Die Liebe

      …но Бога нет, как нет Дьявола, ада и рая, и единственный наш долг в этом мире — долг перед нашими желаниями, перед нашей жаждой удовольствий, которую мы обязаны утолить без оглядки на интересы и желания окружающих…       «Жюльетта», Маркиз де Сад.       Любовь — слово до жути многогранное. Но что же оно объединяет в себе? Любовь — это не только чувства, которые кипят в груди. Это ощущения: острые, но до жути приятные покалывания по всему телу; когда внизу всё сжимается при виде или мимолётной мысли о желаемом. Это и действия: руки тянуться к объекту воздыхания, а губы невольно соприкасаются с чужими. Но разве любовь может быть адресована к чужому человеку? Сколько видов любви не посчитало человечество: от влюблённости к подобному себе и аж до несуществующего идеала — к Господу. Но, каким бы оно ни было, это всегда пылающее чувство является божьим благословением. Многие готовы отдать жизнь за любовь, будь это самая красивая из всех незнакомка, семья, друг или Бог. Однако когда говорится о любви, как о чувстве, то в основном оно подразумевает влечение к другому человеку. Тогда получается, что ценнее за жизнь является любовь? Выходит, что так.       Однако всегда ли это так? Если любовь — это самые искренние чувства и безудержное влечение к своему идеалу, то нормально ли подобное испытывать к абсолютно любому человеку? Даже… к не совсем чужому?       Из христианства людям известно о семи смертных грехах: лень, чревоугодие, гнев, тщеславие, жадность, зависть и похоть. Существует очень тонкая грань между похотью, как аморальным, и страстью, как моральным желанием. Есть разница, которая поражает своими размерами: страстью движет та самая «настоящая» любовь, в то время как похотью — голод. Когда внутри человека, страдающего от недостатка желания вожделения над кем-то другим, начинает преследовать вечный голод, а при виде сочной жертвы появляется аппетит — вот, что такое похоть. Она грешна. В ней нет места любви, где человек готов будет пожертвовать собой ради неё. Он приносит в жертву чужую жизнь, чтобы удовлетворить свои грешные желания, и ради себя он готов потратить не одну жизнь.       … Разве Австро-Венгрию преследует что-то подобное? Перечитав не один раз Библию, изучая христианскую этику и являясь добросовестным католиком, император не понимал природу собственных чувств. Он пребывает в огромном смятении, когда перечитывал множество книг Святых в поиске ответа. В последнее время австриец настолько устал, что уже утратил свой оптимизм. Его волнует больше не то, насколько Господь обозлится на него за такой грех. АВ думает о том, сможет ли он осуществить свои желания. Если хоть одна человеческая душа узнает об этих грешных, но сладострастных мечтах, то это ознаменует скорый конец репутации империи Габсбургов. Люди терпят цветущую среди государств содомию, но они ни за что не потерпят похоть, что охватила разум Австро-Венгрии. В него будто вселился самый настоящий суккуб, который играется с его телом и разумом, как с куклой. Всего лишь одна мысль о своём идеале сводит императора с ума, заставляя спрятаться ото всех и отдаться демону-развратнику.       Кто же смог заставить АВ так низко опуститься перед ликом Господа? Из-за кого в нём возгорелось адское пламя страшнейшего человеческого греха, который заполонил сердце Австрии?

***

      Лето, 1881 год.       Вена — сердце Европы. Нет в мире города изысканнее и великолепнее, чем прекрасный город «Лесного ручея» на берегу богатой реки Дунай, у подножья величественных Альп. Он будто усеян золотом и роскошью правящей семьи Австро-Венгрии — всеми известных Габсбургов, — некогда самой могущественной монархической династии за всю историю человечества. Вена стала не только резиденцией великих Габсбургов, а и столицей некогда огромной Священной Римской империи.       По сей день этот город сохраняет свой полноправный статус культурной столицы всей Европы, в особенности в искусстве музыки. Музыка великих австрийских классических музыкантов, как Моцарт и семья Штраусов, завораживает уши людей по всему миру. Столица дуалистической монархии может доставить усладу и для глаз — улица Рингштрассе, на которой собраны почти что все главные здания столицы, как один из старейших в Европе театров, — Бургтеатр, а также Венского университета. На этой же улице всё ещё проводятся сооружения будущей палаты парламента — Рейхсрата, — и Новой Ратуши — обители мэра и губернатора Вены. Постепенно столица начинает приобретать новые формы архитектурного стиля — историзма, который возвращается до прежних стилей искусства, как неоготизм (Новая Ратуша) и неоклассицизм (Рейхсрат). И ведь столько важных административных зданий находятся только на одной огромной улице, которая охватывает весь центральный район Вены (внутренний город).       Однако германской императорской карете под сопровождением как немецких старших офицеров, так и австрийских телохранителей Арсьера, удалось застать только архитектуру неизвестных, но завораживающих глаз зданий. Германской Империи, как одному из самых важных и почитаемых гостей в Австро-Венгрии, предстоял насыщенный долгий путь через всю Вену во дворец правителя этого невероятно красивого и огромного государства. И нет, вовсе не к императору Францу-Иосифу I, а к своему верному союзнику, экономическому, политическому и военному партнёру — Австро-Венгрии. Их связывает отнюдь не только дипломатические отношения, а и родство: австриец является ему двоюродным братом, то бишь кузеном.       Но всегда ли они были так дружны? Прям-прям с детства, раз уж Германия мог не раз себе позволить навестить Австро-Венгрию неофициально? К сожалению, объединила их только политика, в частности этому способствовал первый рейхсканцлер Германской империи Отто фон Бисмарк, который проводил собственную союзническую политику. Неудивительно, что после недавнего заключения союза трёх императоров и балканского кризиса Германская империя заметно сблизился с Австро-Венгрией. И, как и ожидалось, между представителями заклятых соперников — Пруссией и Австрийской Империей, — улучшились братские отношения. Теперь их с полной уверенностью можно называть братьями.       Однако всё не было так радужно, как представляют себе императоры двух империй. Берлин, столица Германии, который сопровождал своё государство на встречу и сидел с ним в одной карете, заметил кое-какие детали на лице своего государства. Глаза цвета серебра, как всегда, с суровостью глядели на завораживающий вид австрийской столицы. Это хорошо, ибо Берлин в это время наблюдал за своим императором и, как последний невежда, смотрел ему прямо в лицо.       Но что так завлекло немецкую столицу? Может, он знает настоящую цель визита Германской Империи к своему союзнику? Или же тот, уделив время экономическим и торговым переговорам, хочет поднять с Австро-Венгрией более интимную тему? Даже если это так и есть, то Берлину ни к чему эта информация. Он, живя в этом мире уже более шестисот лет, должен дальше исполнять свой государственный долг. У него уже подавно прошёл тот период, когда его интересовал каждый мимолётный слух о государствах.       К сожалению, Германия заметил пристальный взгляд своего сопровождающего, но начинать конфликт он не желал. Нужно сохранять своё достоинство даже перед своим приближённым. Тем более Империя думал совсем о другом. Можно сказать, что его раздумья не покидали голову ещё со вчерашнего вечера, когда они поездом отправились в Австро-Венгрию. И сейчас, когда наступило позднее утро, он преимущественно молчал и глубоко размышлял о своём. Вряд ли это связано с целью визита, ибо переговоры обещали пройти быстро и без особых противоречий между государствами. Берлин прекрасно это понимал, а потому такое поведение Германии его знатно беспокоило. Жаль, что даже если он попытается спросить ГИ об этом напрямую, то не получит нормального ответа.       Вскоре немцы выехали за пределы города, направляясь к дворцу австрийской семьи, что находился вблизи охотничьего угодья Лайнцер-Тиргартен, который принадлежал императорской семье самодержца Австро-Венгрии. Неудивительно, что именно здесь когда-то возвёл собственный дворец Австрийская Империя в XVI веке. Но как только в его обитель в 1848 году поселился Венгерское Королевство, то этот дворец пережил капитальный ремонт от стиля барокко до рококо. И ВК, и АВ не волновало то, что в этом веке набирает популярность романтизм — они словно стали помешаны на изысканности и насыщенности декора, сохраняя при этом «нежность» цветовой гаммы в интерьере. Конечно, это не было величью и «давящим» на глаза барокко Австрии, от которого осталась только настенная живопись. А вот немцам, которые по сей день придерживаются классицизму в своём дворце, стоит держать язык за зубами.       На пути кареты открылись величественные ворота. Немцы проехали в курдонёр, где и остановилась карета перед входом в обитель австрийцев. Германскую Империю с Берлином встретил старший лакей — дворецкий, который провёл почитаемых Австро-Венгрией гостей во дворец.

***

      Переговоры продлились в общей сложности три часа, включая перерыв на обед. Берлин и Вена, которые тоже принимали участие в переговорах, уже почувствовали напряжение в воздухе между Германской Империей и Австро-Венгрией. Что самое странное, так это то, что разговаривали те друг с другом сдержанным тоном и относительно спокойно. За весь диалог не произошло ни одного конфликта или спора — это была лишь обычная беседа двух государств; она часто соскакивала с экономических вопросов на политические и даже военные. Но и думать, что у них в действительности всё в порядке, было невозможно. Между ними что-то определённо случилось, а столицы и предположить не могут то, что именно.       Берлин всё это время изучал поведение Германии. Сквозь призму спокойствия столице удалось уловить кое-какие моменты, которые заставляют задуматься. Немцам всегда был присущ пронзающий саму душу взгляд, который они никогда не отводили от своего собеседника, будь он врагом или другом. Империя был в их числе, однако, сегодня вёл себя иначе. Когда он встречался взглядом с Австро-Венгрией, то он, хоть и с опозданием, но отводил глаза в сторону или же на Вену.       Также старшего немца смутило то, что ГИ начал чаще жестикулировать. Конечно, он делал это незаметно, так как руки были спрятаны под столом, однако рядом сидящий Берлин имел возможность всё прекрасно видеть. Даже такая, на первый взгляд, мелочь удивляла. Германия был очень сдержанным и уверенным в себе человеком, который практически не двигается во время разговоров. Такое поведение выдавало его волнение, которое невозможно было сопоставить с его обыденным безэмоциональным тоном голоса.       Даже поза не подходила для Империи, и на сей раз это заметили все присутствующие. Обычно ГИ расслаблено сидел за столом, по своей «мужской» привычке расставив ноги шире и полностью откинувшись на спинку стула. Сейчас всё было иначе: он скрестил ноги и опирался об ручку, подставив руку под подбородок. В такой позе он просидел почти что всё время; немец иногда разводил ноги, но направлены они были в сторону — это выдавало в нём желание либо поскорее закончить разговор, либо уйти от взгляда Австро-Венгрии на себе.       И если Германия вёл себя необычайно тревожно, то Австрия сейчас выступал его полной противоположностью. Несмотря на то, что и политически, и физически австриец был намного слабее и ниже своего кузена, он был намного увереннее и вёл себя соответствующее. Вена был горд за то, что его наследник (столица является его родным дедушкой) стал чувствовать себя господином всех австрийских земель. Собственно, теперь он не позволяет Германской Империи считать себя хозяином в его дворце.       Однако поведение младшего немца в данный момент волнует и самого Вену, который спустя час переговоров начал с подозрением смотреть на своего внука. Не нравится ему то, что Австро-Венгрия ведёт себя излишне раскрепощённее, когда его собеседник готов свернуться в комок, чтобы скрыть свои переживания. Похоже, что АВ прекрасно знал, из-за чего у того ни с того ни с сего возникло беспокойство, и потому он действует точно не в пользу ГИ.       То, что младший австриец сидит со скрещёнными ногами, является его привычкой. На деле он сейчас абсолютно спокоен и не сдерживает свои позитивные эмоции, которые получает от любования своим кузеном.       В принципе Австро-Венгрия был не особенным, а уникальным человеком во всех смыслах. Начиная от его флага, в который его тело окрашено и разделяет красный и зелёный равномерно, до своего слегка вызывающего характера. Первым в глаза кидается сама внешность АВ. Какое государство в Европе может себе позволить в такой-то век иметь такие длинные, чуждые мужчине волосы? Их длина достигает аж до локтей, уже не говоря про то, что простое каре портит статус мужчины. Но австриец всегда был исключением из правил. Все предпочитают молчать насчёт длинных волос АВ, из которых у него получались разные блистательные причёски. Сейчас они заплетены в косичку, которая в то же время собрана с остальными локонами волос в пучок, а украшали его пара золотых заколок и украшений. Вроде бы он является мужчиной, но внешне всё больше подходит под женские стандарты красоты.       Австро-Венгрию невозможно было представить без своих излюбленных повязок с гербами двух государств — Австрии и Венгрии. Однако это не просто аксессуар или вынужденная часть мундира. У австрийца в действительности имеются проблемы со зрением. Мало кто видел настоящий цвет его глаз, и в числе тех, кто в неведении, есть Германская Империя. Если верить АВ на слово, то у него очень светлый оттенок голубого, а «потерял» он зрение ещё в утробе своего папы — Венгерского Королевства. Говорить, что он слепой, будет некорректным. Он сохранял возможность видеть, но его глаза невосприимчивы к дневному свету. Ещё нет средства, которое было бы способно вернуть ему зрение, и потому это стало не только бременем для Австро-Венгрии, но и незаслуженным позором.       И всё же, по нему и не скажешь, что он не способен за себя постоять. Многие страны представляют Австро-Венгрию, как скромного и чувствительного парня, который всегда будет в тени своего сильного союзника в персоне Германии. Если это кто-то сказал бы во время этих самых переговоров, то Вена не постеснялся засмеяться во весь голос. АВ сейчас игрался на нервах своего кузена, который из кожи лезет, чтобы сохранять невозмутимый вид. На деле немец лишь часто забывался в своих раздумьях, из которых австриец его постоянно пытался вытащить.       Обе столицы считали, что такое весёлое настроение Австро-Венгрии связано с поведением Германской Империи. Один факт остаётся неизменным — столицам не позволено вторгаться в личные отношения между их государствами, какой бы остроты они не приобретали.

***

      Последнюю часть переговоров, касающихся уже самих торговых заключений, немцы и австрийцы закончили уже в личном кабинете Австро-Венгрии. Он, как и прочий интерьер во дворце, соответствовал вкусам своего господина. Германская Империя всё ещё не мог привыкнуть к такой «роскоши», которая аж светится в глаза. В целом, такая нежность и утончённость вполне идеально описывает образ АВ, который является деликатной личностью.       — Ich denke, als käme das Verhandlung zu einem Ende, — заявил Австро-Венгрия, встав из-за своего кедрового стола и поправив на себе белый мундир. — … Wien und hochgeehrt Berlin, ihr könnts gehen. Und Wien, begleiten Ihnen Berlin in der unser wunderbarer Pavillon.       Столицы, скрывая своё удивления, переглянулись. Такой приказ от Австрии смутил их одинаково. По крайней мере, Берлин имеет не просто право, а обязательство сопровождать Германскую Империю на протяжении целого дня. В надежде на протест старший немец взглянул на Германию, но тот молчал, при этом смотря только на своего кузена. Скорее всего братья запланировали ещё один разговор, а потому им нужно «избавится» от лишних ушей и глаз. Столицы смогли мысленно прийти к единому выводу и, не нарушая тишину, покинули помещение под сопровождением Вены.       Когда они ушли, в кабинете зацарила гробовая тишина, которая прерывалась тем, что АВ поправлял на себе причёску и белый мундир. ГИ лишь внимательно следил за его движениями, будто он остерегается своего союзника.       Австриец не был спокоен. Он сохранял невозмутимость, чтобы не выдать сразу все свои яркие эмоции, которые сейчас испытывает возле кузена. Это радость встрече? Желание сделать обстановку менее напряжённой? Бурлящие в груди эмоции не только позитивные, а излишне негативные. Это переживание? Страх? Что-то близко к этому, при этом учитывая то, что АВ действительно рад видеть Империю у себя во дворце. Однако из-за чего он испытывает все эти эмоции, да ещё и прячет их от немца?       Австро-Венгрия подался в сторону дверей на балкон. Двери открылись и в помещение вошёл тёплый ветерок, который заставил свисавшие локоны волос АВ развеваться в воздухе. Когда кузен скрылся, ГИ наконец соизволил пойти вслед за ним. Назревает довольно сложный, но необходимый разговор. Его тема мучает немца не месяц-два, а годами.       Выйдя на балкон, ГИ краем глаза заметил, как Австро-Венгрия стоит уже в самом углу возле самих перил, опираясь об них сзади. Со скрещёнными руками он смотрел на пол, однако, чётко в ту сторону, где сейчас стоял его кузен. И тому не оставалось ничего иного, как подойти к австрийцу. Но откуда у немца, как солдата, главнокомандующего одной из сильнейших армий мира, политика и монарха взялся страх? И можно ли его беспокойство называть таким громким словом? Или же Австро-Венгрии удалось крепко схватиться за самую тонкую верёвку, которая способна манипулировать Германией, как куклой?..       Когда ГИ подошёл к кузену, тот продолжал молчать. Но полное игнорирование продлилось недолго, так как АВ поднял голову на немца. Под повязками, на которых был направлен яркий свет солнца, скрывался чёткий взор неведомых никому очей. Если бы не лёгкая ухмылка, которую создали его неконтролируемые края двухцветных губ, то Германия ещё долго оставался бы в неведении. Но теперь он начинает многое понимать, в частности то, что Австро-Венгрия продолжает вести себя с ним слишком развязно и создавать неформальную обстановку. Пока для Германской Империи тревожащая тема является до боли важной, для АВ она словно обычная беседа за чашкой чая в саду, на который сейчас открывался широкий вид.       — Ich warte noch auf die Antwort von dir, — подал свой приторный голос Австрия.       — … Die Antwort ziemlich klar, — сказал ГИ, уходя от того же ответа, который так долго ждал австриец. — Österreich-Ungarn, du bist mein Cousin und du weißt das.       — Kaiserreich, du weißt mir sehr gut auch, — мгновенно изрёк Австро-Венгрия, встав ровно перед Империей, который превосходил его в росте. — Da du weißt, dass das mir nicht aufhalten. Ich sehe keine Problem wegen…       — Österreich, hör auf, — перебил того немец, направив на того свой пронзающий суровый взгляд, который АВ сквозь повязки даже не почувствовал.       — … wegen mein Verlangen zu dir, — закончил австриец, плотно сжав губы и опустив веки вниз.       Этот жест смутил Германию, заставив его немного отойти от Австрии. Он знал, что тот прикусывает губу. Ноги АВ скрестились, и он определённо старался сделать это так, чтобы такое многообещающее действие не привлекло внимание немца. Однако ему это не удалось и он полностью выдал себя.       Неужели Австро-Венгрия флиртует со своим двоюродным братом, так ещё при этом сам старается не подавать признаков смущения? Это небывалый позор для всей германской семьи, когда член семьи начинает заигрывать со своим родственником. Если об этом узнает хоть одна человеческая душа, то конец репутации Австро-Венгрии и Германской Империи, который ещё имеет терпение выслушивать этого развратника.       ГИ все эти года знал про грешную влюблённость АВ и подавно дал ему ответ. Как видит немец, Австрию он абсолютно не устраивал. Благодаря своему непоколебимому характеру австриец до сих пор не теряет надежду на то, что его кузен примет его чувства. В самом крайнем случае Австро-Венгрии не останется другого выбора, как заставить Германию полюбить его. Звучит довольно забавно, учитывая положение австрийского императора перед немецким кайзером.       Но что случилось в тот момент, когда Австро-Венгрия признался в своих чувствах? И как это произошло, что Германская Империя с особой осторожностью наблюдает за действиями австрийца?

***

      1870-е года, Вена.       Вильгельм I и Германская Империя приехали в Австро-Венгрию, в первую очередь, чтобы наладить дипломатические и личностные отношения между собой и правителями этих земель. И пока германский император находился во дворце Габсбургов, Империя поехал на неофициальную встречу с Австро-Венгрией. Это уже третья по счёту их встреча, которая была частью их долгого знакомства.       АВ, как гостеприимный император, позволил Германской Империи лицезреть восхитительно пышный сад австрийской семьи, который называют «Эдемским». Сад оправдывает своё прозвище, ибо это целый рай из множеств цветов, которым уделена огромная часть угодья. Возможно, их вечная красота оправдана тем, что за ними предпочитает ухаживать сам Австрия, а страны, как известно, сотворены самим Господом.       Не только из цветов состоит творение Австро-Венгрии, но на перечисление каждой детали в его огромном саду уйдёт не один час и не один абзац. Даже ГИ не удастся полностью осмотреть этот «скромный», по словам австрийца, сад.       И пока Германия наслаждался прекрасной весенней природой, вдыхая разнообразные запахи цветов, как редкостный красный миддлемист, АВ еле как передвигал ногами. Дело не в здоровье, а в кипящих в нём чувств рядом с Империей. В нём вновь пробудились знакомые чувства в груди, которые заставляют его томно вздыхать в стороне, чтобы его волнение не заметил немец. Австриец сравнивал себя с тем редкостным красным цветком, а Германию — с ярчайшим солнцем, который при своём восходе оживлял его; придавал ему сил для новых чувств, которые были словно пыльцой. АВ засиял по-новому, как человек. Ему, как государству, такое состояние было ни с чем несравнимым, будто его этим наделил Господь за верную службу.       Не знавшее до этого ласки тело Австро-Венгрии трепетало от чувств, которые создают в нём неприятные ощущения. Если ГИ к нему не прикоснётся, то Австрии придётся изо всех сил сдерживать себя, чтобы самому не накинуться на немца. Именно за это он и волновался. Эмоции в нём кипели под спокойной маской, однако за ней шёл сам дым от кипящих розоватых щёк. К сожалению, это было очень заметно, а прикрыть их он не мог. И чтобы скрыться с глаз Германии нужно пробежать как минимум десять минут по запутанным дорожкам сада. Красота его творения на сей раз повернулась к нему другой стороной, оставив своего господина в ловушке собственных чувств и желаний.       — Österreich, alles klar? — внезапно спросил Германская Империя своим твёрдым бархатным голосом, который зачаровал чуткие уши Австро-Венгрии.       Австриец повернулся к немцу, вновь встретившись с ним взглядом. Эти повязки были преградой на пути к прекраснейшим глазам Германии. Хотелось их снять, не смотря на дневной свет, который может заставить АВ расплакаться от боли. Он понимает, что подобное решение испортит такой важный момент.       Германия был слишком притягивающим к себе мужчиной. Он — словно щит, в котором нуждается австриец. Сильный и крепкий, как скала; высокий и величественный, как горы — в них император хотел навсегда потеряться, чтобы чувствовать себя выше всего на свете. Германия — запретный плод, к которому потянулась Ева, коей является сейчас ослеплённый от любви Австрия. Так и АВ хочет схватить немца и вкусить этот плод.       — Österreich? Was passierte? — Германия в смятении приблизился к кузену.       Наверняка немец хотел помахать рукой перед Австро-Венгрией, чтобы тот его заметил. Но лишь одним шагом вперёд он заставил сердце кузена растаять. Теперь оно начало управлять и телом, и разумом австрийца. Его рука, чья ладонь спрятана под белой перчаткой, потянулась к щеке Германия. Немец не смутился, а лишь удивился. Он, будто последний невинный маленький мальчик, подумал, что испачкался.       Мир для них обоих остановился тогда, когда Австро-Венгрия, поборов в себе страх и совесть, примкнул горячими губами к тонким устам Германской Империи. Весьма тонкие руки австрийца с невероятной силой схватили немца за лицо, не давая тому возможности разорвать такое чудное мгновение ока. Эта была небольшая победа для АВ, который совсем обезумел, начиная небрежно причмокивать ошалевшего кузена. Пока Австрии хотелось страсти, Германия пытался сквозь шок прийти в реальность.       Империя, крепко схватив Австро-Венгрию за руки, еле как отцепил его от себя. Не смотря на то, что немец физически во многом превосходил своего кузена, австрийца в порыве чувств было нелегко оттолкнуть. Поцелуй продлился менее пяти секунд, что очень разочаровало Австрию. Он не мог успокоиться: сердце бешено билось, желая больших ощущений и притока крови в голову. Честно, лицо императора и без неё полностью окрасилось в румяный цвет. Подобное можно сказать и о Германии, но не от любви, а от злости.       — Österreich! — воскликнул немец, оттолкнув от себя кузена. — Was das war?!       — … Die Liebe, Kaiserreich, — с трепетом в голосе произнёс австриец.       — Du bist verrückt!       — … Und verliebt.       Германская Империя, вытирая рукавом мундира «следы» от губ АВ, отошёл на несколько шагов в сторону. Австро-Венгрия в ответ на это подошёл к нему вплотную, но был снова оттолкнут от персоны немца. Теперь австриец прекрасно походил под сумасшедшего, у которого от влюблённости пылает не только сердце, а и глаза, скрытые под повязками. Лишь его приоткрытые губы говорят о том, что он желает продолжения своих утех.       — Kaiserreich, bitte geh nicht! — вымолвил Австрия, держась за место своего дико бьющегося сердца. — Ich kann nicht meine Gefühle für dich zum verbergen! Ich… Ich liebe dich!       — Halt die Klappe! — крикнул Германия, боясь, что возгласы АВ кто-то может услышать.       — Ich träume davon, dass meine Liebe gegenseitig ist. Ich liebe mein großartigen, starken, mutigen Reich! Es ist keine Sünde! Bitte, Kaiserreich, nimm meine Wörtern ernst!       — Österreich, Behalte Würde!       — Reich, du verstehst nicht, soweit das wichtigste ist!       Австро-Венгрия поздно понял, что всё вышло из-под его контроля, в том числе и Германская Империя. После такого необдуманного решения, поддавшись своему легкомысленному сердцу, он пытается удержать немца на месте. Однако тот, реально испугавшись такому поведению кузена, немедленно пошёл из сада. Австрия пошёл следом за ним, пытаясь добиться его внимания. Но немец вряд ли остановится, чтобы вновь не оказаться в цепких губах своего брата.       Германия ощущал и злость, и стыд одновременно. Такое состояние было у него впервые, потому он чувствовал себя слишком уязвимым перед австрийцем. Очевидно, что не нужно лезть в то дело, в котором ты не уверен и не разбираешься. Немец не желал поднимать тему о человеческих чувствах, которые ему чужды и даже страшны, так как они делают человека слабым. Такими людьми легко манипулировать, поэтому Германия чуть ли не бежит от Австрии, который поддался своим ненормальным чувствам к двоюродному брату.       — … Ich lasse nicht locker, bis du meine Gefühle erwiderst! — крикнул Австро-Венгрия, прекратив попытки догнать своего «возлюбленного», который скрылся среди жёлтой форзиции и красных цветов миддлемиста.

***

      С той последней встречи изменился разве что Австрия, который стал более увереннее в себе. Он принимал тот факт, что полюбил своего кузена. Ко всему прочему, Австрийская Империя — довольно религиозный католик, который уделял внимания урокам по Закону Божьему. Австро-Венгрия часто учитывал мнение Библии по многим вопросам, хоть сам младший австриец недолюбливал подобные занятия из-за лишнего фанатизма. И единственное, что он прекрасно усвоил из Библии, особенно из Старого Завета, так это то, что брак между двоюродными родственниками — чуть ли не самая лучшая идея для продолжения рода. Жаль, что Господь против плотских утех не во благо детей, поэтому Австро-Венгрия берёт из этого «сборника правил о морали» лишь самое нужное для своей аргументации. Как только он узнал, что его чувства не являются грешными, то решил действовать. Путь к сердцу Германской Империи сложен, но возможен.       — Es ist meine Schuld, was ich liebe Kaiserreich und nicht mein Cousin, — с печалью вздохнул Австрия и спустил взгляд с серых глаз вниз, но продолжая смотреть на ГИ. — Ich liebe mein Deutsches Reich, der unseren Staaten emporgehoben im ganzen Europa hat! Du bist nicht nur mein Kaiser, du bist mein Gott! Die Welt gibt nicht gutes, als deine grob, aber Seele aufwühlend Stimme, deinen zauberhaften silberne Augen und dein festen Körper sein. Du… Du bist mein Ideal, Kaiserreich!       Австро-Венгрия хотел прикоснуться к желанному телу, но сдержался, чтобы не отпугнуть немца. Тот, естественно, был поражён таким речам от Австрии… А не от кузена ли в первую очередь? Этот вопрос сразу пришёл в голову ГИ. Неужели он начинает мыслить, как австриец? Конечно, в первую очередь он всегда выставлял статус государства, а не думал, кем он ему приходится по колену. Но самым удивительным предстаёт то, Германия думает о любви между двоюродными родственниками, откидывая факт гомосексуальности Австрии. То есть, если бы тот не был ему родственником, то ГИ позволил себе ещё думать насчёт отношений с австрийцем-католиком?.. Хотя что значит «если бы», когда он все эти года как раз думал над этим предположением? Интересно, что немец в итоге для себя принял: был бы с ним или нет?.. Скорее всего, ответ не заставит АВ долго ждать.       Серые глаза, за которыми так внимательно наблюдал Австрия, устремили взгляд на взволнованный вид императора. Одна из рук держала другую за запястье, давая понять, что тот сдерживает в себе эмоции. Ладонь второй руки аж сомкнулась в кулак, при этом зацепив ткань белого мундира. Тело АВ заметно дёргается из стороны в сторону, а лёгкие всё чаще наполняются большим количеством воздуха. Австриец нервничает; боится, что Германия от него убежит. Однако сейчас он смог наконец высказаться, хоть и не полностью.       Австрийцу сейчас необходим отдых от ощущений рядом с Империей, который всё время переговоров заставлял частенько окунаться в сластолюбивые мечты. Удивительно, что Австро-Венгрия, представляя немца в самым различных романтичных и похотливых ситуациях, смог спокойно общаться с ним в реальности.       — … Ich warte dich zum Abendessen… und deine Antwort auch, — сказал АВ, а после поспешил к выходу из балкона.       Это было весьма правильным решением для него, так как он еле сдерживает свои слёзы. Ему больно, когда ГИ не воспринимает его всерьёз, а если тот посмеет отвергнуть, то бог знает, что случится с сердцем Австро-Венгрии.       Германская Империя остался наедине со своими мыслями. Почему же он, такой могущественный и благоразумный мужчина, сейчас находится в совсем растерянном состоянии? Ему чужда любовь, которая насовсем поглотила разум австрийца и даже после непрямого отказа он не теряет надежду. Австрия либо обезумел, либо совсем отчаялся.       Почему же немец волнуется?.. А может, он теперь поддаётся влиянию Австро-Венгрии?.. Многие думают, что Германская Империя не имеет сердца вообще: ни каменного, ни холодного. Естественно, что это всё метафоры, но выходит один вывод: к сердцу Германии ещё никто никогда не касался. Он не просто не видел любви — он её боялся. Храбрый мужчина имеет одно лишь уязвимое место — чувства, которыми движет то самое сердце. ГИ попытался закопать его глубоко под землёй… однако АВ достался его и коснулся своим кончиком пальца. Он пробудил в нём новую жизнь, тем самым вогнав Германию, как государство, в западню.       То есть, немец боится того, что австриец заставит его полюбить себя. И, если судить по состоянию Империи… у него это начинает получаться.

***

      Наступил поздний вечер. Германская Империя, не имея больше на сегодня каких-либо дел, захотел поскорее лечь спать. Ему, как полагается, выдали отдельные покои и ночную одежду.       Сейчас ГИ лежит в кровати, читая книгу Гофмана «Элексиры Сатаны». Он читал эту книгу, но в совсем юношеском возрасте. В связи недавними событиями и выплесками эмоций АВ, он решил перечитать её. К тому же эту книгу он выбрал вслепую, ибо чтение ему необходимо для скорейшего сна. Однако сюжет начал завлекать. Раньше он не заметил одной детали в рассказе: любовница главного героя, Медардуса, — его сводная сестра. Пусть и не родная, Германию это повергло в небольшое удивление. Хотя такая мелочь не сравнима с тем фактом, что у АВ имеется такая книга. Неудивительно…       В его дверь покоев постучали. Германия специально подождал пару секунд, чтобы понять, кто к нему пожаловал в позднее время. Это точно не Берлин, так как он стучится и сразу же заходит, а тот человек за дверью ждёт разрешения. ГИ немного повысил голос, разрешая войти. Он до последнего надеялся, что за этой дверью стоит не Австро-Венгрия, но всё было тщетно. В полутёмные покои, которые освещают лишь свечи около самой кровати, вошёл АВ в такой же белой пижаме. Единственное, что он сразу же заметил, так это распущенные красные волосы Австрии, чья пара локонов лежала на плечах. Впервые немец видит такие длинные мужские волосы.       Австро-Венгрия подошёл поближе к Империи, который не отрывал от него свой сумрачный взгляд. В руках австрийца был стеклянный кувшин, который он поставил на прикроватную тумбочку. Немец внимательно следил за действиями кузена, так и не осмеливаясь первым подать свой голос. Австрия в ответ не отрывал от немца свои глаза, спрятанные под повязкой. Впервые ГИ стало так сильно не по себе от взгляда, который он толком не видит.       Хотя такое поведение австрийца весьма оправдано. Влюблённый человек, увидевший своего возлюбленного в одной пижаме, очевидно, растеряется. Одежда ГИ не закрывает самые эротичные части тела, как часть мускулистой груди. Летом и ночью жарко, потому у Германии не застигнуты первые пуговицы на рубашке. Немец и догадаться не мог, на что именно устремил свой взгляд АВ. Пижама сама по себе не закрывала часть плеч, и поэтому глаза императора бегали то вниз, то вверх в обе стороны. Хорошо, что приглушённый свет от свеч не показывал румяные щёки Австрии. В небольшом хаосе в голове он чуть не потерял заготовленную речь.       Собираясь с мыслями, АВ присел возле ГИ, не спуская с него взгляд. Австриец положил руку совсем близко к немцу, и это не было случайностью. Больше всего кайзера настораживало само выражение лица Австро-Венгрии, который с осуждением смотрел на него. И он угадал.       — … Was das bedeutet? — слегка сердитым тоном спросил австриец.       — Wovon reden du da? — весьма спокойно спросил Германия, будто зная, на что намекает кузен.       — Der Brief.       — Nä, der Brief… — «вспомнил» немец, отведя свой взор в сторону.       После до жути тихого ужина, от которого у столиц империй чуть не поехала крыша, Германия написал Австро-Венгрии письмо. Он успел его оставить в кабинете императора до того, как тот приступил к работе. В этом письме… немец написал свой ответ на чувства АВ. Но реакция австрийца даже подсказку для догадок не имеет: если бы его отвергли, то он бы скорее плакал, а если приняли, то сиял бы от радости. Сейчас Австрия пребывает в полном замешательстве, так ещё и сердится.       — Ich denke, ich hätte mich klar ausgedrückt, — ехидно добавил Германская Империя, отложив книгу в сторону. На сей вечер намечается очень интересный разговор.       — Klar?! — опешил австриец. — Dann hast du zu erklarst, was «Ich kann nicht lieben» bedeutet? Nä, ich warte deine Erklärung.       — Ich kann nicht lieben, — повторил немец, чтобы специально вывести того на злость. — Großartiger Selbstherrscher kann nicht lieben. Mein Herz aus Stein ist gottgegebene wunderschönen Gefühle nicht zu fühlen. Gott beschloss… was ich hab es nicht verdient. Es tut mir leid, Österreich.       — … Willst du mich verarschen? — прошипел император.       Германская Империя решил действовать хитро, чтобы это не задело чувственное сердце АВ. Он решил прикинуться «бесчувственным куском камня», который не может так чисто любить кого-то, как Австро-Венгрия. Конечно, он с не особой охотой хотел показываться совсем уж никудышным мужчиной, но это должно было заставить оттолкнуть себя от АВ. По крайней мере, Германия попытался сгладить небольшое «недоразумение» и, как грубо это не звучало бы, разрушить надежды кузена на любовь.       Но Австро-Венгрия и здесь смог удивить немца.       — … Hast du dich jemals gefragt, was es beheben kann? — спросил Австрия с пугающем спокойствием, будто он всерьёз задумался над решением несуществующей проблемы.       — Wie bitte? — произнёс удивлённый немец, который совсем не ожидал подобного вопроса.       — Oh, ich verstehe… — на лице австрийца расплылась ухмылка, которую он быстро спрятал, прикусив губу.       Это письмо было лишь отговоркой, а значит — не является ответом. Такое АВ не принимает. Ему стало забавно от того, что кайзер впал в ступор после такого простого вопроса. Скрыть своё злорадство австриец не смог, да и не хотелось вовсе. Стало интересно, что же будет с «бедным на чувства» ГИ, если подыграть ему?       — Tut mir so leid für dich… aber wir können es nicht einfach zurücklassen, — продолжил Австро-Венгрия, положив свою руку на чужую. — Dienen Hände so kalt… Ich kann sie zu wärmen. Und… deine Herz zu auch.       Руки АВ были очень тёплые. Империя, как только на него положили руку, уже почувствовал, насколько она горяча. Может, немец сам не обращал внимание на то, что ему стало холодно. Но Австрии уже без разницы, когда его любимый мёрзнет в его же дворце. Император взял одну большую руку ГИ в свои две, нежно проводя по ней большими пальцами. Честно, ему хотелось прикоснуться не только к такой сильной ладони, но приходится довольствоваться тем, чему Германия не сопротивляется.       Почему же немец позволяет АВ вытворять подобные вещи? Неужели ему нравится, когда о нём кто-то желает позаботиться? Подобные нежности он, будучи молодым, отвергал, а сейчас он принимает подобную лесть от Австро-Венгрии. Конечно, что Германия удивляется с этого, но наблюдать за таким чутким, заботливом Австрией очень интересно.       — Du bist so fesch, mutig, zäh… Ich bewundere dich, — говорил австриец и опустил взгляд на сильную руку ГИ. — Da ist ane Sache, die ich nicht verstehe… Wie nicht lieben du? Du wunderst dich, warum ich dich liebe… Für deine Rauheit, Macht, Recht, Verstand, Mut… Du bist kluger und gebildeter Anführer. Ich immer bereit dir folgen…       Австро-Венгрия замолк. Он понимал, что у него нет времени на пустую болтовню. Этот немец совсем запудрил ему мозги одним лишь своим бездействием. Даже то, что тот не сопротивляется его действиям, выводит австрийца из себя. Ему хочется полезть дальше вдоль руки аж до плеч, а потом спускаться ниже, но не по руке, а по всему мускулистому торсу под рубахой…       Австрия опечалено вздохнул, отпустив руку Германии. Но случилось нечто непредвиденное: убирая свои руки, он почувствовал, как рука немца в последний момент попыталась взяться за одну из них, однако АВ уже убрал руки под себя. Ему также пришлось лицезреть то, как рука Империи одиноко лежит на том же месте, дожидаясь скорейшего возвращения Австрии. Император незамедлительно поднял голову на ГИ, который продолжал со спокойствием смотреть на своего кузена… нет, он только что сместил взгляд в сторону — на руки АВ.       Сердце австрийца, которое до этого замедляла своё биение, вновь забилось с необычайной скоростью. Случился новый прилив крови, который заставил Австро-Венгрию оживиться после нависшего напряжения в воздухе. Полуоткрытый рот АВ, который показывал белоснежные зубы, дал немцу понять, в каком шоке сейчас пребывает его обладатель. Что же, ГИ выровнял счёт в один один.       — Was… das war?.. — на сей раз с неуверенностью спросил император.       — Mir ist kalt, — ответил немец.       Австро-Венгрия чувствует, что больше не выдерживает такого поведения Германской Империи. Сердце вновь овладевает его разумом и он не может остановится на пути к своим сокровенным желаниям.       Глубоко вздохнув, австриец набрался смелости и залез на кровать. Немец не понимал, что тот хочет, и на раздумья у него было менее одной секунды до того, как Австрия чуть ли не нависнет над ним. Германия за это время принял сидячую позу, но это было плюсом лишь для императора, который уселся на нём.       Их лица были слишком близко как для ГИ, но слишком далеки, как для АВ. Руки австрийца сначала оказались прямо на твёрдой груди Империи, и вскоре, не отрываясь от желанного тела, сместились на широкие сильные плечи. Если он хоть кончиком пальца коснулся бы оголённой части, то, возможно, сам изогнулся бы подобно кошке и сладко замурчал. Но телу Австро-Венгрии не дали расслабиться руки Германии, которые по «чистейшей случайности» оказались на талии австрийца. На деле ГИ прекрасно видел, что он делает, однако совсем не по тем причинам, которые возомнила себе одурманенная чувствами голова АВ. Да и руки свои некуда было больше девать, кроме как положить их на Австрию.       Император понимал, что его любимый кузен сейчас шокирован настолько, что не может контролировать себя. АВ его прекрасно в этом плане понимает. Тот и слова вымолвить не может, не смотря на своё большое желание, которое выражается в слегка подрагивающихся алых губах. Австрийцу приятно смотреть на то, как Германия начинает понимать, что его чересчур громкие и резкие заявления могут обернуться ему медной монетой. Эта черта в немце является, можно сказать, самой негативной. Впервые Австро-Венгрия смог воспользоваться этим против своего же союзника.       — Nun, ist dir jetzt nicht kalt? — спросил АВ то сжимая, то отпуская плечи Империи.       — … Viel zu warm… — пробубнил тот, от дискомфорта шевеля плечами в стороны. Хотя стоит ещё подумать, что он испытывает сейчас больше: дискомфорт или смущение. — Österreich, das ist zu viel… seltsam.       — Aber dir warm genug. Das wird ane gute Massage für dich… und entspannen dir nicht schaden.       Германской Империи казалось, что он находится в совершенно ином мире, а то и вообще спит, если ему удостоено видеть такого Австрию. Ощущения слишком реалистичны, чтобы считать эту ночь сном или кошмаром. Снова же, ГИ не считает гомосексуальность, которую большинство с ненавистью называет «содомией», между странами чем-то из вон выходящего. В какой-то степени и Пруссия, его отец, не является «чистым» перед Господом человеком. То же самое можно сказать и про Австрийскую Империю. Однако немец никогда не думал, что эта тема когда-то коснётся лично его. Особенно его поражает то, что ему понравилось, как Австро-Венгрия попытался согреть его руку. ГИ является таким человеком, который не станет отказываться от получения удовольствия, будь это охотой или простым отдыхом. И что ему делать сейчас: попробовать это с АВ или же отказаться?       Когда Австро-Венгрия начинает задумываться о том, что скрывается под этой белой тканью, ему сносит крышу. Он издавна желает приложить свои руки к горячей груди немца, а после и самому лечь, чтобы почувствовать приятную твёрдость. Хочется услышать его скоростное биение сердца, которое не уступает быстроте сердцу АВ. Жаль, что Германия не может так сразу открыться перед ним… пока Австро-Венгрия сам одет. А что если?.. Слишком безумная, но единственная идея.       Австро-Венгрия попытался набрать воздух в лёгкие через нос, но ему пришлось выдохнуть через рот. ГИ теперь понял, что тот уже вот-вот готов заплакать. Но что делать в таких ситуациях? Вдруг он своим лишним словом всё усугубит?       — … Ich würde dem Gott meine Seele geben, um dein Gesicht im Licht dem Tages zu sehen, — проговорил АВ, чувствуя, как повязки скоро начнут намокать от поступивших к глазам слёз. — Lässt… mich meine Bandagen abnehmen.       Империя не может оставить это без ответа. Его рот не может издать и слова, а потому придётся дать ответ иначе. Рука немца потянулась прямо к лицу Австрии и прикоснулась к его щеке, задев при этом тонкую нить одной из повязок. Австриец замер. Начиная от головы и заканчивая самими пятками по нему прошлись тысячи мурашек, а в груди что-то невольно зашевелилось. Нет, это место было чуть ниже груди. Неужели… это бабочки? Бабочки, которые слетелись на оживший цветок Австро-Венгрии? Скорее всего.       Первая повязка поднялась, но перед кайзером предстал полузакрытый глаз, который смотрел куда-то вниз. АВ почувствовал и увидел свет от свечей рядом, но теперь он не ощущает боли. Но вот, он теперь видит то, что сейчас предстаёт перед ним во всей красе — сам Германская Империя. Очень сильно хочется увидеть его лицо, и на сей раз без повязок.       Последнюю повязку австриец снял вместе с первой со своего лица. До самого утра эти повязки пролежат на самом краю этого ложе.       АВ боялся показать свои глаза перед Германией, ибо сам почти что не имел понятия, как на самом деле они выглядят. Вдруг они совсем-совсем белые? Страшно даже такие глаза представить — уже не то, чтобы увидеть вживую.       Вдруг к подбородку АВ был подставлен палец, который заставил его поднять голову на ГИ. Было страшно, но император поддался. Взгляды встретились. Приоткрытые светло-голубые глаза австрийца сильно раскрылись, когда перед ним предстало лицо Германии.       Лицо немца… восхитительное. Оно не окрашено в тёмные цвета, которые раньше создавали повязки. Лицо стало намного ярче и чище. Австро-Венгрия теперь мог увидеть каждую деталь, тень и очертания лица, которое он пытался нарисовать у себя в мыслях. Германская Империя оказался с безупречной внешностью, которая подходила под все идеалы АВ. Широкие скулы и тяжеловатый подбородок восхищали глаза австрийца. Однако взгляд вновь вернулся к тёмным серебряным глазам. Император не может понять: серебро ли это, которое ценнее за все алмазы мира, или же бескрайний туман, в котором АВ навсегда потерялся? Или, может, он, в поиске серебряных сокровищ, потерялся в вечном тумане? Австро-Венгрии хочет поближе рассмотреть этих чарующие глаза.       Германия бы поспорил насчёт последнего. Если его глаза — туман, то у Австрии — светлое дневное небо. Такого цвета глаз даже представить не мог. В австрийце будто запечатлены настоящие частички божественного неба, которое заставляет ГИ на мгновение ослепнуть. Этот цвет, словно яд, заворожил не только глаза, но и то самое каменное сердце немца. И вскоре Германская Империя, сам того не замечая, следом за АВ приближался к его лицу.       О, лицо Австро-Венгрии… Эти ярчайшие глаза делали его ещё изящнее. Женская красота и элегантность идеально гармонировала с мужской внешностью и природой австрийца. Тусклый свет от свечей придавал обстановке куда более интимную атмосферу. АВ теперь не просто радовал глаз, а и притягивал к себе. Германия уже забыл о том, что на нём сидит его кузен. Перед ним теперь сам Австро-Венгрия, который, по его словам, единственный, кто может полюбить Германскую Империю.       Голоса их разума, которые кричали изо всех сил о морали, заглушало биение их проснувшихся сердец, которые нашли друг друга. Они, сохраняя в себе непереносимый никем эгоизм, доказывают друг другу: «ты принадлежишь только мне!». И потому ГИ и АВ притягиваются к друг другу, желая как можно лучше разглядеть свои владения.       — Ich sehe dein Gesicht… — прошептал австриец и положил свои руки на тёплые щеки немца, а затем запустил их в уложенные тёмные волосы. — Lass mich… dich angreifen.       Ответ не был произнесен вслух, однако он был. Австро-Венгрия приблизился к лицу Империи слишком близко, создав между ними промежуток менее сантиметра. В полумраке глаза австрийца засияли, будто перед Германией теперь предстало вечернее небо со звёздами. Это было последним, что он увидел перед тем, как прикрыть свои глаза.       Их уста соприкоснулись: сначала губы легонько коснулись друг друга, а затем ещё раз, второй, третий. Они целуются, как совсем маленькие юноши, не видавшие до этого ни поцелуев, ни ласок. И это абсолютная правда: они девственные во всех смыслах. Их жизнь полностью состояла из политики, а в ней нет места романтическим отношениям. АВ с рождения был романтиком, мечтавшим стать обычным влюблённым человеком хоть на одну ночь. ГИ не был таковым, однако его человеческая природа даёт о себе знать, когда рядом оказывается такой привлекательный человек, что готов полностью отдаться ему. И даже такие лёгкие причмокивания кажутся им уже апогеем романтики.       Руки немца слабо сжимают талию императора и притягивают весьма лёгкое тело к себе поближе. Австро-Венгрия оказался более раскрепощённый в своих действиях. Его руки блуждают по волосам Германской Империи: они сжимают, тянут, гладят, убирают нависшие волоски с красивейшего лица.       Недолго продлились лёгкие нежности. Сейчас они мыслят совершенно одинаково: их рты одновременно открылись и запустили в друг друга увлажнённые языки. Когда они соприкоснулись, оба смущённо и резко отдалились друг от друга. Германия сейчас показался особенно стеснительным, чем Австрия, который спустя небольшую паузу вернулся. Его нельзя было назвать не знающим, как немца, так как он прошёл только теорию с помощью книг. Император, словно охотник, искал кузена изнутри, чтобы они оба закружили в «страстном танце». Описать его таким эпитетом сложно, а горячем — определённо.       Становилось жарче не только вверху, а и внизу. Тело Австро-Венгрии дрогнуло, когда приятная волна пробежалась по всему телу. Как он и предполагал, больше всего давала о себе знать интимная зона, которая отдавала новые волны резких возбуждающих ощущений до самой головы.       Империя понимал, что ведёт себя не так, как подобает мужчине в свой первый поцелуй. Он должен был увереннее и резвее, чем его пассия, коей выступает АВ. В желании показать, кто здесь должен занимать лидерство, он слегка нагрубил, войдя в рот австрийца. Тот был удивлён, но решил не портить такой момент, который начинает набирать особую пикантность.       Германия, не отрывая руки от нежного тела кузена, сместил их на груди, специально задевая соски под тонкой пижамой. Он сделал это рефлекторно, и это взбудоражило Австрию, который протяжно выдохнул в чужой рот.       К сожалению, они не могли правильно дышать во время поцелуя, и поэтому Австро-Венгрия первым прервал такой трепетный процесс. Его вполне можно назвать удачным, так как они оба не допустили ни единой ошибки и принесли друг другу незабываемые ощущения. Это был их первый поцелуй… и явно не последний. Германская Империя точно пребывал в шоке с того, что с ним творит австриец. Он даже не может осознать, что поддался соблазну своего кузена.       — Ich dachte nicht, dass du nach dem Abendessen noch hungrig bist, — с лёгкой одышкой сказал АВ, схватившись за воротник своей рубахи. — Was möchtest du schmeckend?       — … Ich hätte nichts gegen einen Dessert, — произнёс ГИ, чей взгляд бегал по телу австрийца.       Австрия был польщён тем, что его тело сравнили со сладким десертом. Возможно, он будет являться единственной сладостью, которую кайзер не был бы прочь попробовать.       В первую очередь десерт завораживает своей красотой, и поэтому АВ должен представить себя во всей красе без «лишних формальностей». Он расстёгивал пуговицы медленно, так как «хорошего нужно всегда понемножку». Да и стоит признать, что он стесняется, но не собирается поддаваться всяким сомнениям и страхам, которые хочет донести здравый рассудок его сердцу. Нет, Австро-Венгрия хочет жить этой ночью одними чувствами.       Когда австриец расстегнул последнюю, Империя сразу же запустил руки под пижаму. Его руки теперь не были холодными. Когда тот снял с себя рубашку окончательно, Германию сразили наповал. Под довольно большой пижамой скрывалось тело, которое, скорее всего, было идеалом человека. Император не был обладателем мускул, которые имел немец, однако он не был совсем рыхлым. Прикасаясь к нему, кайзер ощущает внеземную гладкость, которую хочется мять, сжимать, целовать. Плоский живот и изящная талия тоже радовали глаз, однако больше всего тянула к себе шея, которую обнажил Австро-Венгрия. Он откинул голову назад, чтобы все его длинные волосы оказались сзади. И Германская Империя, словно вампир, сразу же вцепился в столь аппетитную кожу шеи. Немец не собирался кусать её, наоборот, он хотел вдохнуть запах АВ. В нос сразу же ударился стойкий запах недавно нанесённых духов с ароматом роз. Если запах имел бы свойство видеть, то это определённо были бы алые розы из сада Австрии.       Австро-Венгрия почувствовал, как на него накинулся кайзер и схватил его. Тот жадно вдыхал его запах с плеч и шеи, вгоняя австрийца в бо́льшую краску. Прикрыв глаза, император вновь откинул голову в сторону и прижался телом к немцу. Он невзначай тяжело вздыхал прямо над ухом кузена.       Германской Империи не нравилось наслаждаться АВ в такой позе. Покрепче схватив того, он резко перевернулся вместе с ним. Теперь каждому стало ясно, кто этой ночью обретёт верх, и это будет ГИ. Австрия, конечно, давно понял, что он будет под немцем, однако не думал, что весь контроль над процессом будет у того в руках. Тут уже ясно проявляется собственнический характер австрийца, который присущ, наверное, каждому члену германской семьи. Он не чувствует теперь себя полностью уверенно: его глаза напугано смотрят в разные стороны, а руки пытаются ухватиться за немца, чтобы хоть как-то чувствовать контроль над ситуацией.       И пока АВ в растерянности, Германия вновь примкнул к сладкому телу. Проведя своим языком вдоль шеи и оставив лёгкий поцелуй на нём, немец заставил Австро-Венгрию сдержанно простонать. Руки императора блуждали по чужой спине. Он не знал, что сделать, чтобы вновь взять на себя командование, и потому он решил поддаться кузену. С помощью подобных ласок австриец думал, что он сможет избежать грубых укусов. Империя продолжил одаривать его поцелуями, а про укусы он вовсе не смел думать — испортит ведь красоту АВ.       Вскоре кайзер отстал от австрийца и приподнялся, чтобы полностью оглядеть того. Руки Австро-Венгрии сползли со спины и придерживались за немецкие. Видно, как он во всю быстро дышит полной грудью. Германская Империя, как и планировал, преподал урок Австрии: нужно знать, что каждое решение несёт за собой необратимые последствия. И раз уж он захотел простой романтики, то, к сожалению, он получит нечто большее. Хотя ГИ не думает, что тот будет как-то против продолжения.       — … Bist du mit dieser Antwort gefällt? — с издёвкой спросил немец, еле сохраняя на лице невозмутимость. Оглядывая того, ему сильно хотелось ухмыльнуться.       — Kannst du sie bestatigen? — АВ дал понять, что он ждёт продолжения.       Кайзер принял сидячее положение между Австро-Венгрией. Его глаза всё время смотрели за движениями рук австрийца. Он не понимал, почему он прицепился именно к этим нежным рукам. Хочется, чтобы эти тонкие пальцы вскоре царапали его спину или рвали ткань покрывала от наслаждений снизу. От подобных мыслей у него невольно что-то тяжелеет снизу. И немец понимает, что это за ощущение, хоть он впервые его чувствует.       Взяв императора за ноги, Германия притянул к себе его. Австрия столкнулся с крепким торсом немца и сквозь дикое смущение раздвинул ноги пошире. ГИ только сейчас заметил, что на том всё ещё остались штаны. Ему пришлось поднять и сомкнуть ноги австрийца, а после он, схватившись за края пижамы, начал неспеша снимать её. Австро-Венгрия не был сейчас готов к тому, чтобы полностью обнажиться перед Империей, но его вряд ли сейчас послушают. Странно то, что ему это начинает нравится. Его всегда восхищала настойчивость и непоколебимость немца, из-за чего тот всегда добивался своих целей всеми способами (в том числе с применением силы). Настоящие черты лидера и монарха великой империи. Он готов использовать силу даже против своих союзников… и АВ это нравится. Он не мазохист. Ему лишь нравится то, что им командует такой сильный, мускулистый мужчина, который способен сотворить с его телом всё, что душе вздумается. Поэтому австриец сейчас поддаётся ему и не смеет перечить. Это сильно возбуждает.       Пижама теперь отлетела на самый край кровати, что уже говорит о воспитанности даже во время столь страстного процесса. На Австрии осталось лишь одно бельё, и если Германия его сейчас снимет, то тот точно умрёт со стыда. Австриец и так уже стреляет глазами во все стороны, лишь бы не увидеть свою наготу и реакцию Империи. Но если он всё же взглянул бы, то увидел бы голодный взгляд немца на себе.       Это тело ещё никто не видел в мире: такое нежное, стройное и аппетитное. Руки вновь хотят спуститься вниз и вдоль АВ, однако немец держится. Сейчас он имеет полное право завладеть им, а потому ему некуда спешить. Пока что можно начать с себя: к примеру, раздеться и доставить удовольствие глазам Австро-Венгрии.       Рубаха немца очень быстро слетела с тела, открыв подтянутое тело ГИ. Забавно, что император сразу же поднял свою голову, чтобы воплотить свою мечту в реальность — увидеть того без одежды. Германия только в очередной раз доказал ему, что он внешне — прекраснейший из мужчин. Австро-Венгрия готов был визжать при виде пресса и стольких мускул на сильных руках. В его зачарованных небесных глазах засияли те самые звёзды, что напоминали сердечки.       «— Kumm, nimm mich!» — пронеслось в голове австрийца.       Когда Германская Империя начал снимать с себя штаны, то тело Австрии сильно выгнулось, а сам он попытался коснуться задом об пах немца. То, что АВ сильно возбудился при виде желанного тела Германии, тот понял уже тогда, когда под бельём австрийца уже выпирался стояк. Да и немец в этом плане особо не отставал от кузена.       ГИ ощущает все прелести любовных чувств вместе с ним, и ни с кем более. Ему нравится то, что перед ним разлёгся его союзник, который часто боялся стать «младшим партнёром» в их политических союзах. А теперь Австро-Венгрия стал «младшим партнёром» в прямом смысле этого выражения. Да, австриец младше него аж на целых двадцать восемь лет! Однако для государств такая разница в возрасте никогда не было преградой ни для дружеских, ни для романтических отношений.       Когда АВ почувствовал, как на его бёдра положили руки и ухватились за бельё, то сразу же вспомнил о важном. Опять-таки из-за растерянности он молчал аж до того момента, когда с него уже сняли бельё. Стало резко не по себе, когда он из-за разведённых ног не может спрятать свой член. Ему необычайно стыдно за то, как его орган выглядит: знатно маленький, так ещё и двухцветный. Вот тут и заиграли комплексы АВ по поводу своего размера. Однако Германии абсолютно всё равно на этот торчащий орган. Всё внимание будет только на самом немце, а потому австрийцу больше интересно и страшно увидеть размер своего партнёра.       Опомнился он тогда, когда краем глаз задел кувшин, который он принёс в покои.       — Bitte, warte, — взволнованный тихий голосок австрийца всё же услышали. — Ich habe gelesen, dass ätherisches Öl zur Linderung im… Prozeß benutzen zum müssen. Es ist in dieser Kanne.       Это развеселило немца. Австрия, который боится вслух сказать простое слово «sex», позаботился о том, чтобы этот самый секс прошёл идеально. Только сейчас Германия понял, что тот изначально готовился к тому, что эта ночь сведётся к их сладострастию. Теперь ему стали понятны истинные намерения кузена… Но какой смысл выяснять, кто кого обхитрил?       Австро-Венгрия не смотрел на то, что делает Империя с тем кувшином, устремив взгляд на потолок. Когда весь контроль находится у ГИ, это одновременно и возбуждает, и волнует. Нет, он уверен, что немец прекрасно справится. Австрия боится лишь того, что он сам может всё испортить из-за своей неуверенности. Он так и не догадался, что на самом деле в нём привлекло Германскую Империю: его настойчивость или же податливость сейчас. А может, всё вместе? Определённо. Кайзера поначалу хоть и завлекло то, что император смог его соблазнить, но давать ему столько свободы немец вряд ли собирается. Всё в меру.       Пальцы Германии, слегка увлажнённые эфирным маслом, прикоснулись к заднице АВ и спускались вдоль неё в поиске нужной щели. В эти секунды руки австрийца соскользнули с тела и схватили уже помятую ткань покрывала. Будет неприятно и этого не избежать. Но после, если верить не только книгам, а и самим опытным рассказчикам в лице слуг, наступит настоящее блаженство.       С особой аккуратностью в Австро-Венгрию вошли два пальца. Сильно прикусив губу, тот сдержал в себе стон и тяжело вздохнул через нос. Ожидания оправдались — было неприятно, а может, просто непривычно. Стенки вокруг пальцев немца сильно сжали их, но вскоре расслаблялись, а потом по-новой. По мере того, как дышал Австрия, раскрывались и стенки. Смешанный из боли и приятностей стон так и норовил вырваться изо рта.       В нём сейчас находится его желанный мужчина, который лишь одним лёгким движением может сотворить с ним неописуемое. От каждого прикосновения подушечками пальцев ноги Австро-Венгрии поддавались дрожи, а руки тянули ткани во все стороны. Император уже перешёл со вздохов на обычное пыхтение, которое резко прерывается и также начинается. Глаза так и не осмеливались взглянуть на Германскую Империю, который испытывал смешанные ощущения. Нельзя сказать, что ему было противно. Это была необходимая часть подготовки, ибо он желает слышать не истошные крики, а сладкие стоны.       Германия придавал своему достоинству цену, поэтому незамедлительно в австрийца проник и третий палец. Из Австрии теперь вырвался первый сдавленный стон. Подготовка продлилась минуту-две, и для АВ это было достаточно (по мнению ГИ). Когда из него вышли, император мог с превеликим облегчением выдохнуть. Его голова приподнялась, чтобы взглянуть на немца. Как только тот начал снимать с себя бельё, Австрия застыл в предвкушении. Из-под оставшейся одежды предстал возбуждённый член, что ещё не совсем стоял, как у АВ, который аж приложился к худенькому животу. Германская Империя понимал, что не будет правильно сразу начинать процесс. Он будто инстинктивно начал себя стимулировать, неспеша водя рукой по органу и смотря на австрийца.       Кайзера возбуждал такой вид своего кузена, который, увидев большую головку из-под крайней плоти, вновь прикусил свою губу и откинулся назад. Его руки вновь принялись бродить по всему телу, представляя, как скоро эта головка войдёт в него. Стыдно было прикасаться к собственному органу, поэтому пришлось чем-то занять свои руки. Германия влюбился в них: он почти что не отводил от них свой взгляд, иногда, конечно, переводя его на раскрасневшееся личико Австро-Венгрии. И это всё принадлежит ГИ. От его проникновения будет дрожать каждая часть тела АВ, а душа его — вкушать желанный запретный плод.       Из-за разбушевавшейся фантазии Империи его член уже достаточно затвердел в руке. Пришло время приступать к действию. Сев на колени, он притянул к своему паху Австрию. Одной рукой он обвил талию низшего и слегка приподнял его. Он обращается с телом австрийца, словно с куклой, которую он собирается насаживать на себя. Австро-Венгрия совершенно не против, хоть и немного страшно.       Австро-Венгрия почувствовал, как к его аналу подставили мягкую головку члена. Она казалась слишком большой, как на первый взгляд. В эту секунду он поднял на Германию свою голову. Их влюблённые взгляды вновь встретились, и в глазах ГИ читалась полная уверенность. АВ был готов поклясться, что увидел в нём хищника, который с удовольствием смотрит на пойманную жертву. Такие ассоциации до глубины души будоражат его, и это единственное, что заставляет его расслабиться.       Когда в Австрию медленно и аккуратно начали входить, из него сначала вышли пара учащённых вздохов, а после последовали стоны, напоминающие тихий скулеж. Голова вновь откинулась назад, одна из рук до побеления пальцев сжимала покрывало, а ноги так и хотели скреститься. Одна лишь преграда для них — сам немец, который выпустил из себя тихий, но тяжёлый вздох. Пока внизу АВ всё хотелось будто расколоться, Германия испытывал непревзойдённые ощущения, которые отдавались по всему телу. Никогда он ещё не думал, что его орган может быть настолько чувствительным. Он сравнил бы это с чем-то сладким: что-то между медом и полной сахара карамели, так ещё и очень мягкое на ощупь. Представьте, как вы опускаете свою руку, которая чувствительна в несколько сотен раз, в нежный пудинг со вкусом лесных ягод. Таковым и был Австро-Венгрия.       ГИ полностью вошёл в кузена и ненадолго остановился, а вскоре начал совершать свои первые осторожные толчки. Его член полностью охвачен мягкими стенками. Они то сжимают, то отпускают его член, который идёт всё далее, пока не раздастся новый тихий хлопок об зад Австрии.       Из австрийца каждую секунду вырывались то сдавленные, то громкие стоны, а то и вовсе учащённое дыхание. В него вставили будто не половой орган, а что-то очень твёрдое, как жезл, но с мягкой оболочкой. Закрыв глаза, он представлял, как это всё выглядит внутри: как толстая головка члена немца трётся об его стенки, что сжимают её вокруг и снова пропускают то вперёд, то назад. Каждое движение внутри заставляет тело АВ отдаваться приятной дрожи как внешне, так и внутри тела. И не будет в мире другого человека, который посмел бы испытать подобное вместе с Германской Империей.       Первые толчки были настолько чувственными, что Германии пришлось иногда останавливаться от перенасыщения, а Австрии — сдерживать стоны, чтобы его горло хоть немного отдохнуло. Но вскоре немец начал привыкать и растягивать удовольствие, входя и выходя во всю длину равномерно. Австриец же не отказывался от стонов, которые придают его партнёру большей уверенности. Не описать, насколько гордость кайзера радует картина того, как он входит в своего такого же высокомерного кузена. Будет каламбуром то, что Германия входит сразу в две державы. А каково будет его осознание того, что он имеет Австро-Венгрию в его же дворце и стране? Это будет самым большим комплиментом в его сторону.       И не стоит ему забывать, насколько австриец сейчас прекрасен. Изящное тело, принадлежащее только ГИ, пленяет его глаза и не позволяет отвести околдованные глаза от себя. Не хочется причинять ему боли, чтобы доказать, кому он должен повиноваться. Только одного желает сейчас немец — принести ему наивысшую степень наслаждения и ласку, чтобы тот навсегда запомнил, кто может быть его единственным и неповторимым. Эти сладкие стоны, иногда носящие под собой нотки боли, заставляют Империю самому раскрепоститься и издавать из себя тихое пыхтение. Он тоже сдерживается, ибо не хочет окончательно потерять свой образ бесстрастного мужчины. Его нахмуренные брови придают ему природную германцам суровость; только из полуоткрытого рта Австрия своим чутким ушком может услышать приторные вздохи.       Император тоже не забывает о своей роли. Женщинам, то бишь персонам, принимающим всю ласку, нужно выглядеть перед своим мужчиной как можно соблазнительнее. АВ старается быть таким же. Он выгнулся вперёд, чтобы показать немцу, что его тело полностью в его власти; он намекает: «оно — твоё! Возьми же!». Непослушные волосы АВ разбросаны по всей подушке, что придаёт ему ещё более возбуждающий неряшливый вид. Кайзер продолжал следить за движениями его рук, паралельно думая, как же за них потом ухватиться. Не может он терпеть то, что он позволяет им так легко разгуливать. Руки АВ аж дотянулись к мощным рукам немца, держатся за них и бродят пальцами по шелковистой коже.       И всё же, австриец идеально выполнял своё задание — получать удовольствие. Оно было не только физическим, а и эмоциональным, эстетическим. Он улавливал моменты, когда Германская Империя казался ему ещё сексуальнее: то, как его некогда собранные волосы теперь парой локонов свисали с его угрюмого лица. Настоящий разгневанный хищник. Видя то, как немец смотрит на сам процесс снизу (а именно между ног вокруг органа Австрии бродили его излюбленные руки), Австро-Венгрия вновь отдаётся своей фантазии. Та настолько разбушевалась, что император получал удовольствие вдвойне. Он хочет схватиться за свой член, но не может, думая, что испортит ГИ такую прекрасную картину.       Толчки начали ускоряться, а член кайзера — увеличиваться и сильнее раздвигать стенки анала. Австриец чувствовал, как горячая головка всегда касается той самой эрогенной зоны, которая кидает его тело в дикий жар. Вместе с учащёнными толчками возрастали и возгласы австрийца. Германия единожды забеспокоился о том, что эти восторженные стоны кто-нибудь услышит. Но эта мысль быстро исчезла, когда прозвучало довольное мычание низшего.       Изначальная поза не давала делать процесс быстрее. Империи пришлось слегка привстать и наклониться к горячему телу. Одной рукой он придерживал АВ, а второй он схватил того за руку и заключил обе в крепкий замок. Австрия удивился такой резкой паузе, но вскоре всё возобновилось в более ускоренном темпе. Ему вновь пришлось безудержно постанывать на все покои. Лицо ГИ было очень близко, и свободная рука сама потянулась к нему. Действие императора свело с ума второго, но в хорошем смысле. Он уже сам начал тереться об неё, пока та спокойно бродит вдоль его щеки и достигает непослушных волос.       По покоям эхом раздавались звонкие шлепки, но они ни за что не заглушат голос Австро-Венгрии. Удивительно, что сам обладатель такого голоса не слышит самого себя. Всё внимание его ушей сосредоточено на тихих нотках грубого голоса Германской Империи сквозь пыхтение. Тот чувствует, что достигает скорого пика, и поэтому стиснул зубы. Австриец понимал, что тот, как и он сам, не хочет потерять образ. Однако ему не нравится, что Империя воздерживается от заслуженного наслаждения.       — Halte dich nicht!.. reutor! — произнёс Австрия, поднеся к губам немца большой палец.       ГИ не желал ему перечить. В попытке выпустить из себя тихонький сдержанный стон он выпустил более тяжёлый и громкий, чем хотел. Он только-только приближается к пику, и поэтому не может контролировать свой рот.       Почему же Австро-Венгрия ведёт себя так, будто он на деле является гипер-чувствительным? Всё предельно ясно — простата, от которой Германия не отстаёт с начала соития. Он, как и его партнёр, чувствовал, что скоро кончит. Однако Австрия это чувствовал не в половом органе, который так и просил о ласке, а глубоко в себе. Голова начинает вертеться в разные стороны от притока крови. Австриец начинает понимать, что он к чему-то приближается, но не сможет этого достигнуть, если будет сдерживаться. Он решил: «к чёрту скромность!», и спустил руку с красивого лица Империи к своему органу. Тем более тот уже не видит, что происходит внизу.       Оба были близки к неведомой их телам усладе, но одному из них было суждено достичь этого раньше за второго. АВ начинал делать значительные паузы между стонами; темп его «рукоблудничества» достигал бешеной скорости, как и у Германской Империи. Император получал двойную дозу стимуляции. Он начал подолгу затихать, его ноги крепко сжимали торс немца, а все остальные мышцы были сильно напряжены. Последнее, что произойдёт с телом Австро-Венгрии, — будет сильная дрожь в ногах, которую ГИ почувствует за считанные секунды.       Вдруг тело австрийца резко замерло. Будто внутри самой его души произошёл мощнейший взрыв, который отдался сильным жаром по всему телу. Австрия больше не мог издавать какие-либо звуки. Его зубы сильно стиснулись, а лицо обрело скорченную гримасу. Все мышцы до единой сжались, в особенности анус вокруг пульсирующего органа. Всё это произошло в один миг и остановилось вместе с самим немцем.       Австро-Венгрия был в настолько огромном шоке, что не мог понять, где он вообще находится: в том или земном мире. Он словно упал в саму пропасть, и даже кровать под своим телом не чувствовал. Голова его пуста, ибо живёт австриец сейчас одними ощущениями внизу. Его руки обмякли: одна отпустила орган, который пустил несколько слабых струек на свой живот, а вторая отпустила руку немца.       Приподнятая голова АВ упала на подушку, а за этим последовало резкое облегчение. Не оставалось сил даже на то, чтобы глотать воздух. Он был настолько обессиленным, что его живот самовольно втянулся, будто внутри него ничего не было. Сердце из груди готово было выпрыгнуть, а её биение раздавалось эхом в оглушённых ушах Австрии. В таком положении пролежал он ещё несколько долгих секунд, пока Германская Империя не продолжил совершать толчки. Но и сейчас император не мог ничего чувствовать: он лишь ощущал, как в нём быстро двигаются, и ничего большего. Австро-Венгрии пришлось несколько раз проморгаться, чтобы увидеть мир вокруг. Он был рад, когда увидел знакомые покои для почётных гостей. Да, ослепнуть после оргазма — последнее, о чём желает человек.       Окончательно австриец смог прийти в себя, когда ГИ начал издавать чуть более громкие стоны над его головой. Он даже не заметил, как тот успел так низко к нему нагнуться. АВ смог снова развидеть его лицо: настолько напряжённое и сосредоточенное, что аж страшно лишний раз пошевелиться.       Чутка позже Австрия начал ощущать, как член немца издаёт сильную пульсацию в нём, уже не говоря про то, что внутри становилось теснее и жарче. Как только он хотел положить руку на плечо Германии, тот моментально схватил её и прижал к постели.       Он совершил последний толчок, издав последний надрывной стон. Внизу всё сжалось, одарив тело огромной волной до невыносимости сладостного блаженства. Все силы были направлены на её получение, отчего немец значительно ослаб. Он приземлился на колени вместе с Австро-Венгрией, из которого ещё не вышел. Это такая сильная слабость, когда даже самая сильная и могучая мужская грудь поддаётся дикой дрожи.       Империя, с полуприкрытыми глазами подняв голову, излился прямо в Австрию. Тот, почувствовав, как его стенки наполняются липким семенем, расплылся в довольной улыбке. Самым приятным было видеть то, как его партнёр с сильной одышкой вновь нависает над ним. Немец так и не отпустил его руки, даже когда австриец с улыбкой на лице поднимал их вверх-вниз.       Их первый раз вышел премного лучше, как изначально задумывал Австро-Венгрия. ГИ смог дойти до своего пика наслаждения, а АВ — испытать настоящий оргазм.       Возможно, это будет являться для них самой лучшей ночью в их жизни, когда они не только приняли, а и почувствовали друг друга.

***

      Ранним утром немцам пришлось покидать обитель австрийской семьи. Пока столицы стояли возле кареты, их государства не могли отстать от друг друга возле входа во дворец. Австро-Венгрия с улыбкой рассматривал своего возлюбленного, которому он уже несколько раз поправлял воротник мундира. Ясно, что он не нуждался в поправке из-за типа ткани, а вот руки австрийца вполне нуждались в занятости. Но и Германская Империя не был против такой заботы, которая скрыта от глаз их столиц.       — Ich freue mich schon auf deine Rückkehr, — елейным голосом сказал император, что весь сверкал ещё с раннего утра.       — Glaub mir, dass unsere Treffen häufiger werden, — сказал кайзер, аккуратно взяв руки АВ, на которых теперь отсутствовали перчатки. — Ich werde deine sanften und warmen Hände vermissen, Österreich.       Вдалеке за ними наблюдали столицы, однако и здесь между ними возникает большая разница: пока Берлин открыто смотрит в спину своего государства, Вена, отвернув голову, наблюдает одним краем глаза.       — Österreich-Ungarn strahlt vor Glück, genau wie der Morgenstern, — произнёс немец, глянув на австрийца. — Kannst du mir sagen, mein lieber Freund, was für frohe Botschaft zu euch gekommen seid?       Вена молчал. Пару секунд подумав, как лучше всего стоит ответить любопытной столице, он выдал следующее:       — Den Hauptstädten wird befohlen, sich nicht für Persönliches ihrer Selbstherrscheren in ihrem Bett zu interessieren, darunter ihrer Liebesleben nicht besprechen.       — … Wie bitte?       Повторять сказанное и отвечать на дальнейшие вопросы столица Австрии не желал. Ему больше нравится наблюдать за тем, как его приятель застывает в удивлении, раздумывая над услышанным. Будет забавно, когда Германская Империя обратит внимание на густую краску на лице своей столицы и начнёт задавать в карете вопросы. А что Берлину сделать в такой ситуации? Убежать что-ли?