В твоей власти

      Я стояла ни жива ни мертва, вне времени и пространства, стискивая в одеревенелых пальцах его кимоно. Только сердце быстро-быстро билось, оно единственное подавало признаки жизни.       Он остановился. Замерла и я. Что же дальше?       — М-мне повторить? — все же удосужилась спросить я, еле вороча пересохшим языком.       — Нет, — односложно ответил Кокушибо, не убирая руку с моих волос, но позволяя надежде заблеять между нами и в моей душе. Крошечный просвет надежды на хорошее завершение, но я также знала, что мои несчастья еще не закончились. — Прежде чем начать говорить, лучше подумай о всех тех, кто решился на обман и то, как они закончили свою ложь в итоге. Подумай, женщина, что лучше выбрать, прежде чем раскрыть рот.       Я поджала губы и немного отстранилась от груди Кокушибо, на которой хотела найти убежище от приближения смерти. Как глупо! Искать утешение там, где его нет и в помине!       Демон до сих пор пах дождем, а еще немного горьким запахом древесной смолы. Расставаться с этим запахом было неожиданно неохотно.       — Понимаю, господин Кокушибо... Господин Набу тому доказательство.       Я потупила взгляд. Фиолетовый орнамент на кимоно, мастерски вытканный вручную кем-то очень давно, подозрительно двоился в глазах. Проморгавшись, я кое-как зачесала выбившиеся прядки за голое неукрашенное ухо, хоть мне нестерпимо хотелось закрыть лицо волосами, как вуалью. Спрятаться от пристального внимания демона, которое ложилось на мои щеки горячим румянцем вперемешку с его дыханием. Наверняка мое побледневшее лицо снова горело как зажженный факел.       — Продолжай, — скупо велел Кокушибо, немного опуская руку мне на шею, провоцируя замереть. — Но помни о наказании за ложь.       — Я не лгу, а просто боюсь смерти и боюсь боли, — пробормотала я себе под нос, когда скрывать такие очевидные вещи не имело резона. Я не смогу вынести еще одно мучительное испытание, просто сломаюсь. — А если моя правда окажется для вас ложью?       — Как и все смертные, окрыленные идеей наивно прожигать свое время в неурядицах и тщете, думающих, что смерть существует за пределами их круга, — неопределенно высказался демон, немного надавливая на мою шею и вырывая полувздох из губ. — Но правда... правда не может быть ничем другим, как бы вы не пытались придать ей разные формы.       Его запах становился все сильней. Изумленная и ошарашенная собственной реакцией на интимное нахождение демона рядом, я не сразу смогла уловить его личный запах. Запах тела. До этого был дикий запах власти и давления. Теперь я вдыхала запах, проникающий и рассыпающийся у меня в груди дурманом и отличающийся от всех прочих. Многогранный запах ночи и крови. А еще властного мужчины.       Он ждал, а мне тянуть больше некуда. Испытывать его терпение казалось в разы хуже, чем все издевки Караку вместе взятые. Теперь они казалась обычным глумлением и проказами, казались не всерьез и не навсегда. А вот лояльное отношение Кокушибо имело для меня некую хрупкую ценность, и подводить его ожидания было чревато более страшными последствиями и разочарованием.       Я слепо смотрела на родимые пятна в виде полумесяцев на его челюсти. Скорее напоминающие язычки пламени или корку от ожога.       — Если быть честной, то я не знаю, где голубая паучья лилия. Простите, что ввела в заблуждение, — осторожно начала я, под гипнозом исследуя его надменные бескровные губы, пока пальцы демона сжимали все крепче мою шею, выказывая недовольство.       Меня снова начало накрывать чувство безысходности. Будто стены надвигались на меня. Не поменяла ли я один плен на другой?       — Я могу попытаться... Попытаться вырастить лилию! — надломлено пообещала я, когда хватка Кокушибо становилась просто невыносимой и воздуха становилось катастрофически мало. Я задыхалась.       — Смелое заявление. Однако... Ты честна, — с увесистой паузой одобрил Кокушибо, делая послабление пальцев, когда тупая боль и нехватка воздуха выдавливали меня из сознания и заволакивали куда-то на глубину.       Я с благодарностью взглянула чуть выше его губ, пока не встретила тысячелетний взгляд демона, острее заточенной катаны и темнее любой бездны. Ему нужно покориться, склониться и не спорить. Вот что было за той гранью.       — Не пытаешься ли ты оттянуть смерть нелепыми сказками?       Его колкий ответ вполне уместен. С одной стороны это могло выглядеть именно так: жалкая попытка отложить смерть. Но с моей стороны... Это был единственный шанс дожить до утра, а потом до следующего. Если демон позволит.       — В каждой моей попытке будет желание оттянуть смерть, это естественно. Как и все люди, я боюсь смерти, что противно вам... Но нагло обманывать?.. Нет. Надо быть очень глупым, чтобы решиться на подобное.       — Продолжай, — снова велел демон.       — Господин Набу запретил кому-либо говорить о тайне. С самого детства считал меня неполноценной, всячески демонстрируя неведение к одной особенности моего тела... Люди скажут проклятие либо происки злых духов. Они всегда боятся того, что необъяснимо. Такая черта у всех, особенно у ревностных богомольцев. Но я никогда не считала это проклятием. Это часть меня, просто не такая, как у всех. Быть другой, значит скрываться и опасаться всю жизнь, этому можно научиться, — издалека начала я, немного расслабляясь в руках демона. Что весьма опрометчиво. — Всему можно научиться, потому что ничего другого не остается.       Запнувшись на полуслове, я хорошенько подумала — нужно ли это знать Кокушибо и не исчерпываю ли тем самым снисходительно оказанное терпение.       — Я родилась не такой, как все девушки. За эту особенность господин Набу презирал и скрывал ото всех посторонних глаз. Сохранение репутации превыше всего. Запрещал находиться среди людей, чтобы не прознали, запрещал говорить... Все было под строгим запретом, — продолжала рассуждать я вслух, давно смирившись с собственным изъяном, принесшим так много боли и лишений. — Что это, уродство или талант? Нужен ли он вообще? Решать вам. Но я больше склоняюсь к уродству. Ведь талант... Талант это совсем иное. Это благословение богов. Талант по-настоящему редчайший дар.       — Не бывают талантов, женщина. Есть только упорный труд во имя служения цели на протяжении жизни. Надо исполниться решимости и действовать, и не ждать подачки богов. Каждодневные тренировки и дисциплина, чтобы выйти за рамки ограничений. Другого не бывает. Талант и дар — блаженная выдумка.       Я нахмурила брови, когда в голосе Кокушибо проскользнула сдержанная злоба. Сочилась ненависть к таланту. Моя рука потянулась к шее в попытке прикрыться от пробравшего до костей холода. Обострилась его хищная сущность, подтверждая мои догадки. Все же человеческие черты не чужды демону, раз он находился во власти чувств. У каждого своя история, и его история раззадорила мой нездоровый интерес. Его слабость, его зависть, его сила, его желания... Какие они были и какими они стали? Кем он был в начале; спаситель, предатель или убийца — кто знает. Его тайны несопоставимы с моими. Но теперь я знала одно: было нечто из прошлого до сих пор неотвязно его преследующее.       Наравне с ужасом во мне неуместно всколыхнулась нежность, которую не смогла подавить. Неужели стала принимать демона таким, каков он есть? И наравне с этим пробудилось желание поделиться житейским наблюдением, каким бы неправильным или ненужным оно не было.       — Талант есть! Благодаря таланту создается искусство поэзии и каллиграфии, и... Много еще чего! Это дар, и как не старайся, талант не превзойти. Я знаю о чем говорю, видела его множества раз в строках хайку или в виртуозных мазках художника...       — Разве я давал повод говорить о ерунде? — угрожающе процедил Кокушибо сквозь зубы, снова надавливая на уязвимое местечко на шее и возвращая к реальности. — Болтовню оставь при себе. Гений в тебе не блещет, как и талант. Пока что представляешь собой пустое место, заполненное отговорками.       Опомнившись от тумана грез, я импульсивно обвила свою шею пальцами и тихонько по-мышиному попискивая, когда его когти вгрызлись в тонкую кожу. Но это ничего не дало и не спасло от нарастающей боли.       — Что ты способна мне предложить?       Ему нужны ответы, а не моя девичья фантазия.       — Мои слезы способны... Нет, не так. В моих слезах скрыта способность вырастить цветы. — Открыв ему тайну, я мельком глянула на него и отвела взгляд. Как он воспринял эту несуразицу?       Мои ноги полностью замерзли на голом полу, плетенный ковер некогда украшавший эту комнату лежал скомканным тряпьем неподалеку. Стоять на цыпочках ради демона было утомительно долго, но продолжала стоически терпеть. Это самое малое из всего худшего.       — Конкретней, — надавил словесно и телесно Кокушибо, на что я приподнялась на носочки еще выше, став почти вровень с его подбородком.       Натянутая как струна и скованная обстоятельствами, я легонько прижалась к нему бедром и скороговоркой проговорила:       — В моих слезах скрыта способность вырастить что угодно, стоит им впитаться в почву. Такой же результат можно получить, если посадить цветок и поливать время от времени. Слезы действуют как питательная эссенция... Волшебное удобрение. Это то, что я скрывала все эти годы по приказу отца.       Тайна раскрыта, осталось ждать окончательного вердикта. Демон хранил молчание, наверное, обдумывая сказанное. Мои глаза бегали от его груди к разбитым часам, выглядящими точно раненое животное, и обратно к демону. Такая нервозность могла выдать повадки обманщицы. Но лгуньей я отродясь не была. Если только ложь во благо... Где-то в роще голосила птица, могущая ознаменовать дурное предвестие.       — Господин, я честна с вами и ничего не выдумываю... — попробовала я прервать гнетущую тишину, почти неловко притаптывая от напряжения, чтобы размять затекшие ноги. Опущенные глаза должны доказать мою искренность. — Показать прямо сейчас не получится, но как только предоставится случай, то...       — Повинуюсь, Музан-сама...       Я вскинула голову, когда демон назвал незнакомое имя.       Алые глаза Кокушибо утратили осознанность, ушли в тайники мыслей. Взгляд словно обратился в пустое пространство над моей головой. Он был не здесь, он был сейчас далек от меня. А еще я поняла, что именно здесь и сейчас вершилась моя судьба. Тот, кто управлял Кокушибо, имея вселенскую власть, мог перевернуть или перечеркнуть жизнь лишь одним словом или категоричным движением пальца, изображая ничтожность существования.       Если для Кокушибо я значила не меньше камушка на дороге, то какую значимость имела для того, кто стоял выше? Темная фигура, рисующаяся в моем шатком воображении и стоящая прямо перед глазами, таила известие о неотвратимой беде.       — Пойдешь со мной, женщина, — наконец нарушил гробовое молчание Кокушибо, эхом отскакивающее от голых стен. — Это приглашение, от которого нельзя отказаться.       Потрясенная неоспоримым решением, я даже позабыла о неудобстве и усталости.       — О!.. — и только сумела издать я, когда рука Кокушибо расслабила тиски на моей шее. Внезапная свобода испугала сильней, чем угрозы. — Пойти с вами... Прямо сейчас или... Что мне делать?       Он отпустил, но я не верила, фантомно ощущая себя в плену.       — Совсем недавно ты спрашивала, что делать и куда идти... Теперь пойдешь со мной, — Кокушибо повернул голову, словно прикидывая возможности побыстрее покинуть разгромленную комнату и особняк в целом. Бледное ухо демона выглянуло из-под копны смолистых волос. Шелест его кимоно и почти нормальные будничные движения ненадолго развеяли застывшую атмосферу. — Ты удостоилась чести встретиться с моим господином. Он желает задать некоторые вопросы и услышать ответы лично. Обычно низменные людишки лишены подобного...       Я не могла понять выражения лица Кокушибо. Он смотрел прямо, или вглубь себя, но точно не на окружающую обстановку, что-то умственно взвешивая и теряя ко мне всяческий интерес, предоставляя мне додумывать остальное самостоятельно и на свое усмотрение.       — С вашим господином? — неумело заикнулась я.       — Ты понимаешь всю серьезность встречи? — скосил глаза Кокушибо, ловя меня за подглядыванием его четко вылепленного профиля и выпирающего кадыка на шее. — Каждое слово будет иметь последствия, а бездействие и ложь — плату.       Я вздрогнула.       — Вы не дадите забыть об этом. — Можно было подумать, что я храбрилась или острила, заявляя такое ему в лицо, но мы оба знали — это не так. Это была абсолютная достоверность, он не позволит даже на миг забыть о нашей договоренности. Пока предоставляю собой пользу, то остаюсь целой и невредимой.       — И это тоже, — почти вежливо отозвался демон.       Я только сейчас заметила, что его фиолетовое кимоно было расписано черными нитями, тонкими и искусными, как паутина. Белый ворот нательного нагадзюбана из ткани той же фактуры, но более мягкий, выглядывал на массивной груди. Чем дольше я смотрела на одежду Кокушибо, тем больше вопросов возникало в голове: куда мы отправимся? Что со мной будет? Каждая деталь кимоно отвлекала от происходящего, а насыщенный запах его тела проникал до самого дна моего нутра и кружил голову.       Стрекот цикад из сада вернул в летнюю ночь. Надо же... А по ощущениям будто уже зима, раз тело колотило от пробирающего холода. Я тактично отодвинулась от Кокушибо, впуская между нами расстояние, когда прижиматься к нему за поддержкой стало совсем неловко, хоть, наверное, ни о каких нормах приличия не стоило уже и думать. Меня учили, что ценность женщины в ее добродетелях, а не в ее внешности, любую внешность можно приукрасить изящностью и скромностью, но, кажется, демону Кокушибо все равно на достоинства женщины. Мы для него ничто, только средство для утоления голода.       — Я не убегаю, — неожиданно для себя и для него пояснила я, слегка ковыляя на ослабевших ногах в поисках равновесия. Я снова могла двигаться, а не быть тряпичной куклой в чужих руках.       — Это было бы сомнительно, женщина. Убегая, сделаешь только хуже в первую очередь себе.       Я закивала, утайкой поглядывая на него, угадывая под амигасой изгибы губ и намек глаз. Он умел читать не только язык тела, но и мысли. Предсказывать действия и мысли людей не такая уж непосильная задача для демона, прожившего не много не мало сотни лет. Он много чем владел и много что умел. Всему научился.       Комната для приема гостей показалась кладбищем, наполненным безобразными вещами. Вещи так и лежали, отброшенные в разгар погрома. Балки, оконные жалюзи, разбросанными щепками тут и там, редкие книги, переносящие в диковинные места моей запредельной мечты, аккуратная токонома с гравюрой и злосчастные часы. Я не имела к этим вещам никакого отношения, и они ко мне тоже. Опустевшая скорлупа некогда жилого дома, изъеденный горечью и червями жадности. И как бы я не пыталась упорядочить мысли, они, как эти вещи, были брошены на произвол без какого-либо порядка. Кроме одного.       — Можно попросить? У меня одна только просьба. — Сложив перед собой руки, я умоляюще просмотрела на него.       — Ты можешь изложить свою просьбу. Я могу ее не выполнить.       — Позвольте мне кое-что сделать, прежде чем мы уйдем. Это не займет много времени! Я должна... должна... ненадолго подняться на второй этаж. — Упрямость не позволила сказать, что я хотела сделать, это было личное, очень личное. Попросить дать мне такую возможность, не называя причины, было щепетильно. А если он откажет?.. — Это все, о чем я прошу!       — У тебя минута, — внезапно соизволил Кокушибо, слегка ведя плечами и склоняя голову для лучшего моего понимания.       — Спасибо, спасибо!       Удивленная позволением, я пару раз поклонилась, выражая благодарность, сцепляя пальцы до судороги, когда в глазах заплясали хаотичные пятна из-за головокружения.       Но в любом случае его слова оказались самыми приятными из всех сказанных мне за сегодняшний день и ночь, поэтому я делала все, что он требовал, умудряясь поворачивать улыбающееся лицо к неумолимым жизненным трудностям. Училась приспосабливаться на ходу, как ящерица в гуще зелени.       — Мне нужно лишь подняться на второй этаж! — Я опрометью выскочила из комнаты, словно никакой боли и мучений не было, двигалась легко и быстро.       В темном заброшенном коридоре я замедлилась и перевела дух. Скрип половиц уже не вынуждал досадно морщиться и оглядываться. Трудно было поверить, что прошло совсем немного времени, и еще труднее было поверить, что это было на самом деле, когда приходилось прятаться по углам дома от господина Набу. Я обессиленно прислонилась к стене, сглатывая комок в горле и снова ощущая себя покинутой, ощущая себя в подвешенном состоянии над пропастью. Сколько раз я зависала над ней, не счесть. Но сейчас все по-другому. Моя женская слабость взяла вверх над всеми остальными чувствами. Уговаривая потерпеть еще немного, еще чуть, пару раз вдыхая и выдыхая прокисший страхом воздух, я старалась подобрать слова, чтобы утешиться. Согреться около потухшего очага. Я была одинока и истощена, но мой страх уменьшился.       Нужно двигаться дальше, время на исходе, ожидание Кокушибо на исходе.       Поднявшись по пьяной лестнице, которую так называла с сызмальства по причине ее крутости, я скорее пробежалась, нежели прошлась в душную комнатку, где делила жизнь наравне с тишиной. Даже на ощупь и в темноте я знала, сколько потребуется шагов до раздвижной двери, сколько до постели или письменного столика. Знала, сколько времени занимало зажечь лампу и благовония. Панели, окрашенные под цвет древесины, замерцали желтоватым светом, когда мои дрожащие пальцы сумели извлечь искру из огнива. Бумажные жалюзи, в отличии от кабинета господина Набу, не хранили на себе желтизну от дымящей курительной трубки. Буддийский алтарь был самой ценной вещью в комнате. Перед грубой деревянной скульптурой Амиды, Будды Западного рая, стояли крошечные погребальные дощечки, исписанные именами умерших предков. Но только одно имя причиняло душевную боль и невосполнимую утрату.       Омыть лицо, рот и руки было нечем, я просто совершила один короткий поклон, затем два глубоких и несколько раз хлопнула в ладоши на уровне груди для проявления уважения.       На маленьком домашнем алтаре всегда чисто, всегда приготовлены свежие побеги священной сакаки и веточка розовой камелии, срезанной в саду. Нежная, хрупкая, она символизировала тоску по любимому человеку. Посредине лежала строганная из бруска детская игрушка в форме лошадки, успевшая уже взяться трещинками и почернеть. Свечка тлела, жидкий горячий воск образовался в утопленной лужице, мои губы беззвучно шевелились в коротенькой сутре.       Совершив свою маленькую традицию, напоследок поклонившись пару раз, я отползла от алтаря, где часто вспоминала все, что произошло в нашей жизни. Так много счастья, так много печали. Так много душевной близости. И сколько бы раз я не предпринимала путешествий в прошлое, его не вернуть. Теперь приходилось просить благословения для братика в загробном мире. Я хотела, чтобы он знал, он не один во вселенной, он и есть вселенная для меня. Потому что человек цветок, сорванный ветром, и только горы и море, звезды и эта земля богов вечны.       Ветки растущей под окном рябины качнуло в порыве ветра. Я вздрогнула. Может чудилось, но в их шелесте был слышен стон неизбежности. Говорят, что когда мы испытываем тоску, то даже деревья, покачиваясь от ветра, сопереживают нам.       Нужно торопиться, вновь и вновь напоминала я себе. Демон ждал. Я заозиралась, в темноте выискивая хоть что-нибудь, чтобы взять с собой в дорогу. Вот только что понадобится в новом путешествии в один конец? Я поправила юкату и затужила голубой пояс на талии, пригладила волосы по привычке и ненароком приложила ладонь к опухшему лицу. В кого я превратилась за все это время? Страшно смотреть в зеркало, но оглянулась и посмотрела.       Незнакомка глянула на меня из зазеркалья. Я ей не верила, она мне тоже. Она жила в другой многогранной реальности, которая, множась, уходила в бесконечность, а я все также жила в четырех стенах своей верхней комнаты, но мысли летели далеко. Глаза, как две миндалины, сверкали, подтверждая наше с ней беспокойство.       Лицо опухло, словно меня искусали пчелы и стало напоминать мордочку собаки с обвислыми щеками. Я однажды такую видела у женщины с фотографической карточки. Нужно приложить имбирь, чтобы снять воспаление, а еще неплохо было бы замаскировать все это пудрой и румянами, которые лежали в баночках на полочке. Если они не засохли и не испортились. Вот только зачем мне прихорашиваться, а главное — для кого?..       — Аяме.       Я еще раз вздрогнула, когда Кокушибо впервые обратился и позвал меня по имени. Коротко, спокойно, авторитетно. Только у него получалось так повелительно. Ему необходимо подчиниться, как бы того не хотелось. Я суетливо подскочила, схватила хаори с вешалки и натянула свежие таби, взятые впопыхах из комода. Рядом стояла корзинка. Нужна ли она и что в нее класть?       Спускалась я не так прытко, как поднималась. Потому что было ощущение словно отправляюсь на смертный приговор. Тем не менее я спустилась, как и обещала, правда, потребовалось больше времени, чем минута. Но условности были условны.       Коридор пуст, в кабинет отца я даже не заглядывала без надобности, просто прошла мимо, скрипя подгнившими половицами. В комнате с часами Кокушибо тоже не оказалось. Либо я плохо различала предметы в темноте, либо он вышел. Отброшенный предыдущим демоном в порыве злости котенок мяукнул, завозившись в муслиновой занавеске. Оставить его здесь или забрать с собой? Мое сердце разрывалось, видя его беспомощность. Так или иначе я обреку несчастное животное, если оставлю здесь, а так нас станет двое и будет не так одиноко.       — Господин Кокушибо? — позвала я, выглядывая в коридор, не могло же мне померещиться. Не мог же Кокушибо оставить все и исчезнуть. В такую вероятность я точно не верила, не после того, как раскрыла секрет.       Придерживая ворот юкаты, за которым прятался притихший комочек шерсти, я отыскала силуэт демона на веранде. Его тяжело не заметить, он просто возник из ниоткуда и не исчезал. Прежде чем вынужденно присоединиться к нему, я стащила походные башмаки с полочки и обула. Я не представляла себе, как можно убежать без туфель, да и бегать босиком не очень приятное занятие.       — Я готова, господин, — для пущей показательности заверила я, хоть уверенности не прибавилось и в помине, а в душе зияла дыра сомнений и тревоги. Зато теплый комочек на груди согревал и придавал сил.       Кокушибо не шелохнулся. С покатых плеч спадали волосы воина и лунное сияние. Лицо под амигасой носило маску окаменевшей неприступности и холода. Рука расслабленно покоилась на рукояти катаны. Но это все обманчиво, ожидать можно чего угодно. Я поежилась, хоть на улице было довольно тепло, несмотря на поздний час.       Деревья шелестели, разнося неразборчивый шепоток. По небу плыли мутные низкие тучи, оставляя неравномерные щелочки, через которые проглядывались луна и звезды. Облака, таящие в себе дождь, плыли откуда-то с восточной стороны по своему собственному пути и скрывались за горными хребтами, обтекая острые пики словно журчащая река. Девушке, запертой в комнате на втором этаже, даже не снилась эта ночь и это путешествие. Наверное, она осталась в том зеркале. Та самая девушка, которая надеялась, что самурай заберет ее с собой. Вот только не знала я: жалеть ее или, наоборот, завидовать? Желание-то сбылось.       Размышлять над подобным вопросом более не пришлось. Кокушибо слегка прихватил меня за шкирку, хоть я и не собиралась ни падать, ни бежать, и шагнул вперед. Послышался пронзительный звук натянутых струн музыкального инструмента. Может быть кото, может быть бивы. После этого все изменилось и закружилось в водовороте. Я едва успела моргнуть, как место и обстоятельства изменились. Не стало ни дома, ни сада с прудом и семью карпами, ни колокольчиков фурин, ни деревушки у подножья горы. Даже воздух и температура стали другими.       Я не сдержалась и ахнула, очутившись в огромном городе. Не зря Кокушибо удерживал меня, без его помощи я бы плюхнулась наземь от внезапной смены реальности. Тело шатало из стороны в сторону, как последствие оторванности в невесомости.       Я обняла себя руками и посмотрела на Кокушибо, ожидая слов, которые объяснили бы произошедшее. Он слегка склонил голову, но обошелся без излишних трактовок. Как хочешь, так и принимай.       — Идем, — все, что соизволил обронить демон, направившись вверх по улице.       Широкая аллея, освещенная многочисленными огнями и светом, привела нас к еще большему проспекту, красиво вымощенного плитами и рассаженными вдоль кустарниками. Даже в такую позднюю ночь город не спал. Вокруг кишели прохожие, разодетые в брючные костюмы и кимоно на заморский манер. Нарядные женщины в шляпках и перчатках, цокающие каблуками по дорожке. По перегруженному транспорту проспекту сновали повозки рикш, голосивших налево и направо о своем приближении, велосипедисты, нагруженные житейским багажом, и проезжали одиночные гладкие машины. Они двигались без коней, за стеклами угадывались пассажиры и водитель. Я впервые видела такое пестрое разнообразие. Раздался металлический гул и скрежет, когда вдали, между многоэтажными зданиями вынырнул трамвай, рассыпая пурпурные искры из проводов и по рельсам скрываясь в противоположной части города.       Мой удивленный возглас потонул в океане шума. Кокушибо было все равно, он двигался среди всего этого изобилия естественно, словно был не демоном, а обычным человеком. Кем-кем, но обычным он точно не казался... Даже со спины. Такие же удивленные взгляды на него бросали прохожие, стараясь обойти незнакомца осторонь. Что это, страх или интуиция?       Кокушибо пересек проспект и вошел в следующий проулок, словно в черные воды. Мы молча прошли мимо архитектурного здания, где на вывеске гордо выписали название, а на флагах даты ближайших выступлений традиционных танцев древней столицы. Им оказался именитый Театр Кабуреньо, о котором я когда-то читала и где проводили чайные церемонии, комедии и кукольные спектакли. Далее последовали маленькие магазинчики с развивающимися занавесками норэн и сомнительные заведения, о репутации которых я не бралась судить. Там поздние гуляки веселились и распивали алкоголь, их гогот выходил наружу через распахнутые окна. Зато здесь было не так многолюдно и ярко. Редкие прохожие резко появились в проулке и также незаметно канули в неизвестном направлении, еще реже встречались фонари. А вот неприятный запах отходов и мокрой мостовой становился сильней. Через несколько кварталов улицы совершенно опустели, Кокушибо свернул еще раз и перешел на другой берег по деревянному мостику перекинутому над каналом. Так вот откуда тянуло сточными отходами и сыростью!.. Я быстро посеменила за демоном, плотнее закутываясь в хаори и убаюкивая котенка. Как хорошо, что он сидел молча и не царапался. Наверное, притаился, чуя перемены и неладное.       Я немного запыхалась, следуя за широким шагом Кокушибо, но не спрашивала и не жаловалась, надеясь оттянуть встречу с его господином до последнего. Но каждый шаг приближал нас к нему.       Вот мы ступили на новый берег и двинулись по новой улочке. Эта часть города отличалась от другой, я не совсем понимала чем именно, но разница ощущалась. Деревянные домики, выстроенные в аккуратные ряды, тянулись вдоль узкой улицы и кучно жались к друг дружке. Под козырьком каждого дома на крылечке сидели на стульях женщины и стоящими рядом с ними двумя или тремя молодыми. Иногда сидели мужчины, позвякивая номерками и вульгарно посвитывая мимо проходящим девушкам. Красивые девушки, одетые в кимоно, сначала были приняты мною за гейш, настолько красивыми и утонченными они казались в своих нарядах, высоких гэта и изящной шеей, как у лебедя. Уложенные волосы в прическу и свисающие драгоценности лишь дополняли общую миловидность, а наложенные на лица белила напоминали облака, освещенные солнцем. Никогда прежде я не встречала столько нарядно разодетых девушек в одном месте. Прохаживающиеся мужчины на улице иногда останавливались и вынимали изо рта сигарету, залюбовавшись одной из красавиц. Разве не это высшая мера признания чужой красоты? По сравнению с ними, я казалась себе не более чем булыжником или голубем, не стоящего внимания, с опухшим лицом и разбитыми губами. Если на меня и бросали взгляды, то это было нескрываемое недоумение.       Идущий Кокушибо разрезал этот поток людей на два русла, как гора встает на пути реки препятствием, и ей приходиться обтекать. Я могла спокойно идти за ним и не волноваться, что столкнусь с кем-то лбами.       Я не переставала вертеть головой, глаза разбегались. Не нужно быть глупым, чтобы понять, что это цветочный квартал для мужского развлечения. Господин Набу изредка посещал такие места и приходил домой пахнущий духами, но всегда в трезвом уме и памяти. Как любитель дороговизны и экзотики, он не прочь был тратить большие деньги на свое удовольствие. И эти девушки, принятые мною за гейш, наверняка таковыми не являлись. На это указывали их пояса, завязанные спереди, как у настоящих гейш — сзади. Это было отличительной чертой проституток. Женщина, вынужденная в течение вечера несколько раз развязывать пояс, не может утруждать себя завязыванием его сзади.       Мы достигли края улицы и свернули с дороги, вступив во внутренний дворик. Когда мы вошли, я почувствовала резь в желудке; таким пугающе-зловещим казался фасад дома и окружающий его сад. Все звуки и голоса разом отошли на задворки.       Кокушибо остановился, это означало, что мы прибыли. Полуобернувшись ко мне, он ждал, когда я пройду мимо него и зайду первой. Такой расклад ужаснул, ведь я предоставляла ему самому решать и вести за собой, а сейчас он требовал от меня действий. Мне даже не хватало воображения представить, что находилось внутри дома...       Из дома доносилась тишина. Если у тишины было звучание, то оно было бы именно таким — стук сердца. За небольшой занавеской, висевшей в дверном проеме, виднелись отделанные темным деревом нежно-оранжевые стены и расставленные бумажные фонарики. Я набралась смелости, подкрепляемой теплом котенка, прошла за занавеску и ступила на пол из полированного гранита. Меня удивило роскошное оформление всего лишь входа в этот дом. Я всегда считала свой дом богатым, но как же ошибалась...       Неожиданно открылась раздвижная дверь, вышла служанка и поклонилась мне. Я оторопела, словно застигнутый врасплох воришка, но спохватилась и поклонилась в ответ. Видимо, она услышала стук моих башмаков о порог. На ней было темно-синее кимоно с простым серым рисунком. Я сняла туфли и поставила их в ближайшую ячейку, но девушка жеманно указала рукой на самую верхнюю, так как я пришла сюда впервые и, согласно регламенту, должна была поставить свою обувь на самый верх. Притом все ячейки пустовали.       Девушка вильнула головой, мол, следуй за мной, и проплыла вглубь, ее шаги ступали по матам так, словно погружались в столетний мох. Я немного замедлилась и дождалась Кокушибо, молчаливо вошедшего в дом. Пускай он был позади, но близкое нахождение демона внушало мне чувство неодиночества. Каким бы абсурдным оно не казалось. Палач стал моим спутником.       Опустившись на колени перед очередной дверью, служанка тактично прочистила горло и кратко шепнула в открытую створку. Если я не разобрала, что она произнесла, то сидящие внутри люди уж точно. Она напомнила мне меня, когда я точно также сидела перед кабинетом господина Набу и нерешительно беспокоила его уединение. Я смотрела на скукоженную фигурку девушки как на собственное искривленное отражение.       Все повторялось, как в замкнутом цикле.       Немного накренившись вбок, я отчасти могла видеть полоску света и край низкого столика перед сидящим в центре человеком. Подглядывать не очень хорошо, за этим меня и поймали, когда сёдзи распахнулись. На меня полился сноп света, как на актрису на сцене театра, которая вышла на всеобщее обозрение тысячи и тысячи глаз. Эти глаза рассматривали каждый волос, каждый изгиб и каждую черточку, видели все недостатки и изъяны, и злобно посмеивались, найдя таковые. Но смех звенел только в моей голове.       — Проходи, присаживайся, маленькая Аяме. Ты сегодня храбро себя повела, за что заслуживаешь надлежащий прием, — новый бархатистый голос раздался из недр логова, в нем не было ни капли приказа, но по спине пробежал ледяной холод и внутренности скрутило в тугой узел, ноги сами понесли меня вперед. Разум померк, осталась только точка. Точка сосредоточения чистой паники.       В апартаментах, залитым оранжевым светом, на диванных подушках сидел мужчина. Но какой это был мужчина...       Господин, сидящий напротив, неотрывно смотрел на меня. Взгляд его нельзя было назвать ни пытливым, ни пренебрежительным, ни проницательным. От него не было ни жарко, ни страшно, ни как-либо еще. Ни одного из известных мне живых чувств в том взгляде не содержалось. Чересчур безупречное брючное кимоно, чересчур ухоженное лицо, чересчур совершенно уложенные гелем на современный манер волосы, чересчур длинные пальцы, мерно постукивающие по столу. Если бы не глаза — холодно-бесчувственные в узких прорезях век, — то его облик можно было назвать приветливым.       Это было чересчур странно... Как во сне я низко-низко поклонилась и присела на одну из подушек, раскиданных вокруг стола, стараясь сохранить спокойствие. Подошла та самая служанка, поставила передо мной чашечку и наполнила саке. Я поблагодарила ее поклоном, сделала пару глотков, чтобы не показаться невоспитанной, поморщилась, когда алкоголь защипал разбитые губы, и на какое-то мгновение застыла неподвижно. Мужчина, тот самый высокочтимый господин Кокушибо, наблюдал за мной с блеклой улыбкой.       В голову пришло одно необычное сравнение. Однажды, в возрасте шести лет, я увидела, как в углу нашего дома паук плетет паутину. Он еще не окончил свою работу, когда мошка упала прямо в сеть и застряла в ней. Сначала паук не обращал внимания, но едва окончив свою работу, набросился на нее и задушил. Сейчас, сидя под давлением демонических глаз, я ощущала себя мошкой в паутине, сплетенной для меня роковыми обстоятельствами.       — Кокушибо, ты тоже останься, — пригласил мужчина.       — Да, господин, — ответил Кокушибо и присел позади меня.       — Я посоветовал Кокушибо быть с тобой помягче. Правда, он мог уже и позабыть как правильно обхаживать девушек, но я не сомневался в его компетенции. А тот демон, который поступил так некрасиво, уже наказан по всей строгости, — вдруг решил объясниться господин, делая широкий жест рукой.       — Благодарю вас, — я снова низко поклонилась, как того требовали обычаи.       Служанка наконец вышла, и мы остались наедине, но не успел никто из нас нарушить тишину, как распахнулись смежные сёдзи и в комнату вошла еще одна девушка в кремовом кимоно.       Совершенство. Ее лицо овальной формы, просто кукольное, выглядело очень нежным и хрупким, как фарфор. Кожа бледная, даже под слоем косметики, сразу видно, что она не проводила время под солнцем. Что-то в ее совершенной красоте, в подведенных тушью бровях и напомаженных краской губах, скрывалось нечто хищное... Но то, как она смотрела на мужчину своими зелеными глазами... С таким восхищением и обожанием, с такой щемящей нежностью и преклонением, что мне стало неловко. Грациозно покачивая бедрами, она вошла на середину комнаты и упала на колени, игриво ползя к ногам мужчины.       Она напоминала мне гравюру с изображением куртизанки периода тысячелетней давности. По сравнению с ней, я снова почувствовала себя лягушкой.       — Мой господин... — с томным придыханием пролепетала девушка, кладя голову на колени мужчины и с безграничным доверием заглядывая ему в лицо.       Она даже не глянула на нас, на всем белом свете для нее существовал только этот загадочный холеный господин.       — Уже успела соскучиться? — лениво протянул господин, беря девушку за подбородок двумя пальцами. — Веди себя тихо, у нас намечается серьезный разговор.       Я оглянулась к Кокушибо за подсказкой и обнаружила его сидящим без амигасы, та покоилась рядышком. Если можно было еще больше поразиться сегодняшним неожиданностям, то у меня получилось. Я впервые видела его облик без помехи. Он произвел впечатление, и мне нравилось то, что я видела. Все его шесть глаз были направлены сугубо прямо и в то же время в никуда, словно в небытие, а затем обратились на меня. Я мгновенно вспыхнула до корней волос.       Это место и все эти люди заставляли меня испытывать страх вперемешку со смущением.       — Аяме, смотри на меня, будь так добра. Все же мы собрались здесь ради тебя, — пристыдил господин, запуская пальцы с аккуратными ногтями в волосы девушки. Та заулыбалась и благоговейно выдохнула, трепетно закатывая глаза.       — Мой господин, может она глуха? — подсказала елейно девушка, вытягивая шею и подставляясь под ласку.       — Всегда выискиваешь недостатки в других, Даки? — мягко пожурил господин, пока мои щеки алели от смятения. Стало душно, котенок на груди грел не хуже печки.       — Нет, что вы, Музан-сама, просто я хочу, чтобы она проявила больше уважения. — Девушка по имени Даки даже бровью не повела на упрек, пуская вход все свое обаяние. — Меня коробит от одного ее вида.       Затем она тяжело вздохнула и с кислым выражением посмотрела на меня. Украшения в ее шелковистых черных волосах качнулись и зазвенели. Одна заколка была черного цвета, лакированная, в форме заходящего солнца, с золотым орнаментом из цветов по кругу. Другая — из светлого дерева, украшенная двумя жемчужинами и крошечными янтарным шариком. Такие украшения баснословно дорогие, не каждая любовница или куртизанка могла позволить себе такое.       — Она не выносит соперниц, — пояснил господин Музан, поглаживая Даки по волосам как послушное и верное животное. — Поэтому она к тебе так относится.       Мои глаза округлились как две эти чашки для саке. Как такая девушка могла видеть во мне соперницу?       — Уверяю вас, господин, я не вижу в ней ничего подобного! Она такая же для меня соперница, как лужа для океана! Совсем неприглядная... — деланно возмутилась Даки, брезгливо сморщив носик. — Притом обезображенная.       Тонкие губы Музана чуть заметно скривились. При известной доле воображения это можно было даже принять за улыбку.       — Аяме, расскажи о своей тайне, — располагающе перешел сразу к делу господин, вперив в меня немигающий взгляд из-под ресниц.       Мыслей в моей голове было так много, что она трещала по швам. Что ему ответить? Как правильно ему ответить? Я не представляла. С другой стороны понимала — отмолчаться очень невежливо. И смертельно опасно. Тогда я снова обернулась к Кокушибо, сильно разнервничавшись. Что-то в том, как я искала в нем поддержку, словно он — безопасное место, было неправильно изначально, но сейчас именно Кокушибо мог мне помочь и удержать в сумасшедшей круговерти.       Краем уха я уже слышала высмеивание Даки, это вогнало в еще большее треволнение. Заикание сбивались во рту и я готова была уже расплакаться.       Кокушибо никак не отреагировал на мою просьбу. Кандзи на его зрачках замерцали мертвым бликом и потухли. Он сидел прямо, с выпрямленной спиной, сложа руки на коленях. Он готов так просидеть несколько часов, а то дней и десятилетий. Ничто не пошатнет его закаленную уверенность; никакие куртизанки, никакие девушки, никакие земные устои. Кроме приказа господина. Тогда он готов рушить вековые догмы, лишь бы выполнить поручение.       — Успела привязаться к Кокушибо? Я впервые вижу такое поведение человека, это даже интересно. Но не столь интересно, как твоя особенность, — притворно ласково, но настойчиво проговорил господин Музан, вынуждая повернуться к нему. Его тон можно было расценить как изощренную насмешку.       Я помотала головой, потряхивая волосами.       — Как я говорила господину Кокушибо, мои слезы способны вырастить цветы, — кротко поглядывая на господина Музана, я опустила глаза в свою чашечку, найдя в колебаниях белесой жидкости блуждающие огоньки света.       — Без семян? — живо переспросил господин, слегка поддавшись вперед, его пальцы ухватились за край столика, прекратив поглаживать Даки.       — Можно с семенами, можно без них, главное делать это с приятным чувством, иначе ничего не получится. Когда плакала из-за... — я замялась, подыскивая деликатные слова. — Когда слезы вызваны горем или несчастьем, то ничего не получится. В слезах радости содержится та самая эссенция, которая проникает в почву и образует новую жизнь.       Закончив, я несмело обвела комнату взглядом, вдруг обнаружив, что в ней полно развешанных старинных картин и складная ширма с изображением вееров, а с сада доносился звук переливающейся воды в фонтанчике. Котенок на моей груди резко заворочался, коготками цепляя ткань юкаты и кожу. Я тихо ойкнула и поправила, чтобы он не брыкался.       — Красивые цветы хороших плодов не приносят, но это ошибочное мышление. Красивое всегда должно размножаться, а вот уродливое наоборот, — задумчиво проговорил господин словно сам с собой, его глаза маниакально разгорелись и светились смесью страсти и азарта. — Но мой мир будет без уродства.       Он казался мне таким утонченным, таким мудрым. Но меня бросило в дрожь, когда в его глазах отразилась идея и те возможности, которые открылись перед ним.       — Я потратил очень много времени, чтобы вывести идеальную формулу путем скрещиваний разных видов. Находил такие сорта, которые даже не снились императорским ученым, побывал в таких местах, которые не грезились путешественникам. Но ничего не принесло результатов, только уродство. — На безупречно ухоженном лице Музана дрогнула жилка, черты заострились, маска сдержанности дала трещину, выталкивая наружу совсем неприглядный облик. Преображением было таким мгновенным, что и вовсе незаметным. Обуздав себя, Музан снова стал чересчур лощеным, запуская длинные пальцы в волосы и поправляя спадающие пряди. — Собственная ограниченность не позволяет свободно протянуть руки к солнцу вот уже столько лет... Я оказался обреченным на неизбывное одиночество. Не могу чувствовать себя солидарным ни с кем и ни с чем.       — Господин, это наша вина, что не нашли голубую лилию! Вы так полагались на нас, а мы подвели! — визгливо прощебетала Даки, встрепенувшись, край кимоно спало, оголяя белое плечико; оно было накинуто на голое тело.       — На тебя больших надежд не возлагалось, Даки, — ровным голосом осадил Музан, но на лице девушки отразилось так много боли, что на глазах выступили слезы. В своей задетой трогательности она была поистине невинна, будь на моем месте мужчина, то он бы залюбовался ею. — Будет лучше, если ты придержишь свой язык. Как раз он понадобиться тебе в другом деле, поняла?       Даки капризно захныкала, показывая испачканные зубки в губной помаде и комкая черные брюки господина. Эйфория обожания, медленно перерастающие в горчайшее сожаление, отразилось в ее расширенных зрачках. И тогда я заметила кандзи Шестой Высшей Луны.       — Ты особенный демон, Даки, но иногда раздражаешь меня, — любовно похвалил и отругал Музан. — Вернемся к разговору о слезах и цветах, Аяме. Прости, что доводиться все это выслушивать. По-хорошему, я должен был проявить к тебе больше любезности, как к своей гостье. Прошу простить за этот беспорядок.       Все же заплаканная Даки, по-детски грызущая ноготок из-за провинности, была прекраснее любой другой ойран. Ее тонкий прямой нос, пожалуй, был каким-то неживым, но губы, прекрасные, удивительно подвижные, подрагивающие, даже когда она молчала, цвели как бутон. Ослепительно вспыхивал между черными волосами и бежевым платьем ее белоснежный профиль. А ее кимоно... Если на других девушках кимоно постоянно путалось под ногами, в то время как на Даки кимоно сидело так, будто было ее второй кожей.       Несмотря на оскорбление, я не могла отрицать обворожительное зрелище, коим являлась девушка.       Музан посмотрел на Даки и поднял один палец. Это означало, что она должна замолчать и прекратить восторженное исступление.       — Все, чего я хочу, Аяме, — продолжил господин и с нарастающим ударением постукивая пальцами об столик, привлекая мое рассеянное внимание. — Ты не поверишь, нет причин для веры, но все же... Единственное, что я хочу, это снова стать человеком. Снова испытать чувства и эмоции от бренной жизни. Снова быть согретым солнцем. Стать счастливым отцом. Я был лишен всего этого очень и очень долго. Я живу в этом мире слишком долго, и я устал. Ты веришь мне, Аяме? Веришь, что я хочу построить вокруг себя новый мир? Ведь мир, в котором живут люди, это один мир, а мир, где существуют демоны, это другой, уродливый мир. И когда мы перестанем существовать, то и мир, созданный нами, тоже исчезнет. Ты сможешь мне помочь снова стать человеком и стать частью правильного мира?       — Снова стать человеком? — робко переспросила я, впечатлившись его исповедью. — Для этого вам потребуется только один цветок?       — Самый особенный цветок, который нельзя отыскать на всей длине и ширине земли. Твоя особенность это дар, которая встречается между смертными реже, чем жемчуг в куче пыли, — голос господина снова сделался мягким, покладистым. В нем слышалась определенная мелодичность, каждое слово произносилось четко и неторопливо. Это как рисунок тушью на рисовой бумаге — тонкий, полупрозрачный и безупречно правильный в каждой своей линии. Научиться говорить с таким магическим внушением дано не каждому, на оттачивания мастерства потребуются года и столетия. Что у него было с избытком.       Я никак не могла отделаться от ощущения, что меня пытаются поймать в ловушку — увлечь, повлиять, убедить. И я поддавалась гипнотическим мотивам, замечая заторможенное шевеление вееров на ширме. Они двигались в одной связке с ритмом волшебной музыки под аккомпанемент сямисэна, нанизанные на нить, как бусы. А нарисованные пейзажи на гравюрах переплетались в бесконечно абстрактные и фантастичные узоры.       Я опустила глаза в чашечку с саке и поразилась тому, что в ней увидела, а потом перевела блуждающий взгляд на расползающиеся татами. Обычно циновки по краю обшиты хлопчатобумажной или льняной бейкой. Здесь же края были обработаны шелком с орнаментом из золотых нитей.       — Твой дар вернет мне человеческую жизнь во всем ее великолепии, даст исключительную возможность прожить ее полноценно. На то людям и дано сознание, чтобы вынести все тяготы. Демонам подобное ни к чему, мы не считаем жизнь источником тягот. Это судьба человека, она и одарила его сознанием. Спустя столько лет я узнал, что лучшее, величайшее и достойнейшее в жизни — вне цены, и что дары богов не продаются. Ты поможешь мне снова обрести утраченное, Аяме? — угодливо льстил Музан, чистым взглядом спрашивая мое намерение и уговаривая на согласие.       Я не могла отказать столь искренней просьбе, тем более облеченному такой большой властью демону. Значит, так суждено. Значит, это знак, которым нельзя пренебрегать. Прежде я не задумывалась, что все взаимосвязано. Моя особенность выращивать соцветия и проклятье демонов, заключенное в одном-единственном цветке, идеально подходили друг к другу, как две половинки целого. Неужели моя особенность — всего лишь часть чего-то гораздо большего, чем я думала раньше? Неужели мое истинное предназначение помочь обрести человечность демону, который ее когда-то потерял? Помочь одному конкретному демону...       Тогда я должна использовать доступную мне возможность все исправить. Использовать во благо — значит не противостоять знакам вселенной, а двигаться в унисон с ней.       — Если все получится... То вы снова будете людьми? — заплетающимся языком спросила я в пространство запахов и полутонов, предаваясь чарам воображения.       Глаза слипались, а в одурманенной алкоголем голове был полный сумбур. Мне хватило всего пару глотков на голодный желудок.       Тело слегка покосилась набок от усталости, но я оглянулась в третий раз и посмотрела на Кокушибо. Его темный огромный силуэт был единственным верным среди всей прочей мишуры. Было нечто притягательно надежное в его мужественной уверенности.       Поздно сопротивляться, нужно принять, что душу и тело захватил околдовавший меня демон.       Если все получится, то он снова станет человеком... Станет тем самым мужчиной, на которого я могла бы положиться и надеяться на лучшее.       — Он сможет вернуть свою человечность. Не об этом ты сейчас подумала? — с пониманием и намеком отозвался господин Музан где-то вдали, прочитав мои мысли. — Разве это не щедрая награда?       Он лукаво улыбнулся, а Даки посмеивалась, прикрывая напомаженный рот рукавом.       — Не надо никакой награды, — ответила я с вспыхивающим и исчезающим румянцем на щеках, слабыми попытками поправляя сползающий ворот хаори, но выходило также плохо, как и обрести контроль на собой.       — Человеческое тело инструмент. Особенное женское. Можно сравнить с совершенной вазой в руках мастера. Кокушибо знает в этом толк, верно?