голым улицам, а облака всё сгущались в одно безобразное полотно. Пейзаж печальнее некуда – будто природа сама сдерживается с трудом от того, чтобы сорваться и сдохнуть в гнилом уголке пространства. Безотрадная жизнь никогда ещё ей не казалась настолько заразительной, что после такого омерзительного дня легко было почувствовать свою грязность. Опять тошно. Проходя вдоль коридора, минуя все эти комнаты без единого дня использования, она медленно плелась к своей хижине. Только странными казались несколько вещей. Во- первых, в квартире чисто. Не видно жуткой неразберихи разбросанных одежд, валяющихся по паркету рандомных аксессуаров, а каблуки расставлены ровным рядом на полочке. Во-вторых, свет от спальни горел. Никогда – даже если была в стельку пьяной – Йеджи не включала свет от комнаты, не оставляла включенным, уходя на работу. И это не только принципы или воспитание родителей – просто темнота ей нравилась своей хваткой, она окутывала мгновенно, отделяла её от того мира, где ей не светит ни солнце, ни луна. Глубокий мрак не позволял ей задумываться о чём-то, брала уверенно в свои руки и поневоле опускала веки . Тишина лишь молча наблюдала… – Добро пожаловать… ,жёнушка – послышалось? Йеджи мигом обвела комнату взглядом, словно дьявольским деянием ей казалось всё это столпотворение. Облокотившись, около комода сидел он. Всё такой же: красивый, статный, до ужаса милый иногда и всё такой же отстранённый. Холодный на первый взгляд и ощущался так же в первый год и их женатой жизни, мягкий во время их совместных поездок к родителям и в некоторые обязательные мероприятия. Он на вид обольстительный, привлекательный и слишком красивый для мира сего. Она встречала таких только мимо автобусных остановок, где были вывешены самые разные плакаты айдолов. Они выглядели до ужаса живописно и пленительно. Смотрели в одном плакате соблазнительно, а в другом – так ласково. Хёнджин не уступал им ничем. Он улыбался прекрасно, сидел величественно и пальцами своими длинными ритмично постукивал. Завораживало… – Ты чего так поздно пришла? – вставая из своего места, переступал лениво с левой на правую, не разрывая зрительного контакта, удерживал густое напряжение. У него глаза в такие моменты светились чем-то похожим на красное золото, но потом так же перевоплощались в свои карие, подобно становлению героя. Это казалось вполне нормально, приемлемо для такого как он иметь отражение золотого от свечения. – Я прогулялась – опять же слишком тускло. Кровать всё так же манит. – Неужели? – словно ядом брызгает на лицо, Хёнджин ответил с насмешкой на лице. Никогда он ещё такого себе не позволял – всегда держал лицо, репутацию и честь рядышком при себе, на ладонях осторожно держал и мягко смеялся своими глазами. Не было ещё ни одного раза, когда он вот так язвительным сарказмом смотрел прямо в темнеющие зрачки, стоял словно выше и кулаки сжимал. Становилось непривычно боязливо, жутко от резких перемен. Он всегда был спокойным, не учитывая ту их странную ссору недели две назад, имел сдержанность и хранил достоинство даже перед своей женой. Нехило так пугало. – Разве ты не держалась с ним за ручку? Не обнимала его по полчаса? Не ожидала этой встречи все эти месяцы? – А? – у Йеджи мозг сейчас откровенно не работает. Всё то, что он сказал влетело в одно ухо и вылетало с другого за секунду. Разум не разбирал буквы и слова. Ей надо было поспать. – Что ты сказал? – Не прикидывайся. – голос его стал ниже, глубже. Оно наполнялось обидой, злобой и неким возмущением, которая неконтролируемо бурлило в крови, обгоняя собственный адреналин. Нестерпимой болью на лице передавались его эмоции и чувства, что становилось жутко неприятно около груди. – Ты могла бы хоть предупредить. Очень сложно было скрываться? Достаточно повеселились? Почему ты скрыла? Ты ведь обещала… – он уже совсем стих. Опустился на край кровати, голову вниз тянул и пальцами в волосы зарывался, а потом тянул. Его недавно казавшееся статуей внушительная фигура теперь слабо подрагивала, плечи мелко дрожали, беспомощной и слишком жалкой казалась эта картина – опять где-то там болит. – Неужели мои чувства не удостоились даже отказа? Совсем всё запуталось. То он смотрит злобно словно хочет убить, то он плачет будто горе великое пронеслось. Пришёл негаданно и осыпает своей грудой вопросов. Он сам сейчас в костюме, белой рубашке – даже галстук свой ненавистный не снял. Он одевал их лишь по особенным случаям, которые требовали строго дресс-кода или имели очень большое значение. Это был шестой раз как она видела его с галстуком. – О ком ты говоришь? – Йеджи было не до поцелуев и этих обнимашек неизвестно с кем, в которых он обвинял. Тело разваливается на части, трещит по швам – чуть ли не скрипит. Ей бы хотелось упасть прямо сейчас, но он видом показывает, что не оставит пока не получит ответов. Игры в молчанку уже изрядно надоели, до гляделок дело не доходило, не говоря уже о странной недосказанности, которая потом на нервах играла бессовестно. Тётя её однажды сказала, что рядом с мужчиной бесполезно рот открывать – надоешь и бросит. Тогдашней Йеджи, которая то и дело думала о своём принце это казалось сущим наказанием; тем, что никак не должно было произойти и сбыться. Тогда это было страшно и совсем безумно, веяло холодом в сознании и вихрем гнало от одного угла в другую все возможные последствия. Одна мысль сердце на куски разрывало, своими когтями грозило изуродовать то блестящее будущее, где у неё будет идеальная семья с сильным мужчиной и нежной ей. Одиночество пугало. Те времена были воистину скоплением серых часов без громких улыбок и странных шуток; бесконечных часов перед плитой и практик женского этикета лишённых всякого смысла. Под контроль шло всё, что выстраивало её образ женского пола: диета, стиль, поведение пальцев, манера речи , укладка и походка, а вместе с ней правила для общественных мест. Она каждой клеткой своего организма чувствовала как тянут ниткой её запястье на миллиметр вправо, подбородок ниже вместе с уголками губ. Призвание прекрасной и идеальной неизменно доставались ей. Многие из учениц её тёти удачно выходили замуж, рожали детей и благополучно забывались после молоденьких хорошеньких девушек, лишь некоторые проказницы оставались с неподходящим для её статуса мужем или статусом одиночки, последовавшие за собой насмешки, ухмылки, грязные шутки и очернённую репутацию. Йеджи этого боялась. Оказалось так легко управлять податливой, послушной женой, которая головы не поднимет без разрешения. Легче иметь того, кто будет играть под дудку и сама же взвалит на плечи всё, что можно считать ерундой. Так хорошо иметь добровольную жертву, которая на всю жизнь клянется быть верной и смирится со всеми проблемами пока муж рядом. Схема социума, которую тысячелетиями считали самой лучшей и эффективной при создании семьи очень больно сдавливала, когда она сама попыталась протянуться. Оковы были слишком тяжелы, связанные конечности – мучительны, а рутинная жизнь в четырёх стенах в ожидании не выявила порхающей лёгкости в груди. Ей казалось, что она волей своей ложила себя около пропасти, окружила красивыми плакатами и собственноручно на ключ запирала. Верёвка на шее уже больно сдавливала, пометинами красила белоснежную кожу и тихо выжидала момента когда она сдвинется на шаг от помеченной тропинки. Все эти мысли приносили слишком много слёз по ночам, постепенно превращали её в существующую лишь невесту, безвольный мешок костей и плоти – было уже совсем поздно. Воздуха не хватало. Теперь думая об этом – насколько же жалкой она была? Хотелось высмеять глупую себя. Она частенько замечала дядю, папу и всех старших двоюродных братьев смотрящими смешные видео, стендапы и всевозможные виды комичных выступлений. Они казалось не имели ничего другого в своих гаджетах, откуда можно было достать до куда угодно и сделать столько всего за секунды. Настолько скучной их жизнь была, что единственным утешением среди потоков стресса и тоски оказались пятиминутные источники дофамина за стеклом телефона. А женщины зависали в кухне, теряли былую красоту, тонули среди коммунальных счетов и криков детей. Непонятно, была ли это их мечтой, когда они связывали друг друга парой бумаг и кольцом на пальце или же судьба просто имела одинаковые концовки для всех пар, но и её родители, и её дядя с тётей и все семьи в её окружении казались такими шаблонными видами тюрем, вдали которого казалось существовал мир красочный, живой и яркий. Тошно и невыносимо мерзко становится при всплывающих кусках воспоминаний. А сейчас бесит. Абсолютно всё. От грёбаного начала до призрачного конца. Бесят и те тётиные молчанки, в которые она играла вместе с ней подолгу; и те нескончаемые разговоры родственников об этом “успешном” браке; и те блеклые дни с чувством бесконечной недосказанности. Бесит всё как тут оказалось устроено и построено, отшлифовано до недосягаемой идеальности и впиталось до каждой клетки этого социума. Все эти смутные и нелепые правила с моральными уставы тащат на себе добрую половину прошлого тысячелетия и это тоже бесит. Современность, которая ласкает язык и душу своей новизной сейчас теряется меж прошловековых стереотипов и ярлыков. Настолько заезженные темы и проблемы всплывали опять и опять, не намереваясь уступить место чему-то большему, грандиозному и нестандартному. Настолько банально старо всё казалось вокруг – противно. – Ты всё-таки завела себе любовника? – Хёнджин старался не следовать за этой пиявкой в толпе его мыслей, но другого объяснения не находилось. Сомнения грызли душу понемножку, за больное давили каждый раз и нагло врывались сто раз в минуту. Было чертовски неприятно и муторно, хотелось вырвать эту идею с головы и бросить куда подальше. Стыдно и противно от самого себя было за догадки, которые возможно приведут в никуда и он желал этого больше всего. Мозг крутился в поиске выхода, но тупики связывали его ещё туже, а он путался в том же лабиринте уже сотый раз. Миллионы отговорок он мог бы найти, смог отыскать ещё тысячу для запаса, но ни один из них не покрывал свежую рану и ему опять же совестно за всё. Лучше бы он держал свои руки при себе, имел чуточку больше уважения и понимания, но и эти разумности не спасали его от подозрений. Он готов сотню раз извиниться в поклоне, до конца жизни ухаживать, но пусть всё окажется неправдой, пусть всё это окажется глупой шуткой судьбы – оставаться безответным очень больно… – С чего ты взял, что у меня есть любовник? – странные разговоры пошли. Йеджи продвинулась ближе к нему, шагнула пару шагов тихо молча ожидала ответной реакции – у меня не было его никогда. Хёнджин всем телом встрепенулся. Резко поднял голову, пробежался влажными глазами по её глазам и застыл с выпученными глазами, краснеющим шмыгающим носом. Он медленно, путаясь в сетях своих мыслей протягивал руку, остановился на полпути и бросил затею вместе с рукой в воздух. Он потянулся к внутреннему карману пиджака и достал смятую бумагу с изображением низкого качества. Дрожащими пальцами раскрыл все неровные складки и боязливо протянул ей. – Тогда кто он такой на фото? – на картинке стоят женщина и мужчина. Мужчина держит уверенно за талию, ближе к себе жмёт и улыбается совсем пошло. Неудобно было смотреть на саму картину, но когда в женщине с длинными волосами, утончённой фигурой и подаренными им туфлями находишь свою жену становится крайне обидно и больно. Этот невысокий молодой человек в грязной улыбкой и проворными руками не являлся родственником, не нашёлся в кругу друзей и все эти две недели мозолил глаза. Он не был в списке партнёров её компании, даже если был не имел права так к ней прикасаться. Не нашёлся нигде и стоял среди улицы, обнимая его жену за талию перед всеми. Кулаки чесались при любом упоминании его лице. – А… Ты про него? – Йеджи долго дырявила фото и еле вспомнила происшествие двухнедельной давности. – Какой-то грёбаный сталкер. – подмахивая бумажкой веером, он медленно шла к своей стороне кровати. – Следил за мной повсюду, даже написал мне. Потом пришёл в один день обнял и начал обещать вечную любовь и роскошную жизнь посреди улицы. – скорчила отвратное лицо и бросила на землю. – ну я и пригрозила, что вызову мужа. Потом убежал. Хёнджин всё сидел и даже не выдыхал. Слушал и чувствовал всеобъемлющее спокойствие. Никогда он в жизни не чувствовал такого облегчения, что сердце в пляс пошёл. Он готов был прыгать от счастья и кричать об этом всему миру. Настолько счастливым он никогда себя не ощущал. Словно расцвели все прекрасные цветы мира и солнце засветило чуть лучше, ветер подул игриво и птицы пели безмятежно. Скоро дождь своими кристалликами польёт, освежит полный осевшего бензина воздух и подарит очаровательную радугу наутро. А рядом тогда будет сидеть она, глядеть на безмятежную природу и жадно вдыхать пьянящий аромат влажной земли. Хотелось взять её за руку и расцеловать каждый палец, обнять так нежно насколько можно и тихонечко благодарить за то, что рядом. Плечи потихоньку расслабились как и всё его тело – он готов был совершать подвиги. – О каких чувствах ты говорил? – Йеджи запуталась, услышав про чувства, но не придала внимания на тот момент. А теперь стало интересно. – о чём ты тогда говорил? Хёнджин лишь слегка замешкался и: – Ты не помнишь ту ночь, когды мы шли справлять нашу годовщину? – Ты имеешь ввиду банкет, который мы устроили с родителями? – Йеджи поудобнее устроилась на кровати и упорно держала свой интерес в узде, чтобы не заснуть. – Да… помнишь, что я сказал? – он совсем незаметно залился смущением, отвернулся от неё лишь бы спрятать краснеющие щеки. – “Ты самое лучшее, что случилось со мной в жизни”. Ты так сказал. – это были самые красивые слова, которые ей удалось услышать. Самые прекрасные, ласкающие слух и душу. Не раз ей выпаливали такие фразы парни, которых приводила её тётя ещё в её юные годы. Но с тех пор прошло много времени, иммунитет к таким словечкам пропал. Только тогда не было понятно в каком смысле он это сказал и почему. Наверняка случилось что-то очень хорошее. – А что оно означает? – Я…я люблю тебя. – выдохнул он с трудом. Он конечно представлял себе своё признание совсем по-другому, но сдерживать его в такой волшебный момент казалось приведёт его к самой большой ошибке. Йеджи молча лежала на кровати, прикрыв глаза. Она не спала, но очень хотелось. Всё её обессиленное тело не поддавалось контролю – она в любую секунду готова уснуть. Сегодня никогда не предвещало для неё ничего хорошего: всегда издевалась, играла нечестно и бросала на полпути. Завтра лишь смиренно ожидала, пока она приготовит себя к ней морально, а вчера сверлило глазищами и корило за ошибки. Ничто не обещало ничего чудесного и доброго. Всегда таились непредсказуемые сюрпризы и скрашивали её унылую жизнь во что-то странное, но она не отличалась привередливостью. Сегодняшнее сегодня почему-то сошла с рельсов. – Я не знаю что это такое. – Йеджи тяжело выдыхает воздух и пытается подобрать самые разумные слова, чтобы описать всё своё, кажущееся непонятным, естество. – Я не понимаю любовь и не смогу тебе им же ответить, не могу тебе того же обещать. Ты знаешь, я скучная, унылая и совершенно обычная. Обыкновенная… – слова даются всё сложнее, осознавать свою серость оказывается сложнее. – Долго и счастливо не дружат со мной. Приторная история сладкой жизни не про меня. – не позволяй слепым ожиданиям тебя обмануть. Я не та, которая тебе нужна, подходит. – Я знаю ещё, что ты умная, когда говоришь о делах своей компании и решаешь её проблемы сидя дома. – Хёнджин несмело теребит свои пальцы. Опускает свою голову вниз и позволяет всем своим мыслям обрести долгожданную свободу. – Ты чертовски сексуальная, когда сидя перед десятками людей, сверлишь всех взглядом и обретаешь ауру власти. Ты настолько милая, когда засыпаешь ночью, обнимая свою подушку, и утром чуть ли не спотыкаешься об свои же милые тапочки. Ты прекрасна, когда смеёшься задорно и умиляешься, смотря на играющих котят. – Йеджи невольно краснеет, вспоминая тот раз, когда спалилась сидящей на корточках и смотрящей на котят на коврике. – Ты… ты настолько уникальная, завораживающая и в то же время простая, что я теряюсь в словах. Я хочу быть с тобой, встречать каждое утро и провожать закат, глядеть на тебя, не отрывая глаз, и спокойно трогать твои пальцы. Хочу обнимать по утрам и… и целовать тоже. Хочу гордо заявлять, что я твой муж и… и ты моя. Йеджи кажется, что все прошлые разы стали просто сорняком на фоне. Так красиво, поэтично, чувственно и… – Звучит приторно. … и так волшебно. – Я понимаю. Можешь не вспоминать об этом, и даже- – Давай попробуем. – Йеджи всё ещё лежит на кровати и не смеет поднимать своё усталое тело. – Люби меня, покажи мне как любить. Научи меня любви, которую ты только что описывал. – сонный голос звучит с лёгкой хрипотцой, и всё же выдаёт дрожь и волнение. По-другому она не может. – Я могу оказаться плохой ученицей. – и лишь уголки губ приподнимаются. – Ты серьезно? – большее на что он надеялся это скромный отказ. Недосягаемость её иногда так его душила. – Правда? – Не хочешь? – это был риторическим вопросом. Хёнджин посмотрел на него такими сияющими глазами, которые сверкали счастьем, говорили громче него и намного больше чем он смог только что выдавить. – М? – Ты ещё спрашиваешь? – он чуть ли не подлетает и в последнюю секунду, всего в тридцати секундах останавливает себя. Успевает остановить. – Можно? Йеджи горестно вздыхает сквозь сонные глаза, замечая какими жалостливыми стали его глаза и как мило он надулся губами. Слишком мил чтобы отказать. И влюблён. – Иди сюда. – тянет за руку на себя и бросает около себя. Он осторожно обхватывает одной рукой её талию, вторую запускает под её голову. Медленно вдыхает запах её волос и впадает в эйфорию, личное наркотическое пространство, в мир своих грёз. – Ты тогда злился из-за этой фотографии? – Йеджи теперь непонятно, что же завтра её пробудит, что же завтрашнее утро готовит, чем сегодня закончится. Неизвестности ей противны, они слишком непредсказуемы, неконтролируемы и иногда даже стихийны. Но любовь ведь такова по своей сущности, нет? К лучшему ли это? – Кхм… Да. Прости. – Ничего, это было очень свежо в наших отношениях. – зарываясь поглубже в его объятия от света, Йеджи невнятно проговорила. – Ты выглядел круто. Хёнджин краснеет ещё пуще, сжимает свои руки чуть сильнее. Неожиданно гладко и спокойно всё прошло, что на секунду всё показалось лишь сном. Он для проверки щипает себя пару раз и не может успокоиться, когда замечает посапывающую у него на груди Йеджи. Он так слаб перед ней. Имеет ещё больше слабостей, которые возможно она тоже заметила. Это на потом, для всего другого время можно найти потом. Главное то, что сейчас и здесь. Это такое невероятное и безмерно фантастическое, что он опять же теряет свою веру этой реальности, которая до дня, когда он осознал свою любовь казалась чёрствым куском засохшего хлеба. Это так чудесно и немыслимо. Так безгранично, безумно и бешено. Так сокровенно и сильно. Будто раз и улетит, не оставив и следа. Бросит глотать солёные воды ещё очень долго и даже не обернётся. Так страшно и пугающе. Но хочется верить. Верить в лучшее, в чудесное, хрупкое и настолько крепкое. Мы вместе поверим в любовь, я обещаю.