All world

      Джорно смотрит на мерно покачивающиеся в мутноватом растворе формалина органы. Те маячат перед его глазами, а он неотрывно смотрит на них в ответ, словно бы не может найти для себя более увлекательного занятия. — Как же всё болит после первого твоего лечения…       Совсем рядом протяжно стонет Польнарефф, откидываясь на спинку инвалидного кресла. Джованна должен признать, что, несмотря на раскрытое настежь окно, в комнате витает еле уловимый — но, всё же, довольно чёткий — запах металла. Он неприятно оседает на языке и остаётся в воздухе, если сильнее принюхаться. — Реабилитация многим даётся достаточно тяжело. Это не такой лёгкий процесс, как может сперва казаться, — спокойно отвечает молодой дон, даже не поднимая на француза взгляд, — Тем более, мой Gold Experience…Requiem, — добавляет он с секундной осечкой, — Не способен просто так создавать живые части тела. Нужно время и возможность терпеть боль. — Я думал, — слегка кряхтя от попыток приподняться на кресле при помощи одних лишь локтей, произносит Польнарефф, — что твой стенд наоборот стал сильнее. Увеличил масштабы и возможности вдыхания жизни в неживые предметы. — Так и есть, — всё тем же спокойным тоном отвечает Джорно.       Он касается банки с формалином. От стекла веет приятным холодом, который тут же охватывает его, трогает кожу и позволяет лёгким мурашкам пройтись по ней. Молодой дон не отрывает от банки взгляда. Кажется, перед его взором мерно колышется в растворе очередное сердце. Совсем небольшое — ещё детское. — Неужели все твои силы уходят на это? — Польнарефф усмехается и через силу кивает на банку с формалином.       Джованна смотрит на него с секунду, а затем вновь переводит холодный взгляд на орган. — Да, — отвечает он, не решаясь лгать своему наставнику и помощнику, — Завтра ещё одна партия, так что мне нужно будет постараться. — Не перестарайся, — слегка хмуря серебристые брови, произносит француз, — Конечно, торговля подобными органами, созданными твоим стендом, в разы лучше предыдущего бизнеса семьи, но не стоит отдавать всего себя этому занятию. — Нет-нет, — качает головой Джорно, по-прежнему неотрывно глядя на банку, — Вы предложили прекрасную альтернативу. Торговля живыми органами — бизнес тоже нелегальный, а значит приемлемый для всех членов Passione. Пока мы получаем за это деньги от заказчиков, а они, в свою очередь, не задают вопросов, всё складывается отлично. Я не могу отказаться от этого. — Я не прошу тебя отказываться от этого, Джорно…       Польнарефф делает недолгую паузу, словно бы не ожидая от себя самого, что имя молодого дона сорвётся с его губ. Джованна косит в его сторону прищуренный взгляд, и ожидает продолжения. — Просто волнуюсь за твоё состояние, — смыкая губы, заканчивает француз. Он поджимает их, превращая в одну тонкую линию, и выжидающе смотрит на молодого дона. — Вы определённо хороший человек, синьор Польнарефф, — выдавая скупую улыбку, Джорно прикрывает глаза. Он тихо вздыхает, надеясь, что мужчина этого не слышит. — Но, по-моему, беспокоиться о чьём-то состоянии здесь должен лишь я. От меня зависит ваше лечение, а от вас — лишь дела семьи.       Джованна замолкает, повисшей в комнате тишиной заканчивая этот бесполезный разговор. Польнарефф больше не смеет ничего возразить. Знает, что говорить что-либо, касающееся непосредственного самого дона — бесполезно. Он сам себе хозяин, полагающийся на других лишь в тот момент, когда этого требуют определённые обстоятельства.       Француз прикрывает глаза, смотря в одну точку: прямо перед собой. Так он хотя бы не будет видеть множество других стеклянных банок, расставленных по всему кабинету дона, внутри которых в мутноватом растворе формалина мерно плавают органы. Ещё и ещё. Джорно не соврал, — мафия ожидает заказ на ещё одну партию, к которой у молодого дона уже почти всё готово. — Как вы думаете… — прерывая затянувшееся молчание, произносит Джорно, — Буччеллати не был бы против подобного бизнеса?       Он замолкает почти сразу же. Глубокие зеленоватые глаза, словно бы затянувшиеся на секунду-другую мутной пеленой, смотрят прямиком на мужчину. За всё время, проведённое сегодня в кабинете молодого дона, это, пожалуй, единственный раз, когда Джованна, наконец, посмотрел не просто на самого Польнареффа, а чётко ему в глаза. В единственный здоровый глаз, виднеющийся за мутным стеклом своеобразной повязки.       Француз негромко вздыхает. Это именно тот момент, которого он так долго ждал. Очередная попытка просить совета у старшего помощника. Сколько раз за эти шесть месяцев Джованна действительно просил у него совета? Польнарефф прекрасно понимает: молодой дон почти совершенен. Ему не нужны чьи-то советы, чьё-то мнение… Он сам знает как управлять семьей и всем Неаполем.       Однако, сохраняя рамки приличия и их договорённости, Джорно, всё же, задаёт ему этот вопрос. — Как я уже говорил… — начинает мужчина, смакуя каждое слово, — Это в разы лучше предыдущего бизнеса. Лучше продавать органы, создающиеся твоей силой, чем травить людей наркотиками. Тем более, если те созданы всё той же нечеловеческой способностью…       Польнарефф поджимает губы, вспоминая уже устранённую команду по торговле наркотиками. Все из них тоже являлись владельцами стендов — ужасающими и пугающими. В их руках могла бы сосредоточиться власть всей семьи, будь они самостоятельны, но молодой дон позаботился, чтобы подобного не случилось. — На самом деле оборот наркотиков по-прежнему остался за нашей семьёй.       Голос Джорно звучит слегка искажённо, словно бы он выдавливает из себя эти слова, заставляя говорить. Мужчина в удивлении приподнимает серебристые брови, совершенно не скрывая того, что подобного ответа он не ожидал. Он замечает на губах Джорно кривую усмешку, невольно расползающуюся по ним после его собственных слов.       Несколько недолгих секунд молодой дон молчит. Француз тоже. Он попросту не находит, что ответить на это. — Я решил воспользоваться старыми правилами, диктуемыми некогда одним хорошим человеком, — прикрывая глаза, продолжает Джорно. Кривая усмешка пропадает с его побледневших губ. Он говорит мягко, размеренно, будто бы пытается донести до старшего истинный смысл его слов. — Продавать их можно лишь взрослым мужчинам. Продажа женщинам и детям под строгим запретом. Как думаете, подобное оценил бы Буччеллати?       Польнарефф сглатывает, с секунду раздумывая над ответом. Ища подходящий. — Твой друг… определённо был добросердечным человеком, — сомкнув губы на последних словах, произносит мужчина, — На улицах своего родного города он желал видеть именно такой расклад: отсутствие продажи наркотиков детям. Однако…я бы не сказал, что подобное он одобрил бы… — Я знал, что вы ответите именно так.       Джорно опустил голову. Его золотистая коса упала на мерно дрогнувшие плечи, стоило ему только тяжело вздохнуть. — Я не хочу порочить его память, ведь Бруно многое сделал для нас… — руки молодого дона сжимаются на подлокотниках резного кресла, когда он пытается говорить. Польнарефф замечает это, думая лишь об одном: противоречивые чувства съедают его изнутри, не давая принять для самого себя верное решение. — И говоря о нас, я имею ввиду всю семью Passione. Если бы не он, мы бы не пришли к тому должному величию, которое имеем сейчас…       Молодой дон вновь прикрывает глаза. Его веки тяжело смыкаются, светлые брови едва хмурятся. Французу кажется, что он понимает о чём именно сейчас пойдёт речь, словно бы предугадывает это наперёд. Его дыхание прерывается — замирает на несколько недолгих секунд, ведь мужчине кажется, словно бы сейчас всё время — весь мир — попросту остановились… — Некоторые члены семьи не готовы принять нового дона и новые правила, — сухо произносит Джорно, и Польнарефф видит, как вновь сжимаются его пальцы вокруг подлокотников. — Им лучше не знать истинную причину сокрытия личности «босса», им лучше не задумываться над тем, что я могу являться не тем самым доном, что руководил ими несколько лет подряд до этого. — Именно поэтому ты продолжаешь оборот наркотиков? — вздыхает после секундной паузы Польнарефф, — Потому что лучше оставлять некоторые старые порядки? — Слишком резкие и тотальные изменения повлекут за собой недоверие членов семьи, — губы Джорно становятся единой тонкой линией, когда он смыкает их и сжимает изо всех сил, — Они сразу же заподозрят неладное…       Мужчина еле слышно вздыхает. Молодой дон абсолютно прав. Чтобы поддерживать семью, продолжать управлять ею не вызывая особых подозрений, он ещё шесть месяцев назад раскрыл свою личность, придумав складную историю о том, что La Squadra Esecuzioni выступили против босса, предав всю организацию. Именно из-за них в этой борьбе была замешана совершенно невинная девушка по имени Триш Уна, которая не имела совершенно никаких связей с доном Passione. Он не раскрывал свою личность именно по той причине, что был слишком молод и рассчитывал на недоверие своих людей…       Складная получилась история. Польнарефф бы не смел возражать. Он прекрасно знал, что именно так Джорно и поступит: изольёт красиво оформленную ложь, в которую поверят все до единого, и возьмёт управление семьёй на себя.       В такие моменты мужчине казалось, что молодой дон может поставить на колени весь мир — не только его новых подчинённых, которые готовы клясться ему в верности и преданности, целуя руку и произнося давно заученную клятву. — Это решение не по совести, — помолчав с минуту, наконец, произносит француз, — однако это решение вернее других. Невозможно прожить в этом мире с одними только идеалами, применяя их везде и всюду. Временами приходится идти на компромиссы и жертвовать чем-то. Пусть даже в моральном плане…       Джорно слабо усмехнулся. Так, словно бы слова Польнареффа напомнили ему о чём-то.       В дверь негромко постучали. Мужчина не успел вовремя среагировать, но, похоже, пришедшему это и не требовалось. Он открыл дверь сразу же после своего секундного стука, переступая порог и даже не думая о правилах приличия. — Там к тебе пришёл Фуго, — послышался с секундной осечкой голос Мисты. Он слегка скривился, произнося имя бывшего товарища, но вида не подал. Молодой человек застыл в дверях, поглядывая на Джорно. — Он хотел обговорить пару новых дел…       Молодой дон мягко улыбается, меняясь в лице лишь ради того, чтобы не выдавать истинного смысла их незаконченного разговора. Польнарефф переводит взгляд на Джованну, но тот лишь приподнимает руку, демонстрируя раскрытую ладонь. Их разговор продолжится лишь после того, как дон отдаст очередной приказ. — Конечно. Скажи ему, что мы сможем переговорить уже через минуту.       Миста долго смотрит на молодого дона протяжным взглядом, будто бы сверля его своими тёмными глазами, но затем понимающе кивает. Его рука ложится на ручку двери, и он сразу же плотно закрывает её, удаляясь из комнаты. — Неужели никто больше не знает о возобновлении оборота наркотиков? — выдаёт Польнарефф сразу же, как только дверь плотно закрывается, издавая негромкий скрип. Вся неоднозначность и скрытность ситуации заставляет мужчину задуматься над делами дона. — Никто не знает, — Джорно еле слышно выдыхает, одаривая француза еле заметной мягкой улыбкой, — Кроме вас…