Ангелы Одиночества

...Птичка, птичка в золотой клетке,  Что тебя ждёт - огонь или лёд?.. 

*** 

В закоулках замка было все так же холодно и темно. Но теперь у Альфреда было место, где он чувствовал себя... почти безопасно. Как ни странно, это была комната его тюремщика, в которой всегда мягким светом горели свечи, приятно пахло духами с пряными и сладкими ароматами, и где его, Альфреда, почему-то ждали. Юноша боялся потерять доверие хищника, который почему-то дорожил им и заботился о нем, как о своем самом дорогом сокровище.  У самого Альфреда доверия не было. Слишком свежи были воспоминания о профессоре. Горе еще не забылось, и всё вокруг вызывало у него тревогу, напряжение и страх. Альфред не умел лгать, притворяться и строить интриги, даже если от этого зависела его жизнь. Сейчас же он полностью отдался судьбе. А судьба его ныне находилась в руках у виконта. Альфреда часто посещали мысли о том, что он - всего лишь игрушка, которую выбросят, когда вдоволь наиграются.  Однако он изо всех сил сопротивлялся фактам, которые профессор назвал бы очевидными.  У него не хватало сил на то, чтобы заговорить с Его Милостью и спросить, какие у того намерения на его счет. Потому что юноше было страшно, - Альфред все еще боялся того, что вампиры делают с людьми.  Но куда более сильную боль вызывали мысли о чувствах вампира. Альфреду до безумия хотелось верить, что его любят. Но в то же время он до безумия боялся верить в это.   Душевная броня, собственноручно выращенная вокруг сердца, была неровной и шероховатой, она оставляла ссадины и рубцы, но снять ее означало предстать перед кем-то слабым и беззащитным, а это казалось самым страшным и позорным испытанием. Альфред не мог решиться на это. А значит, обрекал себя на одиночество.  Он так и не свыкся с этой мыслью. Оттого поведение виконта причиняло еще большие страдания.  Он никак не отвечал и даже не реагировал на прикосновения Герберта, необычайно невинные для внушающего ужас хищника. Он старался отгородиться от всего, что могло бы выдать в нем слабость. Он хотел хоть раз в жизни побыть сильным. Однако ему так хотелось поддаться искушению, сдаться виконту и признать, что он в его власти... Если бы его нежность была правдой, а не пустой игрой в кошки-мышки с очевидным финалом.  Душа Альфреда была слишком изранена, он не верил никому, потому что боялся признаваться себе в собственных чувствах. И от того закрывался еще больше, не осознавая, что сам является причиной своих страданий.  Герберт заметил это. Он был достаточно опытен, чтобы разглядеть за холодностью и отстраненностью немой крик о помощи. Так же Герберт видел взгляд Альфреда в ту, первую ночь. И этот взгляд говорил о том, что чувства Герберта взаимны. Один лишь этот взгляд давал вампиру надежду на то, что его пока что молчаливый ангел однажды сможет преодолеть стену, отделяющую их. И он поможет своему малышу сделать это. Но его опыт говорил, что, если давить на юношу и торопить события, может стать только хуже. Поэтому он не заходил дальше прикосновений, что было не совсем обычно для виконта. Он ждал, когда парень наберется сил и уверенности, чтобы заговорить. А Альфред отсрочивал этот момент, и их вечера проходили в давящем безмолвии.     

*** 

Так они провели около месяца. Смущенный и напуганный, хотя и стыдящийся показать это, Альфред потихоньку привыкал к нежному, но опасному Герберту, чьи синие глаза иногда вспыхивали игривыми искорками, а заточенные клыки голодно показывались изо рта. Но Герберт, видя испуг каждый раз говорил, улыбаясь очаровательной клыкастой улыбкой и целуя теплую ладонь: “Я не причиню тебе вреда, mon trésor.” И он держал свое обещание, понемногу растапливая корку льда, почти ороговевшую вокруг сердца юноши.     

*** 

Дни, как это ни странно, были самым страшным временем для Альфреда. Он почти привык бодрствовать по ночам, однако днем не мог спать спокойно. Он часто просыпался, причем просыпался совсем один. Юноша поселился в комнате виконта, так было безопаснее для него и спокойнее для Герберта, потому что никто не осмелится “ворваться туда не постучав" и нарушить покой сына Графа. Но сам виконт оставался с Альфредом лишь на ночь. Днем он уходил спать в склеп, и Альфред был предоставлен своим кошмарам. Он кричал во сне, просыпался от своих криков в холодном поту и подолгу не мог успокоиться. По правде говоря, его тревоги проходили лишь тогда, когда он слышал знакомый стук каблуков. Прижавшись к широкой груди Герберта, как бы противоестественно и неловко это ни казалось ему поначалу, он чувствовал себя защищенным от всего зла этого мира.  И в один прекрасный день, вернее, одной поздней ночью, Альфред решился. Позволил себе дерзость и, пускай робко и нерешительно, но попросил Герберта остаться на день.  Виконт вскинул бровь.   - Mon cher, ты ведь знаешь, что я не могу оставаться в замке пока светит солнце.  - Знаю. Я... я подготовил комнату, солнце не сможет проникнуть сюда. - выпалил Альфред и указал на плотно заколоченное окно. “Малыш, вероятно, трудился весь день,” - мелькнуло в голове у Герберта. “Видимо, ему очень нужно, чтобы я остался. Ему нужен я” - последняя фраза возникла как бы сама собой, она очень льстила виконту, но он постарался отбросить ее. Он был счастлив переменам внутри Альфреда, пускай даже таким незначительным. Он попросил его о помощи. Вслух. Герберт не мог, не имел права отказаться.  Но внешне он сохранил невозмутимый вид.   - И чем же мы с тобой займемся, если я останусь? - в лукавой улыбке не было ни тени угрозы.  Альфред покраснел, одновременно коря себя за это. А еще за то, что вообще решился сказать хоть слово.  - Не переживай, mon ami. Я останусь. Раз уж ты просишь - вампир сделал акцент на последнем слове, словно старался запомнить этот момент. - Хотя отец будет не в восторге.   

*** 

Опасения по поводу отца в какой-то степени оправдались, но виконту удалось убедить родителя в том, что это необходимо. Граф уже давно заметил, что в этот раз чувства и намерения сына куда серьезнее, чем обычно, поэтому разрешил. Конечно, сразу после прочтения лекции об опасности солнечного света и всего на свете (забавный каламбур, возникший в голове Герберта, заставил его на мгновение улыбнуться).   

*** 

Всю дорогу от кабинета отца до своей спальни Герберта не покидало странное давно забытое чувство. Что это?  Страх?  Неуверенность?  Герберт тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Да, он сотню лет не бывал в замке днем. Но неужели он испугается этого? Альфред подготовил для него прекрасную... защиту? Или все-таки ловушку? Вампир издал нервный смешок.  Герберт вспомнил то, как покраснел юноша... А что если это был не тот стыд, о котором виконт подумал?  Нет уж. Его ангел не смог бы. Он бы не стал.  Когда это вампир стал таким подозрительным? Он снова нервно хохотнул.  Кажется, предостережения отца действовали на впечатлительного Герберта слишком сильно.    Вампир запустил руки в волосы, чтобы успокоиться, поправил прическу и вошел в комнату, где его возвращения, как обычно, ожидал Альфред.   

*** 

День опустился на замок тревожной тишиной. Сконфуженный Альфред сидел на краю кровати. Он добился того, чего хотел, но теперь его решительность пропала и он ждал, пока Герберт привычно возьмет все в свои руки. Но Герберт отчего-то тянул. Он расчесывал свои длинные ухоженные волосы железным гребнем, украшенным драгоценными камнями. И периодически бросал взгляд на законопаченное окно. Он отринул свои сомнения насчет намерений Альфреда, но не отрицал того факта, что случайный солнечный луч может стать причиной его гибели.  Альфред, чтобы не сидеть без дела, видя обеспокоенность вампира, нашел где-то большой пыльный кусок ткани и завесил окно им. Затем задвинул шторы и оценивающе взглянул на свою работу. Его движения были не вполне скоординированы, из-за того, что за ним пристально следили улыбающиеся синие глаза, он выглядел скорее неловким. Но Герберт находил его милым.   

*** 

Вскоре приготовления ко сну были окончены и Альфред робко устроился рядом с Гербертом. Виконт улыбнулся. Спать на кровати было приятнее, чем в склепе. Особенно когда у тебя под боком лежит такое чудо. Альфред уснул быстро, и Герберт тихо любовался им, не понимая, как он мог усомниться в своем ангеле.     

*** 

Альфред ворочается во сне. Вскрикивает и стонет, бьется словно в оковах, покрывается холодным потом.  Встревоженный Герберт гладит юношу по лицу, обнимает, прижимает к себе, гладит по спине, и еле слышно шепчет слова утешения. Альфред просыпается на руках у виконта, тяжело дыша, словно он убегал от кого-то. На глазах проступают слезы страха, и Герберт вытирает их тыльной стороной холодной ладони. Он нежно целует юношу и прижимает к себе. Но Альфред начинает задыхаться и плакать навзрыд от пережитого во сне ужаса.  И Герберт продолжает целовать его глаза, лицо, шею. Он гладит парня по голове, запуская длинные пальцы в густые русые волосы. Судорожное дыхание постепенно успокаивается, и Альфред обмякает в руках своего спасителя.  Герберт кладет голову юноши себе на грудь и начинает тихо-тихо напевать старинную румынскую колыбельную, которую когда-то давно пела ему мать. Он запутывает пальцы в шелковистых волосах, и его медвяный голос мелодично льется, заполняя собой комнату и отгоняя призраков и теней из мира снов. Альфреду хотелось бы, чтобы этот голос звучал для него вечно. Альфред последним усилием воли перекидывает свою руку через Герберта, обнимает его и проваливается в сон, теперь спокойный и приятный.  Герберт улыбается. - Доброй ночи, mon doux garçon.