Дом

Коля смотрит в окно и понимает, не так всё должно быть. Новый год — праздник семейный, его надо дома, с родителями и собакой любимой отмечать. А не как он — сидит один, горюет. Друзей у него и нет особо, парень он необщительный, с ними тоже не вариант. А так хотелось праздника, ёлки, бенгальских огней и вкусных салатов. И всё-таки не надо было из родного города уезжать, от родни подальше, дурак он малолетний. Сам ведь в столицу рвался, учиться, работать, в люди выйти хотел. Еле как теперь живёт, чуть ли не голодает. Кому он нужен-то в этой Москве огромной? Здесь и без Ивушкина народу полно. Стряхивает пепел, дёрнув рукой, кидает докуренную сигарету куда-то в сугроб и отходит от окна. На улице громко, людно, весело. В городе царит именно та новогодняя атмосфера, о которой он так грезил в своей деревне. Почти всё подъезды, магазины и деревья украшены гирляндами. Красиво, он не спорит, но до жути одиноко. В холодильнике у него пусто, что, впрочем, неудивительно. Парень стоит в прихожей с совершенно потерянным видом, понимая, как всё неправильно. Вот прям всё — и телефон, на который не пришло ни одного поздравления, и его два, вроде как, друга, что забили на него при первой возможности, и он сам, желающий напиться в хлам. Ивушкин одним движением накидывает на себя куртку и обувает кеды. Не по погоде, но ему всё равно, если честно. В кармане есть сто пятьдесят рублей и это действительно греет душу. Он хочет гулять. Он хочет праздника. Выходит в прихожую, где мигает брошенная на тумбу гирлянда. У Коли в голове абсолютно пусто, а в глазах — где-то там, на дне голубых озёр — танцуют языки красного пламени. Он хватает тонкую ветровку, что висела на вешалке, и всовывает ноги в ярко-красные кроссовки. Ивушкин ступает за порог, звякая ключами. В кармане ветровки шуршит пятидесятирублёвая купюра, на молодом лице улыбка. Коля всё-таки ребёнок, не знающий всей боли этого мира, наивный чутка и такой чистый, добрый. А ведь пытается как можно взрослее казаться, сигареты вон покупает, пиво. Да только с него паспорт спрашивают каждый раз, не веря в то, что Ивушкин может совершеннолетним быть. А ему, между прочим, уже двадцать три. Для него это много. Переступает порог, оказываясь в подъезде, поворачивает ключ и шаркает по полу, когда спускается по ступеням. На лестничной клетке пусто, никто не пойдёт гулять в самый Новый год — все дома, с роднёй. А Коля один. Юноша скользит ладонью по пыльным перилам, иногда перепрыгивая ступеньки. Как дитё, ей богу. Всё никак не повзрослеет, чему Ивушкин рад почему-то. Он так боится стать скучным взрослым дядькой, что с восьми до шести впахивает на работе, а потом пьёт пиво, смотря тупой сериал. Уж лучше листовки раздавать и покупать себе лимонад по пятьдесят рублей, чем вот это всё. Открывает дверь с писком домофона и хмурится, накидывая капюшон. В лицо летят снежинки, а ветер задувает под куртку. Шарф он в столицу даже и не брал. Слушает хруст снега под ногами, когда топает по дороге. Машин всё равно нет, все дома. Капюшон закрывает почти весь обзор да ещё и шуршит, но по-другому никак — продует. Коля наконец-то научился заботиться о своём здоровье, мама бы им гордилась. Он насвистывает себе что-то под нос, выходя со двора. Тут где-то метров триста до остановки, а потом ещё двенадцать минут на трамвае до центра. В центре жить красиво, но дорого. А так хочется на эту красоту каждый день смотреть, слиться с ней воедино. Парень забегает в трамвай как раз в тот момент, когда женский голос произносит «Двери закрываются». Народу мало, не время сейчас кататься. Коля садится на первое попавшееся место и смотрит в окно — там снег, темнота и одиночество. Район небогатый, здесь всегда так, но стоит проехать пару улиц, как он окажется будто в совершенно другом мире — в городе шумно, ярко, радостно, людно. Как он любит, как он мечтал. В вагоне всего пара человек, не считая кондуктора, что уже устало направляется в его сторону. Коля нащупывает в кармане купюру и достаёт её, передавая мужчине. Через пару секунд в его руке лежит маленький билетик, который Ивушкин сминает и суёт на место купюры. Поворачивает голову и видит девушку в тёмно-сером пальто и белой шапке. В её ушах наушники, а в руках телефон. Домой, наверное едет. Юноша устало выдыхает, от осознания того, как жалко он сейчас выглядит. До Нового года два часа. И ему слишком лень оглядываться назад, дабы посмотреть на второго человека. Да и невежливо это. Он выходит через несколько минут и встаёт как вкопанный, слыша удаляющийся трамвай за спиной. Коля действительно не понимает, по какой причине он вообще всё это затеял. Вроде, праздника хотел — так вот он, прямо перед ним. Шагает по покрытому снегом асфальту, смотря в пустоту и неожиданно для себя находит глазами буквально своё отражение. Парень, что стоит метрах так в двадцати от него, выглядит очень похоже на самого Ивушкина — такой же растерянный, в белых кедах, что в такую зиму носить вообще нежелательно, и смешной шапке с оленями. Коля не до конца понимает, каким образом он оказался так близко к этому парню, но сейчас Ивушкин смотрит в синие глаза напротив, пытаясь произнести хоть слово. Те застряли в горле, а в голове перекати-поле. Парень растерялся ещё больше и остался стоять подобно Коле с приоткрытыми губами. Их куртки трутся друг о друга, а ладони соприкасаются. Ивушкин улыбается и хрипит сам себя не узнавая: — А Вы чего тут, — в васильковых глазах страх. Он парень необщительный, а тут ещё и с незнакомым человеком общаться, — один? — Я? — в его голосе лёгкий, но различимый акцент. — Извините, я не местный, заблудился тут немного. — Да, я, — Коля кивает, чуть приподнимая уголки губ. Парень явно из другой страны, к таким к него доверия отчего-то лучше, — тоже. — Ох, Клаус Ягер, — протягивает тот руку, чуть опешив. «Чужое» имя заставляет Ивушкина сглотнуть громче, чем требуется и растянуть губы в улыбке. — Приехал из Мюнхена, на учёбу, ну и с друзьями тут увидеться. — Коля, Николай Ивушкин, но лучше Коля, — кивает парень, пожимая ладонь Клауса. Она тёплая, мягкая и большая. — Я тоже не отсюда родом, из Ярославля приехал, карьеру строить, вот. А Вы это, немец что-ли? — Угу, — мычит Ягер, шагая вперёд, Коля, идёт чуть впереди, не понимая, отчего новый знакомый столь медлителен, да и куда они вообще идут. Ивушкин впервые чувствует себя комфортно с едва знакомым человеком, что даже не из его страны. Клаус вдруг ускоряет шаг, шумно выдыхая, а затем хватает юношу за руку. На его лице стеснительная улыбка и румянец, то ли от смущения, то ли от мороза. Он говорит еле слышно: — скользко тут. Они идут молча, оба крутят головами, стараясь налюбоваться на всю эту красоту и игнорировать недоумение на лицах некоторых особ, что не привыкли к двум парням, что держатся за руки, а ведь казалось бы — Москва, столица. Да и нет в этом ничего такого, шли бы они по отдельности, немец уже упал бы раз так пять. Они к такой погоде не привыкли, там в декабре, как у нас в октябре — дожди, да холод лёгкий. Снег выпадает к концу зимы, да и немного его. Останавливаются у какого-то кафе, которое выглядит слишком уютно. Кол никогда такого не чувствовал. Он глядит на Ягера как-то растерянно и смущённо, затем говорит, улыбнувшись. — А у меня денег-то нет… — У меня, — Клаус замолкает, засовывать руку в карман, а затем вытаскивает сложенную купюру. Двести рублей. — Вот. Этого же хватит? — Должно, — кивает Ивушкин, проходя в кафе. Куртки остаются на вешалке, а Коля быстро покупает два латте, возвращаясь за столик, где уже сидел немец. Есть отчего-то не хочется. — В общаге живёшь? — спрашивает парень, помешивая кофе. Общага — место страшное, он знает. — Мне там не нравится, — кивает Клаус, отпивая латте и грея руки об чашку. Тепло, почти как дома. Но холодно, как на Севере, хотя, он ожидал, что будет хуже. — Сейчас думаю над покупкой квартиры, хотя бы какой-то, родители чем могут помогают. Тут жильё недорогое оказывается, но стипендия мизерная, на такую и не поешь особо. — Квартиру, — тянет Ивушкин. Про «недорогое жильё» он вообще не понял, но спрашивать не стал. Всё-таки в Германии он не был и с их ценами не знаком особо. — А ко мне пойдёшь? Жить. — А, — он думает всего секунду, перед тем, как спросить, — Сколько я буду должен? — Ты будешь должен не громить мою квартиру по возможности, — хмыкает Коля, смотря на проходящих мимо людей. — Мне больше ничего и не надо. — А деньги? — Да чего мне твои деньги, мне и своих хватает. — Он врёт, но слишком хочет забрать этого парнишку к себе домой, укрыв от всего злого мира, — и на тебя хватит, ты по этому поводу не переживай особо. — Неудобно как-то, я не привык просто так брать… — глаза немца бегают по столу, а пальцы начинают настукивать какую-то до боли знакомую мелодию. — А ты привыкай, — он смотрит устало и понимает, что ему слишком нравится этот стеснительный парень, сидящий перед ним. Он не чувствовал ни разницы в национальности, ни странной тревоги, что не оставляла его последние полгода. Он чувствовал себя дома. — И бери, пока дают. Они сидели так ещё минут двадцать, пока не осталось три минуты до закрытия. И Клаус с Колей действительно видели дом друг в друге.