A Jersey

             Когда ночь начала подходить к концу, Гермиона наконец почувствовала облегчение. Возбуждение от того, что она проводит вечер с Драко, быстро сменилось усталостью. Не будь она такой перфекционисткой, ее плечи согнулись бы под тяжестью бесконечных бесед со спонсорами. Когда в полночь гости, наконец, начали расходиться, как и предсказывала Нарцисса, то проходили они к выходу мимо обеих команд по квиддичу, ожидавших их у двери для прощания. Гермиона и Нарцисса стояли в самом конце, принимая последние пожертвования и обещая отправить напоминания тем, кто собирался, но еще не выложил чек.       Такая тонкая угроза: никто бы не хотел, чтобы его видели отказывающимся от благотворительного взноса, когда абсолютно все вокруг слышали, что человек его обещал внести.       Когда последний гость вышел, многие игроки упали в изнеможении. Те, кто не был готов отправиться в постель, казалось, были одержимы идеей найти бар, чтобы отпраздновать это событие. Гермионе пришлось подавить усмешку, когда некоторые из молодых игроков попытались уговорить Нарциссу присоединиться к их компании. Самой ей удалось успешно отделиться от толпы, которая планировала продолжить вечер, не будучи втянутой в поход в паб вместе с остальными.       Она, естественно, начала оглядывать комнату в поисках Драко. Когда ее глаза нашли его, он уже стоял, прислонившись к ближайшему дверному косяку, и пристально смотрел на нее, и в тот момент, когда их глаза встретились, парень ухмыльнулся и выскользнул из комнаты. Гермиона оглянулась через плечо: Нарцисса уже куда-то исчезла, вероятно, чтобы руководить уборкой и улаживать любые непогашенные долги с поставщиком провизии. Стараясь не привлекать к себе внимания, девушка небрежно двинулась к двери и обнаружила на выходе Драко, прислонившегося к стене.       — Как раз вовремя. Я умираю с голоду, и, полагаю, ты тоже.       Она кивнула.       — В какой-то момент я попыталась вернуться за нашей тарелкой с закусками, но они исчезли.       — Официанты, вероятно, увидели, что они бесхозны, и выбросили их.       — Какая пустая трата продуктов! — возмутилась Гермиона. Драко махнул рукой, как бы отметая эту тему. — Нет, правда, Драко! Пищевые отходы — серьезная проблема. Это…       — Грейнджер, если тебе просто необходимо мне об этом поведать, не могла бы ты сделать это за очень поздним ужином?       Гермиона помнила который был час.       — Я бы предпочла ранний завтрак, спасибо, но сомневаюсь, что сейчас что-нибудь открыто.       — Ты знаешь, я довольно компетентный повар. Я не умею печь, но могу пожарить блины.       Гермиона колебалась. Она уже довольно давно не оставалась с кем-то наедине так поздно — так рано, если быть точной, а он приглашал ее к себе домой, в то время как Скорп был у Уизли до утра.       Гермиона выпрямила спину и понадеялась, что Драко не заметил легкой дрожи в ее голосе.       — Ты умеешь делать вафли?       

***

             Он не умел делать вафли, но это не помешало волшебнику попробовать. Гермиона не могла отрицать, что странная форма из алюминиевой фольги, которую он создал для заливки теста, действительно могла бы сработать. Только этого не произошло. Однако он попытался.       Он правда пытался.       Гермиона сидела на стойке рядом с плитой, посмеиваясь, когда Драко обжег пальцы и выругался. Он одолжил ей свою футболку и старую пару слизеринских шорт для бега трусцой. «Почему они у тебя вообще до сих пор сохранились?» — спросила она, когда он предложил ей свою одежду, и его пренебрежительное пожатие плечами подсказало ей, что он хранил их из-за своей скрытой сентиментальности. Драко же решил, не переодеваясь, скинуть пиджак и закатать рукава и сразу направиться на кухню.       И сейчас, когда он стоял нахмурившись от разочарования, во все еще застегнутой на все пуговицы рубашке, пока она сама была одета в удобную домашнюю одежду, Гермиона чувствовала особую близость между ними. И предвкушение.       Сильное предвкушение.       Когда ведьма вдоволь повеселилась над его манипуляциями над плитой и хотела уже наконец поесть, она подошла к шкафу, из которого Драко достал свою сковороду и, схватив другую, трансфигурировала пластину сковороды так, чтобы она поднялась в виде решетки, которая должна была придать тесту форму, похожую на вафли. Гермиона мягко оттолкнула Драко от плиты, сняла сковороду с алюминиевым чудовищем и заменила ее новой.       Щеки Драко покраснели — от жара плиты или от смущения из-за того, что он сам не додумался просто трансфигурировать сковороду.       — Иди переоденься, — подтолкнула Гермиона. — Это чудо, что ты продержался так долго, не испачкав свою одежду, и я не буду возмещать тебе нанесенный ущерб только потому, что захотела вафли.       Драко не стал спорить. Он чувствовал тепло, исходящее от ее тела, находящегося рядом, гораздо сильнее, чем жар, поднимающийся от плиты, и боялся, что может просто самопроизвольно воспламениться, если она продолжит легонько подталкивать его своей босой ногой, саботируя его попытки приготовить вафли. Вафли, которые он готовил для нее! Неблагодарная ведьма.       Достаточно быстро переодевшись в простую футболку «Пушек» и серые спортивные штаны, Драко отправился в ванную, чтобы привести себя в порядок. Он плеснул в лицо прохладной водой, пытаясь прояснить мысли, а затем тщательно уложил волосы, придавая им идеально-небрежную форму. Только когда до него донесся отчетливый запах гари, он решил, что достаточно прихорашиваться. В конце концов, его дом не должен быть подожжен, из-за случайно выбившейся пряди волос, которая не желала лежать на месте, а дом мог бы сгореть, если бы Грейнджер осталась одна на кухне еще немного.              Драко, почти непреднамеренно, прижался к спине Гермионы, протягивая руку, чтобы схватить сковороду и бросить ее в раковину, кинув в нее Скорджифай.       — Где твои мозги, Гермиона? Неужели ты не чувствуешь этого ужасного запаха гари?       Единственное, что Гермиона чувствовала, — это как горели ее щеки. Несмотря на свое смущение, ей удалось возмущенно фыркнуть.       — Всегда такой драматичный! С ними все в порядке. Именно так они и пахнут, когда жарятся.       Драко молча уставился на нее, прежде чем бросить жалостливый взгляд.       — Я вижу, ты была серьезна, когда говорила, что не умеешь готовить.       — Говорит человек, который пытался использовать фольгу для приготовления вафель.       — Ой! Слышу от женщины, которая считает, что запах подгоревшей пищи — это нормально.       — Я же говорила тебе, умею только печь. Это гораздо проще. Ничего не выдумываешь. Просто следуешь рецепту, кладешь в духовку, а потом ешь.       — Нельзя питаться одной только выпечкой, — ответил Драко. Он смазал сковороду маслом и прижался бедром к ее бедру. Когда она подвинулась, чтобы дать ему немного больше места, волшебник, ничего не говоря, придвинулся снова, чтобы обнять ее за плечо. Он отпустил ее через несколько секунд, только когда был уверен, что она больше не отстранится, и начал готовить вафли. На самом деле, мужчина был голоден, и как бы ни было приятно слышать ее смех, ему правда нужно было поесть.       Гермиона, должно быть, чувствовала то же самое, потому что перестала его отвлекать, когда вафли начали складываться стопкой на тарелке. Она нерешительно положила голову на его свободное плечо, и Драко постарался держать руку, на которую она опиралась, так неподвижно, как только мог.       Когда стопка была уже опасно высока, он отлевитировал тарелку на кофейный столик в гостиной. Гермиона отстранилась от него, оставив его руку без своего тепла, и подхватила сироп, Драко взял тарелки и кружки с чаем, и они вместе сервировали свой маленький ужин-завтрак, опустившись на колени рядом друг с другом на плюшевом ковре.       За едой они почти не разговаривали. Драко постоянно добавлял сироп, а у Гермионы от одного этого вида заболели зубы. Когда голод был утолен, ее внимание начало возвращаться к Драко и пространству, которое они делили, тому ощущению, как его мышцы, напрягались каждый раз, когда их руки соприкасались.       Она откинулась на спинку дивана и вытянула ноги под кофейным столиком и начала наблюдать за мужчиной, который пытался зачерпнуть вилкой остатки сиропа. Гермиона пребывала в восторге от того факта, что это был тот же самый мальчик, который столько лет сидел напротив нее в Большом Зале. Гарри, Рон и она иногда шутили о том, каким чопорным он был (даже если Гермиона втайне и желала, чтобы ее друзья были немного более внимательны к своим манерам). Теперь перед ней был этот чопорный, невоспитанный мальчик, смакующий свою еду так, что его мать скорее всего содрогнулась бы, увидев это, и сама она сидела рядом с ним, прикасаясь к нему.       Капля сиропа упала с вилки и приземлилась ему на подбородок, Гермиона протянула руку, чтобы вытереть ее большим пальцем. Драко чуть повернулся к ней, его глаза широко раскрылись в удивлении, а щеки покраснели.       С колотящимся сердцем Гермиона попыталась призвать на помощь нечто большее, чем гриффиндорскую храбрость — ей нужна была самоуверенность Джинни.       Она старалась дышать размеренно и ровно, когда отдернула руку и положила большой палец себе в рот. Девушка вообще не почувствовала вкуса сиропа. Все ее внимание было сосредоточено на Драко. Мускул на его щеке дернулся, и она догадалась, что он сжимает челюсть. Видеть как расширяются его зрачки, пока он наблюдает за ней, возбуждало и приободряло ее. С характерным звуком она вытащила палец изо рта, а затем указала на вилку, которую он теперь с силой сжимал.       — Ты бы лучше справился с помощью ложки. Или даже своего пальца.       — Пальца? — недоверчиво спросил он. — Я не животное и не ребенок, Грейнджер.       — Да, пальца, Малфой. Так гораздо легче собрать все с поверхности. Так же помогает в готовке. Никогда не царапаешь край миски, когда печешь.       — Я думаю, мы уже установили, — сказал Драко низким и хриплым голосом, — я не пеку.       Гермиона пожала плечами, позволяя своему взгляду задержаться на его тарелке, боясь, что она может снова потерять самообладание, если отвернется. Внезапно тарелка сдвинулась в ее сторону, подталкиваемая сильной бледной рукой. И ведьма подняла на него глаза.       — Пожалуйста, продемонстрируй.       — Ха! Ты даже не можешь себе представить, что делаешь что-то настолько банальное, как использование пальцев, чтобы собрать остатки с тарелки? Мы не на публике или в элитарном обществе, Драко, это нормально — быть немного неприличным.       Он мог себе представить. В этом-то и была проблема. Скорее всего, он будет воображать это снова и снова в течение следующей, эм… жизни или двух. Он подтолкнул тарелку к ее запястью.       — Тогда покажи мне. Будь неприличной.       Гермиона увидела вызов в его глазах, она была почти уверена, что они сияли желанием (из-за нее!). Ей нравилось чувствовать себя желанной, бросающей вызов, кокетливой и… и неприличной. Изображая безразличие, она схватила тарелку и по кругу провела указательным пальцем, собрав столько сиропа, что он практически стекал с ее руки. Она торжествующе продемонстрировала это и засунула палец в рот, облизав его языком.       Драко не был уверен, пересохло ли у него во рту или наоборот — потекли слюнки. Возможно ли, что одновременно и то, и другое? Шалунья знала, что делала, в этом он был уверен. Он также был почти уверен, что не получит более четкого сигнала о том, что ее, по крайней мере, так же влечет к нему, как и его к ней. Настала его очередь быть храбрым. Когда она вытащила свой оскорбительно-восхитительный палец изо рта, будто собираясь снова провести им по тарелке, он протянул руку и схватил ее за запястье. Как бы Гермиона ни была поражена его внезапной хваткой и последовавшим рывком, она точно не была против, когда в результате этого оказалась прижатой к нему одним из многих способов, которые часто себе представляла.       Гермиона всегда представляла, что это объятие будет сопровождаться медленным и нежным поцелуем, а не резким, быстрым и совершенно идеальным поцелуем, который она в итоге получила. Его язык скользнул в ее рот, и он провел им по ее собственному языку, словно пытался слизать сироп, который она собрала с его тарелки. Через минуту (час? второй?) Драко слегка отстранился, внезапно одарив ее медленным, размеренным поцелуем, которого она ожидала изначально. Его указательный палец прочертил линию вверх и вниз по задней части ее шеи, а руки Гермионы, без ее ведома, скользнули под его футболку, и она крепко прижала его к себе.       Когда она оторвала от него губы, чтобы глотнуть воздуха, то была потрясена, услышав, как Драко чуть не всхлипнул. Казалось, он даже не распознал этот звук как свой собственный. Он только удивился тому, что больше не целовал ее, отчего она внезапно захихикала. На это Драко нахмурился, слегка ущипнув ее сзади за шею, что рассмешило ее еще больше. Гермиона чувствовала себя до смешного глупо, но не могла найти ничего, что вернуло бы ее к реальности, да ей и не особенно этого хотелось.       Они все еще обнимали друг друга, девушка кивком головы указала на часы на каминной полке.       — Ты… не будешь возражать, если я останусь на ночь? Знаешь, не хотелось бы ступать в камин в это время ночи. Могу перепутать слова, я так устала.       Драко вздрогнул, давая понять, насколько он был взволнован.       — Обычно я не сплю с кем-то на первом свидании, Грейнджер.       — А я — да, — ответила она. Это была наглая ложь, но она хотела остаться.       — Я даже не повел тебя на ужин, — сказал Драко. Вопреки его возражениям, его хватка на ней только усилилась.       — Ты приготовил ужин, и я предполагаю, что ты также купил ингредиенты.       — И мы действительно танцевали.       — Да, — поддержала Гермиона, снова приближаясь к нему, почти не оставляя расстояния между их лицами. — На самом деле, единственное клише, которого нам не хватает, — это цветы.       — Я могу легко достать их, — ответил он.       — В таком случае…       — Ты будешь здесь, когда я проснусь? — спросил Драко.       Гермиона ответила без колебаний.       — Да.       — А что будет после того, как я пойду и заберу Скорпиуса?       Гермиона поняла, что на самом деле означал этот вопрос. Это было то, что они оба все еще слишком боялись открыто озвучить.       — Возможно, к тому времени я успею сварить кофе. Я могла бы налить сок Скорпиусу в его маленькую кружку. Я знаю, что ему нравится…       Драко не услышал ни слова после «кофе», и снова впился в ее губы.       Казалось, она не возражала.