спящий и любящий.

чужие холодные тощие руки согревают лучше любого одеяла, примкнуть к которому Чуя и сам не отказался бы после тяжелого учебного дня. в Акутагаве это желание не просыпалось никогда. и спал он кажется, те жалкие пару часов в неделю, в которых его вырубало от истощения. было просто замечательно, когда это случалось в их с Чуей комнате, пока тот был на парах и вообще ничего не знал о состоянии младшего. но от Чуи скрыть что либо сложнее, чем придумать план идеального самоубийства, коим Рюноскэ не интересовался, но почему-то убивал себя пуще, чем чертов Дазай. Рюноскэ ненавидел его каждой клеточкой собственной души, и давно убил бы того, не будь он дорог Накахаре. это кардинально все меняло. присутствие Накахары в его жизни уже изменило все до мозга костей. настолько, что персона со смешными рыжими кудрями стала гораздо важнее воздуха для жизни. и Акутагаве даже кажется, что рядом с ним он проживет больше, на что рассчитывает сейчас. как минимум потому что он единственный, кто заботится о нем, кто любит его, кто нуждается в нем. –Чуя..– тяжело выдохнул Рюноске, обнимая чужое худощавое тело со спины. он зарывается лицом в рыжую макушку, проводит носом за ухом и аккуратно, почти невесомо, целует, в завершении обустраивается головой на Чуином плече, лишь сильнее подминая тело старшего в объятиях. –ты.. наконец-то пришел. –А ты снова не спал и не ел, пока меня не было. – не менее устало выдохнул Накахара – когда нибудь я не сдержусь и..– не договорил Накахара, ибо был заткнут виноватым поцелуем. он всегда делал так. целовал, вместо того, чтобы оправдываться бессмысленными словами, как маленький провинившийся перед родителем ребенок. целовал, вместо оправданий, ведь у Рюноскэ их никогда не было. целовал, дабы не врать, ведь тогда он предаст не только Чую, но и себя. Чуя злится. сильно. но настолько сдерживает себя, что его злость замечает только Рюноскэ, знавший его наизусть. Чуя ругается, больно, до крови, кусая чужие потрескавшиеся губы, слизывая выступившие капли алой жидкости языком. Чуя ругается, прижимая чужое тело к себе настолько близко, насколько мог. Чуя ругается, оттягивая волосы на чужой макушке, запустив пальцы в мягкие волосы Акутагавы. Чуя ругается, отстраняясь первым, всем своим видом показывая свое недовольство от поведения младшего. –Я купил инжир, если не съешь хотя бы его, будешь спать на улице. – фыркает Накахара, вручив в руки брюнета пакет со свежим фруктом. –Спасибо, Чуя. – едва слышно усмехается Акутагава, принимая пакет, глупо улыбаясь краешком губ. конечно же, он ничего не съест. а если и съест, то его точно тут же вырвет, и он ещё надолго не выйдет из ванной, задыхаясь от очередного приступа. проверял уже. –Зачем благодаришь? знаю же, что ничего не съешь. – бурчит Чуя, перебравшись на кровать, сидя, оперевшись спиной о стену. –Ради тебя съем. – виновато опускает голову Акутагава. Рыжик зачем-то смеется, подзывая младшего к себе рукой. Рюноскэ послушно подходит, предварительно оставив инжир на столе. –Что ты делаешь? – спрашивает Акутагава, когда его поваливают на кровать, укрывая одеялом и крепко обнимают, очевидно помогая себе гравитацией. –Сейчас ты будешь спать, Акутагава – Накахара кладет голову на чужое плечо, полностью придавив того гравитацией к кровати. теперь даже если б захотел, он бы ни за что не встал. – и мне насрать, что ты об этом думаешь. –Но Чу.. –Акутагава. – шипит Чуя, перебивая – ты мне нужен живым, понял? продолжишь в том же духе, я возьму академ и буду сидеть с тобой дома, приучая спать и есть вовремя. и слов больше не нужно, чтобы понимать, что Чуя не шутит. если дело касается здоровья Рюноскэ, Чуя никогда не шутит. серьёзный Накахара будоражит. настолько, что у Рюноскэ проходится рой мурашек по всему телу. на деле же, Накахара слишком добрый. смотреть на него в собственной домашней футболке, большей для него по размеру раза в два, без улыбки просто не возможно. Накахара слишком добрый, и всегда переживает лишь за Рюноскэ, никогда не думая о себе. в этом они очевидно похожи. Накахара слишком добрый, и Акутагава его явно не заслуживает. но Чуя любит, и Рюноскэ верит, потому что Чуя никогда не врал. Чуя очень ласковый, он любит тактильность и внимание. Рюноскэ правда старается быть хорошим парнем для него. но всегда делает недостаточно, всегда плох, ничего у него не получается. он уверен в этом до тех пор, пока Чуя вновь не нашепчет ему слова любви, не скажет как он важен, не похвалит за то, как тот старается. –Я люблю тебя, Чуя – шепчет Акутагава сквозь призму сна. его дыхание наконец-то наладилось. он не хрипит, что уже значит больше, чем хорошо. –Я тоже очень люблю тебя, Рюноскэ – Накахара останавливает поток способности и коротко целует в лоб, рукой отодвигая пряди волос. как назло, именно в этот момент в дверь стучат. Чуя хочет закричать от собственной злости, но вспоминает о слишком чутком сне возлюбленного, поэтому бесшумно перебирается с комнаты в коридор, открывая дверь. в дверном проёме стоял ебаный Дазай. чтоб он провалился. сейчас же. –Разбудишь его, уснёшь вечным сном блять, я тебя нахуй урою. – шипит Накахара, пропуская гостя внутрь, пригрозив кулаком. Дазай пусть и самоубийца, но не идиот, от Чуиных рук он умереть бы точно не хотел, поэтому тот виновато кивает, поднимая руки вверх. –Ты как обычно грубиян до мозга костей, Чиби. – наигранно обидчивым тоном шепчет Осаму, присаживаясь на стуле на кухне. –А ты как обычно ведёшь себя как безмозглый уебан – скалится Чуя. вон он. тот, на кого можно слить всю агрессию, выйдя сухим из воды. – и не смей курить мне здесь! –В чем проблема? Ты что бросил, Чиби? – удивлённо спросил Дазай. –Нет конечно, идиот – Чуя бросил в сторону того нахмуренный взгляд. – Акутагава не переносит сигаретный дым. –Да уж, любовь не даёт тебе вдохнуть полной грудью, Чуя! это же беспредел, это нужно прекращать! как насчёт двойного самоубийства? –Пошел нахуй отсюда – в эту же секунду Осаму оказался за дверью, а Накахара лениво поплелся обратно в комнату. он и сам засыпает спустя пару минут в объятиях на этот раз теплых рук.