swan upon leda

— знакомься, гэвин, — элайджа с важным видом отступает от своего очередного творения, хотя гэвин ни на йоту не заинтересован. он видел уже с десяток таких болванок с малых лет, и ему глубоко насрать на очередную из них, будь там хоть ожившая греческая скульптура. впрочем, человекоподобный — даже слишком подобный робот с выразительным лицом вполне мог бы пойти на произведение античности. — это — ричард. — похуй, — отмахивается гэвин, перестав подпирать собой, подобно атланту, небосвод в эквиваленте дверного косяка, и уходит в свою комнату. очередная болванка, которую элайджа сам изобрёл и сам притащил домой. у гэвина — брат-изобретатель, ненависть к каждому его роботу и мечта стать полицейским на одной из космических колоний. — хуйня! — орёт гэвин под гневным взглядом матери с отцом, которые от каждого его бранного слова распаляются лишь больше. — я рву жопу, чтобы попасть в академию, а этот утырок получает всё только из-за того, что из пизды побогаче вылез? так пусть лезет обратно к ней, хули он мне жить мешает? и гэвина мало интересует, что мать элайджи мертва, и всё её состояние, заботливо прибранное к рукам отцом гэвина, на самом деле используется всей семьёй, а не только самим камски-младшим. ещё меньше его интересует домашний арест, исполнение которого приводится в действие благодаря надзору ричарда. — да и похуй, — агрессивно выплёвывает гэвин, толкая носком ботинка шкаф в своей комнате, пока андроид стоит в дверях, неприкрыто анализируя каждое действие подростка.— если я стану полицейским, то буду арестовывать людей. и так, — гэвин неоднозначно машет руками, словно пытаясь поймать нужное слово из воздуха, но не находит подходящее, поэтому просто оставляет попытки подробнее описать ситуацию, — я смогу узнать, каково это. — согласно моим данным, вы уже находились под арестом в детском возрасте за кражу, — произносит с выучено жёсткой интонацией ричард, и гэвин прекращает свои метание по комнате. — так что, думаю, вы получили достаточно опыта в данной области. — а ты мог это упомянуть, когда они меня в доме запирали с тобой? — гэвин уставился на ричарда, что нахмурился, явно не осознавая контекста. — мол, я уже натерпелся и насиделся, можно меня и пожалеть? — это было пять лет назад, гэвин, — не унимается андроид, поднявшись с места и сократив расстояние между ними. из-за очевидного преимущества ричарда в росте и комплекции, впечатление производилось вполне устрашающее, но гэвин лишь сделал шаг вперёд, будто готовясь атаковать, — и доставило немало хлопот вашему отцу, чтобы убрать этот арест из вашей истории, так как он мог в противном случае повлиять на ваше попадание в полицейскую академию. гэвин хмурится и пышет яростью, но не находится, чем ответить, а потому лишь толкает ричарда в плечо. он знает, что тому ничего от этого не будет, но если так он сможет выразить своё недовольство — то этого достаточно. — и, кстати, не знал, что вы пытаетесь достичь цели поступить в академию путём половых связей, — вдруг произносит нарочито будничным тоном ричард, а гэвин лишь остолбенело смотрит на него. — ты совсем охуел? что это значит вообще? — вы произнесли, что «рвёте жопу» ради поступления в академию, — пояснил ричард, и гэвин застыл с открытым ртом. — по моим данным, вышеупомянутое словосочетание вполне применяется в контексте анального секса. гэвин сначала хочет разразиться гневной тирадой, проклиная андроида и каждого ему подобного, но затем неожиданно для самого себя смеётся. ричард застывает с непонимающей миной на лице. — пиздец, элайджа тебе вкачал понимание метафор, но охуеть какое поверхностное, — гэвин продолжает смеяться, забираясь на подоконник и зажигая сигарету. — у тебя же есть эти штуки от нейросети в голове, да? тогда будь хорошей нейросетью и учись. они проводят весь день домашнего ареста гэвина за разговорами о сленге и жаргонах, пока гэвин пытается перевоспитать узколобое понимание андроида о мире, а тот — остановить подростка от падения с окна или получения рака лёгких от курения. в тот же вечер они узнают о том, что спасать от опухоли стоило совсем другого брата. элайджа заявляет о диагнозе на семейном ужине под коллективные нервные выкрики мачехи и отца, и гэвин чувствует себя лишним на этом сомнительном празднике жизни — словно его пригласили на тематическую вечеринку, где главным атрибутом были скорбь и искреннее сочувствие, а он снова пришёл в костюме равнодушия и тихой радости. единственный, с кем он может себя ассоциировать — скучающий андроид, стоящий у стены рядом и неотрывно наблюдающим за гэвином. словно они оказались схожими в своём порицаемом, но, благо, незамеченном неучастии. даже после ужина, когда мать и отец коллективно просят ричарда приглядывать за элайджей, тот лишь заторможенно кивает, словно не понимает причин для переживаний. спустя несколько одиноких минут в своей комнате, гэвин замечает в дверном проёме андроида. — если пришёл работать сиделкой за болеющим, то не там его ищешь, — кидает через плечо он, возвращаясь к страницам комикса, где другой супергерой с опухолью отпускает суицидальные шутки и подкатывает к другому парню в трико. — вы знаете, что, когда элайджа умрёт, они не станут любить вас больше? — спрашивает ричард, не церемонясь, и гэвин в который раз за день остолбенело застывает взглядом на нём. во-первых, робот непоколебимо использует «когда», а не «если», словно наперёд знает весь исход и, подобно самой истории, не терпит сослагательного наклонения. а, во-вторых, до боли проницательно определяет причину равнодушия и некого ликования гэвина, которое он сам в себе не до конца признавал. — тебе элайджа ещё и навыки телепатии вкачал? — лишь отшучивается он, но голос предательски дрожит. — вам стоит приглядеться к мистеру камски, пока он ещё здесь, — непоколебимо продолжает ричард. — он не желает вам зла. — мораль читать пришёл? — гэвин не сдерживается и громко захлопывает том комикса, швыряя его на кровать. — тебе же сказали приглядывать за «мистером камски», — гэвин нарочито растягивает его имя, словно прокатывая на языке леденец, — вот и приглядывай. — я не захотел, — произносит ричард, очень по-человечески пожимая плечами. очень по-человечески. гэвин свистит. — что, внутренние джекил и хайд подрались и девиант победил? ричард застывает на мгновение — очевидно, ища в сети, в чём суть отсылки, а затем утвердительно кивает. — неужто это я тебе так мозги сломал? и гэвин, что произносит это в шутку, ещё не подозревает, как прав. подготовка к поступлению потребовала многих жертв: отказа от свиданий с местными парнями, увеличению времени тренировок и, что самое прискорбное — увеличению совместного времяпрепровождения с элайджей. — и что, долго мы у него в черепе копаться ещё будем? — спрашивает он, поправляя очки на переносице нарочито средним пальцем, чтобы высказать брату всё своё недюжее уважение. ричард, выступающий в роли подопытного кролика, потому что своей любимой хлоей элайджа для брата жертвовать не стал, неотрывно наблюдал за действиями братьев. его черепная коробка, вопреки формулировке вопроса гэвина была надёжно закрыта, а вот «мысли», заложенные уже сломанной программой, транслировались благодаря датчикам на экране перед элайджей. — следи внимательно, гэвин, — подал он наконец голос, стараясь звучать так, как в своих интервью по телевизору: важно и просветлённо, будто он — единственный такой гений в мире. да только вшивая идеальная картинка нещадно рушилась, разбиваясь на полной скорости об бетонную стену действительности, в которой у элайджи — опухоль, от которой он постоянно заходится кашлем. он вывел на экран две колонки, где побежали строки команд и протоколов ричарда, и гэвин почувствовал редкое для себя и крайне непонятное чувство вины, из-за которого покосился на андроида за их спинами. словно такая трансляция чего-то программного предполагала раскрытие личных тайн андроида. но тот лишь слегка нахмурился, а затем утвердительно кивнул. — в левой панели — его исходная программа, а в правой — те протоколы и паттерны, которые появились в связи с его девиацией, — поясняет элайджа, вновь привлекая внимание к экрану, и гэвин нехотя повинуется. ряды нескончаемых строк преимущественно дублируются в обе колонки: «следить за порядком в доме», «не допускать разрушения дома во время бури», «следить за уровнем ядерной пыли в помещении», «проверять уровень ядерной пыли в скважине». однако некоторые положения в «девиантной» колонке уже отсутствовали: «следить за здоровьем элайджи камски», «выполнять поручения мистера и миссис рид», «кормить рыб миссис рид», «обращаться на «вы» к людям». — а ты бунтарь, — отмечает гэвин, с улыбкой и заговорщицким прищуром оборачиваясь к ричарду, что усмехается в ответ. — все его смешки и ухмылки — тоже выученное во время девиации, — продолжает пояснять элайджа, снова привлекая внимание гэвина. — часть его невербальных функций существовала с самого начала, однако многим из них он обучился в процессе работы. — другими словами — у мешков с мясом нахватался, — подытожил гэвин, и элайджа пожал плечами, выводя на центр экрана одну единственную строчку из «девиантной» колонки, от которой гэвину становится не по себе. — точнее, у тебя.

«заботиться о гэвине риде» в ту же ночь гэвин, не отличающийся достаточной для его склада ума и будущей профессии рефлексией, выбрался из дома вопреки запретам родителей, чтобы пошататься по городу без какой-либо цели. то ли от злости, то ли, напротив, от какой-то надежды, мятежно поселившейся у него в груди. — этот камски — иуда, — комментирует он, вышагивая по краю на половину обвалившегося моста. ричард, почти добровольно вызвавшийся пойти с ним, почти так же терпеливо отговаривал гэвина отойти от края моста. упасть в воду, полную радиоактивной пыли — почти что верная, но определённо точно мучительная и долгая смерть. — он даже не думал вложить в твою голову заботу обо мне. предатель ёбанный. — не помню, чтобы твой брат тебя целовал перед предательством, поэтому связь с иудой проследить не могу, — и гэвин резко останавливается, чтобы вновь уставиться на ричарда. тот, очевидно выучивший эту привычку гэвина смотреть в упор в ситуациях непонимания, терпеливо поясняет. — согласно евангелие, иуда поцеловал иисуса, таким образом выдав, кого именно должны были арестовать: «предающий же его дал им знак, сказав: кого я поцелую, тот и есть, возьмите его и ведите осторожно. и, придя, тотчас подошёл к нему и говорит: равви! равви! и поцеловал его». — это ты что процитировал? — евангелие от марка. — это как авторские права? от кого ещё есть? — от матфея, от луки, от иоанна. — и везде этот момент одинаково описан? — спросил гэвин, садясь на край моста и свесив ноги над водой. ричард последовал его примеру. — есть небольшие отличия. а самые большие — в евангелие от иоанна. — а он что там, сразу постельную сцену описал? — нет. отличие в том, что у него этой сцены вообще нет. гэвин фыркнул, попутно пошутив, что просто иоанн единственный был гомофобом, чтобы такое описывать, на что ричард даже не стал высказывать тираду протеста. выучено, вымучено. сам решил себе, что не будет поправлять нерадивого подростка, далёкого от веры. — может, поэтому люди столько лет геев презирали, — предположил гэвин, сжимая зубами сигарету и толкая плечом сидящего рядом ричарда, — что в библии мужик мужика поцеловал в знаке предательства. ричард издал непонятный гэвину смешок. — на самом деле, это было привычным приветствием у евреев, — произнёс он так буднично, будто озвучил прогноз погоды. — а андроиды могут тоже так здороваться? — гэвин выдыхает дым, поглядывая искоса на ричарда, мысленно делая ставки, догадается он или нет. когда холодные глаза обращаются к нему, сердце неожиданно бухает как-то оглушающе громко — словно где-то уже разразилась очередная песчаная буря и ей вторит кашель элайджи. — если заложить это в нашу программу, то мы можем всё, — отвечает наконец ричард, и гэвин принимает это, как вызов или разрешение. «давай, ты же нейросеть — научись, впиши это в программу, » — думает он, прижимаясь губами к губам ричарда, слабо ожидая какой-то ответной реакции. и если нейросеть учится, то что-то человеческое — выученное и вымученное, скорее импровизирует. ричард притягивает глупого подростка к себе, прижимая крепче, чем нужно было бы, и гэвину тяжело дышать, но в этот момент он думает, что андроиды куда лучше людей. — интересно, я теперь иуда, потому что предал всех человеческих парней в этот момент, или иисус, потому что меня борцы против отношений с жестянками распять захотят? — рвано смеётся гэвин, раскинувшись на мосту, когда ричард его наконец отпускает. — интересная трактовка, что иуда в лице иисуса всех людей предал, — комментирует ричард, сложив руки на животе и глядя в потолок из тёмной ткани с заплатками из звёзд над ними. — да иди ты, — гэвин толкает его в бок, прекрасно зная, что тому ничего от этого не будет, но если так он сможет выразить своё недовольство — то этого достаточно. он думает, как это оказалось странно — целовать робота и при этом ощущать себя куда живее, чем делая то же самое, но с живыми парнями. — рич, — обращается гэвин, не обращая внимание на то, как ощутимо что-то ёкнуло у него самого от нового обращения к андроиду, ни на совсем странный взгляд ричарда, которым он его за такую смелость наградил. — что у элайджи с хлоей? ричард нахмурился, а затем спокойно проговорил: — то же, что у пигмалиона с галатеей. — и что это, блять, значит? — искренне возмутился гэвин, едва ли не закатывая глаза. — ты забыл, с кем разговариваешь? я пять минут назад узнал, что иуда с иисусом сосался, а потом пососался с тобой. не рассчитывай на мою эрудицию. — это миф о скульпторе, который влюбился в скульптуру, которую сам же создал. богиня любви афродита оказалась тронута искренностью творца и оживила галатею. гэвин нахмурился, думая о том, честно ли это — любить что-то, что заведомо создано таким, каким человек хотел его видеть. — ты не обязан сравнивать себя во всём с элайджей, гэвин, — снова проницательно отмечает ричард, за что гэвин его определённо ненавидит. — это не то же самое.

«это не то же самое»

эти слова бьют набатом в голове гэвина, словно кричат об исключительности их двоих и этого мгновения. что-то трепещет в груди, словно маленькая песчаная буря торопится вырваться наружу и оставить от себя облако радиоактивной пыли. — рич, — гэвин поворачивает голову к андроиду, мысленно обещая отбросить безразличную маску, и говорит то, о чём пожалеет только если не скажет. — привет. андроид ожидаемо зависает, а затем тянется поцеловать глупого мешка с костями, который знает, что роботы могут научиться чему угодно — даже здороваться подобным образом. у гэвина — умирающий брат, влюблённость в робота и страх стать полицейским на земле, ведь на космические колонии больше не пускают андроидов. — пошевеливайся, идиот, — гэвин по привычке продолжает кричать, хотя перекрикивать ветер больше нет необходимости — разве что его завывания в воспалённых лёгких почти бездыханной туши в его руках. гэвин жмурится, как от солнца, словно это поможет не видеть правды — этот шум ему уже не перекричать. тёмная комната, почти лишённая освещения, проглатывает их силуэты, и элайджа спотыкается о незримую мебель, утягивая своим весом гэвина за собой. они валятся на половину на пол, на половину — на пыльный диван, о чем свидетельствует жёсткая обивка, которую гэвин распознаёт только тактильно. он отпускает элайджу и встаёт, не прекращая ни на секунду пререкаться с самим собой в поиске хотя бы зажигалки в карманах. — сиди тут, — выплёвывает он куда-то неопределённо в сторону пола, где, судя по кашлю, всё ещё находится элайджа, и старается не замечать, что тот не отпустил ни одного ироничного комментария на этот счёт. нашарив зажигалку, гэвин осматривает в её тусклом огне комнату: всё точно так же, как и много лет назад, только уже без матери и отца, места которых пытается занять песчаная буря за окном. он почти смеётся — не будь элайджа почти трупом, он бы обязательно пошутил про их кремацию. к счастью, отсутствие жизни в помещении приводит к превращению всех объектов в нём в недвижимость: так гэвин быстро находит свечи, которые мать всегда хранила в шкафу у двери. — технический прогресс, блять, — ругается он, возвращаясь к элайдже, кашель которого всё ещё заглушает вой бури, что, на самом деле, хороший признак. — свечи, блять. — предлагаешь запустить солнечную батарею? — и гэвин почти аплодирует от счастья — язвит, значит, не сдохнет. по крайней мере, сейчас. гэвин помогает ему забраться на диван целиком, попутно укрывая пледом, и проглатывает его комментарии вместе с осадками пыли в комнате. слабые блики пламени от свечи едва ли скрывают бледность лица элайджи, и вряд ли гэвин может здесь на самом деле помочь. ричард бы справился лучше. любой из андроидов ёбанного элайджи справился бы лучше. — что тебе нужно? — спрашивает гэвин с такой злостью и напором, без которых его невозможно было бы уже представить, но с которыми явно не заботятся о больных и умирающих. буря заходится очередным приступом ярости, и гэвин едва слышит его просьбу напоить его. он тащится со свечой на кухню, перед выходом из комнаты выдавливая из себя сухое «кашляй погромче, чтобы я слышал, что ты не сдох. а-то только время потрачу, а вода уже не будет нужна», и это уже больше слов, чем он, кажется, сказал брату за всю свою жизнь. гэвин игнорирует счастливые рожи на настенных фотографиях по дороге на кухню, равнодушно набирая стакан воды, молясь про себя, чтобы скважина ещё не была заражена. хотя опухоли в лёгких элайджи, вероятно, уже насрать. если они переживут бурю, элайджа всё равно не спасётся. гэвин кидает трубочку в стакан с водой, продолжая слушать кашель, заменяющий ему в это мгновение тикание часов — разница лишь в том, что интервал звука неровный. — слышал о мифе о лебеде и леде, гэвин? — кричит элайджа, прерывая своеобразный метроном. — о зевсе, что обратился лебедем и изнасиловал её? «нет, не слышал, — думает гэвин, проходя мимо равнодушного к его грохочущему бурей миру счастливого двадцатилетнего элайджи камски, создавшего хлою. — зато слышал о пигмалионе и галатее». он садится на ворсистый ковёр, ставшим ещё более жёстким от пыли и грязи, и протянул трубочку элайдже, который наконец смог заткнуться. буря ударила тяжёлым кулаком в дверь, словно приложив все силы для тарана, и гэвин непроизвольно дёрнулся, едва не выронив стакан. это мог бы быть ричард, который наконец добрался до них, несмотря на бурю, но гэвин даже рад, что это не так. ему хватало почти бездыханного элайджи. разворочённый песком и пылью корпус ричарда он бы вряд ли смог выдержать. — зевс восхитился красотой леды и обратился лебедем, чтобы овладеть ею, — элайджа едва ли не давится словами, отстраняясь от стакана и устало прикрывает глаза. теперь, когда он не даёт гэвину никаких поручений и ему приходится только сидеть и смотреть на него, он наконец признаёт положение — он умирает. — леда снесла яйца, из одного из которых появилась елена троянская. так начались величайшие войны и катаклизмы, гэвин. «он умирает и бредит, » — думает гэвин, нервно сглатывая слюну. — к чему мне твои библейские притчи? решил в последние мгновения жизни заделаться в проповедники? — элайджа снова остервенело хватает трубочку зубами, и гэвин отворачивается: есть в этой животной ненужной поспешности нечто интимное, но настолько безобразное в своей безнадёжности, что хочется лишь стыдливо отвести глаза. — мы изнасиловали землю, гэвин, — элайджа давится водой, привлекая кашлем внимание, и гэвин поспешно убирает стакан. шум за окном усиливается, словно буря вот-вот ворвётся в комнату. гэвин поправляет пыльный плед элайджи, но тот выдёргивает руку из-под ткани и хватает его кисть потной ладонью. — и теперь пожинаем плоды. она хочет отомстить. буря, словно вторя его словам, завывает с новой силой, грохоча песчаной пастью, словно желая проглотить их дом целиком. гэвин хмурится, отворачиваясь к иллюминатору, за которым не видно ничего, кроме песка и пепла, рисующих грозовые перья и крылья разозлённой природы. — лебедь на леде, — повторяет элайджа, будто что-то подытоживая. гэвин думает, как абсурдно, что женщина вообще смогла снести яйца, а затем вспоминает о том, как абсурден и тот факт, что действия людей — в том числе его брата, привели к техногенной катастрофе, пожирающей планету. по крайней мере, у элайджи камски и его детищ осталось нечто общее — любовь к мифам. свеча оставляет восковые пятна на деревянном столе, и гэвин не находит в себе сил оплакивать брата, когда тот, почти синхронно с бурей, перестаёт кашлять. теперь насовсем. ричард не задаёт никаких вопросов, когда появляется в доме семьи гэвина. он молча сгребает равнодушное тело в подобие объятий, и гэвину всё ещё кажется, что буря вот-вот начнётся и сгребёт их теперь двоих в собственные ручища или такую же косматую, как в прошлую ночь, пасть. их дом — последний оплот ковчега и троянского коня одновременно, и гэвин с непривычной для него покорностью принимает это. ричард берёт на себя похороны элайджи, реставрацию и укрепление дома, пытается завести разговоры о транспортировке гэвина на одну из космических колоний — и только последнее гэвин встречает с протестом. на время траура ричард эту тему не поднимает. они увозят диван из дома, обменяв его на новый в заброшенном магазине мебели — по правде, меняться уже было не с кем, поэтому они просто оставляют коричневое чучело на витрине, а сами успешно забирают себе новый. гэвин безучастно смотрит новости о массовой эмиграции на космические колонии, и ему требуется время, чтобы снова начать саркастично комментировать каждую из них. — остолопы правда думают, что там их не догонит их земная импотенция, — как-то произносит он, глотая какое-то пойло, смутно напоминающее пиво. — может, это лучше, чем ждать, когда их догонит вполне повсеместный в галактике голод, — флегматично произносит ричард, отбирая у гэвина пульт. — я предпочту голодать на своей земле со своей ядерной пылью, чем делать вид, что я марсианин, — гэвин толкает ступнёй ричарда в бедро, так требуя вернуть ему пульт, но тот непреклонен. — но ты всё равно будешь импотентом из-за этой самой пыли, так что какая разница, где быть импотентом? — подытоживает ричард, пытаясь переключить каналы, но из вещания остался только канал с новостями и какой-то пропагандистский религиозный блог общины некого джей-джея из индианы, а потому ему приходится вернуться на новости. — по крайней мере я остался с тем, на кого член мог бы ещё в теории встать, — и гэвин смеётся сам себе, на что ричард только невесело усмехается. — так что я своим выбором доволен. и он имеет это ввиду. ещё вчера они с ричардом устроили полемику из-за новостного репортажа о том, что на венеру окончательно запретили транспортировку андроидов, и гэвин вновь настоял на правильности своего решения остаться с ричардом на земле. — андроиды, что остались на земле, тоже представляют тебе опасность, гэвин, — попытался объяснить ему, как малому ребёнку, ричард, но тот лишь отмахнулся. — программа каждого из андроидов-девиантов адаптируется к сложившейся ситуации по-разному. — если ты справился со своими джекилом и хайдом, то почему другие не могут? — огрызался гэвин, порядком уставший от этого разговора. ричард больше не настаивал на эмиграции, но порой особенно жёстко проходится по представителям своего рода, на которых в целом и гэвину было насрать. если бы все аргументы не сводили к самому неутешительному решению: гэвин должен оставить ричарда на земле. — люди — уебаны, которые почему-то решили, что это андроиды виноваты в том дерьме, в котором мы оказались. люди придумали ебучих андроидов. один из этих «ебучих андроидов», лишённый диода и сочувствия к своему мешку с костями, лишь моргал, не проявляя ни согласия, ни протеста. — это как обвинять елену троянскую в том, что из-за неё войну развязали, — выплюнул гэвин, вцепившись в очередную бутылку подобия пива. — а её мать изнасиловали, между прочим! может у неё это, травма какая-то, вот она и натыкалась на всякое говно в жизни. ричард нахмурился, наконец отобрав мягким, но решительным движением бутылку у гэвина, как соску у ребёнка. — если речь идёт о мифе о леде и зевсе, то ты слишком свободно его трактуешь, гэвин, — комментирует он под почти сонное ворчание гэвина, который лишённый бутылки, окончательно размяк и почти развалился на ричарде, вынужденном принять горизонтальное положение на диване. — да похуй, — промямлил он, и, не будь ричард андроидом, он вряд ли бы понял хоть слово. пожалуй, это тот редкий случай, когда им обоим повезло, что ричард был андроидом. — мы остаёмся, ричард. я остаюсь, если ты остаёшься. у гэвина — мёртвый брат, любовь к роботу и ненависть к каждой из космических колоний.