In the jungle, the mighty jungle, the lion sleeps tonight

My heart will go on.

В тесном помещении, утыканном потрескавшимися виниловыми диванчиками, душно и накурено. Помимо сидений, скромную обстановку разбавляют разве что невысокий столик с липкими разводами и огромная стереосистема, робко приткнувшаяся в самом углу. На дальней стене раскинулось мерцающее полотно жидкокристаллического экрана, а под потолком лениво крутится старенький диско-шар - вверх безвкусицы. Заведение откровенно дрянное. Ему далеко до сверкающих стеклом и хромом фешенебельных клубов Сохо, как двухдолларовому хот-догу с "собачьей повозки"* до отменного рибая от шеф-повара в Peter Laguer*. И все-таки они приходят именно сюда. Это своего рода традиция, увязавшаяся за ними со времен колледжа. Они неизменно заканчивают свои эпические похождения в крохотной комнатке дешевого караоке. А ещё здесь можно курить. Чем, собственно, и пользуется Лосс. Красноречивая заламинированная табличка с перечеркнутой сигаретой говорит об обратном, но дымовой датчик давно сломан, а обслуживающий персонал не говорит ни слова. Хорошо одетые бруклинцы, без оглядки сорящие хрустящими купюрами - райские птицы, заглянувшие в кормушку к воробьям. Катарина нисколько не сомневается, что менеджеру заведения пришлось отправить кого-то в соседний круглосуточный мини-маркет за стеклянными стаканами, - здесь подают выпивку в пластиковых тамблерах*, чтобы минимизировать ущерб в случае драки - и щедро накидывает милому официанту пятьдесят долларов за хлопоты. Экран плазмы моргает и выдает новую заставку. На ней песчаная коса, тянущаяся вдоль лазурных вод Индийского океана, и дикорастущие пальмы, томно качающие листьями, как опахалами. Катарина вздыхает и давит в пепельнице окурок вместе с желанием послать все к черту и отправиться в отпуск. Последние пять лет она, как раб на галерах, видит солнце лишь украдкой, в перерывах между бесконечными операциями и нудными заседаниями совета. Впрочем, их совместные усилия дают неплохие плоды, и ветеринарная клиника приносит стабильный доход, а внушительный штат сотрудников вполне может подменить ведущего хирурга на недельку-другую. Катарина опрокидывает в себя остатки алкоголя и решает, что непременно обсудит это с Бейном. На трезвую голову. Хватит! И так наворотили дел! Похоже, она единственная, кому действительно стыдно за их дурацкий звонок. Она задумала все, как безобидную шутку, но у пьяного Сантьяго, разумеется, были свои планы. Наверняка Магнус вне себя. "Будет вне себя, если справится со смущением перед своим красавчиком Лайтвудом," - поправляет себя Катарина. Лосс кидает раздраженный взгляд на рассевшихся перед стереосистемой друзей. Выбор песни давно сделан, и теперь они ожесточенно сражаются за относительно новый микрофон. Потому что другой страшный и наверняка фонит. А это непременно скажется на безупречном пении Рагнора. Сантьяго плевать на вокал - в нем живёт непобедимый сорокаградусный дух соперничества. - Дети малые, - бурчит Катарина и подливает чистый виски в свой бокал. Кола и лёд закончились полчаса назад. Теперь алкоголь неприятно тёплый. Она морщится и, преодолевая отвращение, опрокидывает в себя содержимое стакана залпом. Наконец будущие солисты заканчивают возню с оборудованием и выстраиваются неровным рядком. - Селин*, крошка, это ради тебя! - сурово гаркает в микрофон Фелл и решительно давит на кнопку проигрывателя. Из динамиков льётся лиричная инструментальная композиция. Мелодичные переливы флейты возвещают, что Рагнор остановил свой выбор на самой культовой композиции знаменитой канадки. - Every night in my dreams I see you, I feel you,* - проникновенно заводит Рагнор, внимательно следя за бегущей строкой. Сантьяго опасно кренится на бок и сжимает микрофон так, словно в любую секунду готов пойти с ним в бой. Рагнор совершенно не обращает на него внимания, старательно выводя свой куплет, и драматично жестикулирует. Катарина тихо посмеивается. - Near, far, wherever you are I believe that the heart does go on, - агрессивно рычит в микрофон итальянец, когда до него доходит очередь. Нежная песня Селин Дион скромными стараниями Сантьяго приобретает угрожающий характер. Рафаэль таращится вперёд остекленевшим взглядом и грозно хмурит брови. У Катарины создаётся впечатление, что тому, о ком поёт её друг, жить осталось недолго. Рагнор снова поёт куплет. Его высокий тенор дрожит на особенно чувственных моментах, и Катарина начинает подозревать, что Фелл успел-таки пустить слезу от переизбытка чувств. Веселье щекочет грудную клетку, прорываясь наружу. Лосс откидывается на спинку дивана и несдержанно хохочет. Сантьяго сердито грозит ей кулаком. Взъерошенный, с лихорадочно алеющими от выпивки губами и диким взглядом - он похож на полубезумного вампира, только выбравшегося из гроба. Внезапно Катарине приходит в голову замечательная идея. Она аккуратно вытягивает из сумочки смартфон и с предвкушением улыбается. Самое время - песня подходит к своему кульминационному моменту. - Yo-o-ou're he-e-ere, there's no-o-othing I fear and I kno-o-o-ow that my heart will go on, - от двухголосного ора содрогается помещение. На столе обиженно дребезжит стакан. - We'll stay fore-e-ever this way, - Рагнор хватает Рафаэля за плечи, и они вдвоём раскачиваются, как моряки, противостоящие безумной качке в бушующем океане. У Катарины звенит в ушах и щиплет глаза от накативших слез. Сдерживать смех все сложнее. Она искренне надеется, что руки не трясутся слишком сильно, и это не повлияет на качество съёмки. - You are safe in my heart and my heart will go on and , - на этих словах Рагнор запрокидывает голову и с мукой воет в потолок: - o-o-on! Растрогавшийся Сантьяго шумно утирает нос микрофоном, портя торжественность момента смачным хлюпаньем. Фелл таращится в потолок, переживая сложный эмоциональный момент. Катарина останавливает съёмку и с чистой совестью аплодирует. Молодцы! Заслужили! "Магнус, будет вне себя от восторга," - расчетливо думает Лосс и предлагает выпить за бессмертные хиты девяностых.