Burning me

«Проведите лето с удовольствием», - заявил директор Убуяшики, прощаясь с первогодками накануне их первых летних каникул, и Кёдзюро, как никто другой, принял эти слова к сведению. Отец с матерью и братиком встретили его на лондонском вокзале, не скрывая сумасшедшего восторга, а в поместье Ренгоку в тот же день пожаловали друзья и сослуживцы отца, многие из которых тоже были выпускниками Хога и рассчитывали на ностальгические посиделки, полные воспоминаний юности и свежих сплетен о профессорах. Вечер прошёл на славу и положил основу череде счастливых дней отдыха. Поначалу Кёдзюро переживал, что будет скучать по своим школьным друзьям, но этому опасению не суждено было сбыться: они проводили вместе как минимум один выходной в неделю, и совы, недовольно ухая, курсировали между поместьями, неся весточку от Гию к Кёдзюро, от Кёдзюро к Тенгену... Он был совершенно счастлив - и долгожданным каникулам, и тому, что снова вернётся в ставший любимым Хогвартс, а досадные воспоминания о слизеринцах почти не отравляли ему отдых. «Проведите лето с удовольствием и с пользой», - сказал господин Убуяшики, напутствуя Кёдзюро и его товарищей после окончания второго курса, и, к своему немалому удивлению, тот вновь буквально последовал рекомендациям почтенного директора. Нет, конечно, посиделки с друзьями, родителями и подросшим Сёндзюро никуда не делись - но, наряду с этим, Ренгоку почувствовал возросший интерес и к немного иным вещам. Он запоем читал книги о родной Японии, часами упражнялся в каллиграфии и поставил целью немного приоткрыть завесу тайны над причиной переезда своей семьи в «туманный Альбион». Кроме того, незадолго до возвращения домой Кёдзюро уже исполнилось тринадцать лет, и копилка его воспоминаний пополнилась и другими событиями. Чего стоило воспоминание о Манами Андо, хорошенькой пуффендуйке и его бывшей соотечественнице, с которой он несколько раз встречался в тёмных коридорах Хогвартса и один раз тайком смотался в «Сладкое королевство»! О хересе, секретно распитом после отбоя в мальчишеской спальне, - никаких фатальных последствий это не имело, но позволило ребятам многозначительно переглядываться на уроках весь следующий день, к вящему любопытству слизеринцев. О тайных драках после занятий, не особенно кровавых, но весьма ожесточённых. И, конечно, о переменившемся в лице Аказе, чей взгляд Кёдзюро выцепил на награждении факультетов, где, уже во второй раз за его школьную жизнь, львы одержали победу над змеями. «Смотри, как бы Сояма не стал твоей персональной одержимостью», - сказал ему однажды серьёзный Томиока, и Ренгоку, сперва ужасно обидевшийся на слова приятеля, со временем с неудовольствием был вынужден признать, что крупица правды в них есть. Аказа сидел в его душе занозой, заставляя Кёдзюро задуматься о природе своей неприязни и о том, чего он, в конце концов, хочет. Кёдзюро хотелось, чтобы воспитанный магглами парень был изгоем на своём факультете – но на эту сомнительную строку из его биографии никто не обращал ни малейшего внимания. Он был бы рад, чтобы вредный Сояма был наказан за свой длинный язык – но другие считали его остроумным и эрудированным, и уже на втором курсе парень стал участником Дискуссионного клуба и Общества любителей риторики. Кёдзюро тайно следил за слизеринцем в библиотеке, изнывая от желания, чтобы кто-нибудь из преподавателей застукал Сояму за чтением сомнительных фолиантов – однако и этого тоже не происходило! Вдобавок Аказа просто на глазах превращался из щуплого первокурсника в крепкого, тренированного парня, увлекающегося борьбой и кендо, и это вызывало прямо-таки ревность у спортивного Ренгоку, опасавшегося противостояния факультетов не только в квиддиче, но и во всех других дисциплинах!.. Кёдзюро досадливо махнул обмакнутой в чернила кисточкой, которой он старательно выводил иероглифы, и здоровенная клякса упала на лист рисовой бумаги. - Что такое, сынок? – с улыбкой спросил Шинджуро, подходя к своему первенцу; до его отъезда в Хогвартс оставалась всего пара деньков, и отец был непривычно ласков с наследником. Кёдзюро решил воспользоваться моментом и, промакивая кляксу, спросил Ренгоку-старшего с самым невинным видом: - Когда мы, наконец, съездим в Японию? А то я уже скоро начну сочувствовать англичанам в Сацумско-британской войне! – и когда отец с комичным видом покачал головой, добавил. – Ты мне никогда не рассказывал, почему вы уехали с нашей Родины… - На самом деле тут нет никакой особой тайны, Кёдзюро. Переезд сюда был тесно связан с нашей миссией: именно здесь потребовалось присутствие мракоборцев… И мы, покинув страну восходящего солнца, оказалось в стране, над которой это самое солнце никогда не заходит. Отец вновь улыбнулся, но на этот раз его улыбка стала немного печальной. - Сын, сейчас наступили годы затишья, но упорное Зло не дремлет. Именно поэтому я так рад, что у меня растёт сын-гриффиндорец, моя достойная смена в борьбе с теми, кто выбрал Мрак. И сейчас я уже вижу, что ты не посрамишь славный род Ренгоку. - Отец, почему люди выбирают Тьму? - От эгоизма и тщеславия, Кёдзюро. А иногда - от трусости и малодушия. В любом случае, этому нет никакого извинения. «Твой отец не прав, Кёдзюро. К тьме люди обращаются тогда, когда их отверг свет. Скажет ли твой отец что-то против этого?» - А чем так притягательно Зло? - Теми иллюзиями, которые оно дарит выбравшим его. Помнишь, как в детстве миссис Гибсон рассказывала тебе сказку про дьявола и портняжку? Человек готов отдать самое дорогое ради мнимых благ. Слабому Зло обещает силу, безродному – титул, одинокому – кучу верных друзей. А тот зловещий Враг, с которым мракоборцы неутомимо ведут войну, соблазняет своих сторонников ещё и кое-чем другим. - И… чем же? - Обещанием вечной жизни. Никаких перерождений, колёс Сансары, чистилищ – ты вечно жив и царствуешь над миром вместе со своим повелителем! Разумеется, в человеческом обличье это невозможно, но Господин смог перевоплотиться в совсем другое существо и прельщает этим своих адептов… Кёдзюро смотрел во все глаза, впитывая слова отца каждой клеточкой своего тела. Так вот с чем ему предстоит столкнуться! Он вспомнил старинные предания семьи Ренгоку о предыдущих воплощениях Тьмы, и она внезапно стала осязаемой перед его мысленным взором. Зловещий Господин был окружён полчищами своих слуг, чей человеческий облик оказался непоправимо утрачен, и лишь заветный клинок Ничирин, висящий на стене в отцовском кабинете, мог отделить от тел их уродливые головы! Шинджуро, видимо, решил, что поведал своему юному отпрыску лишнего, и, потрепав напоследок по золотистой макушке, велел вернуться к занятиям каллиграфией. Но Кёдзюро думал уже совсем о другом… Когда его мысли немного улеглись, он решил кое-что разузнать и у матери, которая была верным другом и советчиком своих сыновей чуть ли не с тех самых пор, когда повивальная бабка впервые показала ей агукающие кульки. Рука, немного опечаленная предстоящим отъездом старшего сына из поместья, готовила моти и тайяки, которым также предстояло отправиться в Хогвартс, - для Гию, Тенгена и прочих сыновних друзей. Кёдзюро не решился расспросить мать про потерявшего человеческий облик Господина и, немного помявшись, лишь поинтересовался у неё, почему люди переходят на сторону Тьмы. - Потому что им пришлось пережить много горя и зла. Потому что было тяжело, плохо и больно. Потому что рядом не оказалось того, кто протянул бы руку помощи или хотя бы дал добрый совет… Сынок, тебе придётся сражаться против Зла с оружием в руке, но, поверь, спасти человека от рокового решения – это самый большой подвиг, на который способна чистая и смелая душа! Кёдзюро подошёл и крепко обнял свою дорогую матушку. *** А через несколько дней алый паровоз доставил Кёдзюро в казавшийся уже родным Хогвартс. Он и его друзья отныне становились третьекурсниками, следовательно, учиться им предстояло больше, тренироваться – интенсивней… Встреча с соскучившимися львятами оказалась такой радостной и трогательной, что расчувствовавшийся Ренгоку почти целый день мысленно рассуждал, где он отныне ощущает себя более счастливым – в родительском поместье или в стенах alma mater. Впрочем, когда все привезённые из домов гостинцы были съедены, приветственные поцелуи розданы и получены, а летние сплетни рассказаны, обыденность потихоньку повернулась к Кёдзюро своим недружелюбным лицом. Ибо на первом же совместном зельеварении чёртов Аказа привычно испортил ему тщательно помешиваемое зелье, закинув в котёл какой-то вонючий корешок, а на разминке перед квиддичем ловко поддел его метлу своей – так что оба они свалились прямо на поле, благо набранная высота оказалась не слишком опасной. Ну вот, всё вернулось на круги своя, почти беззлобно подумал Кёдзюро, отряхивая мантию и потирая наливающуюся под ярко-жёлтой чёлкой шишку. Аказа за лето подрос и раздался в плечах, а золотистые глаза на незагоревшем лице смотрели ещё более заносчиво и дерзко. Он почти не расставался со своими друзьями, среди которых главенствовали Гютаро и Даки, и когда Кёдзюро исподтишка бросал взгляды на их лица, ему казалось, что в них появилось нечто общее, какой-то неуловимый слизеринский флёр. Чётко очерченные скулы, надменный рисунок губ, высокомерные взгляды, устремлённые поверх собеседника… Серебристо-зелёные знамёна накладывали отпечаток горделивости даже на манеры студентов, и Кёдзюро впервые стал понимать суть пресловутого слизеринского братства, которым так любили щеголять представители факультета-антагониста. Да, все они уже были третьекурсниками и интенсивно приобщались к ореховому элю, ночным вылазкам и прочим пленительным нарушениям режима – но слизеринцы, при прочих равных, всё равно ухитрялись выглядеть более взрослыми и самоуверенными. Однако что касается нарушения режима, то преуспели в нём не только слизеринцы. Кёдзюро со своими приятелями частенько оказывались после отбоя в неподобающих местах; основной причиной этого были хулиганские выходки – но порой и происки Амура. Вялотекущий роман с Манами Андо длился уже несколько месяцев, тяготя и одну, и другую стороны, но обременительные встречи продолжались – то на Астрономической башне, то в Каменном кругу… Однажды свидание было назначено в одиннадцать часов вечера на опушке Запретного леса, но, не дойдя до места назначения, парочка окончательно разругалась, и разозлённая Манами убежала в сторону замка. Однако Кёдзюро решил немножко прогуляться по ночному лесу, несмотря на смутно-тревожное ощущение. Опавшие листья хрустели под ногами, а сквозь кроны деревьев проникал неровный свет убывающей луны. Его было достаточно, чтобы осветить тропинку, поэтому Кёдзюро, руководствуясь каким-то невнятным предчувствием, не торопился использовать lumen. До зимы оставалось всего ничего, и запахнувшийся в тёплую мантию гриффиндорец, пытаясь прогнать внезапное беспокойство, принялся размышлять о близком Рождестве, о поездке к родным… Внезапно его внимание привлёк подозрительный свет среди стволов деревьев, и Кёдзюро, стараясь ступать как можно тише, двинулся в сторону огня. Что бы это могло быть? Кто-то из ребят развлекается, не боясь магического патруля? Интересно, у них Волшебное пламя или настоящий маггловский костёр? Или это выползла на опушку лесная нечисть и забавляется в преддверии полнолуния? Подойдя поближе, Кёдзюро убедился, что изначальная догадка была верной. Это действительно были его однокурсники, и сидели они вокруг самого настоящего костра, разведённого чьими-то бесстрашными руками из валявшихся повсюду сучьев. И конечно же, там был Аказа, которого Кёдзюро узнал бы с завязанными глазами, Даки, чьи распущенные волосы серебрились в свете луны, неизменно сидящий рядом её братец - и кто-то из их приятелей, кого Кёдзюро не сразу распознал. Впрочем, ещё одного из присутствующих Ренгоку распознал быстро, и его руки непроизвольно сжались в кулаки. На главном месте восседал Доума, слизеринский староста, что-то рассказывая окружавшим его третьекурсникам, и его перламутровые глаза, казалось, светились ещё ярче, отражая дрожащее пламя костра. Какого чёрта старшекурсник распинается перед малолетками? Доума был enfant terrible всего Хогвартса, и Кёдзюро в очередной раз изумился лояльности педагогов, позволявшим такому человеку не только обучаться в его заветных стенах, но даже возглавлять и без того сомнительных змеек! Все ученики, от мала до велика, негласно знали, что родители Доумы владеют собственным культом, где их сын занимает главенствующее место, и что криминальные сводки последних лет тесно увязывают обитель Вечного рая с многочисленными исчезновениями юных прекрасных девушек. (Впрочем, слизеринцы стояли за своего старосту горой и уверяли, что это лишь одна из хогвартских легенд, которые рассказывают первокурсникам накануне посвящения.) Однако Кёдзюро был склонен верить в эту историю, и когда ему случалось встретить Доуму, чьё лицо было отмечено печатью неземной красоты, а щегольская слизеринская форма эффектно оттеняла распущенные светлые волосы, он долго не мог избавиться от ощущения гадливости и невнятной тревоги… Неслышно ступая, он подошёл совсем близко к кострищу и, укрывшись за стволами, смог отчётливо слышать каждую фразу чужого разговора. - …Конечно, вам ещё рановато думать об этом, - своим хорошо поставленным голосом говорил староста, - но тем не менее: кто-нибудь из вас уже задумывался о том, что ждёт его по окончании Хога? Тем, у кого нет богатой родни, а нужных связей – кот наплакал, придётся обивать пороги министерств, уговаривая взять их хотя бы курьером! Даже тем, кто закончит школу с отличием. - Да, хорошо тому, кого предки обеспечили персональным гаремом! - перебил Гютаро. – Говорят, руководство отмывает деньги через ваш культ, и даже часть мракоборцев с вами в доле. Золотой молодёжи никогда не понять тех, кого могут вышвырнуть с волчьим билетом… Гютаро учился плохо, но Кёдзюро всё равно стало не по себе. Его карьера мракоборца, казалось, была предначертана ему от рождения, и он никогда не задумывался о тех учениках, чьи скромные способности или отсутствие полезных связей вынуждают их с беспокойством думать о своём месте под солнцем. Похоже, коварный Доума заранее прощупывал почву, собираясь со временем втянуть третьекурсников в какие-то сомнительные авантюры. - Грезишь о собственных одалисках, Гютаро? – мягко парировал Доума. – О прекрасных рабынях и покорных рабах? Что ж, есть один способ, как получить это всё без особого труда. Богатство, власть, страх в глазах магглов – разве не об этом мечтает любой из нас? И конечно… Аказа коротко рассмеялся, подбрасывая сучья в огонь; Кёдзюро во все глаза смотрел на него из своего укрытия... - О чём же мечтаешь ты, Аказа? - Да мне плевать на ваше богатство и власть. Меня интересует лишь сила, которой я смогу обладать. Ради неё я бы ещё подумал об этих ваших тайных делишках! – Доума поднял ладонь, собираясь что-то возразить, но Аказа не дал ему это сделать. – Да, и самое главное. У всего есть цена. Что потребуется от нас взамен? Продать душу дьяволу? Доума тоже рассмеялся, и его смех звучал умиротворяюще. - Взамен? Совсем простые вещи – верность, преданность, братство. Ваши смешные души останутся при вас, и даже… приобретут кое-какие, неведомые простым смертным, свойства… Кёдзюро весь превратился в слух. Неужели Доума собирается озвучить то жуткое, что поведал ему отец? Он невольно подался вперёд, опасаясь пропустить хоть малейшее слово зловещего разговора – и тут, как назло, какой-то сучок предательски хрустнул под его ногами. Кёдзюро мысленно проклял своё любопытство, но было уже поздно. «Заговорщики» моментально смолкли, нашаривая палочки в карманах мантий. Аказа первым вскочил на ноги, вслепую направляя чары в сторону шороха: - Иммобулюс! Старый, потрескавшийся ствол дуба, за который успел спрятаться Ренгоку, грудью принял атаку, защищая незадачливого гриффиндорца. Воодушевлённый чужим промахом, он высунулся из-за дерева, наводя палочку на хорошо заметного в свете костра врага: - Экспеллиармус! И снова мимо! Заклинание угодило в Доуму, вышвыривая старосту из светового круга; палочка вылетела из его руки, упав возле кострища. Несколько слизеринцев, включая Даки, бросились к нему – но не Аказа. Перескочив через огонь, он рванулся в сторону Кёдзюро, на ходу поднимая палочку для атаки: - Ипмедимента! На этот раз чары угодили в цель, и Ренгоку оглох и ослеп на те несколько секунд, которые потребовались Аказе, чтобы преодолеть разделявший их десяток метров. Дрожащей рукой он едва успел выставить щит против очередной атаки: - Протего! И теперь уже слизеринский Экспеллиармус рассыпался снопом искр, ударившись о щит. Аказа чуть ли не зарычал от досады, а Кёдзюро тем временем вновь пошёл в бой: - Инкарцеро! – заклинание, вызванное смутными ассоциациями с сибари и летними увлечениями Ренгоку, само сорвалось с языка. Но Аказа тоже был начеку: - Протего! – и верёвки поверженными змеями упали у его ног. На мгновение дуэлянты замерли, тяжело дыша, сверля друг друга ненавидящими взглядами. Хотелось отбросить палочки и перейти к старой доброй драке; в повисшей тишине стало слышно, как Доума призывает палочку, выбитую из его руки возле костра. А затем… щиты не были своевременно выставлены. - Флиппендо! - и Аказу отбросило назад, чуть ли не к самому костру, но дальнейшего сам Кёдзюро не успел увидеть, ибо одновременно сработала и слизеринская атака: - Вингардиум левиоса! Гриффиндорца до головокружения резко вздёрнуло в воздух, ощутимо царапая об маленькие сучья и больно ударяя об большие. Он завис на уровне высоких крон, радуясь, что палочка не выскользнула из рук, и что самое зловещее из левитационных заклинаний, Левикорпус, изучается на старших курсах. А по лесу между тем раздался топот бегущих ног: сверху Ренгоку стало видно, что к костру, возле которого неподвижно лежит Аказа и суетятся остальные слизеринцы, спешат дежурные и кое-кто из взрослых. - Фините инкантатем! - поспешно наставил на него свою палочку оправившийся Доума, и Кёдзюро тяжело рухнул вниз, мысленно благодаря Мерлина за мягкую лесную подстилку. Впрочем, головой Ренгоку приложился всё-таки прилично, поэтому последнее, что он услышал, теряя сознание, был хорошо знакомый разгневанный голос, говоривший: минус пятьдесят баллов с Гриффиндора, минус сто баллов со Слизерина… *** А первое, что увидел Кёдзюро, придя в себя в покоях мадам Помфри, было невозмутимое лицо Аказы, сидевшего в больничной пижаме на соседней койке. Гриффиндорец попытался привстать, но в тот же момент тупая боль охватила голову, заставляя сжать её руками. Аказа машинально повторил его жест, потирая затылок, и Ренгоку вспомнил, что в результате Флиппендо тот тоже приложился об землю головой. Что ж, дуэль была неплоха! Кёдзюро чувствовал, что на смену злости и азарту пришло долгожданное умиротворение, но Аказа в очередной раз всё испортил, спросив без обиняков: - Зачем ты вечно шпионишь за мной, Ренгоку? - ЧТО?! – взвился тот. – Когда это я шпионил?! Я просто шёл по лесу, мы встречались с Андо. А тут – вы… Вечно у вас какие-то тайны! Я мимо проходил, а ты сразу лезешь! Это из-за тебя баллы сняли, из-за тебя мы в лазарете! - Ладно, ладно, кончай орать. И… глаза таращить, - Аказа неожиданно усмехнулся, и Кёдзюро ответил ему тем же. В памяти обоих вдруг всплыл маленький подзабытый диалог – он состоялся в те достославные времена, когда новоприбывшие первокурсники плыли на лодках по Чёрному озеру. - Почему ты вечно пучишь свои глаза? – внезапно беззлобно спросил Аказа; после стычки в поезде этот детский вопрос застал Кёдзюро врасплох. - Что? У меня с рождения такие большие глаза! У моего отца они тоже большие, ведь он на меня похож. То есть, это я на него, конечно, похож! А ещё у меня есть младший брат Сёндзюро! Он на меня тоже похож! То есть, он похож на отца. Короче, мы оба в него пошли! - Я понял, что ты пошёл в своего отца внешностью, и что вы все трое друг на друга похожи. Спасибо за объяснение, – вернулся к прежней холодности Аказа. И чего этот Ренгоку такой шумный? Аказе явно хотелось продолжить разговор с громким и эксцентричным на вид Кёдзюро – но уши уже устали выслушивать его звучный тон. С чего он так орёт, словно ему за шиворот плеснули ушат ледяной воды? Аказа повернулся к Кёдзюро и уставился на него, видимо, собираясь сделать какую-нибудь каверзу. - Что такое? У меня что-то на лице? - с беспокойством спросил Кёдзюро. Скука в глазах Аказы растворилась, но загорелись искорки азарта, а в голове вспыхнула фейерверком мысль о розыгрыше. - Да, у тебя на лице... большие чёрные гусеницы! Вот! Над глазами! – Аказа ткнул пальцем в одну из пышных бровей своего собеседника. - Что? – опешил Кёдзюро. От возмущения он не находил слов. – Ты лучше посмотри на свои ресницы: они похожи на розовых сороконожек! А брови, между прочим, наша фамильная черта! Аказа ошеломлённо поднёс палец к уголку глаза, и на его лице появилось то опасное выражение, от которого ровно один шаг до настоящей драки. До перевернувшейся лодки, испуганных пассажиров, промокших книг, мантий, тянущих на дно своих владельцев… К счастью, сидевшая рядом ярковолосая Мицури пришла на помощь: - Мальчики, не ссорьтесь! Вы оба такие милые… у вас чудесные глаза и брови! - и ссора потухла, не успев разгореться, а задиристые мальчишки порозовели от удовольствия. Кёдзюро аккуратно сел в кровати, обнимая руками колени и пристально вглядываясь в слизеринца, сидевшего в точно такой же позе. Гроза миновала, и он нутром почуял, что сейчас им раз в кои-то веки удастся спокойно побеседовать – благо, других пострадавших и самого колдомедика в комнате не было. И Аказа не заставил себя ждать. - Слушай, Ренгоку, если ты краем уха услышал что-нибудь из нашего с Доумой разговора… забудь об этом, хорошо? Ваша деканша наверняка начнёт расспрашивать о дуэли, так наплети ей что-нибудь, ладно? – золотистые глаза смотрели прямо в душу. – Ладно? - Я не стукач, - важно отозвался Кёдзюро, но всё-таки не удержался. – Боишься вылететь из Хога, Сояма? Глаза слизеринца полыхнули гневом, но он сдержался и, опустив голову на колени, нехотя проговорил: - Да, боюсь. У меня нет папочки в опекунском совете, и моя семья не в состоянии дать мне слишком много. Если меня или Гютаро отчислят – на нашей жизни можно поставить крест. Вот так-то, Кёдзюро. Или ты, наоборот, ждёшь, чтобы нас выкинули? - Нет, - честно ответил Ренгоку и внезапно, словно ринувшись с обрыва, затараторил. – Аказа, не слушай Доуму, он подонок и урод! Они в своём культе пью человеческую кровь, и все об этом знают! Я могу лишь догадываться, чем он вас соблазнял, но это явно нечто преступное! «Богатство, власть, страх в глазах магглов – разве не об этом мечтает любой из вас?» - но ведь… ты не об этом мечтаешь, правда? Честно: ты лучший ученик на курсе, у тебя столько талантов, что никакой влиятельный папочка тебе не нужен! Аказа, я ничего никому не скажу, но пожалуйста, оставайся человеком! Хорошо? Аказа не сводил с разгорячившегося Кёдзюро внимательного взгляда. Мне плевать на ваше богатство и власть, меня интересует лишь сила, которой я смогу обладать, пронеслось в голове Ренгоку. - Послушай, Ренгоку, - наконец заговорил Сояма. – Если бы меня усыновила такая семья, как твоя, я бы несомненно рассуждал так же, как и ты. Но… что выросло, то выросло. Доума тут не причём, мне прекрасно известно, что он ублюдок. Я сам решил взять от жизни как можно больше, она прилично задолжала таким, как мы с Гютаро. Поэтому мне придётся попробовать многое, и я пока не знаю, на какой стороне остановлюсь. Я хочу, чтобы моя сила, знания и умения умножались, - и готов рассмотреть всё, что мне предложат. Абсолютно всё. Ренгоку растерянно молчал. Его запал сошёл на нет, голова ныла и хотелось спать. За окном уже ощутимо светало, и Кёдзюро с неудовольствием подумал, что через несколько часов Манами Андо прибежит его навестить. Аказа, словно прочитав его мысли, усмехнулся и откинулся на подушку. - Давай спать, Ренгоку. На два дня мы освобождены от занятий. Вдобавок я попросил медика, чтобы к нам никого не пускали. Не благодари. Кёдзюро лёг под одеяло, аккуратно пристроив многострадальную голову на подушку, и прикрыл глаза, вслушиваясь в чужое мерное дыхание. Почти сразу он задремал, но сон его был беспокойным. Ему чудилось то жёлтое пятно костра, мелькающее меж тёмных стволов, то целый сноп искр, с которым заклятие разбивается о Протего. А хорошо знакомый голос продолжал снимать с Гриффиндора бесконечные баллы.