Снежная эклектика

Они приходят ночью:

Черти, Духи и Злые феи.

Они выползают из подвала,

Чтоб заглянуть к вам под одеяло.

      Райнер дергает ручку двери комнаты Марко и Армина и понимает, что обитель заперта. Невольно ему вспоминается рассказ Ботта за завтраком о том, что маленькое пространство, доставшееся им с Арлертом для временного проживания, не предполагало наличия обычного дверного замка, хвастаясь неприметным и довольно старым шпингалетом, с помощью которого предлагалось запираться от случайных налетчиков. Браун стучит в дверь, но из-за нее не раздается ни единого шороха. Либо временный сожитель в ду́ше, либо слишком пьян, чтобы реагировать на стук. В очередной раз поразившись странностям в устройстве этого дома и смирившись со своей участью, Райнер обреченно тащится по узкому коридору к выходу в холл, чтобы найти Габи. В столь поздний час, скорее всего, экономка уже спит, но место для ночлега ему необходимо, как ни крути.       По пути к гостиной он не встречает ни одной живой души, кроме Конни, стремительно просочившегося в свою комнату. Вид одноклассника кажется Райнеру странным: нервный и помятый Спрингер, с горящими и неестественно блестящими глазами — зрелище непривычное и слишком неожиданное. Конни успевает захлопнуть дверь прямо перед носом Брауна, и он, усмехнувшись, решает считать, сколько раз за время пребывания здесь этот неаккуратный жест с ним повторится.       Габи нет ни в холле, ни в столовой, ни в примыкающей к ней общей гостиной. Райнер решает вернуться в комнату отдыха, ведь во время вечеринки компания успела там изрядно насвинячить и даже не подумала за собой убрать, следовательно, в помещении явно обнаружится кто-то из горничных. Они разошлись всего полчаса назад. Новая ссора Фостера и Аккермана выгнала всех на улицу, исчезнувшие Жан и Эрен вселили в сердце надежду на то, что они, наконец, разберутся со своими проблемами, отсутствие Смита и Арлерта и вовсе оставалось незамеченным ровно до того момента, пока он не услышал звуки вырывающейся наружу любви из-за закрытой двери его спальни. Минусовая температура Брауна не смутила, поэтому курил он дольше всех, оставшись в какой-то момент в одиночестве, отдаваясь звукам понявшегося ветра, стоя на открытой части веранды, поэтому в дом он зашел последним. Райнер чувствовал себя одиноким даже в компании школьных приятелей, но еще сильнее на него давила странная конструкция особняка. С самого начала он знал, что здесь что-то не так.       Комната отдыха встречает его приятным похрустыванием камина. Миловидная горничная действительно шелестит мусорным пакетом, осторожно смахивая со стола остатки закусок и салфетки, на которых Флок увлеченно рисовал план какой-то новой инвестиционной схемы. Разговоры о работе на вечерах встреч обычно были под запретом, но Фостера редко останавливали какие-то там условности. После часового препирательства Леви все же не выдержал накала страстей и выволок Флока на улицу, что для остальных не смогло остаться в стороне.       Девушка лишь скромно качает головой, когда Райнер спрашивает, не найдется ли в особняке свободной комнаты для ночлега. Браун пытается объяснить, что остался без крова не по своей воле, но обслуживающий персонал ведь не имеет права принимать решения. Горничная ссылается на необходимость найти Галлиарда и задать все возникшие вопросы ему. Райнер разочарованно возвращается в коридор.       Дверь-ширма, которую он обнаружил в прошлый раз, с этой стороны не открывается. Поэтому ему приходится снова пройтись до столовой, зайти в заднюю часть дома, всецело принадлежащую хозяину, миновать закрытые комнаты и оказаться в том самом холле, из которого лучами вытекают входы в библиотеку и кабинет. Ни в одном из помещений Порко нет.       Борясь с желанием лихорадочно постучать в комнату Конни и попросить его связаться с Галлиардом с помощью телефона, Райнер возвращается к главному входу в особняк. Его снова манит стеклянная галерея, темным ручьем мелькающая вдоль дома, и он несмело скользит в нее, чтобы добраться до таинственной двери. Есть шанс, что чудовище засело в своем логове.       Абстракции на стенах подсвечены небольшими софитами, поэтому в кромешную тьму Браун все же не попадает. В слишком холодном свете линии картин приобретают зловещие очертания, представляя новый взгляд на изображения. Вместо брызг и клякс, кругов и полос, Райнер видит картинки, странным образом похожие на пятна Роршаха. Он задерживается у одного из полотен, изображение на котором напоминает в таком освещении и ракурсе распластанные крылья бабочки, и не может сдержать усмешки. В сложном лабиринте мозга Галлиарда, видимо, таится множество секретов.       Он мнется в нерешительности перед дверью. Хозяин особняка четко дал понять, что наглых и самоуверенных гостей не приветствует. Райнер и сам разозлился бы, если бы гости в его доме начали шастать по комнатам, не предназначенным для обследования, особенно, если бы они вдруг решили посетить мансарду. Но ведь он никого у себя не принимал уже много лет, кроме Эрена, а Йегера не интересовали закутки его ветхого жилища, кроме веранды, открывающей виды на бескрайнее поле и нависающие над ним горы. Родители Брауна умерли несколько лет назад с разницей в буквально пару месяцев. Краски жизни возвращались в жилище только в те моменты, когда Райнер прибывал из очередной командировки и всецело отдавался работе. Ему нравилось, что редакция журнала не настаивала на его постоянном присутствии в офисе, что давало ему определенную свободу. Жить в Париже, давиться его смогом, сталкиваться с его суетой, растворяться в его величии — все это было слишком для Брауна, привыкшего к практически всепоглощающей тишине окраины городка, на которой стоял его дом.       Он плавно нажимает на ручку и дверь удивительным образом поддается. Не веря в свою удачу, ожидая, что на него сейчас свалятся горы из золота или трупы припрятанных здесь бывших постояльцев, Райнер осторожно заглядывает в комнату, но сталкивается только с мраком. Не видно ровным счетом ничего, ведь в помещении нет окон. Он шарит по стене, намереваясь найти выключатель, чтобы осветить пространство, но ничего не обнаруживает. Ему приходится настежь отворить дверь, чтобы отголоски света из галереи хоть немного попали в густую темноту, но это дело не венчается успехом. Ровно в ту секунду, когда он уже готов повернуть голову и осмотреть помещение, перед ним мелькает тень и дверь захлопывается, погружая Брауна во тьму. Вот только теперь он здесь не один.       Он чувствует присутствие другого человека не только кожей, но и всеми внутренностями. В нос ударяет запах морской соли, бергамота, чего-то приторно сладкого. Грудная клетка ощущает на себе вес тела, прижимающего его к двери. Сердце его надзирателя бьется спокойно и размеренно, чего нельзя сказать о сердце самого Райнера. Пульс набатом стучит в висках, к горлу пробирается жар, стягивающий голосовые связки, давящий, расширяющий миндалины. В щитовидке больно колется страх, по рукам от шеи до самых пальцев растекаются нервные покалывания. Волосы Порко щекочут щеку, его дыхание обжигает, нос, едва касающийся подбородка Брауна, жалит, словно игла. Пальцы стальной хваткой прижимают плечи Райнера к двери. В утонченном и жилистом Галлиарде он бы в жизни не заподозрил столько силы. В уши шипящим оловом льется:       — Ты не понимаешь, что тебе говорят, да? С первого раза так точно.       — Я…       — Ты. Ты в моем доме. В моем, Райнер. А ведешь себя так, как будто гость здесь не ты, а я. Что ты вынюхиваешь?       — Я просто искал тебя.       — Ты искал меня. Обошел весь дом, так? Облизал каждый угол, да? Шел по следу, как гребаная такса?       — Я искал тебя.       — Нашел. Что дальше?       Что дальше? Браун наощупь находит запястье Порко, оглаживая предплечье от самого локтя. Обхватывает тонкие кости своей широкой ладонью, пытаясь заставить Галлиарда ослабить хватку, но ничего не добивается. Чувствует дыхание на шее, окрылившее бы его, если бы не волны раздражения и агрессии, выливающиеся из парня. Он чувствует неприкрытую злобу, разочарование и желание растоптать, исходящие от Порко, словно еще одни части тела, касающиеся его. Прижатое к его бедрам бедро не дает сдвинуться, возникшее от неоднозначности ситуации возбуждение скоро невозможно будет спрятать. Дерзкий запах мальчишки, его властность, его суровое отчаяние порождают невероятное желание.       Браун закрывает глаза, хоть это и не требуется из-за полнейшей тьмы вокруг них. Он воспроизводит в памяти образ Порко: античная скульптура, чистая, совершенная, лучшее творение из того, что ему выпала честь наблюдать. Ни один музей мира, посещенный им, не мог похвастаться в своей коллекции настолько восхитительным творением. Он вспоминает очертание ключиц, острые углы локтей и коленей, вогнутость внутренней поверхности бедер, тонкие голени. Изгиб шеи, изящность кистей, длину пальцев. Полотно волос, веер ресниц и омут глаз. Омут: глубокий, почти черный, темный, опасный. Он не хочет тонуть, но понимает, что захлебнулся насмерть еще тогда, когда увидел Галлиарда в столовой в первый раз.       — Что дальше? — шепчет Порко ему в шею.       Браун и рад бы придерживаться принципов честности в этом диалоге, рассказав причины своего блуждания по дому без утайки, но язык намертво приваривается к небу, и он не может произнести ни звука. Близость к Порко, о которой можно было лишь мечтать весь прошедший день, становится реальностью, но ведущая партия в ней отдана далеко не Райнеру.       Брауну впервые становится по-настоящему страшно рядом с восхитительным хозяином особняка. Ведь, в сущности, он о Галлиарде знает только то, что тот потрясающе красив и невероятно сексуален. Ах, ну, и то, что он каким-то образом был знаком с Конни до того, как случилась эта поездка, но это такая мелочь, правда? Райнер вовсе не наслаждается сладкой топью, в которую Порко погрузил его, уничтожив расстояние между ними, а жутко боится совершенно неизученную им сущность, прячущуюся под красивым фантиком внешности архитектора. Неизведанная тварь, притаившаяся в глубинах души Галлиарда, могла оказаться на поверку вообще кем угодно. Может, это химера, ждущая удобного случая, чтобы ниспослать на головы постояльцев адский огонь прямо из пасти? Или это сирена, зовущая Райнера, как заблудившегося в море путника, манящая его, призывающая к верной смерти в своих когтистых лапах? Или это гидра, змееподобная машина смерти, ждущая повода истребить все вокруг своим адским дыханием? Нет, это точно титан! Божество, дитя неба и земли, совершенное создание природы, страшное, беспощадное, могущественное.       Что Галлиард скрывает в этих стенах? Клад? Пленников? Тайные ходы и незаметные с первого взгляда двери, закрытые комнаты и тупики, расширенное дизайнерскими приемами пространство, сковывающее, однако, и заставляющее себя чувствовать неловко: весь этот дом — лабиринт Минотавра, выбраться из которого подвластно только настоящему герою. Райнер обязан узнать, почему этот фантастический юноша обрек себя на одиночество, решив сродниться с бескрайней чистотой снегов этой местности. А действительно ли он один? Чем он живет? Кем он дышит? Что скрывает об их знакомстве Конни?       — Что ты делал здесь?       Райнеру удается немного отстраниться. Захваченное им пространство дает возможность вздохнуть полной грудью, но рук Галлиард от него так и не отнял. Это выбивает из равновесия, это вынуждает парить где-то за пределами своей физической оболочки. Браун во власти мифического создания, готовый принять самую благосклонную из всех смертей в его руках. Его интерес: слишком явный, открытый, наивный, для Порко должен быть очевиден. Но архитектор не похож на человека, готового наброситься на предложенную ему дичь сразу же.       — Это мой дом, Райнер. Я могу быть в любой его точке и совершенно не обязан отчитываться о своих занятиях перед тем, кого уже послезавтра здесь не будет. Согласен?       Браун резко перестает ощущать на себе прикосновения Галлиарда. В одно мгновение становится холодно, а затем и вовсе — больно, потому что Порко включает свет в комнате, что привыкшим к темноте глазам, естественно, не нравится. Райнер боязливо оглядывается.       Помещение маленькое, правильной квадратной формы. Стены выкрашены в серый, холодный и слишком глянцевый цвет. С потолка свисает сиротливая лампочка — единственный источник освещения. Ровно посередине комнаты стоит стул. Совершенно обычный, абсолютно ничем не примечательный. И больше ничего — только голые стены, затхлость воздуха и одинокий стул. Проморгавшийся от вспышки света Браун вопросительно смотрит на Порко.       Парень стоит на внушительном расстоянии, облокотившись на стену. Изящные кисти, обманчиво хрупкие, силу которых Райнер успел уже испытать на себе, утоплены в карманах объемных спортивных брюк, смотрящихся на хозяине особняка несколько инородно. Торс обтянут футболкой и Браун отмечает, что юноша далеко не так хрупок, как может показаться изначально. Ярко-красная ткань выделяет красиво оформленные кубики пресса и бицепсы, наличие которых и вовсе кажется Райнеру удивительным. Галлиард далеко не утонченный кипарис, а вполне себе рельефный монумент. Узел внизу живота Брауна стягивается все туже.       — Согласен… и все же? Эта комната… тут же ничего нет!       — Это место для медитации.       — И ты сидишь на этом стуле в полнейшей темноте и медитируешь? Я не так себе представлял занятия этой практикой.       — У каждого человека своя методика вхождения в нужное состояние. А теперь проваливай отсюда.       Браун наблюдает, как Порко закрывает дверь на ключ. Оба молчат, но в образовавшейся звуковой пустоте Райнеру комфортно. Каким бы загадочным ни был Галлиард, каким бы странным ни был его дом, какой бы опасной и острой ни была их случайная близость, ему все равно не может стать в обществе Порко настолько страшно, чтобы отказаться от возможности просто стоять с ним плечом к плечу и разглядывать ласкаемые ветром сугробы сквозь тонкие стеклянные стены галереи.       — Зачем ты меня искал?       — Мой сосед запер дверь на шпингалет. Я не могу попасть в комнату. Хотел уточнить, нет ли свободной койки в этом доме.       — В твоей комнате шпингалета нет. Там обычный замок.       — Я вынужден был… стоп! Ты… знаешь, кто из нас какую комнату занимает?       Метнувшийся к двери взгляд Галлиарда сбивает Райнера с толку. Хозяин дома моментально берет себя в руки, но эта секундная растерянность для слишком внимательного журналиста, привыкшего считывать любые человеческие реакции на слова или действия, становится пальцем, опущенным на спусковой крючок. Порко что-то скрывает. Зачем ему знать, где именно расположился каждый из его гостей? Конечно, пока они живут здесь, Галлиард, как хозяин дома, отвечает за безопасность, но привязка к конкретной кровати к безопасности отношения имеет мало.       — Это моя обязанность.       — Ты обвиняешь меня в шпионаже, а сам занимаешься тем же?       Перевести все в шутку не удается. Галлиард срывается с места и Райнеру приходится применять все чудеса изворотливости, чтобы успевать нестись за ним по галерее, а затем и петляющим внутри дома коридорам. Порко жестом призывает его остановиться и не следовать за ним в одну из комнат в хозяйском крыле. Браун переминается с ноги на ногу, пока хозяин особняка снова не появляется перед ним с чем-то металлическим в руках. Затем Райнеру снова приходится перейти на бег, потому что Галлиард со скоростью напуганной лани летит в ту часть дома, где расположены гостевые комнаты.       — Это… — на ходу пытается задать вопрос Браун.       — Это магнит. С помощью него мы легко сможем открыть дверь. Так что вперед!       — Порко?       Галлиард застывает, обернувшись к Райнеру и встав полу боком. Теперь он еще больше похож на античную статую, увековеченную во времени, вот только блистает своей красотой он сейчас лишь для Брауна. Слова не подбираются, желания в вербальную форму не оформляются, вопросы уже заранее обрекают себя остаться без ответов, поэтому в озвучивании их нет никакого смысла. Райнер чувствует магическое прикосновение к каждой грани Порко на кончиках пальцев, хотя расстояние между ними измеряется несколькими метрами. Это касание искрит и потрескивает, прямо как поленья в камине в комнате отдыха. Волшебство лабиринтов Галлиарда втягивает Брауна в себя, как в черную дыру. Перед ним одна из самых совершенных и продуманных загадок. Головоломка, которую предстоит решить.       Браун пытается справиться с возникшим головокружением. Он ощущает себя так, как будто его только что отравили. В отрезке коридора, где расположены гостевые спальни, на мгновение устанавливается мертвая тишина. Вот только спустя несколько секунд из воображаемого тумана Райнера вырывает звук. Эхом, болезненной симфонией, отголоском, отрывком из прошлого в сознание врывается стон, выбегающий из-за двери комнаты Жана и Эрена. Браун бы хотел сказать, что забыл, как именно голос Йегера звучит на пике удовольствия, но это было бы ложью. Он не мог забыть того, чего, как оказывается, никогда не знал. Эрен никогда не был таким с ним. Все слова, которые вертелись на языке, чтобы быть озвученными Галлиарду, исчезают вместе с вернувшейся в коридор тишиной. Вместо ударов своего сердца Райнер слышит лишь гул.