Снежная эклектика

      Эрен входит в комнату последним. Жан так и не появился в их временной обители, предоставив ему возможность спокойно подготовиться к неспокойному вечеру. Ощущение стремительно надвигающейся неприятности не покидало Йегера с момента разговора с Леви. Реальность стала прозрачнее, но внутри Эрена нарастало чувство неуверенности в том, что он в принципе понимает, каким именно образом была окрашена вся его осознанная жизнь. Детство, школьная пора, студенчество, вступление в права взрослого человека — теперь это все показывалось ему с какой-то иной стороны, с той, которую он никогда не замечал из-за особенного погружения в себя.       Влюбленность Арлерта смешивала все карты. Йегер никогда не придавал значения долгим изучающим взглядам, которые ловил на себе, слишком нарочитому игнорированию его проступков, тому, что Армин частенько отказывался выступать его партнером в каких-то школьных заданиях или мероприятиях. Тогда он думал, что это связано с различиями в их характерах и образе жизни, сейчас же все встает на свои места — Арлерт боялся излишне коммуницировать с ним, чтобы не выдать настоящего положения вещей. Увлечение спортом позволило парню обзавестись большим количеством времени, когда они могли совсем не пересекаться: Армин постоянно пропадал на тренировках и соревнованиях, что шло ему явно на пользу. Йегер не замечал отсутствия одноклассника в школе, как и все остальные, зато Арлерт, по всей видимости, в эти моменты по настоящему отдыхал от поглощающего его чувства безысходности. Эрен знает, каково это. Сейчас он понимает поведение друга в школьные годы, как никто другой.       Вся компания уже оккупировала игровую комнату, звучит музыка, вино бесконечно подливается в бокалы. Йегер благодарно принимает из рук Бертольда свою тару и направляется прямиком в толпу к столу, на котором развернулась доска с монополией. В игре сражаются Фостер, Аккерман, Смит, Ботт и Спрингер.       Йегер вяло следит за игрой, замечая, что Армин и Райнер тихо о чем-то переговариваются в стороне. Браун выглядит еще более подавленным, но вымученно улыбается, сто́ит им с Эреном столкнуться взглядами. Что-то не так. Что-то было не так с того самого момента, как они переступили порог этого странного дома. Он обязательно должен найти хотя бы минуту, чтобы обсудить с Райнером его растерянность. Бертольд не отлипает от своего телефона и параллельно возится с музыкальной колонкой, а Жан расслабленно сидит напротив и сверлит Эрена своими невероятными тигриными глазами.       Самое время сбежать, поставив во всем этом безумии жирную точку. Йегер представляет свой пустующий дом. Из живых организмов в нем вот уже несколько лет были лишь кот и старый фикус, который родители отказались забирать с собой при переезде в новое жилье. Мама и отчим оставили Эрена жить в одиночестве в старом доме, когда его старшая сводная сестра сообщила, что ждет первого ребенка. Уставшие от монотонной и однообразной жизни пенсионеры посчитали своим долгом жить рядом с внуком, оказывая всестороннюю помощь молодой семье, а не наблюдать ежедневные и неизмеримые никакими величинами страдания сына, за что Йегер никак не мог их винить.       Он думает о том, как сбросит тяжелую куртку прямо на пол в коридоре. Как шмякнется на диван в гостиной и откинет голову на спинку. Как проведет в бесполезном созерцании потолка несколько часов, мягко поглаживая спину любимого животного. А потом наступит рассвет. Он проникнет тяжелым серым туманом сквозь тюль на окнах, расползется по всем поверхностям, окрасит дом сизой дымкой и растворит все, что было надумано за эти долгие часы. Он снимет проклятие, уничтожит чары, наделит новой силой. И Эрен решительно выдвинется в сторону новой жизни, лишенной самого главного кошмара. В его реальности больше не будет Кирштайна.       — Я не хочу играть с вами! Аккерман сейчас опять оставит всех с голым задом, какой в этом интерес? — кричит Фостер, нервно отбрасывая в сторону свою металлическую фишку.       — Смирись, Фло. Твоя участь довольно печальна. Как ты только выживаешь в бессовестной и беспринципной толпе политиканов, которых гордо именуешь своими коллегами, если даже монополию осилить не можешь? — весело парирует ему Леви, заваленный деньгами и карточками.       — Пока в администрации города нет тебя в качестве наемного работника, жизнь играет правильными красками! Этого для победы достаточно.       — Как мало тебе надо для счастья…       — Играйте без меня. Я иду танцевать! Плевал я вообще на все, у меня первый отпуск за год! В отличие от вас, бездельников, у меня ни минутки свободной на буднях нет. Йегер!       — Что?       — Идешь со мной!       Фостер хватает Эрена за руку и тащит к небольшой барной стойке, за которой и расположился Бертольд со своими гаджетами. Йегер решает, что он тоже наплюет сейчас на все и просто расслабится. Он оставляет бокал и просит Гувера включить их с Флоком любимую песню. На первых нотах мелодии на импровизированный танцпол высыпают уже все.             

Fast comes the blessing of all that you dreamed

      But then comes the curses of diamonds and rings

      Only at first did it have its appeal

But now you can’t tell the false from the real

      Who can you trust?

      Йегер наблюдает за странными танцами его друзей. Они выросли, но остались все теми же мальчишками, обожающими единственную в году школьную дискотеку, потому что там можно было похвастаться своими танцевальными умениями перед девочками. Неизменной осталась пластика и мягкость движений Леви, просто потому, что он любил и умел танцевать и регулярно использовал это в своей профессиональной деятельности. Все такими же оставались дерганые рваные движения Флока и Марко, все так же отстранен от общего веселья был Смит. Эрен замечает, что Кирштайн не сдвинулся со своего места, а с легкой улыбкой следит за их передвижениями.       Йегер протискивается в движущееся озеро из людей. Он всегда считал, что умеет красиво двигаться, но редко показывал свои умения окружающим. Примерно раз в год на встрече выпускников. Он осторожно маневрирует между друзьями, обходит замершего Армина, находя наиболее удобное для своего сольного выступления место. Он плавно проводит ладонями по волосам, рассыпанным мягкими волнами по плечам, задерживает руку на шее. В его движениях сейчас нет твердости и стойкости, которые он обычно демонстрировал своим друзьям, проявляя самые сильные стороны своего характера. Здесь не нужна выдержка, борьба с самим собой, стремление доказать свою уникальность и особенность. Эрен был особенным, но совершенно не по тем критериям, по которым обычно это состояние оценивают.       Пытаясь достать до света под потолком рукой, Эрен забрасывает голову наверх, отчего в линзах его очков растворяются разноцветные искры. Ограниченное пространство комнаты не подавляет его, а наделяет полномочиями чувствовать себя здесь свободнее. В плотном кольце разгоряченных алкоголем и мнимым отсутствием обязательств тел, Йегер чувствует новую способность расширять очаг неприкосновенности вокруг себя, изменять действительность, погружаясь в нее, как в раскаленное масло.       Он — герой собственной умело поставленной пьесы. Черный лебедь, утонченный и сильный. Божество с шелковыми могучими крыльями, взрывающее воздух. Ноги не чувствуют пол, руки не борются с зоной комфорта, а становятся ее частью. Эрен ощущает напряжение мышц при каждом новом движении, но и погружает себя в невесомость, где хотел бы остаться навсегда. Он ловит блики тускло горящих на стенах светильников, подсвечивая видимые участки гладкой и ровной кожи, превращая ее в лоснящееся сукно. Зелень глаз за стекляшками очков приобретает пугающую черную примесь, опасную, но манящую. Йегер притягивает к себе внимание, как самое диковинное из всех существующих в мире созданий. Он возвращает угол обзора на привычную высоту и сталкивается только с одним взглядом. Жадным, странным, блестящим. Таким неподходящим человеку, который на него смотрит.       Жан кажется далеким чужаком, которого Эрен мог бы случайно встретить на вечеринке и понравиться ему. А смог бы он сам понравиться Йегеру? Обратил ли бы он на него внимания, если бы их встреча была в другом месте, в другое время, при других обстоятельствах? Смог бы Эрен что-то изменить, если бы осознал все свои чувства раньше? Смог бы сознательно заставить себя отказаться от желания быть постоянно рядом? Что бы изменилось, если бы Жан был другим? А если был бы другим Йегер?       Мысли кружатся странным хороводом, пока Эрен плавно и медленно движется под музыку. Он старается не смотреть в сторону кресел, не анализировать направленный на себя взгляд, не пытаться увидеть в нем то, чего нет, и никогда не могло бы быть. Он в опасности, и главная его угроза — он сам. Когда песня заканчивается и Йегер снова поворачивается в сторону кресел, Кирштайна там уже нет.       Все длится, кажется, всего мгновение. Незначительная частица времени, потраченная Эреном на свободу и подъем вверх со дна мысленной параболы, на которую он когда-то себя опустил, к наивысшей ее точке, пронеслась слишком стремительно, чтобы не оставить на кончике языка привычную горечь. Все рано или поздно возвращается в исходное положение. Рассеивается колдовство, призванное подарить надежду на плодотворные изменения, и круг снова становится замкнутым.       Эрен выходит на улицу, чтобы покурить. Компания продолжила веселье, а он странным образом почувствовал себя в ней лишним. На улице свежо и звездно. Небо плотным занавесом прячется за вершинами гор, обманчиво углубляя и без того безграничную свою бескрайность. Йегер думает, что никакие человеческие тайны никогда не смогут стать секретнее, чем все загадки сотворенного когда-то для человечества мира. Неизведанность космоса кажется ему притягательнее и возвышеннее, чем погружение в сложные механизмы человеческих уникальностей. Рано или поздно природа уничтожит людей, ведь они приносят только разрушения.       Только полностью расправившись с сигаретой и оторвавшись от созерцания неба, Йегер замечает в отдалении две фигуры. До него долетают обрывки разговора, визгливые ноты разрастающегося скандала. Экспрессия практически ударяет его, ощутимо, резко. Он видит хаотичные движения руками, а потом с ужасом наблюдает, как один собеседник впечатывает другого в стену особняка. Эрен и рад был бы достигнуть целей первым, но его опережает Эрвин.       Смит хватает агрессора за шкирку и со всей силы валит на землю прямо в снег. Занесенный для удара кулак легко блокируется рукой Йегера, успевшего все-таки подлететь к компании до начала настоящей драки.       — Тронешь его хоть пальцем, я от тебя живого места не оставлю, Эрв.       Наблюдающий за возней у стены Армин только сильнее стискивает кулаки.       — Если он еще раз хотя бы подойдет к Армину ближе, чем на метр, я за себя не отвечаю, Йегер.       Эрен видит, как на мощное плечо Смита опускаются обмотанные тейпом пальцы. Армин умел держать себя в руках, как никто другой, хоть и нередко забывал об этой своей способности. Эрен осознает, что некогда хрупкому и вялому Арлерту не составило бы большого труда выдержать любой удар и дать сдачи, пусть и не с равносильным успехом. Он мог бы постоять за себя сам, отделавшись ссадинами, но не теряя достоинство. Однако теперь Йегер в состоянии смотреть на друга под другим углом: близость Смита сделала Армина более сговорчивым и податливым, что невозможно было не заметить даже в такой непростой ситуации.       — Пойдем, Эрви. Это того не стоит. Йегер, видимо, пока не обожжется еще раз, ничего не поймет.       Маленькая, по сравнению с лапой Эрвина, ладонь Арлерта теряется в пальцах Смита. Они уходят к входу в дом вместе, видимо решив, что скрывали свои отношения ото всех уже достаточно.       Йегер протягивает Жану руку.       — Вставай, почки застудишь.       — Тебе не похер ли, Эрен?       Кирштайн хватается за руку и встает, не выпуская ладонь Йегера из своей собственной.       — Мне не похер! Что это вообще такое было, может, объяснишь? И отпусти меня.       — Не отпущу, пока мы не поговорим.       — Я никуда не ухожу.       Жан отпускает руку Эрена. Тянется за сигаретами. Йегер чувствует, как под его свитер забирается холод, но не двигается с места. Бить! Не буквально, образно, хлестко. Именно сейчас, в эту минуту, отбросив все внутренние страхи.       — О чем вы говорили?       — Я не говорил. Он вышел за мной на улицу и начал разговор сам, не спрашивая, нуждаюсь ли я в его обществе.       — И что такого он тебе сказал, что ты решил завязать драку?       — Ничего я не решал. А нес он как обычно всякую чушь о том, чтобы я оставил тебя в покое.       — И ты захотел разобраться с этим вопросом радикально? Даже зная, что Смит не останется в стороне?       — Я боюсь его, по-твоему, или что?       — Я просто все еще не понимаю, что вы делите.       — Не прикидывайся идиотом, Йегер. Тебе не идет.       — Я же просил тебя перетерпеть эти несколько дней!       — А его ты просил? Или мелкому все сходит с рук?       — Я бы подумал, Жанчик, что ты ревнуешь сам, но это очень глупо.       — Почему глупо? А если так и есть?       Кирштайн отбрасывает сигарету в сторону и подходит ближе. Эрен воинственно скрещивает руки на груди. План еще не провален, нужно держать оборону.       — Я тебя не понимаю.       — Ты уже год всячески меня избегаешь. Отказался ехать со мной в Бельгию прошлой весной, хотя у тебя был отпуск и к месту ты был не привязан. Не пришел на день рождения моей матери, ссылаясь на важные и срочные дела, хотя сидел дома, по всей видимости. Летом проигнорировал общую поездку на море, потому что якобы заболел, но Флок, который не смог поехать по личным причинам, видел тебя в городе живым и вполне себе здоровым. Ты не отвечаешь на телефонные звонки, не отвечаешь на сообщения, хотя прекрасно их читаешь, когда ты был у меня дома я уже и не вспомню. Ты и в машину свою согласился меня взять только потому, что Райнер и Фостер не смогли меня подвезти. Зато с Армином ты на связи двадцать четыре на семь. Если он в гонке, ты сидишь, уткнувшись носом в телевизор, поддерживая вашу ментальную связь! И я после этого не должен беситься по поводу всей этой ситуации? Что происходит?       — Ничего. У меня действительно были дела и…       — Йегер, хватит врать! Какие дела? Я приезжаю домой не так часто, чтобы ты не нашел возможности вылезти из своего укрытия, чтобы провести со мной хотя бы несколько часов! Я что многого прошу? Выпить, похвалить стряпню мамы, обменяться новостями. Это так сложно для тебя? Что случилось между нами?       — Ничего! У меня работы до жопы! Несколько месяцев назад заведующий отделением подал прошение на перевод в областной центр. Я перестал считать часы переработки примерно на третьей неделе! Я домой приползаю, но даже там мне мерещатся отчеты и графики, выписки, эпикризы, счета хозрасчетного отдела и прочая хуйня! Мне…       — Эрен, ты держишь меня за идиота? Это отговорки! Это не объясняет, почему ты так ведешь себя сейчас! Я уже молчу про то, что мы живем в мире новых технологий и нажать нужную строчку в телефонном списке тебе ничего не должно мешать, по идее.       — А что сейчас?       — Ты моментально скис, когда выпавший жребий обозначил тебе, что нам придется жить в одной комнате. Почему? Что изменилось в наших отношениях?       — Ничего. Я просто устал вчера и…       — Эрен…       Жан подходит еще ближе. Ему приходится наклонить голову, чтобы заглянуть Йегеру в глаза, ведь тот смотрит только в снег. В холодную хрустящую вату. Во временно принявшую мертвую форму бессмертную воду. Эрен не выносит давления. Он готов расплакаться, хотя не позволял себе этого уже очень много лет.       — У нас ведь раньше не было секретов друг от друга. Мы все и всегда делали вместе. Вместе доставали окружающих, стебали все, что движется, шутили. Договаривали друг за другом фразы. Я не понимаю, что изменилось? Почему ты стал… отдаляться от меня? Почему Арлерт, этот мелкий засранец, не просто теперь проходит мимо с гордо задранной головой, а сверлит меня глазенками так, что даже моему спокойствию и уравновешенности скоро придет конец. Объясни мне, я не понимаю!       — Ничего не изменилось, тебе кажется. Если бы ты извинился перед ним лет эдак пять назад, сейчас бы все не дошло до точки кипения, вот и все.       — Я не буду верить в чушь, что кто-то может обижаться полжизни на слова, сказанные еще в школе. Ты из-за него такой? В нашем взаимодействии с ним ничего не меняется, а вот ты…       — Но ты же продолжаешь его подкалывать! Я тоже не понимаю причин, почему вы не можете найти общий язык, и вы мне тоже этого не объясняете. Я устал от вас обоих!       Кирштайн кладет руки Эрену на предплечья, но тот сбрасывает их с себя.       — Если не хочешь еще одной драки, то не трогай меня.       — Если ударишь меня, тебе станет легче?       — Нет.       — И какой тогда в этом смысл?       — В этом разговоре тоже нет смысла. И в нашем общении дальше, Жан.       Кирштайн смеется. Искренне, высоко, но так горько. Отворачивается в сторону, пытается выцепить в сумраке то, на чем можно было бы задержать свой взгляд. Вокруг них только снег. Он искажает окружающую действительность, делает ее шире и глубже. Снег призван успокаивать, делать мысли мягче, ведь сам он жесткий и обжигающий, игольчатый, скользкий. Уничтожающий.       — Думаешь, я отпущу тебя? Никогда, Эрен.       Йегер снимает очки и устало трет глаза. Если бы не опасные повороты дороги, которую он не изучил достаточно за одну лишь только поездку, и выпитый бокал вина, то он бы прыгнул в машину уже сейчас, чтобы немедленно вернуться домой. Даже без вещей. А дома он собрал бы необходимые пожитки и сразу же выдвинулся в Париж, не тратя и одного часа на принятие решения. Даже без поддержки в лице Смита он спокойно бы выжил там сам.       — Чего ты от меня хочешь?       — Ответов.       — Ты не задавал вопросов, на которые требуется ответ, Жан. Ты спросил, что случилось. Я отвечаю, что ничего, потому что так и есть. У каждого человека есть точка кипения. Вот я уже выкипел весь и полностью. От меня прежнего уже ничего не осталось. Я больше не хочу так жить. Вы оба тащите меня на дно, а я хочу удержаться на плаву. Если для этого нужно будет перестать с вами общаться, что ж, я готов. У Армина, как выяснилось, есть Эрвин. У тебя… тоже кто-то будет. Всегда кто-то есть… А у меня только я сам. Мы давно уже застряли на одной точке, пора двигаться дальше. Вы не хотите перерастать свой детский конфликт, а я больше не хочу в нем участвовать как третье лицо. Все просто.       — Ты не знаешь, что такое просто, Йегер. Ты привык прятать всю жизнь голову в песок и очень быстро бежать. Или лезть на амбразуру, выставляя всю свою показушную смелость на общественный суд. Ты бежишь от себя, от своих проблем, от… чувств. Может, ты перестанешь уже бегать? Перестань уже бегать от меня!       — Я не…       — Эрен, ну хватит. Ты все время напоминаешь мне и Армину, что мы уже взрослые люди и должны решать проблемы в соответствии с этим. Но сам ведешь себя хуже любого подростка! Почему ты избегаешь меня?       Бить! Безжалостно, беспощадно, хладнокровно. Захлебываться превосходством, упиваться возможностью обнажить правду, укрываться от которой больше невозможно. Погибнуть окончательно, утягивая за собой еще одного человека. Убить его, пристыдить, заставить нервничать. Заставить его пережить все то, что пережил когда-то сам. Заставить его на мгновение стать собой — измученным, раненым, забитым, сломленным. Мертвым.       — Из-за… из-за того, что произошло на прошлом вечере встречи.       Кирштайн странно меняется в лице. Снова подходит ближе, игнорирует протест Эрена по поводу нарушения его личного пространства. Обхватывает его лицо ладонями. Отступает холод, успевший облизать все тело. Йегер теряется в неотрывном взгляде, полном странного отчаяния. В этом взгляде молнии, золото, ржавчина. Эрен закрывает глаза, накрывает горячие пальцы ладонями и медленно отнимает руки Жана от своего лица. Он не справляется. Он снова проиграл.       Эрен открывает глаза и ищет точку опоры. Нужно смотреть куда угодно, в любое место, не подсвеченное сейчас металлом. Снег… только снег, такой же непостоянный, как и сам Йегер, сможет сейчас его спасти.       — Но ведь…       — Ты же не помнишь ничего! Ничего… Ты…       — Стоп! Эрен… с чего ты взял, что я ничего не помню?       Йегер поднимает на Жана взгляд. И полностью перестает что-либо понимать.