Наше «здесь»

Немногие задумываются о том, насколько же интимно знать чьё-то имя. Имя – часть тебя, по его значению можно понять, каким хотели видеть ребёнка родители. Тэхён знал, что перед его рождением отец затащил мать в храм, чтобы выбрать первенцу достойное имя. Не даром имя Кан Тэхёна переводится как «великий». Он знал, что ему судьбой положено достойное будущее, знал, ведь об этом кричало его имя. Как Тэхён - «великий», так Субин — «утонченный», имя Чонвона – своеобразный символ мудрости, Хёнджин – «сокровище», а Сынмин и вовсе «победа». Каждый из слогов в имени и фамилии нёс огромную силу, и Тэхён яро верил в то, что значение имени во многом оказывает влияние на человека. Не только люди, но и имена животных обладали особым магнетизмом. Бабушка Тэхёна когда-то держала конюшню: пять грациозных лошадей со своим характером. Маленький Тэ уже тогда запомнил: умный Камыш, упрямый Фаворит, пятнистый Персей (или просто Персик), Милашка Жеже и самый младший, Дымок. Даже у лошадей имена звучали настолько же благородно, насколько и человеческие. Но имя Бомгю звучало как-то слишком заурядно. Первый слог явно переводился как «тигр», в то время как второй, Гю, имел значение «милый». «Милый тигр»? Или можно расценивать по отдельности? С виду парень явно не походил на тигра, но и сильно милым назвать его тоже нельзя. Тэхён считал, что имя явно не подходит своему обладателю, и выбрано, скорее, импульсивно, чем вдумчиво. Сказать имя, считал Кан, значило открыть свою душу, позволить увидеть твою уязвимость. И он не собирался делиться своим именем с кем попало, особенно с раздражающим парнем, что вечно напевает себе под нос. В тот вечер Субин притащил несколько бутылок сеульского соджу. На вкус тот ничем не отличался от провинциального и даже рисовое вино, как заметил Хёнджин, явно намного вкуснее этого столичного алкоголя. Хван свалился после первой стопки, и Сынмину пришлось уложить друга прямо на ступеньках дома. Ночи ещё теплые, отчетливо слышалось пение сверчков и звонкий смех Чонвона. Субин и Сынмин заночевали в доме друзей, достав из-за шкафа две привычные раскладушки, припасенные специально на подобный случай. Перед экзаменами они, считай, жили здесь вместе, завтракали супом из бобов госпожи Хан и долго смотрели на звёзды. — Как думаете, — начал Чонвон, вытягивая руку к тёмному небу, — мы всегда останемся такими? Вы никогда не думали, что будет с нами дальше? — Я думаю, что Хёнджин пить так и не научится. Надеюсь, он не сопьется где-то в подворотне, — хмыкнул Субин и запустил пятерню в волосы. Его голос звучал мягко и размеренно, слишком прекрасно, чтобы стать диктором на телевидение или податься в актерское. — Мы изменимся только в том случае, если кто-нибудь сможет подвесить к небу качели, — Сынмин снял очки и отложил из в сторону. Лицо обдувал свежий ветер перемен и воспоминаний. Тэхён утвердительно кивнул. Их мысли с Сынмином часто совпадали, поэтому друзья нередко обсуждали философские темы за выпивкой: проблемы бытия, жизнь и смерть, смысл искусства и всё в этом духе. Их беседы могли длиться часами, пока Чонвон или Хёнджин вдруг не вливались в диалог с шутками и глупыми историями из жизни. Оба серьезные и вдумчивые, Ким и Кан, они предпочитали тишину и спокойствие, размеренный темп и жизнь без какого-либо дальнейшего плана. Всё это в итоге приводило к одной сплошной цепочке из взлётов и падений, связанных прочными узлами дружбы. Субин тихо запел, и его голос гармонично сочетался со стрекотанием сверчков. Пение Субина во многом отличалось от пения Бомгю: Чхве грудным голосом доставал до сердец, пел с придыханием и нарастающей вибрацией, в то время как Бомгю стремился дотянуться только до одних ушей, напевал лукаво и не задумываясь о том, как будет звучать. Внезапное сравнение голосов заставило Тэхёна покраснеть. И с чего бы ему вдруг вспоминать о «милом тигре»? Чхве Бомгю просто ещё один незнакомец, немного своевольный и раздражающий, но совершенно ничего из себя не представляющий. Тогда почему, Кан Тэхён, ты запомнил его имя? Песня Субина оборвалась, и Хёнджин громко захрапел. Всё могло бы идти своим чередом, если бы перед лицом Тэхёна не возник образ Бомгю. // — Да какой бар, Хан Хёнджин, ты там и минуты не продержишься, — Субина разрывало от смеха. Хёнджин целую пару по академическому рисунку твердил о том, как же хочет сходить в бар с живой музыкой, но в ответ получил отказ. — Ну же, Чонвон, Тэхён, Сынмин, это крутое место! Уже все в нём побывали, кроме нас. Я не хочу оставаться лошком и проводить выходные в персиковом саду госпожи Хан. Тэхён, ты же поддержишь меня, правда? Только Хёнджин мог строить щенячьи глазки и знать, что это сыграет в его пользу. И только Хёнджин знал, как сильно это действует на Тэхёна. Конечно, Кан согласился, поэтому и согласились остальные. Бар, о котором всю дорогу трещал Хван, оказался на соседней станции, в десяти минутах от железной дороги. Хенджин завязал бандану на лоб и убрал в хвост золотистые волосы. Чонвон с Тэхёном надели парные клетчатые рубашки, купленные совместно на распродаже в прошлом году, и теперь походили на парочку, нежели на соседей. Сынмин до блеска начистил оправу очков и даже прихватил с собой бутылку воды в двухметровом рюкзаке, куда бы с легкостью смог поместиться Субин. Чхве, кстати, вдруг надел новенькую футболку нежно-розового цвета и всю дорогу выслушивал от Хвана колкие смешки. — Надеюсь, это не рок-бар, — вздохнул Сынмин на полпути к заведению. Начинало темнеть, когда друзья вышли из дома, но Хёнджин заверил, что концерт начинается в девять и им некуда спешить. – Если это не так, то ты труп, Хван Хёнджин. Сынмин знал, что обречен, когда из бара вдруг раздались песни Рамштайн. Он крепко схватился за лямки рюкзака и, не скрывая раздражения, кинулся к Хвану, когда Чонвон перегородил ему путь. — Свали с дороги, — процедил Ким. — Угомонитесь оба, — Сынмин ненавидел чтение нотаций, а Чонвон был слишком силён в них. – Никто сегодня не пострадает и вернется домой целым, — он кинул на Хёнджина укоризненный взгляд. – Но это правила действует только сегодня. Опасайся завтрашнего дня. На входе в бар их оглушила музыка. Само заведение притаилось между антикварным магазинчиком и ломбардом и больше походило на деревянную хижину со скошенной вывеской, чем на популярное место, о котором так распинался Хёнджин. Толпа студентов уже толпилась внутри, и парни еле отыскали свободный столик. Отделка из дерева, на стенах висят подписанные виниловые пластинки, а потолок разукрашен лицами известных музыкантов: здесь и Металлика, и Рамштайн, и даже Кисс. Тэхён не был фанатом рока, но на удивление атмосфера показалась комфортной. Как только принесли меню и он уставился на выбор настоек и шотов, огромное количество разливного пива и соджу, Кан вдруг почувствовал себя маленьким ребенком, что пришёл вместе с родителями во взрослое заведение. — Говорят, кто-то из наших студентов расписал этот потолок. Владелец бара сам когда-то учился в нашей Академии. Наверное, закончил отделение живописи, — гордо улыбнулся Хёнджин. Тэхён мог разве что сравнить это место с музеем: возле барной стойки расположился стеллаж с работами студентов, начиная от простых пейзажей, нарисованных за считанные минуты во время ожидания пятого шота, и заканчивая величественными скульптурами, на выполнение которых понадобилось далеко не пару недель. Как много из его сокурсников побывали здесь? Как много поколений художников оставили свои произведения на этих стеллажах? — Не пренебрегай способностями графиков, — буркнул Сынмин и отпил большой глоток светлого пива. – Здесь явно видны наши тонкие и изящные способности. — Интересно, что заставило его бросить рисовать? – Чонвон чокнулся бакалом с Тэхёном и потянулся к картошке фри. Горячая, она таила во рту, и Чонвон одобрительно поднял большой палец вверх. — Думаете, бросить рисовать – это плохо? Четыре пары глаз смотрели на Субина. Тот покраснел и уставился в свой стакан, надеясь, что никто не заметил его смущение. Тэхён оценивающим взглядом посмотрел на лучшего друга. Как балерина умирает дважды, когда бросает танцевать и испускает последний вздох, так и художник умирает, стоит ему отречься от искусства. — Искусство невозможно бросить, — произнёс Тэ, задумчиво крутя картошку фри между пальцев, словно кисточку. – Оно просто будет жить в твоём сердце всю жизнь. Мы можем иметь в виду под «искусством» живопись, графику или лепку, а можем - кино, театр, танец или музыку. Но никто из нас не сможет от него отречься навсегда. По крайней мере, я почему-то в этом уверен. Черт, Хван Хёнджин! Кто позволил ему выпить второй стакан? Пока Чонвон с Сынмином пытались привести друга в чувства, Субин потупил взгляд. Тэхён видел, что что-то происходит, но пока Чхве сам не захочет рассказать, он не будет настаивать. После порции бургеров с говядиной и шотов с грушей и маракуйей, Тэхён всё ещё чувствовал себя как никогда бодро и свежо. Хёнджин вдоволь напился и тащил Сынмина танцевать, Чонвон пытался найти официанта, чтобы оплатить счёт и отправиться на танцпол, а Субин незаметно улизнул в туалет. Пробираясь через толпу и оглушающую музыку, Тэхён подошёл к стеллажу. Находились там и портреты возлюбленных, и яркие, броские композиции, но больше всего его привлекли скульптуры. Некоторые из них оказались вовсе небольшими, но умело сделанными, из глины или пластика, обожженные, вылепленные с особой страстью. Одна работа привлекла особое внимание: ей оказался гипсовый безлицый ангел с кровавыми, порванными крыльями. Настроение работы наводило Тэхёна на страдание и борьбу с самим собой, необъяснимое истязание, которое хотел передать автор. — Нравится? – над ухом раздался мужской хриплый голос. Как Чхве Бомгю удалось не перекрикивать музыку и звучать при этом так отчётливо – Тэхён не знал. Кан обернулся – и их лица оказались на расстоянии вытянутого пальца. На парне худи и джинсы, массивные кроссовки и капля одеколона, нанесенная сразу после душа. Светлые волосы, ещё немного влажноватые, прикрывали чёлку. Бомгю улыбнулся, сверкнув ямочками, и кивнул в сторону скульптуры. – А она вышла и правда неплохой. Не думал, что он поставит её сюда. Здешний хозяин не любитель депрессивных постановок, знаешь ли. — Ты сам её сделал? – в этот раз Тэхён искренне удивился. Конечно, он неоднократно видел работы Субина, но ни одна из них не может по-настоящему сравниться с этим ангелом. Дэхен знал, что его лучшие работы получаются только в том случае, если вложишь в неё душу, истерзаешь сердце и будешь писа́ть кровью вместо гуаши, но в случае со скульпторами всё немного по-другому. — Что, для такого, как я, выглядит слишком хорошо? – Бомгю усмехнулся. – Знаю, у вас в клубе есть свои правила, но и у нас, скульпторов, есть одно своё. Микеланджело говорил: «Я беру камень и отсекаю всё лишнее». Поэтому наша задача кажется простой – убрать всё лишнее. Твой друг тебе об этом не говорил? — Ты знаешь Субина? Тэхён даже приоткрыл рот от удивления. Ни разу он не слышал от друга упоминания о Бомгю, но после сегодняшнего разговора он уже был не уверен, достаточно ли Субин открыт с ними. — Взгляни, — Бомгю проигнорировал вопрос Тэхёна и вместо этого указал на крыло ангела. – Pinxit*. Удивлён? Я выучил словечко, чтобы соответствовать. Для твоих знаний мне, конечно, ещё далеко. Тэхён неловко почесал нос и спросил: — Какой смысл заложен в твоей работе? Глаза Бомгю сверкнули в приглушенном свете. Уголки губ опустились. — А ты не видишь? Это тьма. Неопределенность. Страх. Разочарование. Можно подобрать много слов, если подумать об этом немного дольше. Ком пробкой застрял в горле. Бомгю говорил слишком прямолинейно, но в то же время явно умалчивая большую часть. Прежде, чем Тэхён успел что-либо ответить, Хёнджин снёс его с ног, схватил друга и Бомгю за руку и потащил на танцпол. Широкая спина Субина отгородила Тэхёна от Бомгю, но он видел, как парень от души улыбался, двигаясь под музыку. Тэхён отошёл в сторону – оттуда легче наблюдать. Он заметил, как Сынмин то и дело придерживал оправу очков, чтобы та не слетела, а Чонвон с Хёнджином так сильно крутили головой, что Тэ не мог понять, как она ещё не отлетела. А вот Субин с Бомгю до сих пор стояли рядом, отдавшись музыке. Субин двигался неловко, будто стеснялся, что о нём подумает Бомгю. Тот же, наоборот, выглядел слишком расслабленным и танцевал, закрыв глаза. Кан Тэхён уже тогда знал, что запомнит эту картинку. Он знал, что тонкие черты лица начнут прорисовываться на бумаге ещё до того, как он возьмёт в руку карандаш. На выходе из бара он столкнулся с Бомгю. Тот стоял на улице, пиная носком кроссовка камень. При свете луны профиль парня казался призрачным, неестественным. Спрятав руки в карманах джинсов, он низко склонил голову и, услышав шаги, взглянул на Тэхёна. Кан чувствовал себя так, словно его поймали с поличным за чем-то неподобающим. Бомгю лишь улыбнулся, но в глазах вновь появились оттенки грусти. Кан сократил расстояние между ними и произнёс: — Меня зовут Кан Тэхён. — Я знаю, — Бомгю игриво склонил голову. – Давно уже узнал. Тебя в нашей Академии разве что мышь не знает. Чего-чего? — Тогда зачем спрашивал моё имя? Ветер колышил волосы Бомгю, словно с прядями играли призрачные пальцы. Яркий диск луны рассёк небо. Голос Бомгю наполнился лихорадочно-вибрирующим жаром: — Хотел услышать его от тебя. Это было бы нашим официальным знакомством, Кан Тэхён. То, как произнёс его имя Бомгю, заставило Тэхёна застыть на месте. Над верхней губой выступила испарина, а пальцы неожиданно задрожали, и Тэ пришлось сжать руку в кулак. — Тогда будем знакомы, Чхве Бомгю, — Тэхён протянул руку и Бомгю уверенной крепкой хваткой пожал её, продолжая улыбаться. Ни одно из этих действий не было свойственно для Кана, но в ту ночь он узнал одну вещь: их голоса резонировали друг с другом.