с любовью, от блёсток с кровью и ангелов, пахнущих краской и порошком.

от тебя остаётся в памяти только хорошее, чистое, как приходы белое, как твои простыни. как молоко, как твоя кожа и запах лимонных маффинов

чишия был блистающим. одновременно всё и ничего. и совмещал в себе кажется осколки самых разных безделушек. холодные и влажные руки редко касались кого-то с нежностью, скорее ранили или оставляли ожоги. он пах краской и кондиционером для белья. если сесть с ним поблизости и прикрыть глаза то можно перенестись в прачечную с влажным воздухом. кто-то говорит что он там живёт и этим можно оправдать настеж открытое окно и быстрокончающиеся порошки и цветные капсулы. он пропускал завтраки и по всей видимости воровал цветастые шарики с гелем, напихивая ими карманы, позже своеобразно набивая желудок, ибо ничем другим этот аромат не объяснить. в нем будто одновременно боролись несколько личностей, оттого запах краски и порошков соседствовал и уживался со сладким гелем для душа с ароматом имбирного пряника, а каждый аутфит выглядел так, будто парень нацепил на себя весь шкаф, но на удивление, полосатые кардиганы неплохо смотрелись с кожаным чокером и белыми кюлотами, галстуком и обилием подвесок. весь он был удивителен. соткан из цитрусовых леденцов с жидким центром, поломанных в кровь ногтей, глиттера, газировок по цвету напоминающих кислоту, маленьких вещиц - безделушек, которые можно закинуть в сумку или напихать ими карманы. он не засыпал в тишине и не принимал ванную без благовоний. те были до щекотания в носу вонючие, но он кажется не замечал этого, поджигая палочку за палочкой. чишия был чистым. если можно использовать это прилагательное говоря не о внешнем виде. он был чертовски чистым и хорошим. чистым как приходы, стираные простыни и только выпавший снег. шунтаро был хорошим сыном и ему никогда не приходилось плестись с выбитой коленкой и кровоточащей губой со школьного двора. из его груди никогда не вытекало детство, перемешанное с красным липким глиттером и выжигающая глазницы досада. сугуру его с завистью презирал. за сияющие глаза и руки не запачканные кровью. ни своей ни чужой. ненавидел и презирал за чертовски, блять, очаровательную улыбку и взгляд. нираги никогда не был 'своим'. на нём всегда была кровь, идиотские рубашки и чужие вязкие взгляды. презрительные, жалостливые, наполненные неизмеримой злобой. он научился распознавать их долго не задерживаясь на чужих лицах - за это тоже могло прилететь. и если чужие взоры ощущались как зубочистки в веках или публичное линчевание, то взгляд шунтаро - утреннее солнце ранней весной и морской солёный воздух в волосах. это и выводило из себя, не давая спокойно спать по ночам. что блять не так с этим шунтаро? утреннее солнце резало грозовые облака и прогревало землю. если дождя сегодня не будет - повезёт, думает нираги. не придётся беспокоится за чистоту новой школьной рубашки, ибо старая была сожжена. он чиркает лимонной зажигалкой, чуть не подпалив нос, поджигает сигарету с третьего раза. если дежурный на входе учует запах снова придется писать докладную директору. под голубыми кедами хлюпает мокрый газон и ноги начинают промокать ещё сильнее. облупившееся грязно-зелёное железное строение на заднем дворе школы держится на добром слове и нираги забирается на него с ногами. сигаретный дым во рту мешается с резким привкусом крови. кровь была его верным спутником с раннего детства. в семь он напоролся на железную балку, раскромсав ногу вдоль, а после напился бензина во дворе, пока дедушка ремонтировал газонокосилку. врачи в тот день не знали с чего начинать - остановки кровотечения или рвоты с кровью? в двенадцать он крутился солнышком и навернулся с качели, раздробив левую руку, от пальцев до локтя. пришлось долго носить повязку с зайчатами, от чего сверстники дразнили его. в семнадцать ему сожгли мочку уха и выбили колени. они недолюбливают его из-за той повязки с зайчатами или стоит признать что ублюдкам поводы не нужны? нираги боролся долго. умолял, спрашивал, отвлекал и просил просил просил. но позже не заходить в туалет во время длинных перерывов или ускорять шаг и мешаться с толпой после занятий вошло в привычку, почти как выуживать из маминой косметички тональный крем, чтобы замазать синяки или курить в отдалённых местах по утрам. мама его была - этого должно быть достаточно (наверное). была эфемерным образом в его голове, вышедшим из детства где тёплые руки, пахнущие эвкалиптом, сладкие подарки каждый вечер после работы и мультики про рейнджеров-самураев по утрам. где-то очень далеко и прекрасно. по утрам больше всего хотелось кислых мармеладных червячков и вкусного сока с манго, но последние на эту неделю карманные деньги ушли на пачку сигарет и яблочные дольки из макдональдса. это печалило больше всего. фильтр холодил губы и сугуру прикрыл глаза, вздёрнув голову к небу. не услышав чужого присутствия, все что он ощутил - удушье на шее. кто-то дёрнул за капюшон толстовки и нираги свалился на мокрую траву и песок, больно отбив бедро. – ты страх потерял, нираги? - голос визгливый и насмешливый. до скрипа зубов знакомый и родной, если это прилагательное здесь вообще уместно. носок грязного кроссовка толкает его в бок, пачкая светлую толстовку ещё больше. тёмная фигура заслоняет собой солнце и сугуру до тошноты хочется смеяться от своей глупости. он искренне верил что не встретит здесь никого в такое время. – я говорил тебе не попадаться мне на глаза, ёбаный свет. ненавижу таких как ты. – острые фразы ощущаются как стекловата. – мерзкий педик, как вас таких земля носит? ещё несколько фигур окружают его по кругу. он чувствует их взгляды, хотя его взор кажется направлен в пустоту. глаза стеклянные, почти неживые. чей-то ботинок давит желчью с грязью на щёку. – тебе вечно нужно повторять по несколько раз. ты идиот, скажи честно? - смешки разносятся со всех сторон. мир ему видеться калейдоскопом с цветными картинками. – или самоубийца? шумиха продолжается, но нираги абстрагировался до астрального состояния. в его голове лишь сожаления о том что он не доел утром онигири с тунцом и не переложил сигареты из кармана в рюкзак. сейчас все переломаются. в поток мыслей вклиниваются нежные морские глаза. если бы у шунтаро не было звания всеобщего любимца, стал бы он также таскать его за волосы по грязному асфальту? стал бы бить лбом о плитку в школьном туалете? смог бы, даже если в параллельной вселенной, чишия заплетать его волосы в смешной хвостик на макушке и оставлять на лбу греющие поцелуи? такие мысли кажутся астральной бредятиной и стоят на полке 'сверхъестественное и фантастика'. кожу на щеке простреливает жгучей болью. нечто разъедает плоть с мясом, вырывая из глотки отчаянный вздох. ублюдский смех режет уши, пока один из обидчиков удерживает его лицо за щёки, второй туша сигарету о скулу. шрам точно останется. от этой мысли стало по-ребячески обидно. возможно, в будущем он закроет шрамик татуировкой. например, набьёт прямо поверх маленькую жёлтую пчёлку. эта мысль греет и воодушевляет. сугуру нираги с маленькой жёлтой пчелой прямо на жжённой скуле. ситуация сюрреализм, но сейчас даже от этого чуть легче. обидчики напоследок кидают пару камней прям в лоб и растворяются, будто ничего и не было. нираги ещё долго лежит на сырой земле думая и обо всём и ни о чём одновременно. до урока остаётся двадцать минут, а на уроки по обществознанию лучше не опаздывать. он удручённо хватает рюкзак с земли и повязывая грязно-серую толстовку на бёдрах, плетётся в здание. туалет в левом крыле школы слепит глаза серебристо-голубой кафельной плиткой и пахнет моющими средствами. от них хочется чихать. туалеты всегда пусты в такое время, ведь ученики уже либо сидят в своих кабинетах, либо вовсе ещё не пришли. сугуру бросает рюкзак в угол и подставляет лицо под ледяную воду. хлорированная жидкость обжигает и лицо от неё немеет, полностью отключая все болевые ощущения. колени ноют, а ступни всё еще мокрые и хлюпают. одна из кабинок с щелчком открылась и стукнула, нираги даже не дёрнулся, морально приготовившись искупаться лицом в унитазе сегодня. хуже уже не будет. но ничего не происходит, и сугуру ощущает себя безликой куклой. отключив воду, в нос ударяет резкий запах кондиционера для белья. сердце описывает марш-бросок, а голова крутится кровавыми вертолётами. хуже может быть. в проходе, оперевшись плечом о холодный косяк, стоит чишия. на нём белый кардиган с голубыми джинсами и он чист. он будто сделан из кислой пудры, в которую макают леденцы и стекла. светлые локоны чуть спадают на лицо. интересно, чем они пахнут? его лицо не выражает ровным счётом ничего, а сугуру по привычке позорно опускает взгляд. не смотреть в глаза. пытается пройти к кабинкам, чтобы запереться в одной из них, но шунтаро преграждает ему путь. – если собираешься бить - давай не тяни, урок через десять минут. - его голос дрожит и по ощущениям он не говорит, а блеет как овечка. шунтаро хмыкает, утягивая за рукав к подоконнику. его руки кажется, блуждают по телу и оставляют намеренные ожоги. тот и не догадывается, что от одного его присутствия сугуру превращается во фруктовую желешку, а сердце его таранит грудную клетку и рвётся из плена. – сядь на свет. - он краток и загадочен, как и всегда. но нираги подчиняется. холодные руки щупают чужое лицо, и сугуру в смятении прикрывает глаза, надеясь что его красные щёки не слишком очевидны. он мнёт край толстовки пальцами и загнанно дышит. чишия чем-то шуршит и роется в сумке, кажется. раны на скуле касаются чем-то холодным и жгучим, отчего темноволосый в страхе дёргается, пытаясь уйти от прикосновений, но его лицо настойчиво перехватывают, сильнее вжимая ткань в ожог. в нос ударяет запах спирта. – ну тихо-тихо. нужно обработать, инфекцию занесёшь ведь. - голос нежный, как колокольчики. чишия хмурит брови. его руки нежные и холодные. – зачем ты делаешь это? - сугуру приоткрывает глаза, всё еще избегая прямого зрительного контакта. – не боишься, что кто-то узнает? шунтаро заглядывает ему в глаза и усмехается. сугуру ощущает себя стеклоглазым дурачком. его рука мягко убирает настойчиво выбившиеся волоски за уши, касаясь чужой горячей кожи. ответа ждать не стоит, нираги знает, потому снова прикрывает глаза, наслаждаясь мимолётными прикосновениями. шуршит упаковка пластыря и шунтаро заботливо клеит его на место ожога. нираги бы не побоялся ремня, в комплекте с его нежными руками. он боится открывать глаза, боится столкнуться с насмешливым, но что ещё хуже - полным трепета, взглядом. он чувствует его но отрицает, плотно зажмурив глаза. а после чувствует сухие губы на собственной переносице. сердце разрывается как пиньята, на маленькие блёсточки и мясо. липкий ежевичный бальзам остаётся плёнкой на носу, пока тёплые руки сжимают его скулы. нираги перерождается заново, готовясь схватить парня и желательно не отпускать, но дверь хлопает и запах кондиционера быстро растворяется. на светлом подоконнике стоит клубничный молочный коктейль в фиолетовой упаковке и мармеладные червячки. стикер поверх упаковки гласит - обрабатывай раны вовремя прекрати курить всякую дрянь. и несколько заветных цифр завершённых сердечком.