слоёное пространственное тесто и дымчатые завихри

      костная ткань просвечивает через дым, руки невесомо, полупрозрачно тянутся к шкафу. маленький призрак играется со слоями пространства, перебрасывает пачку сигарет то в одно, то в другое место. — когда-нибудь, — думает он, прикусывая сухую губу. — когда-нибудь, я точно избавлюсь от тебя.       а мягкие души доносят — стучат на него — эти мысли, словно вслух сказал; кажется, никаких ему сигарет.       за окном грустно мигает уличный фонарь, а луна неизменно пропала, словно для уилла её не существует. её никогда нет. и звёзд. с ним только детский призрак, продажные души и потерявшаяся в волокнах матрицы пачка раковых друзей.       сначала он находит тёплый свитер, а после свои мысли и желание закурить; откуда-то достаёт печенье — задобрить. через какое-то время на голову падает пачка, а печенье пропадает. за этим всегда так интересно наблюдать — что-то пропадает, исчезает, что-то появляется, прилетает в тебя. настоящая магия! только почему-то ей не научишься; ну, при жизни. после неё, может, получится.       уилл!       и снова это непонятное и забытое имя, кто его придумал. кто его зовёт? разрывая дым обходит всю квартиру и даже заглядывает в коридор! как всегда никого. словно что-то сдерживает его в огромном мыльном пузыре, очень прочном пузыре, потому что пробить его ни силой, ни мыслями не получается.       по уху что-то прилетает, оттягивает, а после словно из-под воды кричит: уилбур! а толку-то? все равно никого и ничего, хоть бы что показали.       и вот его снова вырубает, каждый вечер так кончается, каждый вечер начинается наоборот. он словно попал в петлю — не ту, временную! — и что-то его держит; цепко и липуче. быстро выключают сознание, показывая полную темноту, где нет ничего. ты не можешь понять открыты ли вообще твои глаза, все сливается в единое, тёмное, склизое ничто. на уши давит незаметная энергия, не позволяет слышать даже взрыв сверхновой — он уверен, там произошло что-то такое, только какая-то часть была утеряна, а звезда не переродилась. и все осталось во тьме навеки-вечные.       иногда он думает о том, что будет, если он забудет что такое открывать глаза? поднимать веки, вставлять спички, что такое глаза? если вокруг будет все так же темно, что станет с ним?       на эти вопросы он ответы не нашёл.       вот он снова медленно открывает глаза. желание закурить скребет лёгкие, холод перебирает кости, а руки снова ищут куда фантом закинул его любимчиков. это петля — мёртвая, если вам угодно.       в этот раз сожитель сжалился, робко протянув в воздухе пачку. так же робко поблагодарив, уилл прошёл через кухню, открыл форточку и сел на подоконник. боятся нечего, даже если он упадет, его сразу вернёт обратно. целый механизм по сохранению алгоритма расщепления его сознания.       сзади кто-то мягко обнимает: — хееей, — то ли от холода, то ли сам протягивает какой-то паренёк. — ну допустим хей, — он осторожно приподнимает кисть с сигаретой, чтобы не рассыпались молочные кости, предлагая; тот отказывается. — как ты тут?       руки исчезли, чтобы вернуться с пледом, потому что его трясло, как трясёт автобус на нервных дорогах. — никак, я тут за тобой. — так уж прям за мной, — усмехнулся. — ага. — так кто ты, говоришь? — а я ещё не говорил, — мальчик энергично подпрыгнул, наверное, предвкушение рассказал о себе. светлые, яркие, но такие серые в приглушенной темноте кудряшки позвякивали молодостью. — я том. томми. и ты, вообще-то, должен был меня помнить. — но я не помню, том, — выделяя последнее. — а надо бы, выбираться же тебе как-то нужно, — томми прожигает свою светлость и оставляет частицу себя на его лбу. — идём.       целая, ценная, живая рука потянула уилла на себя. он, такой призрачный, лёгкий, половинчатый, подчиняется. сами души расступаются перед этим карманным солнцем, пространство гнется в стороны, а фантом не возникает. — тебе нужно вспомнить, — мальчик показывает на ладони крошечный рисунок, выполненный хной. неровный кот. и он вспоминает, правда, вспоминает. он помнит его. поэтому тело само двигается вперёд, зарывая тома в объятия. — вспомнил? — нашёл, — тихое. — спасибо. — это очень мило, мне все нравится, но нам лучше уже идти. это отвратительное место, оно забирает возможность помнить давние вещи.       пока они приближались к входной двери, уилл последний раз осматривал эти промерзлые хоромы, желая никогда сюда не возвращаться. чем дальше они уходили, тем теплее ему становилось. от сигарет снова стало воротить, как и было до этого места, до забытия.       спуск по лестнице, ступенька за ступенькой, это место перестало казаться привычным, все больше воспоминаний надрывали череп, а глаза чувствовали внутреннее давление слишком чётко. надо потерпеть, совсем немного осталось.       за дверью светло, спустя столько — неизвестно сколько — времени, он видит свет. он манит, словно сам уилбур — жалкое насекомое. том выходит первым, за руку тянет. теперь из-за яркости волос можно ослепнуть, поэтому приходится прикрыть глаза и веками, и рукой. постепенно ощущение тела пропадает, как и ощущение чужой руки; что-то случилось. он пытается открыть глаза, но то ли не получается, то ли вокруг так темно. темно? темно?       медленно, тягуче разделяются веки, сознание старается собрать себя хотя бы для примитивного — создавать видение присутствия. кости все так же невесомы и прозрачны, призрак все так же забавляется с пространством, а вокруг выносимо холодно. души летают кругами вокруг головы, их пришлось отгонять.       а что он здесь делает? точно! нужно поймать маленького призрака и забрать, наконец, пачку сигарет.