Leave me alone

      Зима всегда была временем, когда проблемы увеличивались в стократ, и эта так же не спешила уверять людей в том, что в этом году будет милосердна и тепла. Относительно недавно выпал снег, а Олух уже весь был белым, люди грузли в сугробах, замерзал скот. Викингам не привыкать к суровым условиям жизни, ведь каким-то же образом триста лет жили. И эти триста зим они стоически справлялись с привередливой природой, параллельно держа оборону против драконов. Так и сейчас.       В лютый мороз олуховчане всем коллективом собрались отстраивать дома свои и своих соседей. Холодное, не греющее своими лучами солнце ещё не успело полностью подняться из-за горизонта, а работа уже кипела и практически с каждого угла было слышны стукающие звуки молотков. Этой ночью никто и не спал, бороня заледеневший Олух от очередного нападения летающих рептилий.       Зимние сражения были особенно сложны по сравнению с осенними, весенними и летними. Снег под ногами мешал проворно уходить из-под огня и избегать зубов, когтей, шипов и прочего, сапоги быстро становились мокрыми и тяжёлыми, злые ветра помогали только тем, что и драконам в воздухе было сложно держаться ровно. А во всём остальном природа явно вознамерилась истребить жителей Олуха.       Взрывы, полыхающие дома и даже люди, жуткие морозы, непроходимые сугробы, — всё это очень часто становилось причиной резко уменьшающегося количества жителей деревни. Однако в этот раз обошлось, и только всем раненым была оказана помощь, приступили к отстройке домов; время нынче не позволяло более пары часов гулять по острову, пока в крышах дырки, если этим дырявым крышам вообще есть на чём стоять.       — Всем, у кого нет дома, и раненым — организовать укрытие в Большом зале. Готти, туда же, ты там нужна, — раздавал указания Стоик Обширный, потрёпанный, но в общем целый. — Плевака, поможешь Готти.       — Понял, вождь, — дёрнул краем губ в кривой улыбке Плевака и показал поднятый вверх большой палец единственной рукой. Хэддок хмуро кивнул, поворачивая голову обратно к большинству своих соплеменников.       — Уцелевшие, помогите дойти до Большого зала всем, кто нуждается в помощи и не может дойти самостоятельно. Заберите с собой детей. Свен, поди пересчитай, сколько скотины драконы у нас стащили. Оставшаяся группа людей берут инструменты и начинают латать дома, если их можно просто подлатать.       Вот так и получилось, что только нашумевшие драконы улетели — тут же началась реабилитация деревни. Здоровые и без серьёзных ранений брали на буксир тех, которые были в предобморочных состояниях, еле передвигали ногами или вообще не соображали, где они и что происходит, и медленно тащили до Большого зала, где какое-то время будут лежать больные, вот такие вот серьёзно раненные типы, люди, чьи дома были разрушены этой ночью, и совсем маленькие дети. А Готти и Плевака, как её помощник, так же переедут туда, чтобы вовремя суметь стабилизировать ситуацию, если это потребуется.       — Шлак, я тебя совсем не понимаю! — в замешательстве моргал прихрамывающий Ведрон.       — Себый залмизь, воликвоззыстый гебёнк, — бормотал в ответ немного дезориентированный, но явно недовольный Шлак. Беднягу в потёмках сильный порыв ветра очень неудачно отклонил назад как раз в тот момент, как прямо за ним пролетал Громмель. Дракона так же повело и огромный булавообразный хвост с силой впечатался в висок викинга, того спас только шлем. Теперь Шлак не мог правильно связать и двух слов, да что там, он их и выговорить нормально не мог. Его так же приписали к раненым и сейчас его правая рука с крюком вместо запястья была закинута на плечи Слюнявого. Тот отделался раной в самом низу щеки на линии подбородка, которая спускалась ниже к шее. Мужчина в самый последний момент успел отклониться назад от когтей Змеевика, будь он проклят, и по шее только слегка полоснуло; лёгкая царапина, а вот рана на щеке обещалась превратиться в новый шрам.       — Заткнись, пришибленный, тебя никто не понимает, — гаркнул Слюнявый так, чтобы даже до «пришибленного» с явным сотрясением дошло, что от него хотят. Поудобнее, насколько могло быть удобно высокому Йоргенсону держать низкого Шлака, перехватил его руку и медленно пошагал за остальной процессией таких же парочек, пока взбудораженный Ведрон суетливо хромал рядом.       Требующиеся в помощи и их сопровождающие удалились. Остались лишь те, которые ещё могли выжать из себя какие-то силы на срочную починку еле стоящих домиков; никто в здравом уме не стал бы после бессонной ночи, кровопролитного сражения, с полдеревни раненых и отсутствием каких-либо моральных и физических сил, строить новые дома. Стоик последовал за «процессией» в Большой зал, ведь в первую очередь нуждающиеся, но обещался вернуться и помочь с ремонтом.       В категорию оставшихся попадали подростки Олуха, которые какие-то год-два назад вылетели из категории «дети», так что послушно похватали гвозди в зубы, молотки с досками в руки и пошли за второй вроде-как-живой половиной деревни, латать крыши и стены. Маленькую группу из пяти подростков ещё не пускали в настоящие бои с драконами, так что им оставалось только прикрывать тылы — бегать и тушить пожары, а как закончится вода в бочке, лопатами закидывать огонь снегом. Да, и им тоже прилетало, но были это то шальные шипы Змеевиков, пролетающие в опасной близости с головой, то взорвавшийся рядом газ Пристеголовов, или, чего лучше, какая либо из рептилий по случаю нацелится на них, а не на взрослых викингов. Однако в последнем случае каждый раз, когда негласная предводительница-блондинка хваталась за секиру в предвкушении драки, всегда возникал кто-то из старших и, даже если и сам был одной ногой в Вальхалле, всё равно забирал внимание крылатой рептилии на себя, уводя подальше.       Благодарить было бесполезно, ведь в этих вечных шумихах иногда даже не понятно, кому ты помог. Если и подойти к соплеменнику, который во время нападения очень вовремя вмешался и вырулил ситуацию, не позволив молодым помереть, то с почти стопроцентной вероятностью можно получить ответ: «Ты вчера был на улице?».       — Что ж им так неймётся? — шипел Сморкала, когда старшие погнали ребят отдыхать. Парень отбил себе два пальца, пока забивал гвозди, и зло сверлил их взглядом; дуть на пострадавшие пальцы было бесполезно — они и так уже успели заморозиться, как вода вокруг Олуха. У прочих пальцы на ладонях так же были абсолютно красные, как и носы, щеки и всё, что смог покусать колючий мороз. — Все нормальные животные впадают в спячку на зиму, а эти бесятся.       — Не все животные зимой впадают в спячку, — встрял в гневных монолог Сморкалы Рыбьеног, еле переставляя уставшие ноги.       — Не учи учёного, Рыбик!       Задирака и Забияка отчаянно зевали, выглядя раздражённо-подавленными. Ещё бы им не быть: их дом был в числе тех, которые имели крыши и больше ничего, кроме неё. Однако, то ли к счастью, то ли нет, близнецы имели на Олухе целый клан Торстонов, и из всего их клана крупно пострадало только два дома — Забияки и Задираки, и их дяди Хенрика Торстона. Временно, пока дом близнецов будет отстраиваться, они будут вместе с родителями жить у брата отца — Дуната Торстона.       У Дуната был сын — Ларс Торстон. Рыбьеног, что странно, каким-то неизвестным близнецам способом сумел хорошо сдружиться с их кузеном Ларсом, и периодически бегал к нему поговорить о чём-то определённо скучном. Ларс был на одно лицо с Забиякой и Задиракой, что немало удивило Ингермана, и тот, как только встретился с блондинами в следующий раз, поинтересовался их родословной, надеясь посчитать колена и понять, кто на ком женат и где чьи дети. Наивный. Торстоны наперебой начали называть разные имена, не забывая постоянно говорить после имени и их фамилию — у всех одна, как будто уходить в другие семьи уроженцы Торстонов не умели априори — и Рыбьеног сбился уже на четвёртом родственнике, перестав понимать, кто есть кузен или кузина, а кто есть дядя или тётя.       Не смотря на то, что их было так много, это были не все, потому что ещё и часть родственником со стороны мамы Забияки и Задираки живут не на Олухе, умотав куда-то за горизонт, а вождь мог только рукой им и махнуть.       — Позатыкайте рты, — закатила глаза Астрид беззлобно, уставшая, и с ярким желанием упасть мордой лица в первый подвернувшийся на пути снежный сугроб, выглядящий мягче сырой земли хоть немного, и уснуть. У юной Хофферсон явно болела голова.       — Мисс Стерва поставила себе цель дойти до дома с открытыми глазами, — хохотнула Забияка, слабо ткнув локтем брата в плечо. После инцидента с Стефаном-Белкой сразу после того, как Астрид очухалась, девочки принялись регулярно собачиться. Раньше они относились друг к другу нейтрально, а сейчас обе нашли в этих словесных баталиях, иногда перерастающих в разговоры на кулаках, некое извращённое хобби, от которого все парни в их компании кривились в негодовании. Впрочем в последнее время желание разнимать блондинок превратилось в ничто, теперь они ставили ставки, кто победит в этот раз.       — Вижу цель — не вижу препятствий, — вторил ей Задирака. Желания убить обоих у Астрид не наблюдалось, а у близнецов не было сил продолжать стебаться дальше. Вот все и заткнулись.       Мозги у сонных ребят соображали долго: была команда гулять и они на автомате поплелись все в одну сторону — к подножию каменной лестницы Большого зала, а о том, что некоторым из них домой вообще в другую сторону они тогда подумать не успели; так и шагали подростки, иногда перебрасываясь фразами между собой.       Мимо них проходили такие же сонные и уставшие викинги, кто шёл сам, прихрамывая, кто шёл, подставив плечо другу, от усталости заваливающегося в сторону и засыпающего на ходу, а были и такие живчики, которые шли вполне себе нормально и могли что-то ещё с собой тащить, вроде тех же досок — это были отпетые полуночники Олуха, любящие посидеть подольше. Но у всех поголовно на лбах было написано, как же сильно они устали.       — Эм, ребята, — неуверенно начал Рыбьеног, когда они дошли таки до лестницы, и оглянулся на заспанные лица друзей. Он и сам был бы не прочь прямо сейчас потерять сознание на добрых трое суток, но вроде пока держался. — Может прогуляемся? Или заварим чай и посидим у костра, поболтаем?       В ответ ему были одинаковые скептически настроенные взгляды.       — Я бы уже пошёл домой спать, — сказал Сморкала, и потянулся, сладко зевая. — Начало второй половины дня, самое время.       Астрид протёрла окоченевшими пальцами слезящиеся глаза, нахмурилась, прогоняя дрёму, и сделала стоический вид не желающего отойти ко сну в обед викинга. Получалось плохо. Торстоны синхронно скривились.       — Смотреть на ваши унылые рожи не могу, пошли отсюда, — Задирака выразительно фыркнул, шагая с сестрой прочь.       — Да тут куда ни глянь — у всех унылые рожи, и у Ларса такая же, готов поспорить, — бурчал Рыбьеног.       — Не нравится — развесели, — отмахнулась Забияка, не останавливая шага. У неё, как и у всех, насквозь промокли сапоги, ногам было жутко холодно, поэтому чтобы задрот Ингерман не придумал это не заставит её остановиться. Задирака был солидарен: желания мёрзнуть на улице ещё дольше не было совершенно.       — Вот и развеселю! — зачем-то слабо огрызнулся коротковолосый блондин, но спины Торстонов продолжили удаляться, так что он просто вздохнул. Близнецы всегда вызывали у него диссонанс из-за абсолютно разного воспитания.       — Миледи, мой дом ближе всего, не желаете согреть свои чудесные ладошки в моих руках и погреться в пледе у домашнего костра? — Сморкала обворожительно улыбнулся, немного наклонился в шутливом и неуклюжем поклоне, протягивая правую руку Астрид, а левую положив на сердце.       — Трепло, — Йогренсона одарили раздражённым взглядом, перед тем, как Астрид ухватилась за протянутую руку и одним слитным движением повернулась к нему спиной, тяня Сморкалу за предплечье к себе, а потом наклонилась и перебросила парня через спину. С тихим визгом Сморкала приземлился в сугроб, а Хофферсон, хмыкнув, отвернулась и пошла к себе домой.       — Астрид, за что?! Ты разбиваешь мне сердце! — стенал промёрзший до костей Сморкала, пока выбирался из снега. Зубы у него стучали и выглядел он поверженным. — Любовь губительна. Никогда не влюбляйся, Рыбик, ты понял?       — Прости, что ты сказал? — растерянно переспросил Рыбьеног, который ушёл в раздумья и не обратил внимание на очередную сцену выяснения отношений между Астрид и Сморкалой; второй просто обречённо махнул рукой на вечную мечтательность друга. Рыбьеногу пришла в голову идея, которую он очень хотел бы реализовать, но у самого него не хватит столько уверенности в себе, так что он, внезапно заметив отсутствие кого либо ещё рядом, решил попробовать попросить помощи у Сморкалы: — Слушай, у меня есть просьба.       Сморкала поднял одну бровь, сложив руки на груди. Он бы выглядел деловито и серьёзно, не трясись он от холода, как осиновый лист на ветру.       — Я хочу пойти к вождю с предложением устроить Сноглтог раньше.

***

      Последние два месяца Стоик провёл как в тумане, погружаясь всё дальше в себя, исполняя свои обязанности вождя автоматически, осознавая перечень сделанных или несделанных дел постфактум. Он думал, когда же конкретно всё пошло не так? Когда не задумался, с чего бы вдруг у его сына нарисовались такие драконоборчие способности? Когда позволил ему выйти на арену? Или когда не поверил в его слова о сбитой Ночной Фурии, проморгал ночные вылазки в лес и так неудачно отправился в поход?       Кажется, предпосылки были ещё при жизни Валки.       Его красивая, умная, но слабая жена совсем не могла заставить себя убить кого-либо больше курицы. Валка была умной, безусловно, временами он даже не мог справится без её советов, нежных и всегда толковых. Но только заходили разговоры о драконах и она глупела на глазах — тут же принималась увещать всех о разумности драконов и о том, что людям надлежит стать более человечными.       Конечно, доказательств у неё никаких не было, а на осторожные попытки Стоика объяснить горячо любимой жене, что она неправа, Валка лишь злилась и отмахивалась, мол, он ничего не понимает.       Во время каждого налёта драконов на Олух Валка носилась по деревне как заведённая, и мешала викингам лить драконью кровь. Конечно, каждый олуховчанин поголовно уважал добрую и открытую жену Стоика Обширного и оттого делали уступки, тяжело вздыхали, и давали драконам улететь, а на следующий день жаловались друг другу об упущенном трофее. Однако долго так продолжаться не могло, ведь викинги особым терпением не отличаются — и вскоре панические просьбы и молитвы не могли остановить никого от смертоубийства.       Валка расстраивалась, злилась, кричала, рыдала, закрывалась ото всех и даже от мужа, но стояла на своём, не смотря на то, что с её словом больше никто не считался.       А потом родился Иккинг. Солнечный малыш, слабый и очень медленно растущий, Стоик сильно переживал, что он не сможет выжить в этом мире. Иккинг явно пошёл в свою мать и с самого начала было понятно, что сынок не вырастет в крепкого и широкоплечего мужчину, однако все переживания Стоика уходили, когда маленькие ручки сына хватались за его палец, а любимая жена ласково улыбалась ему, положив изящную руку на его плечо.       Появление на свет сына не образумило и не заземлило Валку, как ему обещал каждый встречный-поперечный: «Молодая ещё совсем, вот и тянет дурью маяться. А как дети свои появятся — сразу остепенится, это я по своему опыту говорю, вождь! Да и вы тоже молод, не прозевайте момент!».       То ли опыт у олуховчан был никакой, то ли с Валкой было что-то не то. Стоик даже начал задумываться, что это он как-то не так относится к своей жене.       В очередную бессонную ночь Олух вновь полыхал, заставляя каждого жителя острова клясть близкое расположение с драконьим гнездом. Стоик ещё издали увидел, как огромная, неизвестная ему и Книге драконов Борка рептилия проламывает крышу дома Хэддоков. Сердце пустилось в пляс, он даже не запомнил, что именно крикнул соплеменникам перед тем, как рвануть домой. Стоик бежал со всех ног, однако ему казалось, что бежит он непозволительно медленно, с каждым разом его ноги как будто тяжелели, хоть это было и не так. Не смотря на бег и гонимую заполошно бьющимся сердцем кровь по телу, лицо его было бледным и блестящим от холодного пота.       Вбежав в дом первое, что предстало его глазам — жалкие дюймы между мордой дракона и Валкой; внутренне похолодевший Стоик, не раздумывая, бросил первый подвернувшийся по руку топор в огнедышащую рептилию. Его целью было дать время жене схватить сына и бежать. За себя то он не волновался — знал, что справится с драконом, а дом не жалко, новый построят.       Однако его милая и глупая Валка вновь не оправдала ожиданий. Пока дракон палил огнём по шустро уворачивающемуся Стоику, она ухватилась за рукоять топора и рванула на себя. Ох, зря. Зря она это сделала! Дракон тут же повернул голову в её сторону.       — Спасайся! — крикнул Стоик, перепрыгнув через огонь с колыбели сына.       Успел он только взять малыша на руки, как за его спиной раздался пронзительный крик Валки:       — Стоик!       — Валка! — но, конечно же, докричаться до улетающего с остальными драконами монстра, и умолять его поменяться с женой местами, он не мог.       В ту ночь он потерял свою жену, любовь всей своей жизни, мать его сына и просто хорошую женщину.       Суматошно передав Иккинга в руки Плеваки, Стоик тут же помчался в Доки, отчаянно желая догнать крылатых тварей, убить всех на месте и забрать любимую домой. Когда перед ним внезапно возникли Слюнявый и Молчун Свен, он даже не заметил их, одним движением оттолкнув от себя, продолжая двигаться.       — Одумайся, Стоик! — рычал Слюнявый, стремясь догнать ополоумевшего от горя вождя. — Ты же знаешь, что с такими бывает! Её уже не вернуть!       Но Стоик даже думать тогда не мог о том, что ему придётся просто горестно посмотреть в небо, отсидеть дома свой траур, а потом снова вернуться к прошлой жизни. Ни один викинг не смог его остановить, когда он рвался искать Валку.       И он уплыл. Плыл туда, куда улетели драконы, сам заплыл в туман Проклятого Пролива и плутал там несколько дней просто чтобы понять, что он никудышный муж. Горючие слёзы лились из глаз всегда стойкого вождя Олуха, однако здесь, в тумане, он чувствовал себя самым слабым человеком в мире, и оплакивал смерть Валки. На следующий день Стоик приплыл на Олух, на котором уже успели отстроить все дома, включая его собственный.       Деревня молчала. Молчала, когда вернулся вождь, молчала, когда тот забирал сына, молчала, когда тот сутки не выходил из фамильного дома, молчала, когда тот вышел и старался вести себя так, будто он уже почти поборол свою печаль. Молчали, потому что фраза «Скоро оклемаюсь» звучала настолько фальшиво, что у всех скулы дрожали. Но Стоик слово своё держал и через неделю вождь снова начал вести дела как раньше. На особую агрессивность Стоика при очередном налёте драконов все закрыли глаза.       Иккинг же тем временем взрослел и стал забывать маму. На Стоика очень внезапно упали все обязанности в отношении сына, которыми раньше занималась Валка. Это оказалось для него большим стрессом, чем он ожидал, но тут помощь пришла откуда не звали — Плевака оказался на удивление неплохой нянькой, а в случаях, когда тот не знал, что делать, его от души била посохом по шлему Готти и справлялась с непредвиденными ситуациями на ура.       Не смотря на все сложности Стоик честно пытался воспитывать маленького сына. Сложно было это смешивать с заботами вождя племени, но ему здорово помогал Плевака, так что он справлялся. До поры.       Иккинг был не в пример похожим на погибшую мать. Он был любопытен, умён, находчив, добр, вежлив, стеснителен и много-много других положительных качеств, которые Иккинг унаследовал от Валки. Однако мальчик совсем не хотел драться с драконами. Он их очень боялся и считал, что лучшим вариантом развития событий для него самого — прятаться. И первое время Стоик был полностью с ним согласен, ведь душа одинокого отца будет намного спокойнее, если он будет знать, что сын в надёжном месте и в безопасности.       Но когда Иккинг немного подрос Стоик начал осторожно приучать сына к тому, что в будущем он станет вождём, до этого — воином, а ещё до этого — надеждой и духом Олуха.       — Быть вождём, сынок, это не только махать руками и отдавать приказы, нет, — говорил он ему одним вечером у домашнего костра, усадив маленького Иккинга к себе на колено. Зелёные валкины глаза открыто и по-доброму смотрели ему прямо в душу, заставляя сердце больно сжиматься. — Это огромная ответственность. Для тебя важен будет каждый соплеменник, и нельзя будет пройти мимо, допустим, Гнильца, который тащит слишком тяжёлую для себя тачку.       Иккинг сидел и внимал каждому слову, запоминал, а Стоик не мог нарадоваться тому, что сообразительностью он пошёл в Валку. Ему то самому в возрасте сына хотелось только играться, и плевать он хотел на важные увещевания родителей, или задушевные разговоры.       — За неинициативным вождём никто не захочет идти, понимаешь? — Иккинг согласно кивнул два раза, не прерывая монолог отца. — Со словом вождя все должны считаться, но если вождь будет мямлить или говорить неуверенно, его речи не будут весомыми для его людей.       Сын его послушал, но меняться в нужную сторону не спешил.       Таких разговоров было бесчисленное множество — Стоик начесал себе мозоль на языке, пытаясь словами зажечь в Иккинге какое-нибудь воинское настроение, но его просто не тянуло убивать драконов.       Впрочем, когда он ещё немного подрос, то, ожидаемо, попытался найти себе друзей. Но вот незадача — все его ровесники с пелёнок знали, что они викинги, и как только они окрепли, уже махали друг на друга палками. А вот Иккинг насилие не поддерживал и с другими детьми интересами не сошёлся.       Конечно же, он расстроился и отчего-то именно это и стало его мотивацией. Иккинг стал подражать окружающим викингам, делал вид, что ему точно нравится, как здорово Плевака и ещё пару мужчин тащат пойманных живьём драконов на арену в клетки. Однако отца он не обманул — Стоик невооруженным глазом видел, что ему намного лучше было бы в кузнице или дома читать книжки, или вообще в лесу заниматься Один знает чем.       И ладно, если б все проблемы заканчивались только на дискомфорте сына, в этом случае Стоику просто пришлось бы помочь ему адаптироваться и привыкнуть, но нет — своими пародированиями Иккинг умудряется каждый раз находить себе проблемы, да такие, что потом расхлёбывать приходится всему Олуху.       Где-то после пары таких происшествий Стоик понял, что ничего из его сына толкового не вырастет. К моменту осознания Стоик уже успел нажить себе мигрень от неуменьшающихся проблем, поэтому он решил не тратить нервных клеток сверх меры и просто отдал его на попечение Плеваки. Иккинг и так бегал смотреть за работой кузнеца, так что работа подмастерьем мальчику совершенно не помешает.       Они стали проводить гораздо меньше времени вместе. Иккинг становился личностью, а Стоик эту личность признавать не хотел.       Иккинг так и не обжился друзьями, даже не так — его затравили, но теперь Иккинг поставил себе цель стать похожим на своих соплеменников. Не смотря на то, что большую часть времени он проводил дома или в кузнице, проблемы, создаваемые ими, только увеличивались в своих масштабах. Все накрепко запомнили: только младший Хэддок выйдет за порог — жди несчастья.       Стоику не хватало душевных порывов прекратить всё это, он придерживался той же точки зрения.       Чего стоил только случай, когда Иккинг внезапно выбежал с аркбаллистой из кузницы, где-то её потерял, а потом всему Олуху предстала картина убегающего тощего подростка от разъярённого Ужасного Чудовища. Без аркбаллисты, но кто бы сомневался, что он не справится даже с автоматическим оружием.       В уверения о сбитой Ночной Фурии не поверил никто, даже Плевака, который в их семейных конфликтах зачастую выбирал сторону Иккинга. Молча. Плевака не влезал в их ссоры, уже потом наедине со своим старым другом высказывал ему, где он его воспитательные процессы видел и как же он ошибся. Стоик его речам не внимал.       Хотя поверить сыну всё-таки стоило, как уже потом оказалось. Слишком не вовремя Стоик отправился в последний предзимний поход, слепо надеясь на то, что в этот раз им повезёт уничтожить гнездо до первого снега. Может, если бы он остался на острове, он сумел бы в внезапных победах сына увидеть притворство и предательство. Ни один дракон не был убит, ни один дракон не был покалечен.       Вернувшись из предсказуемо неудачного похода, Плевака огорошил вождя известием о внезапно взросшем авторитете Иккинга среди деревенских, успехах на арене и «своём» подходе к сражениям.       — Ловкостью и хитростью, — говорил неприлично довольный своим подмастерьем Плевака шокированному Стоику. — Компенсирует мощь своей скоростью и верткостью. Вот уж у кого лучше всего получается бегать! А как он этих тварюг крутит — только и успевай глазами хлопать, а дракон уже на земле в отключке! Не убил ни одного пока, это да, но его излишняя доброта с возрастом уймётся, ты знаешь как оно бывает.       Радость за внезапно скакнувшие в гору дела вместе с гордостью за выросшего — наконец-то! Свершилось! — сына застелили Стоику глаза. Это и было ошибкой: надо было задуматься, а почему же раньше такого не было, или хотя бы не делать поспешных выводов.       Вечерний разговор был неловкий. Гордость Стоика лилась через край и он, смеясь во весь голос самым радостным смехом с самой смерти Валки, наговорил всяких неудобных вещей. Стараясь себя оправдать, он думал, что и сынок то не особо шёл на контакт, но тут же себя обрывал: «А чего ты хотел? Столько недоразумений и только он начал показывать себя — ты ему говоришь, что почти махнул рукой. Позор!». Затем Стоик отдал Иккингу шлем и ушёл.       Не передать, как он был горд увидеть, что Плевака нигде не ошибся, и пока все зевали, отвернувшись на воинственно горланившую Хофферсон, Иккинг проворно «отключил» Громмеля. Стоик был в шаге от восторженного вопля, когда Готти выбрала Иккинга для сражения против Ужасного Чудовища. Его мальчик вырос! Счастье то какое!       Счастье закончилось уже два часа спустя, когда Стоика успела поздравить вся деревня и нахвалить умения Иккинга. Расслабленно восседая в своём любимом стуле с красивой резьбой, Стоик думал, что наконец-то всё идёт так, как должно было идти с самого начала. Ирония в том, что только он успел додумать эту мысль, как в дом ворвалась загнанная и перепуганная Хофферсон.       — Иккинг оседлал Ночную Фурию и улетает с Олуха!       У Стоика что-то клацнуло в затылке и как по заказу он понял, что Иккинг вполне мог такое провернуть. Были же знаки! Он должен был понять всё до того, как стало поздно!       Всё трюки!       — Где он?! — крикнул на девушку Стоик и тут же получил незамедлительный ответ:       — В огромном овраге за Вороньим мысом!       Если после этого Астрид что-то и говорила, то Стоик её уже не слышал; ощущая противнейшее чувство дежавю, Стоик мчался в лес. Он проигнорировал все удивлённые взгляды направленные на него, проигнорировал встревоженного Плеваку. Опять драконы забирают у него самое дорогое, Стоик просто не сможет этого снова принять. Пробегая мимо исцарапанных дерев, разрытой земли и переломанных веток, он видел все доказательства того, что блондинка ему не наврала, но всё равно он до последнего надеялся увидеть просто прогуливающегося лесом Иккинга.       Добежав до названного Хофферсон оврага, он же Овраг Ларса, Стоик никого не нашёл. Он засунул нос под каждый камень в овраге, срывая голос, звал Иккинга, но никакого отклика не услышал. Паника всё никак не хотела униматься, поэтому Стоик вскоре поднял на ноги всю деревню и, возглавляемой им толпой, Олух двинулся прочёсывать лес.       «Какие драконы? Не может быть такого, чтобы Иккинг оседлал Ночную Фурию! — сначала думал он, нервно заглядывая в каждую пещеру, однако когда начало вечереть, а люди собираться у подножия леса со стороны деревни и все поголовно пожимали плечами, Стоик начал думать в другую сторону: — Нет, возможно, Астрид показалось, что Иккинг «оседлал» Фурию… Может, дракон схватил его и улетел?»       Стоик не знал, что из этого хуже. Слыша только громкие стуки сердца в ушах, он устремился в порт, чтобы вновь рвануть за драконом, уносящим с собой часть его семьи; лучше б они рвали его, а не его семью, на куски. Однако его успел схватить за руку мёртвой хваткой Плевака, крюком повернув голову друга к себе.       — Даже не вздумай снова уплыть на Тор знает сколько времени абсолютно один, это ничего не даст. Если ты поплывёшь в одну сторону, а Иккинг в совершенно другой, то лишь упустишь его, — пытался достучаться до вождя Плевака. Стоик даже не пытался скрыть тревогу и вся деревня видела, как сильно он переживает за сына. Как раз к ним подошли и другие из Совета Олуха: Слюнявый, Шлак и Ведрон.       — Плевака прав, Стоик, — поддакнул кузнецу Шлак, обеспокоенно сведя брови на переносице. — На Олухе его нет, значит он где-то в море, а там вы можете запросто разойтись. Нужно собрать экипаж и отправить на поиски несколько ладей, а не тыкнуть пальцем в небо и сказать: «мне туда».       Стоик тяжело вздохнул, зажмуривая глаза. Всё казалось слишком неправильным; буквально несколько часов назад он радовался за своего мальчика, который, наконец-то, вырос, а уже сейчас он думает, как бы искать его. Ещё даже не ясно, сбежал он, или его похитили. Это очень важный момент, потому что в первом случае им стоит собирать поисковую бригаду, а в другом — спасательную.       — Мы теряем время прямо сейчас, — наконец сказал Стоик, к своему превеликому удивлению, убитым голосом.       — Вот именно, — кивнул Слюнявый, сложив руки на груди. — Поторопись объяснить, что случилось с твоим сыном?       Точно, он ведь не рассказал, что случилось, он просто поднял на ноги всю деревню и отправил в лес. Но не мог же он сказать, что сорвался с места он потому, что к нему вломилась девчонка Хофферсон и сказала, что Иккинг улетает. Не было у него правдоподобного объяснения.       — Всё потом, — Стоик сверлил взглядом Йоргенсона старшего, сжимая кулаки, чтобы спрятать подрагивающие кончики пальцев. — В приоритете найти Иккинга, пока это ещё возможно!       — Оглянись, Стоик! — воскликнул Шлак, а Ведрон неловко почесал в затылке, чувствуя всеобщей негативный настрой. — Твои люди обчесали весь остров, вечереет, они будут просто не в состоянии продуктивно работать ночью! Да и вы вчера только вернулись из похода, никто толком не успел отдохнуть.       Оглядываться на неработоспособных олуховчан не хотелось, но пришлось. Они действительно были уже никакие, и наверняка просто позасыпают в ладьях, плевав на то, сына вождя они ищут или Гнильца. Грудь неприятно сдавило.       — Не волнуйся, мы найдём его, — подбодрил Стоика Плевака, похлопав по напряжённому плечу. — А сейчас давай отпустим всех и соберём Совет для принятия решения. Идёт?       Скрипя зубами, ему пришлось согласиться. Стоиком было удачно навешано всем лапши на уши о том, что он сам не знает, что произошло, забеспокоился, что сына долго нет дома и он отправился его искать, нашёл следы борьбы и поднял панику, так что, исходя из этого, Иккинга предполагаемо похитили, либо же это старые следы с последнего нападения драконов и Иккинг пропал по неизвестным причинам. Ведрон отправился на поиски Молчуна Свена и Готти, и в полном составе Совета Олуха они пришли к решению, что утром они соберут поисково-спасательную команду викингов в четыре драккара, возглавляемые Стоиком, Слюнявым, Шлаком и Свеном, и сразу же отправятся искать проблемного сына-подростка вождя.       На следующий день начался шторм.

***

      «Привет, Регин!       Рад, что «Жуткая Почта» работает, как я и предполагал. Кстати, как тебе название? Можешь даже не отвечать, знаю, что странно, но мне понравилось. Кстати, почти дочитал твои рукописи. Как ты там их назвал? «Свод правил на первое время»? Звучит классно, но я всё ещё считаю, что для одной жизни здесь слишком много наставлений.       У меня есть странное предложение, но, я надеюсь, ни ты, ни Рагнар не откажетесь: как на счёт вместе встретить Сноглтог? Я даже не знаю, празднует ли кто либо ещё, кроме моего старого племени, этот праздник, потому что, честно говоря, ко мне только недавно пришло полное осознание того, что моя деревня практически полностью изолированная от остального мира (ну, либо мне просто ничего не рассказывали, что тоже вариант, однако в таком случае я хотя бы знал о других островах за нашим архипелагом).       Там, где я родился, Сноглтог праздновали зимой, чтобы поднять настроение викингам, ведь зимой нам всегда сложнее всего было отбиваться от драконов. Да и они очень странно, но удобно, не делали попыток напасть в этот день. Невероятное везение, Боги точно существуют.       Я привык проводить этот праздник в окружении близких, так что мне было бы очень приятно, если б вы согласились посидеть со мной вечером у домашнего костра и просто поболтать. Да, я помню про твои натянутые отношения с Рагнаром, но за одни сутки ничего же не случится, верно? В голове мысль звучала неплохо, а только выложил её на бумагу, тут же откуда-то взялась патетика…       Если вы откажетесь, то ничего страшного! У меня здесь есть компания, хах. К слову, о компании — хочу рассказать о драконах. Беззубик облюбовал себе недостроенный второй этаж, и, похоже, пристрастился к играм с снегом — другого объяснения того, почему он меня регулярно закидывает снегом, я не вижу. А Хладноклык и Углекрыл стали намного чаще бродить недалеко от моего дома, или отдыхать на крыльце. Мне нравится то, что они уже привыкли ко мне и с радостью проводят время в моей компании, да и Беззубик хорошо сдружился и ними.       Заметил за ними интересную тенденцию: когда мы с Беззубиком взлетаем развеяться, полетать или ещё раз осмотреть остров — они почти всегда летят с нами. Не знаю, почему они это делают, но выглядит это довольно круто! Они похожи на моих охранников, люблю их. Остальные из их стаи не ходят ко мне, но никто не рычит, если приду я; мы вроде соседей, хаха.       Помимо них ещё хочу рассказать про Змеевика, который повадился гулять рядом. Если память не подводит меня, то я не видел его среди других Змеевиков, когда только прилетел сюда, такого красавца я бы запомнил. Он очень красивый. Про себя я называю его «солнечным» или «золотым», потому что чешуя у него коричнево-жёлтая. Первый мой прирученный дракон, не считая Беззубика, был Змеевик. Это была очень смешная история, но рассказывать не буду, и так почти весь пергамент исписал. Сейчас я думаю, стоит ли его приручать, или нет. Но не суть.       Прости, я отошёл от темы и написал тучу ненужной информации, но переписать письмо не могу, у меня не так уж и много пергаментов. Если же всё-таки вы будете не против провести со мной Сноглтог, то я буду очень рад! Однако я не знаю, лучше попросить вас плыть ко мне, или мне лететь к вам… С одной стороны, на Драконьем Крае Беззубик сможет спокойно бегать вне дома и не будет из-за этого неприятных ситуаций, но с другой у меня дома не так тепло, как у тебя, а я знаю, что у тебя есть проблемы со здоровьем, так что не лучше ли будет мне прилететь к тебе? До Сноглтога ещё полно времени, напиши мне, что ты думаешь, и одевайся теплее, пожалуйста.       Жаль, что я не могу празднично украсить дом, но это единственное, что меня не устраивает, кроме отсутствия кузницы. Я вообще счастливый человек!       Вопрос не по теме: как считаешь, что такого мне посадить весной, чтобы я не голодал и не истребил всю мелкую живность острова? Я раньше как-то не интересовался этим вопросом, что теперь есть небольшой проблемкой.       Очень жду ответа!       Эгиль.» —       «Твои драконы тебя обязательно когда-нибудь съедят, помяни моё слово. Не понимаю, как можно держать рядом с собой столько действительно опасных тварей и даже не бояться моргать. Раньше считал людей, носящих живых змей на шеях, безумцами, но сравнивая с тобой, я бы и сам любую гадюку на шее потаскал. А садить можно шпинат, редис и огурцы, если мясо твоя душа теперь не жалует, неженка. Всё придётся ждать, за одну ночь ничего не вырастет, можешь даже не надеяться. Первый раз слышу про Сноглтог, спросил у Рагнара, он тоже не знает, в общем, чем бы эта хрень не была — я приплыву. В окружении одних только рептилий ты скоро скопытишься, ничего сам не можешь. Напиши мне, когда у тебя этот твой праздник.       Регин.» —       «Здравствуйте, Рагнар!       Забыл в прошлый раз спросить у вас имя вашей Жути, полностью был поглощён тем, что я теперь не бездомный, ха. Я назвал этот способ переписки «Жуткой Почтой», надеюсь, вам понравится.       Мне немного неловко спрашивать о таком, но можете ли вы провести со мной Сноглтог? Это праздник, который в моей деревне устраивают зимой, чтобы поднять настроение и боевой дух викингов. Я писал раньше Регину, и он сказал, что кроме ранее моей деревни никто его не празднуют, так что, возможно, это немного неправильно с моей стороны, цепляться за праздник из прошлого, но он мне очень нравится, так что…       Так что я слишком много думаю! Вот мой вердикт.       Если вы не сможете — я всё понимаю, но если всё-таки получится, то я был бы очень рад видеть вас у себя.       Спасибо, что оставили мне топор, я могу рубать дрова в костёр и даже ни разу не убился, так что не надо мне рассказывать, что я не умею держать топор в руках, всё я умею! А если что, у меня есть Беззубик, Хладноклык и Углекрыл, которые с недавних пор почти всегда со мной. Словом, не пропаду. Хотя тут возник вопрос питания, но я, вроде как, пришёл к какому-то умозаключению.       Я думаю, это очень дерзко с моей стороны, но я хотел бы попросить вас проследить за тем, чтобы Регин тепло одевался. Я попросил его делать это, но меня рядом нет, чтобы напомнить, а Регин, он, ну… вы знаете это лучше меня, простите.       Немного не об этом: я нашёл на другой стороне острова Разнокрылов. Очень забавные и любопытные ребята, но немного агрессивные, не думаю, что я захотел бы их приручить. Пускай себе и дальше занимаются своими делами на другом конце острова, главное, чтобы меня и других драконов не трогали. Тут произошла небольшая несостыковка характеров Разнокрылов и Углекрыла, который, как обнаружилось, очень легко и быстро заводится, но мы смогли разрулить ситуацию.       К счастью, Углекрыл перестал быть таким замкнутым, и он оказался очень игривым драконом, даже более игривым, чем Беззубик. Теперь часто по утрам меня будит не холод остывшего за ночь дома, а громкие рычания играющих на улице Углекрыла и Беззубика. Хладноклык же на их фоне выглядит как уставший или флегматичный старший брат этих двоих. Он просто наблюдает за ними и редко включается в игры. А ещё Хладноклык очень неожиданно часто просит ласку (Беззубик ревнует постоянно, что мне с ним делать, хаха), это мило. Я как будто себе больших собак завёл!       Печально, что мы не сможем построить кузницу до весны, у меня уже столько идей для нового хвоста Беззубика, руки чешутся что-нибудь сделать. Кстати, на счёт того, что океан будет угнетать меня своей бескрайностью — вы были не правы, вода как вода. Я летаю над ней каждый день, теперь синие оттенки ассоциируются у меня только с чувством свободы и полёта.       С нетерпением жду письма!       Эгиль.» —       «Здравствуй, Эгиль.       Мою Жуткую Жуть зовут Ключ. Назвал так, потому что первое, что пришло в голову понравилось.       Я расспросил знакомых про Сноглтог, и мне сказали, что по описанию он чем-то похож на Рождество. В христианских праздниках я разбираюсь так же хорошо, как и во всех прочих — никак. Одним словом, я не разобрался в деталях, но суть уловил. Поговорил с Регином, мы приплывём на твой праздник.       Не отруби себе пальцы, драконы не помогут тебе ковать подковы. И не полагайся во всём на драконов, как рабочая сила они действительно хороши, но они всё ещё животные, не забывайся. К диким Разнокрылам без нужды вообще не суйся, бессмертных не существует.       Ты всегда можешь прилететь на Северные рынки и сделать любой протез, который только сможешь придумать, если это не может ждать до весны. Мы тебя тоже ждём в гости.       Регин одевается тепло, не переживай.       До встречи.       Рагнар.»

***

      Плевака очень волновался за своего старого друга. На его долю выпало очень много проблем, и кузнец понятия не имел, как помочь Стоику.       К сожалению, Плевака был одним из самых лучших примеров классического викинга — он сначала делал, а потом думал, зачем же он такого натворил. Разума или хотя бы паранойи, вроде того же Гнильца, ему не прибавилось ни после съеденной руки, ни после съеденной ноги. Однако в отношении убитого горем вождя рубить с плеча было нельзя, вот Плеваке и пришлось долго сидеть и думать.       Думал он о разном: сначала попробовал проанализировать ситуацию с пропавшим и впоследствии мёртвым Иккингом, но запутался ещё сильнее, придя к мысли, что в глубоких раздумьях он не силён; после попытался представить, какого Стоику, и в итоге решил, что где-то раза три хуже, чем ему самому; а уже только потом он начал думать, как же ему так разговорить Стоика, ведь на все вопросы о самочувствии ответ был один: «жить буду», но ведь это ничего не решает.       Шёл по направлению к фамильному дому Хэддоков он без какого-то определённого плана; вроде и что-то думал, а какие-то конкретные выводы сделать не сумел. Заходил в помещение с путаницей в голове, от которой хотелось крюком подцепить мозг и через уши вытянуть, чтобы избавиться от надоедливого и совершенно бесполезного шума.       Стоик сидел на своём вычурном стуле за столом и сверлил карту уничижающим взглядом, да таким, что куску пергамента впору было бы испепелиться. Плевака прочистил горло, привлекая к себе внимание вождя, и только потом подошёл поближе.       — Что ты делаешь, Стоик? — спросил он друга, а тот в ответ тяжело вздохнул, разглаживая двумя пальцами складку между бровей, и откинулся на спинку стула.       — Да так, ничего, — отмахнулся мужчина, открывая уставшие глаза. — Ты чего пришёл? Дело есть?       — Разговор, — не стал отнекиваться Плевака, и с кряхтением опустился на обычный, без выделяющейся резьбы стул. Стоик напротив него согласно кивнул, показывая, что готов слушать. Плевака немного помялся, стараясь подобрать слова, а потом махнул на эти жалкие попытки и сказал в лоб: — Я давно тебя знаю, Стоик, и выглядишь ты, слабо говоря, хреново. Здесь больше никого нет — расскажи мне о всех своих переживаниях. Вот увидишь, тебе станет немного легче.       Закончив эту речь, Плевака выдохнул — смог таки сформулировать! Однако глаза Стоика лишь потемнели, а сам он как будто постарел; прятать своё плачевное состояние он может от кого угодно, но только не от лучшего друга. Кузнец не стал его поторапливать, потому что тема щекотливая. Стоик ни с кем не разговаривал по поводу Иккинга, и активно пресекал любые разговоры других о нём.       Олуховчане как будто с ума посходили: когда шли поиски пропавшего мальчика, деревенские сочувствовали вождю и его сыну, но только стало стало известно, что Иккинг Кровожадный Хэддок третий мёртв — все как будто с цепей слетели. Языками чесали все, кто только мог это делать (поэтому Молчун Свен не участвовал в деревенских обсуждениях). Сначала обсуждали хорошее, мол, под конец жизни исправился, парень, молодец, ещё немного и стал бы настоящим викингом и полноценным членом племени Хулиганов. Но после пошли обсуждения и всего прочего, что Иккинг успел наделать за свои короткие пятнадцать лет жизни. Стоик рычал, метал молнии глазами, грубо слал сплетников в далёкое пешее, да иногда так подробно объяснял, в чём прелесть молчания, что даже у самого Одина уши завернулись бы.       Стараниями Стоика над Олухом повисло новое табу: «Никогда не говорить со Стоиком о его сыне». Однако это не могло закрыть рты всем и сразу, поэтому теперь сплетничали тихо, по углам, тёмными вечерами. Как бы Стоик не хотел, всех он не заткнёт.       — Не знаю, Плевака, что тебе и сказать, — вздохнул наконец Стоик, массируя явно ноющий висок. Плевака смотрел на друга и, да простят его Боги, радовался, что он не вождь. — Это просто… слишком для меня. Я, — Стоик запнулся, громко втягивая воздух через нос. Было видно, что этот разговор даётся ему не легко. — Я каждый день возвращаюсь домой, и жду поспешных шагов по лестнице вниз и «привет, пап!», эта тишина меня… угнетает, уже не знаю, что мне делать. Здесь стало темнее.       Плевака сжал губы в тонкую линию и потупил взгляд. Иккинг умер слишком рано, они не должны были этого допустить.       — Драконы, чтоб им пусто было, создают всё больше проблем. И эти взгляды ото всюду не делают лучше, Плевака. Они все жалеют меня, но Иккинга им не жаль. А как иначе? «Бедный вождь, потерял сына, а вот мальчишке так и надо было», — Стоик зло скривился, давая себе пару секунд, чтобы унять горящее в груди пламя обиды на свой народ. Плевака не торопил. — Слюнявый выждал месяц просто ради приличия, уважая мой траур, теперь же он активно выдвигает своего сына в кандидаты следующего вождя, как самый ближайший родственник.       — Вот гад, — невесело хмыкнул Плевака и подумал, что им ужасно не хватает эля прямо сейчас. — Есть чего выпить?       Стоик кивнул, поднимаясь со своего стула и идя в свою комнату, вернулся он меньше, чем через минуту с двумя деревянными кружками, наполненными алкоголем. Плевака взял протянутую кружку и в благодарность отсалютовал ею другу. Тот промолчал.       Они посидели немного в тишине, молча хлебая пиво, каждый из них думал о своём. А потом Стоик сделал последний глоток и поставил полупустую кружку на стол с тяжёлым выдохом.       — Хофферсон очень переживает за свою дочь, которой теперь нужно убить Ужасное Чудовище, — Стоик смотрел в оставшийся эль в кружке так, как будто искал в коричневой жидкости ответы на все свои вопросы. — С завидной регулярностью теперь появляется в поле моего зрения, донимая вопросами, когда же состоится бой, будет он раньше или позже, и не стоит ли провести ещё несколько тренировок до того, как выпускать против неё Ужасное Чудовище. А Готти, в то время, когда я очень нуждаюсь в каком-нибудь дельном совете, загадочно мне улыбается и уходит врачевать больных! — Стоик обречённо откинулся назад.       — Да, беда, — протянул Плевака, растерянно допивая последние глотки эля и со стуком ставя пустую кружку на стол. Стоик поднялся было долить им алкоголя, но Плевака остановил его, покивав головой. — Я тебе вот, что скажу: нельзя слушать весь тот бред, который несут блаженные. Скажи, ты сильно бы напрягся, если бы Гнилец начал жаловаться на вернувшихся из Вальхаллы трёх его жён по его душу? — Стоик хмыкнул, но промолчал. Плевака назидательно поднял указательный палец вверх. — Вот и я о том же. Есть вещи, которые нужно просто игнорировать, и сплетни в их числе. А вот на счёт Хофферсона, не сильно зацикливайся на нём — дочь у него, что надо, настоящий викинг. Такая и дракона, и ухажёра уложит одним взглядом, — сказал Плевака, вытирая усы от пенки пива. — Словом, не пропадёт она на арене, хоть завтра на пятерых Чудовищ разом выпускай, а чета Хофферсонов просто привыкли лелеять своё потомство, ты это знаешь. А вот на счёт Слюнявого…       Тут Плевака замолчал и начал думать. Ситуация, честно говоря, превратная. С одной стороны, довольно нагло и гнусно со стороны Слюнявого пользоваться моментом и спешить поставить на только-только освободившееся место наследника вождя своего сына, но с другой стороны это всё равно пришлось бы сделать рано или поздно. Сморкала и Иккинг кузены, и логично было бы сделать приемником именно Сморкалу, однако всё равно выглядит слишком не по-мужски всё это. Слюнявый противный, рациональный и хитрый змей, однако по этой причине он хороший советник, пусть и старается урвать себе больше остальных. Плевака чувствует, как у него начинает пульсировать висок только от одних этих мыслей, он даже не хочет представлять, какого Стоику, которому со всеми этими проблемами ещё и разбираться.       — Со Слюнявым проблема, да, — сдался Плевака под огорчённо-согласный вздох Стоика. — Урод он моральный, но мы с этим ничего сделать не сможем.       — Думается мне, что он поднимет этот вопрос на следующем собрании Совета Олуха в обязательном порядке, — покачал головой вождь. — В таком случае, я считаю, стоит первым это сделать. Там же и Готти будет, у неё с анализом людей получше будет, чем у меня и у тебя разом взятых.       Плевака сокрушённо кивнул головой и тихо, скрипуче посмеялся, за ним так же тихо вторил Стоик. Это было прогрессом, и Плевака мысленно похвалил себя.       — Что ты можешь сказать про этого парня Сморкалу? — задал вопрос Стоик. Кузнец нахмурился и бросил беглый взгляд на опустевшую кружку.       — Так то какие-то задатки у него есть, — вскоре сказал учитель новичков в драконоборстве. — Но учится медленно, больше красуется перед девчонками, чем реально что-то делает. Каким-то образом совмещает в себе отважность и трусливость. В общем, какой-никакой человек из него получится, но с ним надо работать и работать, и не забывать пинать под зад, чтобы продолжал что-то делать.       — Классика, — махнул рукой Стоик, поставив локоть другой на подлокотник и опершись щекой о кулак. — Отважность вполне себе может быть глупостью и безрассудством.       — Тогда мы получаем очень интересного кадра. В кузницу ему лучше даже нос не совать.       Стоик задумчиво пару раз кивнул и замолчал. Плевака уже подумывал над тем, чтобы перевести тему в какое-нибудь более нейтральное русло, и перестать создавать из их посиделок сбор Совета в неполном составе, но внезапно в массивные входные двери постучали. После короткого «войдите» от Стоика, в дом вошёл Сморкала, весь раскрасневшийся, но упрямо державший непроницаемое лицо. «Лёгок на помине», — подумалось обоим мужчинам, а после за Йоргенсоном ввалился зажатый Игнерман. Рыбьеног пискнул что-то приветственное, а Сморкала закатил глаза.       — Здравствуйте, вождь, учитель, — в отличии от друга уверенно сказал Сморкала, выпрямляясь и улыбаясь. Плевака махнул рукой, а Стоик приветственно кивнул мальчикам.       — По какой причине явились? — поинтересовался Стоик, отставляя кружку с элем подальше от себя. Смотрел он на Сморкалу.       — Я — группа поддержки, — вяло ответил брюнет и перестал гордо улыбаться, незаинтересованно оглядываясь на Рыбьенога, мол, чего молчишь? — Дело у Рыбика… кхм, Рыбьенога к вам есть.       А потом Йоргенсон двинул локтем друга в бок, заставив того охнуть и сделать пару шагов на встречу к старшим. Сморкала сложил руки на груди, выжидающе пиля взглядом затылок Рыбьенога. Тот сглотнул, встретился взглядами с Стоиком и вздрогнул. Слишком громко втянув в себя воздух, он быстро протараторил:       — Пожалуйста, давайте в этом году устроим Сноглтог раньше!       Густые брови вождя взлетели вверх. Он переглянулся с Плевакой, но тот лишь пожал плечами, тоже ничего не понимая, и Хэддок перевёл взгляд обратно на подростков; Сморкала всё так же казался скучающим, слишком переигрывая со своей демонстрацией нежелания быть сейчас где либо ещё, кроме тёплого дома, а Рыбьеног как выкрикнул просьбу, так и замер с сильно зажмуренными глазами.       — Почему? — задал логический вопрос Стоик.       — Ну… Мне показалось… Я думал, что… Эм…       Рыбьеног растерял любой запал, который у него мог быть и начал мямлить, Стоик терял заинтересованность. Сморкала выразительно закатил глаза, хлопнул Ингермана по плечу и вышел вперёд.       — Он хочет взбодрить людей, — перевёл на нормальный человеческий Сморкала. — Что-то вроде «либо сейчас, либо никогда».       — Нет! — возразил Рыбьеног. — Ты всё неправильно понял! — парень с обеспокоенным лицом повернулся вождю, сопровождая почти каждое своё слово дёрганным движением руки. — Мне подумалось, что нужно праздновать сейчас, потому что это поднимет всем боевой дух, а если ждать ещё дальше, то у людей просто не останется какого либо запала что-то отмечать. В рутине никто не отдохнёт и не сможет выбросить лишние эмоции, и к привычному по времени Сноглтогу уже никто не захочет веселиться. Все же… угрюмые… — в конце Рыбьеног стушевался, осознав, что на одном дыхании выложил всю свою идею. Не без пинка от Сморкалы, конечно, который ни сколько не изменился в лице, как будто знал, что всё так и закончится.       Стоик пригладил пышную бороду, задумываясь.       — Может сработать, но мы сегодня ночью еле отбились от очередного нападения драконов, у нас много раненных. Не будет же Свенсон танцевать с только-только зашитой раной? — задал риторический вопрос Стоик, глядя на то, как опускаются плечи Рыбьенога. — К тому же, много времени уйдёт на восполнение нашего продовольствия.       — Стареешь, Стоик, — внезапно хохотнул Плевака, привлекая к себе внимание. — Ничего со Свенсоном не случится, а нам действительно нужно растрястись.       Стоик удивлённо посмотрел на друга, поднимая бровь, но Плевака только заговорщицки подмигивает ему.       — Тем более, чем раньше мы переступим через все эти организации праздника, тем быстрее приступим к проблемам насущным. Ребята правы, пора бы и повеселиться, — кузнец с тяжёлым выдохом откинулся на спинку стула, пронзая вождя Олуха весёлым взглядом. Стоик не понимал этих намёков.       — Плевака, включи мозг, — покачал головой хмурый Стоик. — Как только все мы приведём себя и деревню в порядок — состоится бой Астрид против Ужасного Чудовища. Поверь мне, равнодушных не останется, а там и Сноглтог недалеко. Надо уважать наши традиции.       — Да когда это викинги следовали правилам?! — воскликнул Плевака, впрочем, без особого энтузиазма взмахнув крюком. Зато какой-то надеждой в положительный исход разговора заразился Рыбьеног; даже Сморкалу проняло немного. — Брось, Стоик, мы два раза упадём и будем у цели. Заодно обрадуешь старого Хофферсона, перенеся смертоубийство на весну.       — На весну? — переспросил Стоик, у которого опять начал противно ныть висок, а головная боль с каждой минутой расползалась дальше по черепу.       — Снег будет мешать девочке — вот тебе и оправдание. Ты же не хочешь слишком рано потерять прекрасного бойца?       — Согласен с Плевакой! — с неожиданным запалом воскликнул Сморкала, выглядя так, как будто собрался отстаивать мысль, донесённую до его мозга учителем, пока не надорвётся. Рыбьеног смущённо кивнул.       Обведя всех присутствующих тяжёлым взглядом, Стоик сложил руки в замок и замолчал. Мыслительный процесс было видно невооружённым взглядом, а тишина, следующая за молчанием вождя, давила на подростков неизвестностью.       — Хорошо, — сдался под напором большинства Стоик. Вздохнул и позволил себе лечь на спинку стула, немного расслабляясь. — Будет вам Сноглтог. Но только тогда, когда Готти и Плевака скажут, что все здоровы! — прервал он начавшего сверкать звёздочками в глазах Рыбьенога.       Ингерман счастливо несколько раз покивал головой, как болванчик, и выбежал из дома вождя, забыв попрощаться. Сморкала, глядя на сходящего с ума друга, только в очередной раз закатил глаза и повернулся к старшим.       — Спасибо и бывайте, — сказал Сморкала и только потом вышел из дома.       — Ну, наверное, и мне пора бы уходить. Латать всех умирающих, — усмехнулся Плевака, с кряхтением поднимаясь со стула, разминая шею. — Старость нас с тобой догонит.       За кузнецом закрылась дверь и Стоик остался один. Мужчина обессиленно выдохнул, снимая с себя шлем и массируя виски.       Через неделю Иккингу исполняется шестнадцать.

***

      Нельзя отрицать того, что на Драконьем краю было интересно, но совсем немного одиноко.       Изначально Иккинг проводил большую часть времени выдавая вопросы, подсознательно ожидая, что ему сейчас ответят, но в ответ ему всегда был только свист ветра и непонятливое урчание Беззубика. Потом он привык, однако говорить не перестал, поэтому теперь большую часть времени он просто разговаривал сам с собой или с драконами.       Иккинг не видел в этом проблемы, потому что отсутствие людей вокруг не сильно на него давило. Он даже обнаружил, что ему намного комфортнее ходить по острову, полном драконов, а не по острову, полном людей.       Однако, не смотря на это, он всё равно воодушевился возможностью пригласить к себе Регина и Рагнара. Предлогом для приглашения стал Сноглтог. Эта идея возникла в его голове очень спонтанно: он просто открыл глаза одним утром и подумал, что ему хочется увидеть над домашним камином праздничные сноглтогские украшения. На улице слышалось рычание и грохот двух играющих драконов, дом всё так же был до странного пустым, и эту обыденность хотелось изменить.       По итогу он поднялся и первым делом принялся писать Регину. Покормил Огневичка, сказал, к кому надо лететь, привязал письмо к лапке и отпустил.       Через три с половиной дня прилетела Жуть Регина с ответным письмом, а Огневичок вернулся к вечеру. Письмо его опекуна было до смешного в стиле Регина: коротким и язвительным. Иккинг вполне себе мог представить, как Регин вечером сидит и читает его письмо, фыркая почти после каждого предложения и возводя глаза к небу каждый раз, когда Иккинг забывался и писал всякий несвязный бред, — он первый раз пишет кому-то письма, проявите снисходительность!       Дав дракончикам отоспаться, поесть и поиграть с другими драконами, Иккинг отправил следующее письмо Рагнару, и так же через почти четыре дня получил ответ.       В приподнятом настроении Хэддок ушёл полетать с Беззубиком и Ужасными Чудовищами вокруг гор.       Его будни показались бы мечтой для каждого ленивого человека, потому что ничем, кроме приятного досуга и лёгкой работы, он не занимался. Однако самому Иккингу хотелось что-то делать, ему не нравилось просто сидеть, сложа руки, и по третьему кругу читать Книгу драконов Джерарда или в безуспешных попытках пытаться вбить в голову хотя бы часть той информации из книжечки Регина.       Жертвой его скуки стал хребет, на вершине которого располагался его скромный домик, и лес — Иккинг потратил двое суток и, похоже, немного простыл, однако с помощью драконов у него получилось разместить по всему хребту небольшие, но удобные платформы.       В голову парня внезапно пришла мысль, что он будет тратить непомерно большое количество времени, каждый раз уговаривая Регина и Рагнара сесть на Беззубика, чтобы подняться на холмистый остров. С Рагнаром всё было понятно, о его нелюбви к высоте они узнали ещё во время стройки, а Регин и так со скрипом принимал жизнь с драконом в одном помещении — полетать он не согласится, в этом Иккинг уверен. Да и Беззубик не был просто транспортом.       Чтобы найти выход из этой ситуации, он решил, что ему нужно сделать возможным попасть на холмы пешком; так и образовалась у Иккинга задача со звёздочкой.       Платформы были идентичны той, на которой стоял его дом, и они были соединены между собой лестницами, от одной до двух. Своеобразный подъём был довольно кривой и выглядел смешно со стороны, потому что горный хребет состоял из огромных скал и массивных булыжников, расположенных самым хаотическим образом. По этой причине, Иккингу пришлось выкладывать доски на самых прямых и устойчивых поверхностях, уже потом сооружая лестницы и мосты.       Дело было муторным и Иккинг выбился из сил под конец, но он был доволен получившейся конструкцией, каждое последующее утро глядя на эту громадину с гордостью.       Так же у подростка было желание построить небольшой порт или хотя бы мостик возле берега, чтобы ладья Регина могла без труда пришвартоваться, но он не рискнул сейчас что-то строить возле холодных льдов.       К слову, о льдах, — на Драконьем Крае вода вокруг острова замёрзла с невероятной скоростью, намного быстрее, чем вокруг Олуха. Возможно, думал Иккинг, всё дело в том, что он улетел дальше на север, и здесь зима намного суровее.       «Если на Олухе можно было неудачно выйти ночью, а потом ждать, пока откопают ещё неделю, то что происходит здесь?» — уныло думал Иккинг, подкидывая поленья в костёр, пока за деревянными стенами бушевала буря, а в небольшие отверстия между брёвнами почти незаметно задували холодные ветра.       Однако, на удивление, Иккингу ещё ни разу не пришлось «откапываться». Вечно поскальзываться на льду под снегом? Это да. Но проваливаться под двухметровый слой снега пока не доводилось.       Приближалось время Сноглтога, и Хэддок отправил пригласительное письмо братьям Бейнерсон с датой, когда нужно приплыть. До праздника оставалась неделя, так что он предполагает, что, чтобы успеть, Регин и Рагнар будут отправляться вот-вот уже. Иккинг последние несколько дней пребывает в мечтательно-приподнятом настроении, с ужасающим энтузиазмом счищая снег перед входной дверью и на мостах по хребту.       Даже сейчас, вечером, Иккинг что-то напевал себе под нос, зарисовывая окраину леса и лениво вздыхающего Беззубика с двумя Ужасными Чудовищами, мысленно уже украшая сосновыми и еловыми веточками свой дом изнутри.       «Можно ещё каких-нибудь игрушек деревянных настругать…» — весело думал Иккинг, добавляя незначительные детали в рисунок, вроде чешуи драконов. Недавно он смастерил возле входа что-то вроде факела — отрубил от пенька кусок дерева и потом долго-долго вырезал из неё нечто похожее на широкую чашу. Теперь эта чаша стояла на подставке недалеко от входа в дом. Иккинг выложил дно чаши камнями, под ними ещё лежал песок, и периодически подкидывал в неё щепки и маленькие сосновые ветки вместе с их смолой. Всё это горело хорошо, освещало его своеобразную площадку возле дома, но сильно дымило и Иккинг сомневался, что чаша продержится долго и не сгорит однажды. Таким образом подросток мог проводить вечера на улице, читая или рисуя, не щурясь при этом, если погода не бесновалась.       Давно уже стемнело. Хэддок начал зевать, поэтому свистнул Беззубику, открывая дверь. Ночная Фурия сначала повернула к нему уши и только потом открыла зелёные глаза.       — Пора спать, братишка, пошли домой, — сказал Иккинг, взлохматив немного отросшие волосы, чтобы стряхнуть с себя снежинки. Беззубик помотал головой, медленно поднялся, взмахнув заснеженными крыльями, и поплёлся к Иккингу. Копошения Фурии потревожили отдых Чудовищ и они так же открыли глаза, проводив взглядом Беззубика, который вскоре скрылся в помещении. Углекрыл потянулся, поднимаясь следом, а потом неожиданно чихнул, чем вызвал усмешку у Иккинга. Драконы собрались уходить. — Спокойной ночи, ребята, возвращайтесь!       Попрощавшись с Ужасными Чудовищами, Хэддок двинулся за уже удобно устроившемся наверху Беззубиком, но внезапно остановился. Хладноклык не спешил улетать к своей стае в лес, как это сделал Углекрыл, он пристально всматривался в темноту леса, не двигаясь. Иккинг решил проверить, что не так.       Парень подошёл к Хладноклыку, положив руку на бирюзовое крыло.       — Что такое? — спросил он у Чудовища, удостоившись спокойного взгляда. Хладноклык обдал его горячим дыханием, что Иккинг расшифровал, как призыв не волноваться. — Давай я посмотрю, что там, а ты, если хочешь, посидишь здесь? Ну, или лети вслед за Угольком.       Уголёк — так Иккинг ласково называл Углекрыла.       Хладноклык отвернулся от него, продолжая смотреть в темень леса, так что парень просто пошёл туда, куда смотрел дракон. Между домиком и подножием леса было определённое расстояние, так что слабенький свет чаши-факела до Иккинга уже не доставал и осветить кромешную темноту не мог. За спиной Хэддока раздалось несколько грузных шагов, означающих, что Ужасное Чудовище подошло немного ближе.       Иккинг остановился в паре метрах от дерев, разумно рассудив, что если Хладноклыка обеспокоил, допустим, дикий дракон, охотящийся на маленького человека, то стоит оставить какое-то пространство между собой и хищником.       — Эй? Привет? — позвал Иккинг, когда не смог ничего разглядеть в темноте — куда там, он даже свои ноги не видел. — Выходи, тут безопасно.       Довольно странно было с его стороны разговаривать с предполагаемым драконом, учитывая, что интеллект здешних драконов не дотягивал до уровня Беззубика, чтобы понимать человеческую речь. Хладноклык и Углекрыл начали улавливать смысл того, что говорил им Иккинг только спустя время, а до этого ему и Беззубику приходилось объясняться жестами и собственным примером. Дикие же драконы вряд ли поймут, чего от них хотят.       В темноте, будто два огонька свечей, зажглись жёлтые глаза, и Иккинг понял, что он был прав в своих предположениях. Парень сделал два осторожных шага назад, чтобы не спровоцировать животное на агрессию.       — Иди сюда… — тихо проговорил Иккинг, медленно вытягивая раскрытую ладонь по направлению к деревьям. Лес оставался тих. — Хладноклык, отойди немного, — парень вытянул из-под тяжёлого, тёмного плаща вторую руку и помахал ею Ужасному Чудовищу за своей спиной, мол, двигайся назад. Через несколько секунд Иккинг услышал, как сзади громко захрустел снег под массивными лапами синего дракона. Потом он позвал ещё раз: — Выходи, я тебя не обижу.       «Главное, чтобы ты не обидел меня», — отстранённо подумал Иккинг, но тут же забыл эту мысль, потому что перед ним зашуршали кусты.       Неосознанно шатен напрягся, потому что недавние разногласия Разнокрылов и Уголька позволяла предположить, что прямо перед ним сейчас один из этих загадочных рептилий.       — Хладноклык, свет, — выдал он команду, которую теперь хорошо знает каждый из его трёх драконов. Сразу после его слов подножие леса осветилось мягким оранжевым светом.       Иккинг надолго запомнил тот трюк, который провернул Беззубик в пещере Громмелей, и вскоре после отплытия Рагнара попросил Беззубика повторить его. Они немного потренировались, и теперь вместо «вот то фиолетовое свечение, которое ты создал в пещере» была команда «свет». Вскоре у него и Беззубика получилось обучить тому же самому и двух Ужасных Чудовищ, вот только в их случае они просто поджигали огонь в ротовой полости, что работало точно так же, как и фиолетовое сияние Беззубика.       Огонь Хладноклыка позволил Иккингу увидеть морду обладателя ярких янтарных глаз, и парень выдохнул — это был тот самый любопытный Змеевик, который в последнее время часто заглядывал к нему, но никогда не подходил близко. Змеевиков Иккинг любил, они были забавными и игривыми, хоть и не отличались особым интеллектом. Хэддок заметно расслабился, понимая, что опыт общения с дикими Змеевиками у него имеется богатый, и такой исход событий ему нравится намного больше, чем если бы к нему действительно прилетел Разнокрыл.       Злобный Змеевик, стоящий перед ним, был необычайно красив: чешуя от головы до туловища была песочного цвета, в хвосте, крыльях и лапах плавно переходя в коричневый, так же на тёмных крыльях были присущие этому виду драконов узоры жёлтых колец. Он напоминал Иккингу просо своим ярким окрасом.       Он не спешил покидать заснеженные кусты, оставаясь в защищающейся позе. Иккинг мог поклясться, что этот Змеевик не отсюда, потому что в стае Злобных Змеевиков на Драконьем Краю он настолько запоминающуюся рептилию не видел, да и они не вели себя настолько осторожно с ним. Сделав ещё один шаг назад, Иккинг оставил между собой и диким драконом с других островов приличное расстояние, и только после этого тот сдвинулся.       Змеевик был немного дёрганным, как в принципе и большинство Змеевиков, и переступал с ноги на ногу, резко дёргая головой с одной стороны в другую, чтобы лучше видеть человека перед ним. Теперь, когда дракон не прятался за деревьями, Иккинг, постепенно хмурясь, смог разглядеть старые, глубокие шрамы, хаотически расположенные по всему телу Змеевика, и, казалось, совсем новые, полученные относительно недавно. От неприятного чувства негодования и праведного ужаса потяжелела грудная клетка.       — Кто же тебя так? — тихо спросил Иккинг у дракона, не надеясь на ответ, и, ожидаемо, Змеевик лишь непонятливо издал скрипящий звук, отдалённо напоминающий какую-то птицу. Хэддок, вместо того, чтобы вести с рептилией бессмысленные разговоры, решил сделать первый шаг, буквально. Под подошвой тёплого сапога захрустел снег, а пальцы вытянутой вперёд руки были уже почти фиолетовыми от холода, но Иккинг поставил перед собой цель сегодня показать этому дракону, что он не опасен. Очевидно, предыдущее общение с представителями человеческой расы прошло для Змеевика не очень удачно.       Жёлтая голова нервно дёрнулась, а сам дракон немного выровнялся, дёрнув крыльями, но оставив их в сложенном положении. Иккинг замер. Он поднял руку с раскрытой ладонью повыше, выжидающе смотря на рог перед переносицей Змеевика, а не в его глаза. Дракон был слишком шуганный, чтобы подходить к нему ближе самостоятельно.       Рептилия нервно следила за его ладонью, быстро переводя взгляд с неё на немного обеспокоенное лицо подростка, и назад. Быстрый, резкий шаг вперёд, и тут же голова завертелась из стороны в сторону, проверяя, не дёрнулся ли в его сторону человек. Иккинг терпеливо и с тихой грустью смотрел на тревожные метания дракона. Змеевик сделал ещё один шаг, недоверчиво уставившись на парня, а потом, с паузами, опустил голову вниз, принюхиваясь к новому запаху.       Хэддок позволил Змеевику делать всё самостоятельно, чтобы не спугнуть, и, выждав в таком полусогнутом состоянии какое-то время, дракон медленно закрыл глаза и ткнулся мордой в холодную ладонь. Иккинг, наконец, выдохнул.       — Вот так, хороший мальчик, — прошептал Иккинг, зная, как сильно Злобные Змеевики не любят громких и резких звуков. Взгляд зелёных глаз внезапно зацепился за форму морды — у этого Змеевика имелся клюв, которого не было у самцов, что означало… — Вернее, хорошая девочка, да?       Хорошая-девочка-Злобный-Змеевик приоткрыла глаза, но видеть человека перед собой не могла из-за расположения глаз и огромной слепой зоны. Иккинг поднял уголки губ в еле заметной улыбке, и позволил себе легко провести рукой по морде дракона, не встречая агрессивную реакцию.       — Тебе понравится имя Янтарь? — спросил Иккинг и не получил ответа. Тогда он повторил имя, и одновременно с этим постучал указательным пальцем по светлому подбородку: — Янтарь.       Теперь Змеевик открыл глаза полностью, реагируя.       Приучать драконов с низким интеллектом, вроде тех же Злобных Змеевиков или Громмелей, к их именам довольно просто, точно так же, как маленьких щенков. Через какое-то время дойдёт, что в одном конкретном слове обращение к нему, и нужно среагировать. Более умные драконы, вроде Ночной Фурии, улавливают это быстрее, потому что могут улавливать, когда что-то рассказывают, а когда зовут. Оттого Беззубик довольно быстро запомнил своё имя и имя Иккинга, а так же Регина и Рагнара.       Внезапно размышления Иккинга на эту тему прервались громогласным рычанием из леса со стороны гор. Зрачки только-только успокоившегося Змеевика резко сузились и Иккинг в последний момент успел забрать руку, чтобы её не откусил перепуганный дракон.       Янтарь испугалась и не хотела действительно навредить Иккингу, он это понимал, но парень смог только вскрикнуть и упасть спиной на снег. Чувство, что он только что рукой проехался по камню и содрал себе довольно большой участок кожи с предплечья, появилось, и тут же улетело на периферию сознания, оставшись забытым.       «Хладноклык!» — только и успел сообразить Иккинг, но в чужеземку уже летел столб огня Ужасного Чудовища, который успешно достиг цели.       — Хладноклык, нельзя! — поздно спохватился парень, неловко вскакивая на ноги. Конечно, драконья чешуя была огнестойкой, чтобы защитить этих рептилий от подобных ситуаций, и Янтарь не пострадала, но от этого не легче.       За своей спиной Хэддок почувствовал горячее дыхание — Хладноклык перестал освещать поляну, и после выстрела по Змеевику, внезапно снова стало очень темно — но из-за яркого (морозного, как всегда казалось Иккингу) окраса, парень смог увидеть, как очертания морды появились над его правым плечом. Хладноклык низко агрессивно рычал.       Его защищали, это было приятно, но не в такой ситуации.       — Подожди, Хладноклык, она не специально! — пытался достучаться до него парень.       Рычание в лесу повторилось.       Быстро думая, как исправить ситуацию и успокоить драконов, а так же пытаясь прикинуть, что же там в лесу происходит, Иккинг не придумал ничего лучше, кроме как крикнуть:       — Свет!       Услышав заученную команду, Хладноклык просто машинально её исполнил: между огромных клыков полыхнуло пламя на всего несколько секунд, прежде чем до дракона дошло, что сейчас освещение не в приоритете, но и этого времени Иккингу хватило, чтобы увидеть, что Янтарь отдалилась от них на несколько шагов, пригнувшись к земле, раскрыла крылья и расправила шипы на хвосте.       Зная, что драконы видят в темноте намного больше людей, и зная, что совершает сейчас очень глупый поступок, Иккинг сделал два слепых шага вперёд. Остановившись, он опять поднял ладонь вверх, однако эта система не могла сейчас работать так же исправно, как и всегда, из-за напряжённой обстановки, и из-за странной шумихи в лесу. Янтарь зарычала на него, и Иккинг неуверенно согнул руку в плече.       «Как же неудобно ничего не видеть ночью!», — раздосадовано подумал Иккинг, щурясь, но видя только слабые очертания.       Сзади скалился — это было слышно по тихому, низкому рычанию — Хладноклык, что существенно усложняло задачу «Успокоить раненного и запуганного Злобного Змеевика».       Раздалась цепочка рычания из леса и множество громких хлопков мощных драконьих крыльев. Это означало, что, по неизвестной Иккингу причине, рептилии всего острова переполошились, и устроили перекличку. Другого объяснения он не видит.       Янтарь громко заскрипела, но, как показалось самому парню, она и сама не знала, на кого рычит. Внезапно ближайшее к Змеевику дерево взорвалось фиолетовым огнём, а пень и разлетевшиеся во все стороны щепки продолжили гореть привычным оранжевым пламенем. Жёлтый дракон подскочила на месте и унеслась в лес, а Иккинг, вместо того, чтобы побежать на ней, дёрнулся в противоположную сторону — к выскочившему из дома Беззубику.       Скорее всего, его разбудил шум, который они здесь устроили, а заслышав рычание и восклицания своего наездника, тот сорвался к ним. Очень ожидаемо, но даже так Иккинг проморгал такой исход событий.       — Беззубик! — Иккинг побежал на встречу к воинственно настроенной Фурии, врезаясь в его чёрную морду животом, останавливая. Конечно, сам бы он остановить такую махину, как Беззубик, не смог бы, но, очевидно, дракон сам остановился, когда шатен возник перед ним. — Стой, малыш, всё нормально, тихо! Не волнуйся, мы в порядке. Дыши, не злись.       Злая Ночная Фурия это очень опасно, Хэддок прекрасно понимал, но воспринимать своего лучшего друга как простое животное у него не получается.       Развернувшись, парень не увидел и тени Янтарь, но так же и не увидел Хладноклыка. В какой момент Ужасное Чудовище успело смыться — загадка. Однако догорающие остатки пня осветили участок подножия леса, осветив и часть неба. Зелёные глаза Иккинга оказались прикованы к тучам. Вернее сказать, к огромному количеству стай различных видов драконов, летящих в одну сторону.       — Что… происходит? — ошарашенно спросил куда-то в воздух Иккинг, ни к кому конкретно не обращаясь. Морда Беззубика дёрнулась в сторону и Иккинг машинально посмотрел в ту же сторону — к ним приближался Углекрыл. Тот раскрыл крылья под другим углом, тормозя недалеко от них, но не садясь на землю, оставшись в воздухе. — Уголёк! Куда вы все собрались?!       Ему пора отучиваться от привычки задавать драконам вопросы, как людям.       — Вернее… — запнулся Иккинг, а потом указал пальцем вверх на мигрирующих драконов. — Куда?       В ответ ему был рык, на который уже в последствии ответил Беззубик.       «Перерыкиваются тут между собой, а у меня переводчика нет!», — у Хэддока дёрнулась левая бровь, но он решил оставить негодование на потом. Потому что Углекрыл бросил ему последний взгляд и улетел вверх к основной массе рептилий.       Понимая, что все драконы улетели с острова, и каким-то шестым чувством ощущая, что если он сейчас не отправится за ними — никогда не узнает причину внезапной миграции, Иккинг рванул домой. Он слышал, что Беззубик следует за ним.       Забежав в помещение, шатен быстро нацарапал на пергаменте: «Если вы приплыли раньше — не волнуйтесь, я скоро буду!», на случай, если он не успеет вернуться до визита Регина и Рагнара. Неудобно получится, но ничего поделать с собой он не может. Маленьким, компактным скинером он прибил бумажку к стене, подхватил упряжь Беззубика, который оказался рядом сразу же, как только услышал звон металла.       Уже привычными движениями Иккинг ловко надел на Беззубика седло с подбрюшником, защелкнул протез на хвосте и соединил ко всему этому систему управления вместе с педалями. На ходу Иккинг задул свою «чашу-факел» у входа и они с Беззубиком стремительно поднялись в воздух.       Стая — «рой», как на мгновение подумалось Иккингу — уже успела отдалиться от Драконьего Края, но Беззубик легко и быстро догнал их. Хэддок решил не лететь в самый центр образовавшейся толпы, чтобы не привлекать лишнее внимание.       — Хорошо, малыш, летим потихонечку, — сказал парень тихо, пригладив чешуйчатые наросты с обоих боков ушей.       В темноте, полагаясь лишь на великолепное звериное зрение Беззубика, Иккинг напряжённо пытался понять, куда они летят.

***

      — Да он издевается… — шипел не хуже змеи взбешённый Регин.       Двое мужчин стояли в центре маленького домика на острове, смотря на помятую бумажку на стене. В помещении царил хаос, как будто здесь пронёсся табун коней с бешенством, и этот кусок пергамента был белым пятном посреди всего этого.       — Нет. Очевидно, произошло что-то, что заставило его немедленно покинуть остров, — разумно заметил Рагнар, оглядываясь. Видок был не самым лучшим: чтобы с парнем не произошло, он определённо спешил и забыл закрыть двери. А ветра и снега устроили здесь свои порядки. — Что-то очень серьёзное.       — Хреновый из него хозяин. Кто так гостей встречает? — Регин проигнорировал всё, что сказал кузнец, пнув вырезанную из дерева уточку.       Вместо того, чтобы слушать злой бубнёж Двинутого, Рагнар вышел на улицу, осматриваясь. Эгиль проделал здесь большую работу, самостоятельно построив мосты и переходы наверх по скалистому горному хребту. Долго думать не надо было, чтобы понять, что это было создано как для его удобства, так и для удобства его опекунов. Рагнар даже мог сказать, что гордиться усердием своего подмастерья.       Внезапно его глаза зацепились за подножие леса. Услышав отдалённое «Эй!» от Регина, который вскоре последовал за ним, Рагнар отправился к лесу.       Поляну порядочно так замело и мужчинам пришлось высоко поднимать ноги, чтобы дойти до деревьев.       — Куда ты прёшь, идиот? — рычал Регин, но кузнеца таким было не пронять. Брюнет остановился в парке метров от голых веток кустов, заледеневших и присыпанных снегом, сверля взглядом обугленный пень. Он обратил внимание на одну деталь:       — Ты слышишь это? — спросил Рагнар у брата. Тот сразу напрягся.       — Нет, ничего не слышу, — сухо ответил Регин.       — Вот и я ничего не слышу, — неожиданно произнёс старший. Регин вскинул брови. — Слишком тихо.       — У тебя крыша поехала, старик? — нахмурился.       Рагнар только покачал головой.       — Здесь всегда был какой-то шум, который создавали здешние драконы.       Теперь и Регин перестал ругаться, сосредоточенно вслушиваясь в звуки природы. Но ничего, кроме свиста ветра и шума холодной океанской воды, слышно не было. Он неприятно передёрнул плечами.       — Понял, — кивнул Регин.       Рагнар задумчиво почесал короткую бороду, глядя на три горы, закрывающие горизонт с северной стороны. Ему нужно было проверить одну теорию. Эгиля — дракона в человеческой шкуре — рядом не было, чтобы проконтролировать ситуацию, однако… Стоило рискнуть. Викинги они или кто?       — Идём, — резче, чем изначально планировал, сказал Рагнар.       — Куда?       — В пещеру наведаемся.