Белые платья и чёрные берцы

      Я никогда не думала о том, что собственными руками могу убить человека, но всё же я убила — пускай метафорически, воображаемо, но всё-таки я убила свою любовь, свою девочку, которую надо было беречь как зеницу ока, как самое ценное сокровище. И сейчас, видя слёзы в её кристальных карих глазах, я понимала, насколько была сукой и как же я поступила некрасиво, бросив её в самый важный и тяжёлый момент в жизни.       Всё началось с того, что я переехала для учёбы в Чунчхон, а потом попала в водоворот студенческих пьянок, где веселилась и в принципе делала всё, лишь бы не учиться и вести себя не так, как все, пускай в этой компании я была такой же, как и многие. Отличалось незначительно лишь мышление — я схватывала всё на лету и к концу лета научилась открывать банки с пивом и энергетиками длинными ногтями, а осенью уже умела проспаться за два часа и со свежей головой идти на пары, хотя это было очень сложно. Именно в момент жизни, когда были сплошные бессонницы, попытки не умереть от перегруза и нормально выспаться, я и встретила её.       Шин Рюджин происходила из семьи военных, и её походка кричала об этом: размеренная, отчеканенная, её было слышно всегда, шаги будто заменяли мне стук сердца и говорили «Ли Черён, вы находитесь в городе, который расположен недалеко от КНДР, тут все девушки так ходят, а парни часто смотрят вдаль, будто выглядывают врага». Я же не искала никаких врагов и не падала вниз, как только слышала какие-то тревожные новости, а наоборот, была в вечном поиске друзей и хорошей компании на вечер, чтобы потом в полуобморочном состоянии делать домашнее задание и великолепно отвечать на вопросы, что задавали преподаватели. Как при таком ритме жизни и заинтересованности в студентке из параллельной группы я не умерла от переутомления? Не знаю. Но зато с появлением в моей жизни Рюджин всё стало до одури нормальным, приличным, и даже я сама как-то невообразимо изменилась.       — Я никогда не думала, что пойду на пилота, — проговорила Шин, когда мы сидели в курилке — она вдыхала пары от мятных сигарет, которые курила я, и искренне этим наслаждалась. — Зато тут столько мужского внимания, что я буквально улетаю.       — Что, женским уже пресытилась? — в шутливой форме задала вопрос я и почувствовала, как внутри всё сжалось — чёртова Рюджин, чёртовы сигареты, если она меня сейчас ранит, то я больше никогда не буду верить в любовь.       — Твоим вниманием пресытиться невозможно, — и тогда я попала в капкан, что прищемил мне хвост и заставил сердце нервно выпрыгнуть из груди. Шин Рюджин, эта милашка с чёрными короткими волосами и берцами под короткой юбкой, умудрилась покорить меня за пару секунд, да что уж там, сразу же, и не следующий день я уже стояла под дождём и чувствовала, что поцеловала в щёку она меня максимально не по-дружески, а с явным намёком.       Геи в лётном училище — это как-то не страшно, не пугает, а вот лесбиянки-первокурсницы — горячая тема для сплетен и шока, потому что мы с Рюджин были красивыми, аккуратными, да и к тому же выступали противоположностями друг друга, что было в сто крат интереснее. У меня длинные волосы — у неё короткие, у неё стиль потерянного поколения рока, я же сторонник платьев и романтизма, она за битников и современное искусство, когда художники предлагают сделать что угодно с их телами, я же за традиционную корейскую живопись. Мы разные, очень разные, и каждый наш знакомый старался это подметить, лишь в общении мы различались: за моим нежным образом пряталась своя в доску, которая и пива попить может, и поплакать над романтической комедией, а Рюджин… Она была с людьми тихой и замкнутой, в толпе не любила разговаривать и сразу пробивалась к стенке — и жаль, потому что с ней желали общаться, не разглядев её характера.       Так мы и начали встречаться — противоположности с лёгкой горчинкой внутри, зато эффектная пара, которой всё по плечу. Мы ели вместе в кафетерии, всегда ходили вместе, а с первым поцелуем пришло осознание, что наши лёд и огонь внутри подходят друг другу, совместимы, и мы не потушимся, не растаем. Мы ходили на выходных по музеям, выставкам, а потом делились впечатлениями, понравилось ли, стоило ли того, будем ли рекомендовать, и ели вместе рамён, приготовленной в моей крошечной комнатке общежития. Наше счастье длилось не особо долго, всего-то пару месяцев, потому что мы осознали, что Рюджин не может быть сдерживающей силой, которая остановит меня от попыток пойти на вечеринку, а я не могу быть социальной звёздочкой, которая затащит Шин хоть куда-то. К тому же наступило слишком суровое время в моральном плане для моей девушки — у неё умер отец, офицер, и она чересчур импульсивно это переживала, а я, не эмпат, плохая личность и в принципе хреновый человек, не могла её должным образом утешить и сказать, что всё образуется. Наши пути разошлись — не осталось моего лёгкого флирта, когда я обнимала её за плечи и шептала всякие милости на ухо, а от неё не осталось сжиманий моей талии и перехода с поцелуя на нечто большее.       Мы были уже больше трёх месяцев не вместе, когда случилась вечеринка, на которую я пришла со своей подругой Хван Йеджи — той ещё оторвой, которая слёту заводила знакомства и пила на брудершафт с еле знакомыми людьми, а потом проблёвывалась и говорила «пять минут — полёт нормальный, пошла пить дальше». И именно тогда, когда я удерживала Йеджи от очередной блевотной попойки, я и увидела в толпе парней её — ту самую нежную девочку, которая, как и я, надела берцы под белое платье, презирая каблуки. Если я ходила в теннисках, она предпочитала что-то более грозное, и, глядя на неё, я чувствовала, как распадаюсь на миллионы атомов, собираюсь обратно и начинаю ненавидеть этих мужланов, обступивших её. Им нужно только одно — дикий, безудержный секс, а Рюджин всё это не надо, она сама мне говорила, что особо не нуждалась в плотских утехах, но всё равно я помню, как она стонала, когда я мяла её грудь и оставляла засосы на шее, потом снимая с неё нижнее бельё и играясь с ней языком.       И Шин точно так же смотрела на меня — с бездной в глазах, с гаснущими звёздами в душе, с внутренним криком, который исходил из горла, потому что иначе и не могло быть, ведь больно, больно и ещё раз, в сотый, больно. Эти гляделки длились долго, примерно до того момента, как ко мне подошла Йеджи с шотом текилы, и я поняла, что лучше впасть в алкогольную зависимость, чем в любовную снова, и хлопнула с подругой на брудершафт, не отрывая взгляда от своей бывшей в окружении мужчин. Как же она великолепна, как же прекрасна, и до разрыва мышц спины хотелось, чтобы она подошла ко мне, сказала убраться от алкоголя и не сметь пить, но Хван, эта безумная и пьяная ночная фурия, улыбнулась, не ведая, что в моей груди растекался океан боли:       — После брудершафта целуются, моя хорошая. И я очень сильно тебе намекаю на то, что надо целоваться, пока молодая.       — Ты в этом уверена? — с каких это пор я стала такой слабой и немощной? Почему я со слезами смотрела на подругу и хотела подойти к своей бывшей, которую пожирали глазами мужчины и явно хотели её на столе и под столом в алкогольном опьянении и без него? А может, стоит забыться с иной девушкой? Может, стоит переступить через статус подруги и просто показать Рюджин, что я могу жить дальше, без неё?       — Тебе пора отвлечься, — и Хван захватила мою верхнюю губу своими губами, заставляя прижаться к себе и закрыть глаза. Открыла их — Шин уже не было поблизости, лишь те парни переглядывались и ничего не понимали, как и я. — Забудь ты уже Рюджин. Не надо мучить себя. Делаешь только хуже.       — Когда любишь кого-то так же сильно, как себя — очень сложно забываешь, — а её белое, чересчур женственное платье и мои чёрные начищенные берцы дали нам обеим понять одну простую истину — мы слились, стали частями друг друга, и нас ни вытравить, ни убить, лишь вырезать хирургически.       Я до сих пор люблю её.       А она до сих пор любит меня.