Hör, was dein Herz dir sagt!

Весна – потрясающая пора! После долгой холодной зимы всё просыпается ото сна, вылезает из своих нор и берлог, жужжит, ворчит и разбегается по округе. Растения подают признаки жизни и радуют глаз молодой сочной зеленью. И всё это несомненно поднимало настроение каждому, кто выходил на улицу и любовался окружением. Но, к сожалению, не все могли попасть в волну весенней радости – кого-то весна наоборот вгоняла в некоторую печаль. Например Лосяша ничего вокруг не радовало: ни зелень, ни птицы, ни голубое небо или тёплое солнце. Он очень лениво перебирал ногами по тропинке, ведущей к дому Совуньи. Она просила принести пару книжек и старых журналов, а ещё обещала напоить чаем. "Может совет какой даст?" – подумал Лосяш, стоя уже у порога. – День добрый, дорогая моя, – ученый зашёл в дом и тут же замер, наблюдая за очень странной картиной: Совунья бегала около плиты, махала полотенцем и громко охала. – Ух, Лосяш! Как приятно тебя видеть! Она распахнула окно и стала махать полотенцем в его сторону. Только теперь Лосяш заметил дым, идущий от кастрюли, и почувствовал знакомый и очень неприятный запах. – Что тут случилось? – Ох, представляешь – молоко убежало! Я поставила кастрюлю и ушла вешать бельё, а про молоко в ней забыла! Когда вернулась, то вся плита была залита и всё подгорело! Ай-ай-ай, не отмыть теперь! Совунья ещё немного попричитала и, сказав, что потом всё уберёт, пригласила Лосяша за стол. По ней нельзя было сказать, что она расстроилась из-за сбежавшего молока, скорее она была чуть-чуть раздосадована. – Я книжки тебе принёс и журнал один, – Лосяш положил их на край стола. – Спасибо большое! Вечером займусь чтением, – Совунья немного суетились, бегая от стола к буфету с чайником в руках. Наконец она присела на табуретку, поставив перед гостем чашку, чайник и варенье, – угощайся! – Спасибо, но что-то не хочется. – Как это "не хочется"? – удивилась та, – Ты ведь никогда не отказываешься от сладкого. – Ну вот так. – Может ты заболел? Может тебя клещ укусил?! Совунья вскочила с места, подошла к гостю сзади и оттянула ворот кофты. – Встревоженная моя, что вы делаете? – Лосяш пытался притянуть ворот обратно и убрать чужие руки от своих волос и ушей. – Как что? Клещи – твари хитрые, они любят прятаться в таких местах! Энцефалит – это не шутки! – Никто меня не кусал! – А ты привитый у меня? – Да привитый я, привитый! Тут дело в другом… Совунья наконец-то отпустила его и вернулась на место. – И в чём же? – Понимаете, дорогая моя, с недавних пор я стал чувствовать себя очень странно. Все кругом радуются, будто у них новая жизнь начинается, такая лёгкость вокруг, радость необоснованная. А я вот не чувствую такого, наоборот – как-то грустно, уныло и пусто на душе. Солнце, трава, птицы – ничего не радует. Что вот это может быть? – Хм, такое иногда бывает, – Совунья внимательно посмотрела на сидящего рядом, прищурив глаза, – у тебя весенняя хандра. – Может осенняя? – Ну осенняя была бы осенью, а поскольку сейчас весна, то она – весенняя. – И что же мне делать? – Тебе нужны новые впечатления! Нужно отвлечься от рутины, открыть для себя что-то новое. Не знаю, может завести новые знакомства? – Какие? – Лосяш слегка удивился. – Нет, ну что ты у меня спрашиваешь? Ты уже взрослый мальчик, познакомься с кем-нибудь в этом своём интернете. Друга себе найди по интересам или подругу. – Звучит глупо и ненаучно! Разве это должно помочь? – Ой, Лосяш, вот дорастёшь до моих седин и поймёшь, что новые знакомства обязательно принесут тебе новые впечатления, чаще всего приятные. Вот в молодости был у меня один очень близкий друг, он каждый день дарил мне ромашки, – она делала акцент на слове "ромашки" и очень мечтательно смотрела куда-то на потолок, загадочно улыбаясь, – столько впечатлений было! Любую хандру как рукой сняло бы. – Можно конечно попробовать… – Нужно попробовать! Лосяш задумался не некоторое время. Ему не верилось, что новое знакомство сможет исправить ситуацию. Это же как-то глупо! Ненаучно! Он бы и сам мог догадаться, об этом бы в книжках писали, будь это так легко! – А другого способа нет?.. – Ну есть, конечно, – Совунья поняла, что этот молодой ученый не верит ей, – есть одно лекарство. – Какое? – тот приободрился. – А вон там, – она указала на шкаф с лекарствами, – скажем так: с десяток внутримышечных инъекций – и ты как новенький! Никакой хандры! Правда сидеть будет больно. – Ты шутишь? – Лосяш слегка смутился, таких процедур он совершенно не хотел на себе испытывать. – Шучу конечно, – Совунья засмеялась, – а ты уже был готов лечь ко мне на кушетку со спущенными штанами? – Ну, шутливая вы моя, это не смешно! – Тогда хватит искать лёгкие пути – иди и лечи свою весеннюю хандру! Это не так уж сложно на самом деле. Лосяш хотел было возразить, но не стал. Он допустил мысль, что Совунья может быть права. В конце концов попытка – не пытка, да и хандрить до осени, чтоб "весенняя" переименовалась в "осеннюю" совсем не входило в его планы. Допив чай и ещё раз послушав про "ромашки", ученый побрёл домой. Шёл снова медленно, погрузившись в свои мысли. Хотелось опять обратиться к кому-нибудь за советом. "А с кем всё-таки знакомиться? Кому писать? Нельзя же просто так писать незнакомому человеку в интернете, это любого напугает! Тем более всё ещё не решён вопрос, кому же из миллионов пользователей писать? Спросить бы у кого-нибудь… И опять же, у кого спрашивать? Совунья своё сказала, Карыч, наверное, скажет тоже самое, что и она, только вместо ромашек в его истории будет что-нибудь необычное – стихи или фотографии. Копатыч далёк от таких тем, у него сейчас самый разгар посева – он по уши в работе. А молодежь наша?.. Эх, они ещё слишком молодые для таких проблем…" Тут поток мыслей прервал знакомый голос: – Лосяш! "Ну конечно же! Пин! Почему я сразу про него не подумал?" – промелькнуло в голове. – Пин! Какая встреча! – Мой дорогой друг, я как раз шёл к тебе, чтобы попросить немного бумаги для чертежей. Как удачно, что мы встретились по пути. – Это да, хотя мой дом вот за теми деревьями, совсем недалеко. В таком случае приглашаю вас в гости, есть новости для обсуждения, а бумаги можешь взять сколько угодно. – От такого предложения нельзя отказаться! Зайдя в дом, Лосяш сразу же предложил гостю расположиться за столом. Ему не терпелось начать разговор и услышать, что же думает его лучший друг по этому поводу. – Хочешь чаю? – Нет, спасибо. Как назло перед выходом сам выпил несколько чашек, так что в меня больше не влезет. Кстати, о каких новостях ты хотел мне рассказать? – Понимаешь, Пин, был я только что в гостях у Совуньи, она сказала, что у меня – весенняя хандра, меня не радует ничего, всё кругом как-то уныло и скучно. Она посоветовала мне найти где-то новых впечатлений, познакомиться с кем-нибудь, чтобы эти самые впечатления добыть. Ну, чтобы от хандры избавиться. Рассказала историю про ромашки и… – Знаю я эту историю про ромашки, – Пин перебил его с лёгкой ухмылкой, – она всем её рассказывает. – Ну вот, надеюсь, ты меня понял? – Кажется понял. – И я хотел спросить у тебя совета, – Лосяш немного замялся и скрестил руки на груди, – как вот мне искать новых знакомых? Куда и кому писать? – Ох, ты будто в справочное бюро обратиться собрался. Стоит отнестись к этому чуть легче. – Извини, но я правда не знаю, с чего начать. – Сперва нужно определиться, с кем именно ты хочешь познакомиться? Парень? Мужчина? – Ну нет, наверное… – Тогда может быть "fräulein"? – Пин очень хитро прищурился. – Да вот не знаю, – ученый грустно вздохнул, – мне нужно впечатлений. – Эх, тебе не угодишь! Ну вот скажи мне, были ли у тебя в жизни "fräulein"? Неужели никаких "впечатлений", о которых ты говоришь, не было? Лосяш будто ещё сильнее погрустнел. – Когда я был моложе, я ухаживал за одной особой. Ну как ухаживал – всячески проявлял знаки внимания. Длилось это долго, но она предпочла мне другого! Знаешь как обидно было? Так что никаких приятных впечатлений не осталось от тех времен. А когда я был совсем юным, у меня был ужасный характер, я был хулиганом и грубияном, поэтому меня больше интересовала писанина на заборах и битьё стёкол, чем "fräulein". Ну, я вроде рассказывал тебе о своих юношеских приключениях. – Друг мой, это звучит очень печально. – Очень печально, – повторил тот, – а ты что можешь сказать по поводу "fräulein"? – Дорогой Лосяш, в свое время я знал немало "fräulein". Все они были по-своему хороши, молодость моя проходила весьма бурно. – Эх, я тебе даже завидую, – ученый поник и подпер щеку кулаком, – моя молодость, моя "весна" прошли как-то не так, как-то глупо и скучно. – Не стоит списывать себя раньше времени! Нужно мыслить позитивно! Лосяш немного раздражённо помотал головой, резко встал из-за стола и одёрнул свитер. – Ну тогда скажи, чем же я хорош?! Пин с прищуром и лёгкой ухмылкой оглядел друга. – Ты молод, но не слишком – не юнец, не щенок, поверь мне – "fräulein" любят зрелых мужчин. Ты – ученый, а значит не глуп, разносторонне развит, с тобой можно вести беседу. Ты, так сказать, состоявшийся в жизни мужчина, который может что-то предложить. Хм, – Пин оглядел его ещё раз, – ну у тебя приятная внешность, ты опрятен, внушаешь доверие, не пугаешь. А ещё у тебя очень забавные слегка кудрявые волосы, "fräulein" такое любят. – Всё это, конечно, замечательно, но откуда здесь возьмутся впечатления? – Ну как "откуда"? Пообщаешься, пригласишь на свидание, погуляешь, туда-сюда, глядишь и в один прекрасный вечер будут тебе яркие впечатления. Хандру как рукой снимет. – Сегодня я уже это слышал, но не совсем понимаю твою мысль… – Лосяш, ну ты меня удивляешь! Ты что книжек не читал? Не знаешь, как бывает и что бывает, когда "eine Frau und ein Mann" долго общаются и проводят много времени вместе? А потом в один вечер остаются наедине с задёрнутыми шторами на окнах? Пин уставился на стоящего перед ним друга, до которого очень медленно доходило, к чему он клонит. Только когда Лосяш внезапно покраснел до ушей, гость понял, что смог донести свою мысль. – Ну, друг мой, вы говорите очень странные вещи! – ученый был очень смущен и даже возмущён. – Значит всё-таки читал ты книжки, – Пин был готов рассмеяться в голос, – всё-то ты знаешь, придуриваешься больше! Лосяш, всё ещё красный, как помидор, развернулся и быстрым шагом направился к книжным полкам, что-то недовольно бурча себе под нос. Пин зашагал за ним, всё ещё сдерживая смех. – Ты что, обиделся что ли? – Нет, просто я вам, мой дорогой друг, хочу показать одну книгу, в которой… – Какую? Ну куда ты так рванул? – гость еле успел забежать за один из множества книжных шкафов. Здесь, в тёмном тупике из полок и пыльных книг, Лосяш искал нужный ему цветной книжный корешок среди множества похожих. Наконец он вытащил большой альбом в блестящей коричневой обложке и очень бережно стёр с него пыль. – Вот, посмотри. Это наш альбом, ну мой, точнее. Лосяш открыл первую страницу, на которой была большая общая черно-белая фотография. Человек тридцать стояли на крыльце института, рядом с ними ещё несколько человек. – Вот я, – Лосяш указал в центр фотографии. – Совсем молоденький тут ещё, – заулыбался Пин, притягивая фото ближе к себе. – Ну не скажи, я и сейчас-то не очень старый. А вот это – та самая особа, за которой я пытался ухаживать. – А она красивая, коса такая чёрная, глаза большие. – Да, – тот и не заметил, как заулыбался, – она очень красивая была. И сейчас-то она, наверное, очень красивая. – Но предпочла тебе другого? – Ага. Вот этого, – Лосяш указал на человека, стоящего с краю, – тот ещё чёрт был. Хвостом вертел перед каждой лаборанткой, распушал его, как павлин. – Ну что-то в нём есть, яркий такой, заметный. – Ага, надо было его в соседний институт выпнуть к биологам. Вот там бы он и танцевал свои павлиньи танцы, крутил бы шашни с девочками с кафедры орнитологии – они птиц любят. – Вижу, ты не очень-то его жалуешь, – Пин похлопал друга по плечу, – злишься. Тот резко захлопнул альбом, от которого взлетел клуб пыли. – Ну ещё бы, мне было обидно! – Не хочешь с ней связаться? Вдруг она передумала уже? – Да нет! Что ты! – Лосяш замотал головой, – Она, наверное, и не помнит меня. И я уверен, что она нашла себе достойного кандидата, точно достойнее, чем этот павлин или… – Или ты? – Или я… Лосяш вздохнул и медленно осел на пол, собрав на штаны всю пыль. – Эй, ну ты чего? – Пин также сел рядом. – Да вот нахлынули воспоминания и снова какие-то грустные, – он положил альбом на пол, – вспоминается что-то со времен института, мои преподаватели, однокурсники, коллеги. Особа эта и её "павлин". И что-то вот всё не то, ничего хорошего не появляется в голове. – Лосяш, дорогой, так дело не пойдёт! – Пин приобнял его и наклонил к себе ближе, – Ты себя сам настраиваешь на негатив, вспоминая былое и что-то неприятное из прошлого. Ты ведь хотел новых впечатлений? А кто сказал, что их можно добыть только с кем-то новым познакомившись? Есть масса других способов! Он изо всех сил пытался растормошить друга, не дав ему опять погружаться в хандру. – Например? – "Hör, was dein Herz dir sagt!" – Как поэтично, – Лосяш слегка усмехнулся. – Я серьёзно! Подумай, чего бы ты хотел, что бы принесло тебе радость? – Да, идея Совуньи мне на самом деле казалась подозрительно, эти её "ромашки". А я бы… – Лосяш на несколько секунд задумался, – а я бы прогулялся. Пин посмотрел на него очень удивленными глазами, будто бы говоря: "И это всё?" – Но я бы прогулялся не просто так, а ночью – давно так не делал. Мой дорогой друг, не хотите составить мне компанию? – А, ну… конечно! Раз так хочет твоё сердце – я не вправе отказать! А бумагу я потом возьму. Через пару часов опустились сумерки и оба вышли на улицу. Лосяш оделся потеплее, а Пина закалила "vaterland", поэтому он не мёрз. Они прошлись по тропинке, обошли лес и направились в сторону реки, у которой стояла скамейка. К этому времени вся мельтешащая утренняя и дневная живность спряталась обратно, а для вечерних комаров было ещё слишком рано, что очень радовало любителей таких прогулок. Их непринуждённая беседа медленно перешла в рассказ каких-то личных историй, которыми не часто делятся с окружающими. Пин заканчивал свои историю, присаживаясь на лавочку: – И знаешь, за нами правда следили, блюли нашу нравственность, воспитывали, чтоб мы были, как шёлковые. Правда получалось не очень эффективно – воспитывать нас, здоровых лосей, учащихся на четвёртом курсе, уже слишком поздно. Лосяшу нравились истории Пина, они всегда поднимали настроение. – Кстати, мой дорогой друг, можно у вас кое-что попросить? – Конечно, всё что угодно. – Дай закурить, пожалуйста. – Чего? – тот очень удивился. – Я знаю, что у тебя есть сигареты с собой. Ты их всегда носишь в правом кармане куртки. – А как это ты узнал? – Пин всё равно потянулся за пачкой. – Друг мой, ну я же не слепой, да и обонянием не обделён. Как бы ты ни скрывал запах под едким одеколоном и машинным маслом, я его всё равно чую. – Да уж, – Пин протянул ему сигарету и взял сам одну, – химические реактивы ещё не отбили тебе нюх. Да я больше от пацанов прячу, иначе они мне покоя не дадут. – Знаешь, им ничего не мешает нарвать той же дичьки и… – Подожди, не продолжай! Просто скажи мне, откуда у тебя такие познания? Лосяш улыбнулся, и потянулся за зажигалкой, которой Пин только что поджёг свою сигарету. – Вот рядом с нашим институтом были биологи, а среди них отдельный так сказать вид биологов – ботаники, а этим уже много сказано. Но это ещё не всё: за их институтом располагались историки, среди которых затесались археологи – вот они-то из своих экспедиций привозили столько новых историй, что волей-неволей, а узнаешь про всё, в том числе и про такое вот растение и про его использование в полевых условиях. – Как у вас всё интересно. А по тебе, дорогой Лосяш, и не скажешь, что ты куришь. – Ох, я делаю это очень и очень редко. Был в моей юности период пристрастия к никотину, но он как-то быстро и почти бесследно прошёл. И знаешь, это началось как раз после того, как эта особа отвернулась от меня, привлеченная павлиньим хвостом. Я тогда с головой ушел в работу. Да и окружение способствовало развитию такой не очень хорошей привычки. – А мне казалось, что научные сотрудники и тем более ученые – против этой гадости. – Да не скажи – дымят порой больше всех. Опять же вспомним про наших соседей – биологов и историков, среди которых выделяются очень особенные подвиды – общие биологи и археологи или палеонтологи. Вот они-то постоянно были в разъездах, экспедициях, посещали стационары, и для них выйти покурить было легальным перерывом. Вот сидят-сидят, работают, а потом раз и всей гурьбой покурить минут на десять уйдут, душой и мозгами отдохнуть, а потом снова за работу. И их можно понять – работа на природе располагала к этому. Но мы – жители лабораторий – тоже не отставали: перед каждым институтом был вытоптан определенный участок лужайки, который носил гордое звание "курилки". Вот там-то постепенно оказывались все, – Лосяш глубоко затянулся и расслабленно выдохнул, – хм, а твои намного приличнее того, что я стрелял у коллег. – Да, они мне нравятся. – Так вот, у меня сейчас прямо перед глазами картинка возникла: сижу я в лаборатории, а за окном уже темно, совсем темно, потому что допоздна мы засиделись – что-то никак не получалось измерить, я уже даже не помню, что именно. Народ уже утомился страшно, большинство сотрудников и лаборантов уже давным давно дома – одни мы сидим пыхтим. И поступает предложение выйти покурить, освежить голову. Я не курил на тот момент, но увязался за коллегами. И знаешь было в этом что-то прекрасное: кругом темнота, но небо со стороны, где садилось солнце, ещё немного светлое, и здание института кажется таким большим и бесконечно черным, только в окнах нашей лаборатории и на вахте горит теплый желтый свет. Но этот свет еле-еле доходит до "курилки", так что там было совсем темно. Мне дали сигарету, но я честно признался, что не умею курить, тогда для меня её раскурили и дали хотя бы попробовать. И вот знаешь это был какой-то особенный момент, когда я смотрел на то, как горят в темноте рыжие огоньки сигарет, которые то становились ярче, то затухали, а потом поднимал голову и видел на ясном темном небе самые первые, большие и яркие звёзды. И то ли звёзды напоминали эти сигаретные огоньки в темноте, то ли это горящие сигареты напоминали мне звёзды в чёрном небе. И вокруг было так спокойно и тихо, а беседы, которые вполголоса вели мои товарищи, наконец-то перестали быть зациклены на предмете наших исследований. Все будто спустились с этих очень возвышенных научных серьёзных небес к своим мирским проблемам. И, что греха таить, было приятно послушать и узнать, чем живут эти люди, что их волнует, помимо работы. Я даже вставил свои пять копеек по поводу того, что был отвергнут особой, помнится, что меня тогда очень поддержали. Я тогда не стал затягиваться по-настоящему, чтобы не рушить атмосферу кашлем, а просто набирал дым в рот. Помню, каким он был горьким и едким. Это были отвратительные дешевые сигареты, купленные кем-то на скромную стипендию или не менее скромную зарплату лаборанта. И вот эти несколько минут, как оказалось, действительно освежили наши головы и буквально через десять минут после этого мы нашли причину, исправили ошибку, всё измерили и разошлись по домам. И с того момента я почти каждый раз выходил с ними на пять минуточек покурить или просто рядом постоять – это правда помогало. – Похоже, ты скучаешь по тому времени и тем моментам, – Пин похлопал его по плечу, крутя окурок в пальцах другой руки. – Нет, не очень… Хотя, иногда мне на секунду хочется оказаться там, снова у большого черного здания института, снова смотреть на эти оранжевые огоньки и блестящие звёзды. Тогда это было для меня чем-то очень особенным, эта сцена отпечаталась в памяти, впечатлив своей простотой и прелестью одновременно. Лосяш давно докурил сигарету и также вертел окурок в пальцах. Он улыбался, посматривая то на него, то на медленно текущую реку. – Лосяш, дорогой, если хочешь, то мы можем почаще выходить на вечерние прогулки. Что-то мне подсказывает, что так мы быстро избавим тебя от весенней хандры. Скажи, ты ведь сейчас доволен? – Друг мой, я конечно доволен, – тот широко улыбнулся и слегка навалился на плечо Пина, – я будто снова перенесся в тот вечер и ту "курилку". Душой отдохнул и телом. Да и про свою хандру я позабыл. Верно ты сказал: “Hör, was dein Herz dir sagt!” Моё сердце хотело именно этого. – А не всяких знакомств и страстей? – подхватил Пин. – Ага. И без них мне хорошо. Оба посидели ещё немного и затем разошлись по домам. Пин был очень впечатлен столь неожиданной историей от своего друга, оказалось, что он его знает далеко не на сто процентов. И сам Лосяш не ожидал, что сможет настолько открыться и рассказать настолько важный для него момент. Подходя к дому, он пошарил по карманам в поисках ключей, но наткнулся на окурок, который сам незаметно для себя спрятал туда. Вдруг он вспомнил, что тогда у института тоже не выбросил окурок, как все, а положил его в карман пиджака и потом долго-долго не мог выбросить, как будто рука не поднималась этого сделать. Карман тогда насквозь пропах табаком и долго не отстирывался от черных следов. Вот и сейчас у Лосяша снова не поднялась рука его выбросить. – Так вот оно какое – лекарство от хандры, – он положил окурок на стол возле спиртовки и усмехнулся, – вот ты какой – источник новых впечатлений. Лосяш действительно чувствовал себя лучше. Возможно завтра его будут радовать пришедшая весна, теплое солнце, зеленая травка и поющие птички. Да и теперь он будет почаще выходить на вечерние прогулки и в принципе слушать, что говорит ему сердце, и делать то, что требует душа. – И больше никаких советов от Совуньи и её “ромашек”.