Сага о тенётнике и термите

      Ощущение собственного тела понемногу возвращалось к Лу. Первое, что она почувствовала, были шёлковые простыни под ладонью. Признак того, что она в постели Иво. Только он любил эту дорогую, изысканную, зато натуральную, хрень, с которой зад то и дело норовил соскользнуть. Лу спала на хлопке — с него было куда удобнее смывать кровь.       Поворочавшись, она потёрла глаза, сбрасывая с себя смутные образы, что преследовали в обморочной темноте. В нос заполз резкий запах. В груди и бёдрах ничего не жало — с неё сняли кожаный костюм. Ошейник на месте. Поверх был надет чёрный халат, а тело обмыто и намазано лоснящимся маслом с запахом ладана, мирры и можжевельника. Приглушённо играла музыка. Небо за окном всё ещё было тёмно-синим, разорванным огнями Центра, и казалось, что эта ночь никогда не кончится.

***

      Три дня спустя Лу набрал Йонас. Вот так просто. Она, ожидая уже даже того, что звонит ей на самом деле его синтезированный в лабораториях клон, приняла звонок.       — Лу… я… — голос хилера звучал глухо, как сквозь подушку, что-то фонило на заднем плане, но ей это не мешало слышать, насколько он был истощён. — Не знаю, как ты это сделала, но… сука, я даже не знаю, что сказать.       У Лу от облегчения обмякли колени. Она прислонилась к стене и чуть не съехала на пол.       — Тебя отпустили?.. Йонас, ты меня слышишь?       — Да… да, отпустили. Назначили обязательные работы… — сколько часов назначили хилеру зажевали помехи, — что дальше с больницей, с работой не знаю, но это всё… это всё херня. Ты спасла мне жизнь.       Лу коснулась нашивки на форме. Крест в кругу в квадрате. Привилегии, но и обязательства. Ей было страшно. Уже не за Йонаса. Уже за себя.       Когда она шла в кабинет Приора у неё была сотня вопросов. Но, когда предстала перед ним самим задала только один:       — Почему?       Как и в прошлый раз, он сидел в кресле и смотрел на неё, но не как сова на мышь, не как хищник на добычу. Теперь он смотрел на неё как человек на человека. Человек — всесильный и безнаказанно-могущественный на человека-безвольный-инструмент.       — Мадемуазель Рид, я надеюсь, вы понимаете величину своего долга передо мной? Осознаёте, как крупно мне задолжали?       К большому сожалению Лу, жизнь Йонаса была не единственной причиной для долга. Ещё одной была её собственная.       В тот момент Иво не знал, чем рисковал. Не мог знать. От Кея и Лу слишком долго не было новостей. В одно мгновение пришёл запрос о подкреплении — от Стоуна, а через считанные секунды пришёл второй — от Рид. И исходили они из разных частей Нью-Пари. Иво не имел понятия, что происходило, насколько по-настоящему велика опасность, и как вообще так вышло, что напарники разъединились. Отряды лёгкой пехоты, что быстро прибыли бы на место, были переброшены на юг города, когда там вспыхнули стихийные бунты. После принятия поправки, что налоги людям с подтверждённой повышенной лояльностью снизят ещё на два процента, протесты распространялись, как пожарища. Реагировать Приор должен был мгновенно; просить полицию прислать подкрепление было невозможно из-за натянутых отношений между Советом и Церковью, а в его распоряжении остался только один отряд.       И он сделал свой выбор.       Как только начались первые задержания, Иво смог послать подразделение быстрого реагирования на место, где последний раз выходил на связь Кей. Но было уже поздно.       Лу долго размышляла, что же побудило его сделать именно такой выбор. Какое-то духовное наитие, личная симпатия, ёбаная am stram gram или всё-таки приверженность убеждению, что старо, как мир — она женщина, а значит ей помощь нужна в первую очередь.       Так ни разу и не решилась просто спросить.       И травило Лу сердце то, что Кей скорей всего одобрил бы решение Приора. Одобрил бы отправить подкрепление ей. Одобрил, если бы был жив.       Она винила его. Винила Иво в случившемся. За то, что он сделал выбор не в пользу Кея. Когда оказалась в безопасности, думала, что справилась бы сама. Лу винила его ровно до того момента, как увидела напарника — на каталке. Белого, почти синего, с распахнутыми предсмертно глазами и двумя сквозными огнестрельными ранениями в спине, наталкивающие на мысли о том, что он почти сумел сбежать. Лу поняла, что если бы не Иво, на каталке белая, почти синяя, была бы она. И перестала его винить. Совесть ей больше не позволяла — она понятия не имела, что сделала бы, окажись перед подобным выбором. А потому не смела осуждать.       Вскоре смирение сменилось неосознанной благодарностью. Лу ждала, что придёт момент, и он затребует, чтобы неосознанная благодарность сменилась осознанной. Более ощутимой.       Этот момент настал.       — Да, месье Приор. Осознаю.       — Я дал указание. Вашему другу в красках расскажут, каких жертв вам стоило спасти его от правосудия. Надеюсь, уж в третий раз ему хватит ума не тянуть удачу за хвост.       Лу не понравилось слово «жертв». Хоть Приор и использовал прошедшее время, на самом деле имел в виду будущее.       — Он мне звонил. И я сама могу ему всё рассказать.       — Не думаю. С этого момента ваши личные встречи с друзьями будут ограничены.       — Что-       Иво вновь прервал её взмахом руки.       — Долг, мадемуазель Рид. Долг, — он положил локти на стол, сидя, как обычно, с прямой спиной. Эта поза была для него куда естественнее, чем та, что казалась комфортнее. — К тому же, ваши посиделки не шли на пользу ни вашей, ни моей репутации. Я больше не могу позволить, чтобы моя охрана по ночам шлялась по Термитнику с личностями с крайне сомнительной лояльностью в поисках крайне сомнительных приключений. Я понятно выражаюсь?       — Да… да, месье Приор. — Лу, понимая, что в прошлый раз здóрово наплевала себе в карму, и чудом вышла сухой из воды, — и друга спасши, и работу не потеряв — больше испытывать судьбу не желала. Приняла решение вести себя, как велит Иво, надеясь, что со временем он поостынет. — Но… а звонить хотя бы можно?       — Можно. Только при условии, что звонок будет прослушиваться. То же самое касается и вашей матери.       Лу спокойно кивнула, поправив пиджак и задев нашивку. Крест в кругу в квадрате. Обязательства.       — Это всё?       — Нет.       Если Приор до этого был очень серьёзен, то она даже не знала, какими словами описать его теперь. Чёрные глаза загустели смолью. Он приподнялся и упёрся руками в стол, смотря на подчинённую из-под тёмных бровей.       — С этого момента, вы будете выполнять все мои приказы. Все до единого. Без пререканий.       Лу поджала губы. В голове стаей мерзких тараканов зашевелились неприятные подозрения.       — Какого… рода приказы?       — Вы снова думаете не о том, мадемуазель Рид.       — Простите.       Щека Иво раздражающе дёрнулась, заставив Лу только больше напрячься, хотя, казалось, куда ещё больше.       Ныне извинения из её уст он воспринимал особенно остро. То, как она фальшиво, на автомате буркнула «простите» ему очень не понравилось. Иво хотелось, чтобы она всегда просила прощения тем голосом. Чтобы лицо у неё было красным от стыда, глаза напуганы и пальцы дрожали. Чтобы по одному её виду он понимал, что она раскаивается. Чтобы от одного её вида в паху начинало тянуть.       Своё постыдное желание он не выдал ни словами, ни жестами.       — Я вас нанял не для того, чтобы меня обслуживать или развлекать. Это не входит в ваши обязанности. Вы — телохранительница и солдат. — Иво вышел из-за стола и встал напротив Лу. Она подняла голову, чтобы видеть его лицо, и что-то подсказало ей вытянуться по струнке. — С этого момента я не буду вас жалеть, как жалел раньше. Не буду выдумывать для вас обходные пути, а всё самое тяжёлое поручать другим. Скажу кого-то разыскать — разыщите. Скажу убить — убьёте. Скажу, наоборот, отпустить — отпустите. И без вопросов "кто", "как", "за что" и "в чём провинился". Это вас не будет касаться. Просто сделаете то, что я сказал. И я буду доволен.

я

буду

доволен

      Последние слова резонировали в черепной коробке.       Лу и близко не могла представить, что в обозримом будущем это станет для неё главным приоритетом. Самой большой ценностью.       — Всё ясно, месье Приор.       — Остальное остаётся неизменным. Оклад фиксирован, будете хорошо работать — будет премия. Выделенная комната всё ещё ваша. Свободны.       Лу вежливо кивнула, попрощалась и вышла из кабинета.       Его слова о премии порадовали её скорее на каком-то механическом уровне. Сработал помещённый чуть ли не с рождения в голову принцип: премия — это больше денег, а больше денег — это всегда хорошо. Лу начала копить эти деньги. Точнее, они начали копиться сами. Ей было некуда их тратить. Ни за комнату, ни за одежду она не платила, самой продукты ей не было нужды покупать — питалась в бесплатном для сотрудников буфете. Грех было жаловаться — еда натуральная и выбор блюд тоже недурственный. Выезжать в Термитник Приор запретил, друзей помимо социальной группы у неё не было, да и свободного времени практически не осталось. Часть денег отправляла матери — теперь могла себе позволить отправлять больше.       Лу тренировала пси в Корпусе, занималась в зале, поддерживая тело в форме и общую физическую подготовку, посещала проповеди, читала.       Занималась всем, лишь бы из последних сил держать свою волю в узде и не пуститься в деструктивный данс-макабр. Потому что всё остальное время Лу работала. И с каждым новым заданием ей казалось, что она всё глубже погружается в безумие.       Помимо сопровождения Приора, теперь ни одно задержание не проходило без неё. Она участвовала в рейдах, в штурмах, в разгонах демонстраций и бунтов — в том числе насильственных; участвовала в допросах — в том числе тех, в которых допрашиваемым ломали пальцы и били их головой об стол; бывала в больницах, наблюдала за раненными — в том числе за теми, чьи ранения были мало совместимы с жизнью. Дышала смертью, ходила с ней под руку. Иво возил её смотреть казни. Не постфактум, а в самый их разгар.       Лу рвало, лихорадило, тело сводило в зверских приступах слабости. Под беззвёздным небом Нью-Пари ей снились сны — пронзительные, преследующие по нейронным путям мёртвые стимулы, и тогда Лу плакала, вскакивала с постели в одиночестве и темноте, а пальцы сами сжимались так, словно она держала невидимый теннисный мяч, в попытке разорвать, придушить, убить.       Иногда он показывал ей короткометражные фильмы. Некоторые были современными, но попадались и добытые с древних серверов, снятые ещё во времена доштормовых войн. По крайней мере, так говорил сам Иво. Сколько правды было в его словах она не знала. Все эти фильмы Лу могла описать словом «снафф-порно». Не закрывать глаза во время просмотра её побуждало только зудящее нездоровое любопытство. Когда она спрашивала «зачем?», Иво отвечал «вам будет полезно». В любой момент она ждала, что он придёт и затребует чего-то иного. Ждала, что захочет сделать с ней что-то из того, что показывал в тех фильмах. Мысль быть изувеченной пугала — вопреки происходящему вокруг, она не перестала бояться боли и смерти. Но иные мысли о том, что он вожделеет взять её, — пусть даже с таким же остервенением и яростью, как и на экране, вызывали ощущения совсем не похожие на испуг, омерзение или что-либо другое негативное. Он поселился в её голове набором болезненных, тлетворных низших инстинктов, как самое заветное желание. Однако Иво не прикасался к ней. Ни на что не намекал и ничего не требовал. Он лишь говорил «вам будет полезно» и смотрел своими чёрными глазами, и ей казалось, что они полностью поглощают свет.       Не миновало и полугода, как в ответ на регулярные перечисления пришёл крайне неприятный ответ — Энн Рид была госпитализирована с подозрением на злокачественную опухоль головного мозга. Диагноз вскоре подтвердился. Лу была уверена, что живёт в кошмаре. Ни о какой широкой медицинской помощи безработной матери-нестабильной не могло идти и речи, а денег на то, чтобы оплатить операцию и лечение, не хватало ни у Тайлера, ни у Лу, даже объединив средства. И произошло то, на что она надеялась всем сердцем и чего больше всего боялась: Иво взял денежный вопрос полностью на себя. В то мгновение у неё не осталось сомнений — он связал её по рукам и ногам.

***

      Немного пошатываясь, в безуспешных попытках унять гудение в голове, Лу запахнула халат, вышла из спальни и направилась на звуки музыки. Доносилась она из зала, и это было единственное место, где горел свет. Льющаяся из колонок мелодия набрала объёма и Лу расслышала приятный мужской баритон. Иво ненавидел современную музыку, разве что, кроме классики, которая столетиями практически не менялась, поэтому песня, очевидно, была доштормовой. На этот вывод также наталкивало то, что она на английском языке. Лу на нём не говорила, но немного понимала, поэтому легко разобрала простые слова, что пел мужской баритон.       «Я влюбился. Я влюбился впервые в жизни. И я знаю, что на этот раз по-настоящему. Бог знает, я влюбился»       Иво сидел во главе длинного обеденного стола из чёрного керамогранита, а его губы неспешно шевелились.       Отстояв в проёме полминуты, ей грезилось, что она переживает какой-то мистический момент.

***

      Лу пыталась сбежать. Наверное, в какой-то момент тяжёлая ноша из чужих разбитых судеб и искалеченных душ стала ей невыносимой, а огонь, порох, жжёная плоть и кровь на собственных руках смердели так сильно, что хотелось вывернуть наизнанку утробу. Она лишь увидела шанс и рискнула. Лу не думала в то мгновение ни о чём. Ни что будет с матерью, ни что будет с друзьями. Не думала, что сделает с ними Иво в отместку за её отчаянный побег. Её заботила лишь собственная шкура, и это говорило о том, что она уже безвозвратно изменилась. Что дорога назад ей заказана. Но на то, чтобы это тщательно обмозговать, не было ни времени, ни сил на рефлексию.       Поймали Лу очень скоро. Выдернули из объятий неона, к которым она так спешила. Хотела укрыться в катакомбах Термитника, найти затерянные давно ходы под городом, развалить замурованные лабиринты, если понадобится. Но встретил её отряд КС — куда больший, чем обычно — пси-блокатор, и сильный удар по голове в результате сопротивления от которого она отключилась.       В отключке перед глазами крутились сферы. Далёкие, безграничные просторы города. Города, неона, что был символом к её свободе.       Бетонные мегабашни рвались в клочья, взрывались светом, как виртуальные макеты, их срывало ветром двоичного кода.       Это больше не её город. Не её неон. И свобода у неё теперь иная.       Иво всё ждал, когда она это поймёт.       Очнулась Лу в маленькой, примерно два на два, молитвенной комнате, больше похожей на каморку. На серо-бурых стенах не было ничего, что могло бы отвлечь — ни изображений, ни надписей, ни проекций, ни голограмм. На полу расстелена ковровая дорожка, ведущая к маленькой ступеньке, на которой стоял низенький аналой, чтобы, видимо, можно было читать, стоя на коленях. По углам на потолке висели небольшие электрические лампады из мутного стекла, излучающие рассеянный жёлтый свет.       Лу обнаружила, что одета в белое, полупрозрачное платье, напоминающее короткую ночнушку. Подобных вещей у неё в гардеробе, естественно, не водилось. И больше не было ничего — ни обуви, ни даже лифчика. Успевшая начитаться разного рода книг и подтянуть общие культурные знания, она подумала: «это какой-то хитровыебанный символизм или как это понимать?»       Горло что-то неприятно стискивало. Лу прощупала шею и определила — это был ошейник с проводком и небольшой коробочкой впереди. Она ждала, что вот-вот к ней придёт Приор — ведь кто ещё мог придумать нечто подобное — но когда молитвенная комната внезапно наполнилась его вездесущим голосом, Лу вскрикнула от испуга.       — Рад, что ты очнулась.       Она вскинула голову на источник звука. Наверху в углу чернел динамик, и мигала красным камера видеонаблюдения.       Впервые за многие месяцы он снова обращался к ней на «ты». А это означало только одно — она в глубокой заднице.       Не дожидаясь ответной реакции, Иво продолжил:       — Узри свою епитимию. Не беспокойся, твои родные в полном порядке. Я сомневаюсь, что ты за них переживала, но всё же считаю справедливым не держать в неведении. А также считаю, что карать невинных людей за твою глупость не совсем честно. За свою глупость в ответе ты и только ты. Впрочем, если я не буду в полной мере удовлетворён твоим покаянием, то могу и передумать. Всё зависит от тебя.       Лу шумно сглотнула, сжимая руки в кулаки. Ошейник сдавил сильнее. Блокатор ещё действовал.       Снова связана по рукам и ногам, снова безвольный инструмент, снова мелкое насекомое рядом с ним. Но, как ни странно, это осознание её уже не пугало, не злило. Если она на кого и злилась, то на себя. Не за то, что сбежала. За то, что попалась.       — Что я должна делать?       Лу не видела Иво, но всем нутром ощутила, что он усмехнулся.       То, как быстро она пришла к послушанию, будоражило его. Может, он сам не выдержит и придёт к ней раньше, чем задумал.       Иво заговорил благоговейно-торжественным голосом.       — Позволь же слову Единому зазвучать в этих стенах, Лу Рид.       На аналое лежала книга. Писание, также известное как кладезь неопровержимой истины от Единого и Первого Викария. Толстый переплёт из чёрного бархата, украшенный серебряной филигранью, и белоснежная органическая бумага ясно давали понять, насколько эта вещь дорога и священна. В центре филигрань, пересекая книгу причудливыми, резкими росчерками, складывалась в эмблему — крест в кругу в квадрате. И начиналось писание с постулатов. Впереди больше тысячи страниц.       — Опускайся на колени и читай. Вслух, разумеется. Попробуешь встать — получишь удар током. Убить не убьёт, но пробовать не советую. Я удостоверился, чтобы это было крайне неприятным опытом. Замолчишь — получишь удар током. За тобой будут всё время наблюдать.       — И… сколько мне читать?       — Сколько потребуется. Когда увижу в твоих глазах истинное раскаяние, тогда и решу, что хватит.       Сознание Лу заблокировало всё, что приносило ей душевные страдания. Оно было истощённым настолько, что больше не выносило страхов, сожалений, тревог и тоски. Она отключилась от всего тягостного, мирского, словно дёрнула в голове рубильник. Уже так делала, когда убивала. Отключалась от эмоций. Так было банально проще жить дальше.       Иронично заметила, что расположение камеры не позволяло видеть её глаз, как ни крути. Но у Иво, как обычно, были свои методы.       Она опустилась на колени. Твёрдый пол неприятно надавил на голые косточки. Лу чувствовала кожей чёрные глаза Приора, как хищного паука, направленные на неё через объектив камеры. Приподняв голову, бросила на него ответный взгляд — спокойный, уравновешенный, готовый принять кару, и только Иво знал, что это был вызов. Только он знал, какая внутренняя сила заключена в нём.       Она повторила позу священнослужителей: положила руки на аналой, свесив локти. Начала читать постулаты.       «Бог — Единый дух, отражённый в природе и всех культах древности».       Вполголоса, медленно и без выражения. Иво ведь не уточнил, как именно нужно читать. Наверняка он об этом пожалел.       «Всё созданное Единым — совершенно. Лишь люди допускают ошибки».       Из-за рассеянного жёлтого освещения приходилось напрягать глаза, щуриться. Нельзя было сказать, что в молитвенной комнате так уж темно, но для чтения света было мало.       «Следует чтить совершенство человека и сохранять его».       Лу постаралась расслабиться. Следом постаралась представить, что было в голове у тех, кто сочинял постулаты — одним из них точно был Первый Викарий, а вот имена остальных апостолов ей были неизвестны. Что было в голове у тех, на чьих плечах лежала ответственность придумать, составить и объединить наставления и заветы, которыми будут руководствоваться, и которые будут чтить десятки будущих поколений.       Ведь они хотели донести какую-то мысль. Хотели же.       «Нестабильный геном — наша боль и цена ошибки. Чистый геном — наша цель и основа общества».       Проповеди хорошо натаскали Лу отсоединяться от происходящего. Для неё это уже давно не более чем белый шум.       Постулаты кончились. Она не знала, сколько времени прошло. Внутренние часы тоже молчали. Язык скакал по слогам, как заведённый. Ноги затекли и пальцы онемели.       Попробовала вникнуть в сюжет. Писание Лу никогда не читала. Помнила лишь основы, которые помнили все. Иногда ей приходилось выуживать из памяти некоторые подробности, как, например, когда требовалось писать эссе, но они мгновенно забывались. Вникнуть не вышло. Во рту было сухо, язык с глухим щелчком отталкивался от нёба, щёки изнутри будто покрылись коркой. Колени невыносимо ныли.       Действие блокатора сошло на нет. Лоб покрылся испариной. Её бросало то в жар, то в холод. Она не была уверена, отчего мышцы на икрах сводит судорогами: от сидения в не самой удобной позе без движения, или всё-таки это последствия блокатора.       Лу поёрзала, попробовала приподнять бёдра, читая строчку за строчкой на автомате. Ничего не произошло. Отсутствие каких угодно звуков, кроме её собственного плямкающего от жажды голоса, из внешнего мира за стенами комнаты, создавала иллюзию, что на самом деле никто за ней давно не наблюдает. А наблюдал ли вообще..?       Эта мысль захватила Лу и она почувствовала себя дурой. А ведь и правда, неужели Иво действительно бы бездумно тратил трудовой ресурс, который мог бы заняться чем-то куда более важным и полезным, чем слежка за провинившейся псионичкой? Он хотел её просто припугнуть, только и всего. А она повелась. Наверное, сидит и ждёт, когда до неё это, наконец, дойдёт, и даже дверь за её спиной скорей всего открыта. Лу решила, что спишет это на продолжительное действие пси-блокатора.       Она уверенно стала подниматься. Для того чтобы это сделать пришлось крепко упереться в аналой, иначе бы сразу подкосилась. Икры словно кусали изнутри миллиарды мелких муравьёв. Ноги казались тяжёлыми и чужими. Лу пошатнулась, убрала волосы с лица, сделав первый осторожный шаг к двери.       Второй.       Третий.       Удар шоковым ошейником не был похож ни на что из того, что она испытывала ранее. Шею обожгло круговым импульсом, он мгновенно перетёк в руки, в пальцы, ослабил их настолько, что первую секунду было ощущение, что оттуда пропали все кости. Лу пискнула, свалившись на четвереньки. Перед глазами заплясали светло-синие круги, в ушах гудело. Порывало оттянуть ошейник, вырвать его, но конечности были ватными. В груди рвалось сердце, дыхание частило. Она вложила все силы в то, чтобы просто подползти обратно к книге, дабы не получить уже второй разряд. Ударилась вдобавок коленом о ступеньку.       Самообладание дало трещину.       Ей хотелось кричать. Хотелось всё разрушить. Опрокинуть аналой, разорвать блядское писание, которое всё равно не имело ни капли смысла — а она в этом наглядно убедилась — растоптать, сжечь и помочиться сверху, разбить электрические лампады, выцарапать, выгрызть зубами стены, разворотить с петель дверь и кричать, кричать и кричать.       Но у Лу хватало духу только беззвучно плакать. И читать, читать и читать.       Читать, читать, пока электрические лампады не догорят. Пока слова Единого, произнесённые её слабым, сипевшим голосом, не натрут прогорклым елеем стены молитвенной.       Чувство времени пропало совсем. Внутренние часы не просто молчали, они дезинтегрировались. Потоки вечности бессмысленной информации, намазанные на кору головного мозга, как синто-масло на синто-хлеб, физической ноющей боли, охватывающей всё тело, складывались в тянущуюся, вязкую жижу. В голове было пусто. В языке выросли кости, и он клацал во рту, тяжко и медленно, как иссушенный деревянный отросток.       Лу не сразу поняла, что дверь сзади открылась. Отрезвил её прошедший по голым ступням сквозняк. На стену впереди упала тень выспренной фигуры, облачённой в чёрную инквизиторскую тунику.       Иво смог распознать её утробную мольбу не столько слухом, сколько интуицией.       — Снимите… прошу.       Около затылка щёлкнуло. Ошейник разжался.       Лу дёрнулась в странном судорожном движении. Впиваясь пальцами в аналой, она наклонилась вперёд и приподнялась на локтях, при этом изгибаясь в спине. Иво смотрел, как она медленно встаёт, корячась в самой непристойной позе из всех возможных.       Она повернулась к нему. Он подметил, что её искусанные губы потрескались, под глазами залегли тени, а сами глаза потухли. На шее остался след. Красные колени, вероятно, впитали в себя каждую ворсинку на дорожке и каждую трещинку в полу. На самых тонких местах на коже, где косточки ближе всего соприкасались с полом, уже расцвели мелкие синячки.       Опережая дальнейшую просьбу, Иво протянул ей бутылку с водой. Лу почти выхватила её из его рук и жадно присосалась к горлышку. В итоге изо рта вылилось не меньше, чем в него попало. Вода стекла по подбородку, по шее, по груди, просочилась под полупрозрачное белое платье. Иво смотрел.       — Можно ещё? — Лу вытерла рот и шмыгнула носом.       — Нет. После длительной жажды пить много нельзя.       Она судорожно дышала и постоянно облизывалась. Корочка на губах неприятно щипала.       — Сколько времени прошло?       — Десять часов. Впечатляющий результат.       — И что, вы считаете, я раскаялась?       Иво заглянул ей в глаза. Он искал там то, что желал видеть каждый раз, когда был ею недоволен. Смирение. И его радовало то, что он находил его всё чаще.       Невзирая на побуждения держать Лу на коротком поводке и свои связанные с этим губительные, срамные желания, ему нравился её характер. Непринуждённость и свобода — когда-то он заинтересовался ею во многом благодаря этим атипичным для своих подчинённых чертам. Дерзость, пренебрежение правилами заставляли кровь в жилах бурлить, но не от ярости. И в его планах не было лишать её этих качеств. Всего лишь укротить. Он не хотел стачивать собаке зубы и вырывать когти. Особенно, когда это была бойцовая собака. Он хотел, чтобы она лаяла и кусала не тогда, когда ей вздумается, а тогда, когда он приказывает.       Скоро Лу научится. Осталось совсем немного. Остался лишь небольшой штрих.       — Да, — произнёс он абсолютно уверенно. — Идёмте. Провожу до комнаты.       Она и не заметила, как он вновь перешёл на «вы».       — Месье Приор…       Иво обернулся. Лу подцепила низ платья и потянула его наверх, оголяясь перед мужчиной. Платье упало к её всё ещё дрожащим ногам.       Если он и удивился, то смог этого не показать. Мазнул взглядом по обнажённому женскому телу с заинтересованностью священника, вынужденного выслушивать очередного кающегося.       — Я желаю получить индульгенцию.       Лу стояла ровно, наготы не стесняясь. От Иво не ускользал блеск электрических лампад в её зрачках. Разврат и безнравственность — вся натура этой девчонки, вскормленной неоном и бетонными башнями. Но он хотел её так же сильно, как и она его. Только он не позволил бы себе вот так вот сбросить с себя брюки перед ней. «Так что же всё-таки это такое, — думал Иво, — распущенность или смелость?» Смелость, на которую ему никогда не хватит силы.       Лу еле сдержалась, чтобы не отвести глаза. Возможно, надеялась, что внешне он продемонстрирует чуть больше заинтригованности в происходящем.       Если бы внутри него не заклокотало неуёмное, и совершенно не весёлое, желание, он бы точно не сдержался и пошутил над ней, мол, мадемуазель Рид, у вас неверные сведенья, для получения индульгенции трусы не обязательно снимать. Ситуация была до смеху абсурдной…       Иво ответил ровным голосом, словно к нему вправду пришли за церковной снисходительностью.       — Вы вынесли телесную кару с достоинством, но приятно, что и о духовной не забываете, — уголки его губ приподнялись в искренней улыбке. Он держал взгляд на уровне её лица, не спускаясь. — Только за индульгенцией не ко мне, а к епископу.       — А я хочу от вас. Так будет… — Лу сделала шажок и робко коснулась пальцем его чёрной туники, — надёжней.       Он позволил себе пасть. Взором и духом. К шее, на которой осталась мокрая дорожка, к ключицам, к груди и твёрдым тёмным соскам, к подтянутому животу, что быстро надувался и сдувался от лихорадочного дыхания. Эту недостойную Приора похоть уже было не унять.       Иво вспомнил, когда захотел её в первый раз. Когда захотел во второй. В третий. Вспомнил, как хотел буквально девять часов назад, слушая, как она читает молитвы и наблюдая её на коленях. Только чувство собственного достоинства не позволило ему сунуть руку в штаны. И вернулось то ощущение, что обуяло его в первый раз. Было от самого себя так мерзко, что хорошо. И он желал одного — окунуться в эту грязь с головой.       Иво поднял аналой, выдвигая секции ног и фиксируя его на уровне таза. Сажая Лу сверху, он даже не убрал раскрытое на пятьсот тридцать девятой странице писание. Белоснежная органическая бумага зашелестела под её бёдрами, когда она попыталась устроиться удобнее, перемещая вес, раздвигая ноги шире.       — Выдержит. Не бойся.       Ласки не было. Одна лишь механика.       Он расстегнул до пояса тунику, кожаный ремень на штанах. Ширинка разъехалась с очень отчётливым, пошлым звуком. Лу покорно положила ладони ему на плечи. Иво коснулся большим пальцем её губ, без того чувствительных и израненных, сминая их, оттягивая, разглядывая как раскрываются на нежных тканях трещинки и появляются капельки крови.       Он бы смял её всю, как сминал ходатайства о помилованиях.       Его величественное лицо испохабила кривая ухмылка.       — Не думай, что настолько меня впечатлила. Руками всё же придётся поработать.       Через считанные секунды он досадно признал (про себя, конечно), что слегка перегнул с гонором, ведь стоило Лу запустить руку ему в штаны, как член сразу начал затвердевать. Работать долго не пришлось. Обнаружилось, что она оказывала, куда большее влияние на его организм, чем он мог бы подумать изначально. Нет — большее, чем ему бы хотелось.       Иво не даст ей поводья. Не даст руководить положением.       Но он подался ей навстречу бессознательно, покоряясь животным позывам своего тела, заставляя взять себя полностью, огладить всего, от основания до головки. Лу вела медленно, вперёд-назад, массируя уздечку, сдвигая крайнюю плоть, наслаждаясь, как под ней он твердеет и нагревается. Наслаждаясь его реакцией на своё прикосновение. Иво шумно дышал через ноздри. Её шероховатые пальцы привносили непривычные ощущения, но распаляло это только сильнее.       Аналой скрипнул — Иво придержал Лу за бёдра, приподнимая и усаживая крепче. Она обвила его талию ногами.       Под нею писание, кладезь неопровержимой истины от Единого и Первого Викария, гласило о девиантности нестабильного гена, о врождённых, убогих пороках пси-носителей, из-за которых они не могут воспроизводить себе подобных, и о чистом геноме, как главной цели и основе общества, к которому надо всевозможно стремиться. И ничто не вызывало у Лу большего злорадства, чем то, что её — мерзкую, грязную псионичку — возьмёт чистый Приор прямо верхом на этой жалкой книжонке.       Страницы снова зашуршали и острые края бумаги впились ей в ягодицы, когда он вошёл одним резким, грубым движением. Не медля, сразу глубоко, растягивая, раздвигая бархатные стенки. Лу снова свело судорогой. Она зашипела, выгнулась, впиваясь и сминая мягкие подплечники на его форме. Жжение от не самых милосердных толчков вызывало головокружение и странное помутнение. Боль, зато сладкая и долгожданная, побуждала запечатать в себе и не давать уйти. Его ногти были короткими, но царапнули ей бёдра до красных полос. Он выходил до конца и врывался вновь, только с большей силой, не щадя её совсем. В глазах темнело, пальцы не слушались, сами цеплялись за влажную кожу, мяли и щипали. Хоть инициатива и была её, он чувствовал, что она не совсем к этому готова. Но помогать ей не желал. Пусть это будет ещё одной платой. Платой за то, что она лишала его разума, отдаляла от заветов, от замыслов Единого. За то, что одним стыдливым взглядом из-под ресниц превращала в похотливое животное.       Лу неизменно, с каждым проникновением казалось, что заполнена до конца, и каждый раз он по ощущениям умудрялся оказаться ещё глубже. В горле встал ком и глаза защипало. Она уткнулась лбом ему в грудь, морщась, стараясь расслабить мышцы таза. Возбуждение было явным, очень явным, внизу живота завязан и тянет комочек нервов, но между ног всё равно было слишком сухо. Слишком сухо для него.       В процессе, сопровождаемом рывками и шлепками кожи о кожу, прислушавшись к судорожному мужскому дыханию, тихому мычанию над ухом, принюхавшись к древесному запаху, исходящему от формы, чувствуя, как грубая ткань чёрной туники трётся о соски, Лу смогла отвлечься от болезненных, жадных фрикций, что скорее забирали, чем отдавали. Но на нечто большее она и не надеялась. Жжение начало пропадать. Изнутри становилось влажно, стенки смягчались, податливо охватывая. Принимать его сразу стало в разы легче.       Иво запустил руку ей в волосы на затылке, сжал в кулак и оттянул назад, открывая себе её шею с отпечатком шокового ошейника. Пожалел, что снял. Сейчас он был бы как нельзя кстати. Иво не врал себе — прекрасно понимал, что пути назад нет. Уже не сможет отказаться от Лу. Уже не захочет противиться своим постыдным желаниям. Наоборот — в голове медленно зрели идеи, как бы эти постыдные желания воплощать в самых извращённых вариациях, начиная хоть с завтра. Сдерживать себя он больше не будет, а значит игры с током у них впереди.       Сквозь шумящую кровь, услышал, что к шлепкам и её хрипящим вскрикам и тихому шипению, добавилось звучное хлюпанье снизу, и он был убеждён, что с каждой секундой связь с рассудком — как здравым, так и не очень — незамедлительно теряется. Из завязанного на затылке хвоста выбились волосы, свисая тонкими прядями у лица. Лу подняла на него взгляд и на щеке у неё заблестела в жёлтом рассеянном свете слеза. Она потянулась к нему губами, коснувшись языком переднего ряда зубов, желая поцеловать, но Иво схватил и сжал ей подбородок, не позволяя этого сделать. Он столкнулся с ней лбом, потёрся носом о нос, дышал полураскрытым от удовольствия ртом в её рот, но целовать себя не разрешал.       Чувство скорой разрядки накрыло с головой. Предоргазменные спазмы, предвкушение пика наслаждения, развязали язык, как алкоголь. Иво сам не до конца понимал, что говорил, но точно говорил то, что очень давно хотел.       — Хорошая, маленькая… — он мазнул по её виску, чуть стукнувшись о лоб зубами, — послушная…       Похвала и завораживающие ласковые слова, произнесённые вот так — вслух на последнем дыхании, с растянутыми гласными из-за уже неконтролируемых стонов, что-то безвозвратно поломали в головах у обоих.       Всхлип Лу застрял в горле.       — Месье Приор… скажите… скажите, что вы мной довольны. Я так… так стараюсь… ради вас.       Он тонко ахнул, цепляясь за остатки способностей ясно мыслить и разговаривать. Взял её щёки в ладони, смахивая со вспотевшего лба влажные пряди.       — Я очень доволен тобой, Лу, — Иво вжался бёдрами до конца, жаждая сплестись, соединиться с ней, слиться целиком. — Ты… ты самое лучшее, что случалось со мной, — говорит он и одновременно машет головой, словно отказываясь признавать, что произносит это по-настоящему.       У неё внутри мгновенно стало тепло и вязко. Лу сжала бёдра, не желая выпускать его. Устало прикрыв веки и сглотнув, чуть пошатнувшись от лёгкого головокружения, он вернул свой взгляд на её лицо. На блестящие, как от высокой температуры, глаза, румяные щёки и искусанные, сухие губы.       — Помочь? Или сама?       — Помоги… — вздох, — те.       Двумя длинными, изящными и, как Лу заметила, очень ловкими пальцами, сгибая их так, словно подзывая, заставил кончить её следом.       Она не издала ни звука. Голос сел окончательно.       Он спустил её с аналоя, помог надеть платье и, как и обещал, провёл до комнаты. Больше они не разговаривали: Лу охрипла и могла только кашлять, Иво просто молчал. Свои реплики впредь будет обдумывать наперёд, чтобы ничего излишне искреннего изо рта впредь не вырвалось.       Сегодня она и вправду была хорошей. Её вчерашний побег вмиг забылся, как приснившийся спьяну бред. Лу перенесла своё справедливое наказание честно, без возражений и почти без своенравия. Не считая того момента, когда попыталась встать. Но он и не сомневался, что удержаться не сможет. Сегодня она заслужила всё.       Иво решил, что с этого мгновения преображать Лу будет куда приятнее и легче. Для них обоих.       И уже не мог дождаться новой встречи.