А скоро будет весна

Этот день мог бы ничем не отличаться от всех остальных одинаковых дней в жизни Шан Цинхуа, если бы не тот факт, что сейчас, в семь утра, он стоял где-то за городом и молча ждал пробуждения туманного зимнего солнца. Но даже оно с неохотой вставало в такую рань. Холодный кофе из банки никакого тепла и чувства бодрости не вселял, но зато с ним утро не казалось таким паршивым. Телефон мякнул. Шан Цинхуа очень не хотелось с кем-то сейчас разговаривать, но он понимал, что потом ему от этого самого человека несдобровать. «Ну как? Уже выехали? Если не ответишь, больше ни копейки не потрачу на твою раскрутку!» Ци Цинци была как всегда в своем репертуаре. Она будто стеснялась показать открыто свое беспокойство, поэтому все ее сообщения заканчивались вот такими неправдоподобными угрозами. Ответив ей смайликом и обычной отпиской «все хорошо», Шан Цинхуа вновь убрал телефон в карман. Вся эта затея ему не нравилась с самого начала. А особенно тот факт, что все спланировано было за него! Да, у него не получалось начать новый роман, да, появился творческий застой, да, он вновь перестал реагировать на окружающий его мир. Так почему из всех этих якобы терапий Цинци решила избрать именно такой радикальный способ?! — Ты едешь к себе, — Шан Цинхуа не понял тогда, о чем именно она говорила. Лишь стоял и морщился от запаха ее лака для ногтей. — Подлечишь нервы, подышишь воздухом. Я слышала, что на окраине у вас экология не такая паршивая. Тем более ты там не в центре же жил? Вот и расслабишься. Шан Цинхуа очень медленно улавливал то, что она хочет ему сказать. Очень медленно. И потом до него дошло. Его собираются сослать! Сослать на его малую родину отдыхать! В эту долину туманов, рек и горьких воспоминаний! — Едешь и точка. Грозный взгляд с демоническими стрелками не дал даже шанса на возражения. Шан Цинхуа упрямо отвернулся тогда, выражая свой слабый протест, но Ци Цинци лишь схватила его за локоть и отправилась вместе с ним собирать вещи. Будто он безвольная кукла, с которой могли делать что угодно! Наверное, Шан Цинхуа сам не понимает, почему сопротивлялся так слабо. Ехать обратно домой было мучительно. Ему казалось, что там он погрязнет в своем состоянии еще больше. И был уже план чуть ли не расплакаться перед своим грозным агентом Ци Цинци, но тут в дело вмешались непредвиденные обстоятельства. Первой на арену вышла его тетя, с которой последний год он переписывался к своему стыду очень мало. Дошло до того, что услышав ее голос, Цинхуа чуть не растрогался до сыновних слез, но вовремя сдержался. А ему же в ответ мило проворчали о том, что необходимо ехать домой. Еще одна фигура приблизилась на шахматной доске к королю Цинхуа. Наконец обретя себя и свою судьбу, тетя также упорхнула из маленького городка в суровый Гирин навстречу жарким объятиям своего тогда будущего, а теперь настоящего супруга. Дом, лишившись своих хозяев, был сдан в аренду какой-то милой семье. — Цинхуа, я беспокоюсь о нашем доме. Он уже год стоит бесхозный, с тех пор как Гу уехали. Все же это дом нашей семьи, столько моим родителям пришлось натерпеться в шестидесятые, чтобы его построить . Не могу я все так бросить. Но и уехать не могу! Вот и так всегда. Все хотят, но не могут. А поэтому ищут того, кто бы смог. Кто-то должен смочь! А Шан Цинхуа как раз имел гибкий график свободного писателя, почему бы ему не покататься по стране? И вот его шахматного короля окончательно пнул звонок Шэнь Цинцю. Он мало того, что не поддержал друга в его вялом нытье, но и наоборот принял сторону команды противников. — Хватит мямлить и киснуть! Собрал чемоданы и вперед! Вспомнишь детство, прогуляешься по знакомым местам, развеешься. — Блин, бро, да я… Я не знаю, как туда вернуться… Нет, я… — Неужели ты думаешь, что тебя там ждут, чтобы отомстить? Цинхуа, очнись! Все уже забыто! От этого вердикта на душе стало еще холоднее, но Цинхуа лишь постарался улыбнуться и кивнуть, не заботясь о том, что по телефону никто не увидит его никому не нужного притворного согласия. Наверное, он должен все для себя решить, успокоить ту самую тень сомнений, что все еще ползает где-то в глубине. Он уже взрослый человек, писатель! Да и вся эта история уже давно в прошлом, он ведь смог отпустить ее. Сколько бумаги было исписано и изорвано. Но он ведь смог… Руки уже замерзли и покраснели, но перчатки надевать было невероятно лень. Шан Цинхуа отхлебнул еще немного холодного кофе из банки. Шэнь Цинцю бы давно уже недовольно цокнул. «Как будто помыли чашку из-под кофе. Как можно это пить?» Именно это он ему тогда и сказал, когда впервые увидел, как Цинхуа утолял жажду этим незамысловатым напитком. Пусть он теперь и известный писатель (насколько писатель может быть известным), но привычки бедного студента остались. — Через пять минут, — водитель отбросил недокуренную сигарету и поплелся в сторону автобуса, будто напомнив о времени не пассажирам, а себе. Шан Цинхуа поспешно допил кофе и выбросил банку. Сладость приятно осела на языке и губах, пытаясь отвлечь его от легкой дрожи в коленях. Совсем немного осталось до той минуты, когда прошлое обрушится на него подобно смертоносному оползню.

***

Шан Цинхуа показалось, что он уезжал отсюда всего лишь на год. Будто еще недавно он собирал вещи, чтобы поехать в университет, не веря, что его мечта исполняется. Так недавно и так давно. Сколько прошло лет? Почти семь лет. Но здесь будто ничего не поменялось. Даже этот туман, что вуалью скрывал лицо города, был таким же. Какая-то скользкая тревога не покидала Цинхуа. Возможно, такое испытывают многие люди, что возвращаются в свои родные города спустя столько лет. Здесь время движется иначе. Здесь ты остаешься тем же человеком, каким уехал. Пусть прошло семь, десять или двадцать лет. Твои заслуги, твои успехи, твоя жизнь — все это остается за пределами твоей маленькой родины. Здесь тебя встречает память о детстве, юности, здесь жив облик прошлого тебя. Именно из-за этого ты испытываешь некоторую неловкость и скованность. А еще вину. Этот городок ассоциировался у Цинхуа с чувством вины, которое сгущалось все больше, подобно этому самому туману. — Уф, ерунда все это! — Цинхуа мотнул головой и дернул свой чемодан. Колесики послушно зашуршали. Впереди его ждал старый дом, где прошли полные надежды, разочарования, веры и первых чувств годы. Тетя съехала отсюда еще года три назад. Шан Цинхуа радовался за нее: ей, наконец, позволили жить своей жизнью. В свое время она осталась с Цинхуа одна, по собственной воле. Отец был из тех людей, которым в жизни всегда чего-то не доставало. Цинхуа даже не знал, кем он работал, да и вообще хотел знать о нем как можно меньше. Этот беззаботный мужчина, как называл его в мыслях Шан Цинхуа, всегда жил моментами. В одном из таких он влюбился в красавицу официантку. Та сразила его своей смущенной улыбкой и звонким тихим смехом. Она сразу же обратила внимание на симпатичного студента, что каждое утро заходил и пил травяной чай. Банальная история о том, как чашка чая разрушила мечты наивной девушки. Роман оказался продолжительным и бурным. Девушка забеременела, и они поженились. Все начиналось хорошо. Но стоило сыну родиться, как мужчина понял, что жизнь его утратила приятности момента. Молодая жена уже не вдохновляла его, а участь семьянина казалась гирей, что не давала ему вновь наслаждаться полетом жизни. Единственное, что Цинхуа помнил, это постоянные упреки и скандалы. Но кричала в основном мать, лишившаяся своей кроткой улыбки. Отец равнодушно хлопал дверью. В один вечер хлопок стал последним. Шан Цинхуа было четыре. Тогда же появилась и тетя, что решила помочь сестре с сыном. Вот только мать Цинхуа решила, что бывший муж бессовестно забрал ее молодость, и упорно не давала ему развод еще полгода, крича и скандаля похлеще базарных торговцев. А затем и вовсе решила, что она еще найдет мужчину намного лучше, всем назло! Тогда бывшая официантка вновь натянула свою очаровательную улыбку и напустила озорное кокетство. Статус матери тщательно скрывался, но когда все выходило наружу, очередной поклонник скомкано прощался. Мучали ли эту женщину муки совести за то, что из двух вариантов она выбрала все же не сына? Цинхуа не знал. Как и не знал, что тогда тетя наговорила его матери, когда зло ворвалась в комнату и стала собирать свои и его вещи. Вот только ему тогда казалось, что в несчастьях своих родителей виноват именно он. Его рождение разрушило их любовь и извратило их души. Если бы его не было, мать все так же искренне смеялась, а отец восхищенно любовался ей. Может, не всегда, но хотя бы на несколько лет подольше. — И так проживем! Так и стали жить. Переехали в их родной город, на самую его окраину, где реки, горы и леса граничили с высокими многоэтажками и частными домиками, в одном из которых и поселился Шан Цинхуа до своего выпуска из школы. С матерью он теперь общался редко. С отцом не виделся ни разу. Странное трогательное чувство вспыхнуло в груди, стоило уже расшатавшейся калитке скрипнуть. Этот звук. Он не слышал его так долго. Этот звук сопровождал его так долго, будучи незамеченным. Так почему сейчас с ним одним в голове вспыхнули все прошлые годы? Каменная пыльная дорожка, сероватые окна с кое-где потрескавшимися ставнями и отвалившейся черепицей. Долго ты простоял свой и чужой одновременно! Шан Цинхуа как-то сентиментально погладил деревянный косяк и отворил дверь. Застоявшийся запах пыльного, взопревшего, заспанного дома встретил Шан Цинхуа. Ужасно хотелось спать. В такое время он должен был лениво встать с кровати и сделать себе горячий кофе, а не планировать уборку своего старого друга. Но лежать среди пыли тоже особого желания не было. Взвесив все за и против, Цинхуа все же пошел за тряпками и ведрами. Благо с водой все должно быть в порядке, тетя говорила, что соседи должны были проверить все к его приезду. — Блин, соседи… Шан Цинхуа забыл про этот очень важный момент. Если они все в курсе, что он должен был приехать, то… То скоро сюда нагрянут на милые посиделки. Нет, Цинхуа не ощущал себя взрослым человеком, который может вальяжно накрыть стол для своих соседей, которые угощали его яблочками и, смеясь, дергали за уши. Нет, он все еще тот же школьник! — Вообще из дома не выйду… Прятаться от чужих людей одно, а вот скрываться от знакомых… Но Шан Цинхуа было необъяснимо тревожно. Будто он боялся разочаровать этих людей, сделать что-то не так, не оправдать их ожиданий. Он взрослый человек, ему уже целых двадцать пять лет! Он состоявшийся в какой-то степени писатель, тот, кого приглашали на радио, о ком писали в газетах. И он боится деда Лю или тетушку Ши? Или милую болтушку Хуан? Да! — Ну, Ци Цинци, ну, я вернусь и устрою тебе терапию, — оставалось лишь пыхтеть, натирая пол старой серой тряпкой. Шан Цинхуа вообще стала раздражать вся эта старость, которая его вначале так умилила. Этот флер прошлого развеялся. Теперь он чувствовал лишь усталость и нервозность. Комната за комнатой, ведро за ведром. Пытаясь погрузиться в состояние медитации, Цинхуа садился на середину каждой комнаты и внимательно осматривал ее. Вот полка, что тетя пыталась повесить сама, но лишь ушибла палец. Или вот этот стол, за которым они каждый вечер в уютном молчании ужинали. Он помнил чай. Тетя всегда любила Те Гуаньинь. Сколько бы у нее ни осталось денег в кошельке, она всегда как-то умудрялась купить его, причем не абы какой! Странно, но когда он пробовал этот чай в Шанхае, вкус был другим. Благородный, сладковатый, легкий… И другой. Не было в нем тех вечеров, того приглушенного света, тех коротких разговоров, того стрекотания насекомых за окном или скрипа веток. Чай-незнакомец. А вот и диван, что за эти семь лет покосился и выцвел. Как радовалась тетя, когда смогла накопить на него! Это было чудом! Тогда дедушка Лю поднял всех мужчин по соседству, чтобы помогали заносить и собирать этого красавца. А Цинхуа тогда досталось за то, что он решил опробовать его как свой батут. В него кинули полотенце, а он недовольно скатился за спинку и обиженно надулся. Но особым местом была его комната! О да, вот где Шан Цинхуа окончательно потерял связь с миром и даже перестал ворчать на разваливающуюся тряпку. Все было уже иным. Кровать переставили, стол, стоявший тут с каких-то древних времен, покрылся пылью и трещинами, от шкафа отвалилась дверца, что теперь скромно стояла привалившись к нему, будто грустила о чем-то и приобнимала этого здоровяка. Здесь он провел столько лет: все свое детство, свою юность. Здесь он боялся теней, плакал от страха и боли, корпел над учебниками, глотал таблетки перед экзаменами, чтобы успокоиться, здесь ему снились чудесные и кошмарные сны. На этой кровати он не раз закручивался в кокон, когда болел. Здесь же он впервые… Тогда он был не один… — Уф, хватит, — Цинхуа опять махнул головой, отбрасывая эти никчемные воспоминания и мысли подальше. — Что угодно, но не это! Хватит! Тряпка полетела в сторону. Вложив в свои руки все силы, что у него имелись, Шан Цинхуа пропыхтел что-то и принялся за перестановку. Прошлое собиралось как пазл. Вот и кровать встала возле окна. Тут стол слегка отошел к стене. Книжный шкаф, такой непривычно пустой, ворчливо прокряхтел, когда этот маленький человек взялся и за него. Полчаса нехитрых манипуляций полностью измотали Шан Цинхуа, который остался странно довольным от своей перестановки. Кровать разбужено заскрипела от испуга. Цинхуа было уже все равно. Он лег на живот и обнял пыльную подушку, полминуты прокашляв. Просто нужно смириться, что он здесь, нужно расслабиться и получать удовольствие. А еще нужно поспать! Хорошенько поспать и проснуться добрым и отзывчивым экстравертом! С такими мыслями Шан Цинхуа провалился в сон. Он и сам не мог понять, что ему снилось. В его голове все смешалось: прошлое, настоящее, будущее. Вроде бы он учился еще в школе, но почему-то жил один. А рядом о чем-то зудел взрослый Шэнь Цинцю, разговаривая по телефону с Ци Цинци. Ему опять запрещали пить, хотя не очень и хотелось, но никто его не слушал. Все готовили его к чему-то, к какой-то важной встрече. А потом зашел дедушка Лю и спросил про экзамены и экономическую ситуацию в странах Африки. А потом Цинхуа с каким-то волнением посмотрел на улицу. За окном шел редкий снег. Совсем стемнело. Шан Цинхуа недовольно перелег набок, ощутив, как его голова то набухала, то пыталась скукожиться в маленький орех. Он никогда не любил спать днем: от этого теряешь связь с реальностью, а сознание не отключается и становится похожим на поломанный телевизор, что показывает сразу несколько каналов одновременно. Из-за этого не получалось сразу понять, где он и почему он здесь. Шан Цинхуа непонимающе рассматривал будто такой незнакомый потолок, а потом пазл сложился: он уже не в Шанхае! Он лежит в своей старой кровати и обнимает какую-то серую подушку. Наверняка все его волосы теперь пыльные похлеще любой метелки в этом доме! Цинхуа вспомнил, почему так любил свою кровать: окно! Большое окно, что удачно выходило куда-то в сторону скопления деревьев и кустарников, а за ними виднелись небольшие синеватые горы. И этот вид завораживал. Особенно в зимних сумерках. Будто другой мир, далекий, притягательный и пугающий. Цинхуа в детстве верил, что ночью эти горы меняются: из обычных они превращаются в волшебные. Там обязательно жили духи, что утягивали к себе людей. Добрые они были или злые, Шан Цинхуа определиться никак не мог. Но маленьким он все ждал появления в своей комнате лисицы, как из какой-то необычайной истории. Снежная пыль бессмысленно кружилась в воздухе, будто и там, на небе, кто-то ворчливо убирался. Приятное созерцание прервал недовольный бурлящий звук. Цинхуа сглотнул и обреченно взвыл. Еда. Ему ужасно хотелось есть! Почему он взял только эти дурацкие баночки с холодным кофе? Как будто они есть только в Шанхае! Невероятным подвигом было спуститься с кровати и все же пойти за курткой, которая была небрежно брошена на нахмурившийся диван. Постояв напротив двери еще минут пятнадцать, Цинхуа все же нашел в себе силы выйти из своего убежища. Легкая прохлада тут же ласково коснулась его лица и, кажется, тихо посмеялась. Жить стало легче. Дорогу до магазина подсказала какая-то мышечная память. Шан Цинхуа старался идти быстро и не оглядываться, но его любопытство порой заставляло покоситься то в одну сторону, то в другую. А магазин стал другим. Кажется, это было уже другое помещение, больше и светлее. Лишь деревья, что стояли по обе стороны, продолжали также слегка склоняться ветвями к маленькому зданию. Кажется, они стали еще больше. Невольно взгрустнулось по чему-то ушедшему. Продавщица тоже была незнакомой, но из-за этого Цинхуа расстройства не испытал. Полки с лапшой и готовой едой были тщательно изучены. Того вкусного сэндвича уже не было. Наверняка больше не поставляют или вообще сняли с производства. Хотя Цинхуа и ел его всего несколько раз … Продавщица, женщина лет сорока, как-то подозрительно посмотрела на него, но промолчала. Ну да, для нее он незнакомец, что зачем-то пытается отравить себя сумасшедшим количеством лапши быстрого приготовления. Сбросив все добро себе в рюкзак, Цинхуа с улыбкой кивнул и двинулся прочь. Вот только удача решила коварно показать ему язык. В дверях на него налетела какая-то девушка в пушистой курточке и забавной объемной шапке с ушками. — Простите, простите! Я случайно! Я… Шан Цинхуа кивал, не поднимая глаз, и просто пытался обойти ее, чтобы незаметно уйти. — Цинхуа?.. Цинхуа! Сегодня он впервые услышал свое имя. Впервые за столько лет он услышал свое имя, произнесенное именно так. Этот голос… Высокий, будто подпрыгивающий. Цинхуа пораженно поднял голову и тут же был крепко обнят. Легкий аромат жасмина, мягкий мех куртки и холод чужой щеки. Цинхуа сам не понял, когда обнял девушку в ответ. Слишком порывисто и даже неприлично выходило, но Нин Инъин всегда была эмоциональной. Такой, видимо, и осталась. — Я так счастлива! Родненький! — она как-то неверящее рассматривала его, ощупывая плечи. Кто бы увидел их со стороны (та же продавщица, между прочим!), могли бы все понять неправильно! — Неужели приехал! Негодник, — она резко несильно толкнула его и притворно надулась. Она, точно она. Такая же, но уже другая. Взрослая. — Ай, за что? — Шан Цинхуа вопросительно уставился на нее, уже понимая, за что сейчас получил. — Не звонил, не писал, не приезжал! Если бы не Бинхэ с Цинцю, я бы подумала, что у тебя звездная болезнь! Или что ты умер, — из крайности в крайность. — Совсем забыл о нас! А тетушка Ши постоянно вспоминает тебя! А ты! Шан Цинхуа пристыженно опустил голову и почему-то улыбнулся. Странные замечания от его бывшей одноклассницы необъяснимо приподняли его настроение. Вновь в районе легких появилось то приятное чувство чего-то вернувшегося. — Инъин! Ты же учительница! Ты не должна стыдить нерадивого писателя прилюдно! — он шутливо насупился и сложил руки на груди, отчего Нин Инъин лишь звонко засмеялась. — Негодник! Поучи меня еще! Оболтус! — она вновь ткнула его в плечо и хмыкнула. — Когда приехал? Чего не зашел? «Потому что проспал весь день и боялся выйти из дома из-за своих тараканов. Как-то так». — Да приехал только что. Пока разобрал вещи, пока прибрался. Вот, зашел взять на перекус что-то, — и даже не соврал, просто недоговорил некоторые детали. — Завтра ты ужинаешь у нас! — Нин Инъин поправила шапку и широко улыбнулась. Он и забыл ее улыбку. Такую солнечную, теплую, от которой ее глаза наливались тем самым внутренним светом. — Мин Фань тоже будет рад! Хах, надо же, будто все одноклассники возвращаются, чтобы встретиться! — Хах. Хорошо, — Шан Цинхуа неуверенно потер шею и коротко улыбнулся. — А что, еще кто-то приехал? Неужели Лю Минъянь нашла время выбраться сюда? Давно тоже не списывались. — Ой, какой там, — Нин Инъин махнула рукой и фыркнула. Так странно, Цинхуа впервые ощутил, что ее жесты, такие знакомые и забытые, выглядели теперь… по-взрослому. Вроде те же, а вроде другие. Профессия педагога придала им немного другую пластику. Суетливость и поспешность сменились точностью и краткостью. — Одни мальчишки-негодники возвращаются! Каются, что так долго отсутствовали, не иначе! — вновь то же цоканье. — Что ты, что Мобэй. Одинаковые! — Мобэй? — от этого имени все вмиг похолодело и рухнуло вниз. Кажется, даже сердце оборвалось и полетело куда-то в темную глубину. — Ага, — Нин Инъин его явной дрожи не заметила. — Приехал пару дней назад. Мне кажется, он стал другим. Как-то… Ближе, что ли, не знаю, — она снова расплылась в улыбке. — Раньше был таким холодным и колючим, а теперь даже поболтать можно. Помог донести пакеты. Так интересно. Столько же времени прошло… Хэй, наверняка вы тоже скоро встретитесь. «Надеюсь, что нет!» Шан Цинхуа лишь как-то дергано кивнул и хмыкнул. Одна цель: бежать! Бежать домой и не оборачиваться! Потом он обязательно купит билеты на обратный рейс. Послезавтра. Нет, завтра! А пока просто запрется дома, лапши ему хватит. За что это все ему?! Как попрощался с Инъин, Шан Цинхуа не помнил. Сейчас он лишь хотел превратиться в тень и позорно бежать по темноте до дома. Желательно вообще слиться с местностью. Прозрачный пар клубился и улетал, покружив над головой, колючие снежинки подлетали к лицу и испугано таяли. Перед глазами все расплывалось. Лапша шуршала в рюкзаке. Иногда нужно проявлять твердость. Твердо сказать нет Ци Цинци, твердо послать Шэнь Цинцю. Всего лишь немного настойчивости, и он бы сейчас смотрел какую-нибудь глупую дораму в своей уютной квартирке. А не бежал бы по безлюдным дорожкам в темноте по ужасному холоду! Да, свежесть не казалась уже приветливой и ласковой. Это был насмешливый мороз! И никак иначе! Дорога обратно показалась невероятно длинной. За это время Цинхуа успел уже посмеяться над своей трусостью. Подумаешь, Мобэй приехал! Ну и что тут такого? Всего лишь бывший одноклассник, всего лишь… Не очень хорошо расстались. Но это же в прошлом! Все в прошлом! И да, его дом находился не в этой стороне! Он никак не мог пересечься сейчас с Цинхуа! Последний довод убедил его настолько, что он даже притормозил, по инерции толкнувшись слегка вперед. Да… И правда! С чего он взял, что Мобэю очень уж нужно встречаться с ним? «Да ему все равно, пф!» — Дурак, — облегченный вздох поднялся к небу и потух среди мелких снежинок. Как был дураком, так и остался. Сначала паникует, а потом думает. Ничего не меняется, да. Ни высшее образование, ни литературные награды, ни профессиональный опыт — ничего не дало ему мудрости. Немного отдышавшись, Шан Цинхуа поднял голову к небу и прикрыл глаза. Тишина и спокойствие. Ночь молчит. Ценил ли он эти мгновения тогда, в юности? Эти минуты спокойствия и гармонии. Когда мир превращается в один сплошной темный силуэт на фоне бесконечного мрака. Тонкий снег, что растает уже утром, невероятно красиво контрастировал с этой тьмой, так четко очерчивая границу миров. Это чувство, оно так знакомо. Испытывал ли Цинхуа что-то подобное ранее? Или говорил кому-то об этом? Почему это нахлынуло на него сейчас? Возможно, впервые за столько лет это ночное небо показалось таким умиротворенным. Неспешными шагами Шан Цинхуа двинулся к дому. Какое-то приятное опустошение вело его вперед. Будто тиски начали разжиматься. Другое небо, другой воздух, другие звезды, снег. Может, это Шанхай душил его? Может, он сводил его с ума? Его гул, крики, запахи, давка, скорость, захламленность, свет. Может, об этом говорили Цинцю и Цинци? Шан Цинхуа не заметил, как дошел до дома. Просто встал у калитки и еще раз посмотрел в эту бездонную темноту. Непривычная легкость. Может, он сегодня даже выспится. — Цинхуа? И снова эта дрожь, холод слишком быстро распространился по всему телу. Нет, это не зимний ветерок, отнюдь! Это озноб ужаса и паники. Это то, чего он так боялся, это то, от чего он сейчас готов обхватить голову и громко закричать. То, от чего его жизнь стала напоминать ад. Силуэт, всего лишь силуэт, стоящий чуть поодаль. Фонарь у дома не работал, и к лучшему. Цинхуа попытался улыбнуться, но дрожь не давала. Получилось криво и пугающе. Воздух проходил как-то в пустоту, будто в груди ничего и не было. — Привет, Мобэй. Где-то вдалеке ухнула какая-то птица.