Остальное на тебе, Джорно.

«Остальное на тебе, Джорно. Не подведи. Джорно, ты вернул меня к жизни. Когда мы встретились в моем родном Неаполе, я решился предать семью. Ещё тогда, прежде мое сердце постепенно умирало, но…благодаря тебе, оно забилось вновь. Это было подлинным счастьем. Не волнуйся, так будет лучше. Попрощайся с остальными за меня.» Это были последние его слова. Последнее, что Буччеллати оставил после себя. Последнее, что имело значение в жизни Джорно. Он отчаянно не мог понять только одного: как за такое короткое время, находясь на грани жизни и смерти, смог полюбить. Сильная привязанность к Бруно стала для Джорно почти что смыслом идти дальше. Только в конце пути он понял это. Бруно всегда вел его за собой, прикрывал его тело своим, а Джорно…разве он мог не полюбить честного и искреннего Бруно? Нет, Джорно никогда не смог бы смириться с его смертью. Он мог бы стать следующим капо, возвести команду к пьедесталу. Это не составило бы труда для сына Дио, для стенда, воплощающего всё живое нет никаких преград. Творец. Почти бог. Конечно, он станет и капо, и боссом мафии… Только вот для Джованно нет больше смысла стремиться к тому, чего раньше он так желал. Слова, которые он говорил с такой уверенностью: «Я — Джорно Джованно, и у меня есть мечта, которую я знаю.» Теперь звучали блекло и неестественно. Так, словно Джорно и сам не верил в них. В глазах юноши больше не было блеска, не было ничего, что напоминало бы друзьям прошлого Джорно. Но они тактично молчали. Не хотели ворошить старые раны и вновь вскрывать швы, что Джованна наложил сам себе, путем долгих убеждений, что смерть Бруно — не конец. Они ничего не спрашивали и не упоминали Буччеллати с того самого дня. Наверное, он был благодарен им. В конце концов, Джорно ведь должен стараться. Хотя бы ради того, чтоб смерть Бруно не оказалась пустой. Он должен был идти дальше, ведь он — единственный, кто заслуживает места у трона. Хотя, зачем Джорно трон, если рядом не будет Бруно? Он был уверен, что не справится. Был уверен, что не сможет одолеть самого себя. И внутри, мерзким, противным комом грязи, смешивались чувство долга и желание бросить все прямо сейчас. Джорно не был слабым. Он никогда не показывал того, что слаб. Но порой, ощущая в толпе, кажется, знакомый запах, сердце зажималось, словно в тисках. —Бруно не умер, ведь так? — Убеждал себя Джованно. — Он рядом, я точно…точно знаю. И порой, запираясь у себя в комнате, где-нибудь далеко от места их встречи, далеко от Неаполя, чтоб воспоминания только не давили, Джованно Джорно поддавался эмоциям. Он не плакал, ведь время вылечило его. Иронично, что оно же и оставило неизгладимый след на его судьбе. Джорно мало мог себе позволить. Вспоминал моменты рядом с Бруно и жалел только о том, что не смог сказать ему слов на прощание. Не сумел ничего из себя выдавить. А когда тошнотворные мысли снова прокручивались в голове, Джованно обнимал подушку и еле слышно шептал: — Спасибо, что спас и мое сердце, Буччеллати. И Джорно действительно был еиу благодарен. Внутри сжималось всё. Стучало сердце, болел и скручивался живот от тревоги, подступающей из неоткуда. Нет, все же смерть Бруно — пошатнула его. Стойкого и крепкого, пережившего так много смертей. Но почему тогда все так сильно предательски болело? Почему Джовано едва мог сдержать крик, полный сожаления и отчаяния? Вряд ли бы Бруно хотел этого. Вряд ли бы он захотел видеть Джорно в таком состоянии. Он вообще хотел бы его видеть спустя столько времени? Хотел бы снова встретить его, если бы ожил? Но все это, только мечты. Сладкие и желание в час, когда мир на грани разрушения. Мир внутри Джорно, который вдруг труснул вместе с потерей Бруно. Нет, Буччеллати не захотел бы скорби по нему. Не захотел бы слабости Джорно. Почему Миста может жить дальше? может улыбаться, как и прежде способен спокойно идти посреди улицы и злиться, когда видит цифру четыре? Может, ответ слишком прост. Но Джованно так не хотел копаться в себе снова, чтоб выудить его на поверхность. Он не хотел снова рассматривать самого себя, словно под микроскопом, изучая до мелких деталей. Хотя сам знал, что просто полюбил Бруно. Может, это была та самая первая любовь, а может, просто уважение и преданность, которая покорила непоколебимого Джорно? Со временем ко всему ведь можно привыкнуть и Джорно привык к стуку своего сердца, когда Бруно смотрел на него как на равного себе. Это был не тот взгляд, которым порой он одаривал Наранчу и не тот, с которым смотрел на удивительные способности Моди Блюз. Нет, он видел, как Бруно с тоской и уважением, с преданностью идеям Джорно, со всей своей честью, окидывал его бегло, но проницательно. Почему тогда он узнал о том, что на самом деле этот взгляд из себя представлял только после его настоящей смерти? Это было несправедливо. Но разве Джорно мог винить Бруно? Ответ один. И Джорно давно понял как хочет ответить на этот, поставленный самому себе, вопрос. Нет, он не мог осудить Буччеллати за банальную осторожность. Ведь чувства в мире, в этом жестоком месте, где они живут — только помеха. Он просто не мог сломать мечты Джорно дав волю себе настоящему. Джовано понимал его и потому ещё больше питал уважения к Буччеллати. Он понимал, что рано или поздно все закончится смертью, ведь, как никто другой, Джорно знал закон природы. Все, что рождено, должно погибнуть. Погибают цветы и бабочки, все прекрасное — быстротечно. Поэтому Бруно умер. Ему, прекрасному созданию, не суждено было продержаться слишком долго. Может, Бруно и не имел в виду свои чувства. Говоря про сердце, он подразумевал только орган. Но Джорно не мог поверить, что все было так просто. Не мог поверить, что ответ был на поверхности. Это банально не в его манере. Буччелатти ничего не делал просто так. Снова открыв комнату, Джорно вдохнул свежий воздух Венеции. Полную грудь набрал, с трудом смог выдохнуть ссаднящий гордо кислород. Теперь он понял, что никогда не позволит Буччеллати разочароваться в нем. Смерть его первой любви не будет напрасной — он знал. Знал то, что чтобы ни случилось, он защитит честь своего, пускай и покойного капо. Во что бы то ни стало, Джорно выполнит его просьбу. Время лечит, ставит все на места, и Джовано тоже встал на свое место. Бок о бок с Мистой, под шум свистящих пуль, он преодолеет все, чтобы Бруно не отрекся от своих слов. Порой, глядя в небо, он вспоминает Буччеллати с лёгкой улыбкой. И, в сумерках или в полдень, на закате, порой на рассвете, в дороге или Неаполе, Джордано видит его улыбку среди облаков. И тогда, в те моменты лёгкой тоски, светлой грусти по прошлому, слышит знакомый, до резкой боли, голос. И голос просит его ни за что не оставаться на месте. Сквозь тернии, Бруно верил, Джованно доберется к звёздам.