Сон

Ты позовёшь меня в Москву, А я тебе печально откажу. Ты улыбнёшься, больно мне. Остался сам с собой наедине. Мы встретимся с тобой во сне, Где ты меня любовно назовёшь, Захочешь оказаться ты со мной в Москве, Но только страх в глазах моих прочтёшь. На жутком пепелище от огня Искал так долго я тебя, Искал тебя среди живых, Ты был давно среди других. Ты снова позовёшь меня в Москву, А я же снова откажу. Огнём уносит красный свет, "Прости меня" кричу в ответ!

A dying soul

Стояла ранняя осень. Листья деревьев медленно желтели, покрывались забавными пятнами и, срываемые легкими порывами ветра, они падали на потускневшую траву. Белые облака быстро бежали по голубому небу, скрываясь за горизонтом. Тёплое солнце последние разы грело лучами землю, прежде чем скрыться с северных земель на долгие месяцы, уступая своё положение дождю и холоду. Птицы всё ещё весело щебетали, прыгали, перелетали с ветку на ветку меж широких зелёных и золотисто-оранжевых крон. Природа только готовилась к глубокому сну. Романов довольно улыбался, наслаждаясь великолепной картиной. Осень была его любимым временем года. Александр с Михаилом делили трапезу на балконе Петергофского дворца. Им открывался чудесный вид на каскад фонтанов, апогеем которых являлся Самсон. На недлинный, но широкий канал, по сторонам которого росли очаровательные голубые ели, а дальше открывалась большая тёмная вода Финского залива. Северный ветер поднимал, раскачивал водную гладь, создавая на ней быстро бегущую рябь. Он же трепал длинные золотистые волосы Москвы. Маленькие прядки выбивались из-за ушей и спадали на красивое лицо. Они не спеша ели горячие блюда, иногда тихо разговаривали по мелочам, обсуждая насущные проблемы общества, внешней и внутренней политики, периодически отпивая красное вино из бокалов. Признаться честно, Петербург говорил намного больше, в его молодой крови кипел азарт и адреналин. Московский вёл себя более размеренно, спокойно. Его запал стих за прошедшие века, однако он всё ещё был полон сил и со счётов списывать его не нужно было. Он с любовью смотрел на Петербург, внимая каждому его слову. Рука Михаила лежала на тонком стекле, качая бокал, он баловался с багровой жидкостью внутри. — Последние годы много всего навалилось. Многое изменилось, — задумчиво смотря на тёмную воду, протянул Петербург. — Бремя столицы — тяжкий груз на плечах, — тихо сказал Москва. — Тебе бы отдохнуть, Звезда моя северная. Ты уже многие месяцы работаешь без отдыха, ни капли не жалея себя, — заботливо. — Рано или поздно сляжешь с горячкой от усталости. — Ты ведь такой же. Готов на всё ради своей страны, — чистая правда. — Да и когда же мне отдыхать? На мне вся Империя Российская. А сейчас время тяжелое, — с усталым выдохом. — Время — всегда тяжкий груз. Тебе стоит помнить, что ты не один. У России император имеется, — парировал Михаил. — Он мог бы на неделю взять всё на себя. Тем более, у Александра теперь целая группа министерств с министрами. — Да, даже если, по-твоему, то оставаться в Петербурге и его пригородах равносильно фразе: "Остаться на прежнем посту". Мои ноги сами понесут меня в Зимний дворец. — Хорошо. Поехали куда-нибудь вместе? — неожиданно предложила первопрестольная. — Куда, например? — Не знаю, — пожимая плечами. — Можем с тобой до Чёрного моря съездить. Так сказать, к большой воде. Отдохнём во дворце Севастополя, — предложил Михаил. — Будто воды мне в жизни мало, — слегка закатывая глаза. — Мне Финского залива вполне хватает, — ответил Романов. — Да и не особо мне охота в лето возвращаться. Осень мне милее. — Вы сегодня крайне капризны, Александр Петрович, — щуря глаза, протянул Московский. — Прошу тебя, не обращайся ко мне так. Я не твой ученик. Да и мы с тобой уже в других отношениях, — не довольствовался Романов. — Как вам будет угодно, — нахально улыбаясь. — Что на счёт Москвы? Поедешь со мной в Москву? — Михаил отпил вино из бокала. — В Москву? — в серых глазах промелькнула тень боли. Холодный ветер подул в лицо столицы. Александр тряхнул плечами от неприятных ощущений, тем самым качая бархатную золотистую бахрому эполетов. — Верно. Давно ты у меня не был, — Миша мягко и тепло улыбался. — Я не могу, — дикий ужас на лице Петербурга сменился на обжигающую горечь. Глаза заслезились. — Что? Почему? — с нервным смехом. Улыбка сошла с губ Москвы. Он накрыл руки Саши своими ладонями. — Я не могу поехать с тобой, — шёпотом. Александр резко подорвался с места, роняя с грохотом стул на каменную плитку и вырывая свои руки из тёплых рук Москвы, он опрокинул рукой бокал с вином. Багровая жидкость растеклась по белой шёлковой скатерти, стекала вниз на землю подобно крови. Александр пятился назад, вытирая холодный пот со лба. — Но почему, любовь моя? — сильный порыв ветра со стороны Финского залива ударил по ним, поднимая и выбивая из ровной укладки волосы, путая их. Яркое солнце скрылось в больших тяжёлых облаках. Холод дышал Романову в затылок. — Прости меня, Мишенька, я не могу с тобой поехать. Ты ведь умер, Миша, — первые горячие слёзы покатились по щекам. — Ты умер. Я не могу с тобой поехать, — Романов утирал ладонями слёзы, всё больше отходя назад. — Я не могу, не могу.

Я не могу.

Александр резко принял сидячее положение на кровати. Сердце бешенной случалось о рёбра, голова шла кругом. За окном гремела жуткая гроза, яркие вспышки которой освещали чёрный небосклон, закрытый грузными тучами. Крупные тяжёлые капли дождя барабанили с силой по крыше и окнам дворца. Погода бушевала, нагнетала давящую атмосферу, но абсолютно кристально передавала душевные терзания Петербурга. Романов глубоко дышал. Его кожа ещё больше побелела, придавая ему не аристократичный, а весьма болезненный вид. Под глазами залегли тёмные мешки от постоянного недосыпа. Петербург медленно подтянул к себе колени, обнял их руками и спрятал в них своё лицо. Яркие картинки из кошмара мелькали под веками, пугали Романова ещё больше. Ему казалось, что кровь в его жилах застыла. Горькие слёзы брызнули из глаз, стекали по впалым щекам и впитывались в ткань одеяла. Петербург крепче сжал колени тонкими руками, глуша крики отчаянной боли где-то у себя в груди.

После сожжения Москвы прошло пять дней. Михаил Московский считался мёртвым.