Близнецы на вкус и ощупь

Ветер бил по лицу Джорджа, высунувшегося из несущегося на полной скорости в сторону Лондона поезда. Вересковый запах диких полей, встречая на мгновение клочок цивилизации, продолжал свой путь на восток, чтобы, не будучи никем более услышанным, раствориться где-то у побережья. Солнце стояло высоко, но вдалеке виднелось несколько подозрительно голубых туч. Холодная рама широкого окна охлаждала щёку Уизли, пока мысли проказника витали в романтических планах в Лондоне. В кармане даже лежал обрезок пергамента с набросанным наспех списком. При всей любви к Хогвартсу, Джорджи не собирался скучать по нему ближайшие два с половиной месяца. Не терпелось уже увидеть на горизонте признаки большого города, выскочить на платформу, обнять родителей и без промедления броситься осуществлять задуманное. Однако для Молли у него был заготовлен особый сюрприз — высококачественное зелье украшения от Фреда, который ненадолго остался в Хогвартсе. Маленький мирок на двоих: заперта купейная дверь, лишь он и Лаванда в кабинке, и недовольные мордочки первокурсников, заглядывавшие то и дело сквозь затроганное стекло, уходили ни с чем. Стройные ноги Лаванды в капроновых колготках стояли ступнями на противоположном сидении тёмно-синих в клетку кресел. Она листала журнал, только что купленный с тележки. Во рту таял там же добытый леденец на палочке, засахаренные губы иногда непроизвольно слипались. — Смотри, как бы МакГо не прикрыла твой вип-сервис для меня, Джи, — хихикнула она поверх страниц, когда очередной уставший от тесноты цыплёнок возмущённо изучал полупустое купе глазами сквозь стекло. — Я не пущу сюда никого, даже если мне придётся съесть для этого блевальный батончик. Наслаждайся простором, Цветок. Джордж сел напротив и переложил ступни девушки себе на колени. *** Холла через два вагона к хвосту пыталась сосредоточиться на своих расчётах, пока галдевшие малолетки, которых набилось аж восемь в небольшой отсек, не переключились с обычного гама на пальбу друг в друга конфетами Берти Боттс. Внезапно её терпение лопнуло. — А ну сели все и захлопнулись, а то сейчас вышвырну лишних! — подскочила она на ноги, когда боб со вкусом плесневого хлеба упал на её сложенную рядом газету «Магический альманах недвижимости». Дети испуганно опустили кулаки, набитые драже. Холла порылась в рюкзаке и достала большую шоколадку с миндалём. — Кто дольше всех просидит неподвижно, получит это, — помахала она заветным призом в воздухе, пока шестнадцать глаз провожали движения, словно щенки парящий бифштекс. — Время пошло! Воцарившийся мир позволил наконец расслышать шум стучащих энергией колёс экспресса. «Так», — вернулась Холла к своим мыслям, приводя в порядок дыхание глубоким вдохом, — «если аренда стоит 200 галеонов в месяц, то моей доли хватит на…» — она перевела взгляд на ячейки объявлений, предлагающих дома, квартиры и студии в магических кварталах Лондона. «На тридцать метров в Ламбете на два года. Или… пятнадцать в Ислингтоне на год». И ведь придётся платить аренду, пока она будет оканчивать Хогвартс. Потому что через год цены вырастут ещё сильнее, а так хотя бы можно будет зафиксировать контракт на пару лет. Холла обхватила голову руками. Обе квартиры в и без того непривлекательных районах выглядели удручающе, но рассчитывать приходилось лишь на собственные средства. Родители ни за что не поступились бы своими сокровищами ради независимости Холлы, необходимость в которой ветвилась внутри так отчаянно в свете желания перестать быть зрителем кинотеатра собственной жизни. Весь её капитал — бабушкины завещанные деньги — обещал прогореть так быстро, но она твёрдо решила: жить в доме, где её присутствие доставляет не больше радости, чем залётная ворона, она больше не будет. Как выпутываться из этого? А, Мерлин знает, но в этом и смысл. Хочется взять на себя испытание. Ей не знакомо это понятие на практике, лишь выдуманные перипетии экзаменов, создающие иллюзорные сложности в комфортных отрепетированных обстоятельствах, а девушка ведь даже ни дня не играла в квиддич, чтобы иметь представление хоть о каком-то накале, именуемом «вызов». «Можно, конечно, попробовать договориться с собственником, чтобы придержал квартиру, если к следующему лету она снова окажется свободной, но шансы просто мизерные». Уныло девушка посмотрела в окно, где простирались цветные поля, редкие пастбища и насыщенно зелёные равнины, разрезаемые вклинивающимся кривыми блестящими речками. Вздор, скандал! Она напрашивалась на скандал. Мамин вечно недовольный голос уже резонировал в ушах, и на секунду Холла даже пожалела, что малолетки сидят слишком тихо. Она нервно сжала переносицу, зажмурившись. «Может, взять всё же покороче, на год в Ламбете, всё равно не буду там появляться, а после школы на остаток продлю, плюс заработок, подыщу что-то почище…» — Мисс, у вас всё в порядке? — прозвучал тонкий голосок слева. Мальчишка заметил одинокую слезу, выкатившуюся из зажмуренного глаза шестикурсницы. — Ты проиграл, ты проиграл! — загалдели остальные. Холла быстро смахнула каплю. — Тише! Он не проиграл, вы все были молодцами, вот, — она протянула шелестящую металлическую обёртку, — разделите шоколадку на всех. Радостное чириканье наполнило купе. — Диффиндо! — из кончика палочки вырвалось заклинание, разрезающее альманах. Квадратик студии в Ламбере всколыхнулся и упал на рассечённую газету, словно осенний кленовый лист. … Выйдя из вокзала и пропетляв по улочкам, волоча за собой чемодан на колёсиках и рюкзак на плечах, Холла набрела на любимую забегаловку по продаже багетов с начинкой и некоторое время жевала, присев у узкого стола, направленного прямо в огромное окно на улицу. Стояла прекрасная погода, и цветная лента снующих прохожих не заканчивалась. Холла отпила из большого стакана с колой и приметила пожилого мужчину на другой стороне дороги. На нем были просторные льняные брюки, такая же лёгкая рубашка с двумя нагрудными карманами и небольшая плетёная шляпа. Точно маггл. Подставив лицо солнцу, дедушка сам себе улыбался. Он был единственной статичной фигурой на полной жизни улице, словно принадлежал не к обществу, а к времени, как таковому. «Сколько всего он, должно быть, испытал за свои шестьдесят, по сравнению с моими семнадцатью, а всё ещё способен улыбаться. И это в мире без магии!» — промелькнуло в голове Холлы. — «Как вообще выживают эти магглы? Должно быть, им куда тяжелее. Но ведь они тоже любят, ненавидят, выбирают профессию, не выбирают семью. Словом, не так уж мы и отличаемся». Ей хотелось подойти к нему и спросить: «Вы когда-нибудь любили безответно, сэр? Как вы это пережили? А ругались ли с родственниками?» Холла вдруг задумалась, что у неё в семнадцать есть лишь родители, с которыми можно ругаться, а у этого почтенного человека наверняка есть и дети, со всеми вытекающими из этого конфликтами, но уже с другой стороны. Однако мужчина, явно всё это проживший, до сих пор способен улыбаться обычному летнему дню, стоя самозабвенно посреди тротуара. «Я смогу», — подумала девушка, комкая остатки обёрточной бумаги сэндвича и поднимаясь со стула. … — Я дома! — скинула туфли Холла и проследовала вглубь знакомого простора особняка по белому мрамору. Никто её, конечно же, не ждал у порога. Девушка бы ничуть не удивилась, если бы и дверь оказалась заперта, поскольку чета Мидуокер-Факс могла находиться где угодно на карте мира. В белоснежном доме, в объёмном нутре гостиной которого колыхались полупрозрачные тюли, увлекаемые внутрь ветром сквозь распахнутые боковые двери в сад, ощущалось некоторое запустение. Дверца на лестницу в квартирку прислуги была заперта на навесной замок, тонкий слой пыли, покрывавший поверхности бюро, трюмо и журнального столика снижал резкость восприятия. Холла уже приблизилась к закругляющейся лестнице, ведущей на верхний уровень, где располагалась её комната, когда шаги мягких домашних туфель послышались за спиной. Она обернулась. — Привет, доча, — обвили плечи и легко похлопали их в формальном жесте мамины руки. Аржена стояла в домашнем шёлковом халате в пол цвета слоновой, надетом практически на голое тело. — Школа уже закончилась? «А заметила ли ты, когда она началась?» — подумала про себя Холла, отвечая на объятия необычайно зеркально-прохладно, что не ускользнуло от внимания родительницы. — Как экзамены? — мать развернулась спиной и пошла в сторону кухни, всё так же мягко шлёпая по полу. Холла коротко вздохнула. «Я лучшая, мам». Нет, она не произнесёт этого, потому что знает, что Аржена уже забыла свой вопрос. Холла последовала по пятам в кухню, бросив у лестницы рюкзак. Там царил такой же едва уловимый беспорядок, однако, усиленный несколькими брошенными тут и там тарелками, бокалами и приборами, он снова создал контраст воспоминаний с новой реальностью. — Где отец? — Уехал, — сухо кинула женщина, не вдаваясь в детали, словно вопрос задавала не дочь Маркуса, а домовик. Она проследовала по наполненному воздухом помещению к навесным посудным шкафам из едва голубого матового камня. — А Аника и Коуни? — Ты задаёшь слишком много вопросов, — усталым голосом ответила Аржена и достала витиеватый винный бокал со стремительно пустеющей полки с чистой посудой. Холла вынула палочку из петлички в юбке: — Клинелли! — и грязная посуда, расставленная по столешницам, сложилась в штабеля у раковины, тряпки подлетели, начав собирать пыль и оттирать застывшее пролитое вино с поверхностей. — Ты что, не могла сама прибраться, если их распустила? — спросила Холла, подбирая закатившееся под стеклянный стол на шестерых зелёное яблоко. — Я вроде бы не ношу наволочку, — тряхнула недовольно платиновыми волосами Аржена, наклоняя бутылку Шабли к бокалу, — и тебе бы не советовала уподобляться прислуге со своими бытовыми фокусами! — Ты собиралась тут зарасти грязью в таком случае? — Холла протёрла яблоко подолом и откусила. Оно было чрезвычайно сладким, с едва заметной кислинкой кожицы, добавляющей плоду яркости вкусовой палитры. — Это уже не моя забота. Мы продали дом и переезжаем в Уэльс. Там гораздо дешевле земля, — огорошила мать, отпив добрую половину бокала. — У нас кончаются деньги. Отец говорит, что мы будем, — её лицо презрительно скривилось, — дауншифтить. Уже очень давно ничего ценного не продаётся из наших коллекций. Не то, чтобы ты когда-то этим интересовалась, — пробубнила она в сторону. — Будем жить на вырученное от дома. А магазин… тоже выставлен. Только вот никто не хочет его покупать за такую цену. Так что придётся тебе начать задумываться о том, чтобы помогать семье сразу после школы. Как бы ни была потрясена Холла новостями, улыбка не смогла не прорисоваться на её восковом лице. Кажется, родители совершенно не представляют, что есть дауншифтинг. Мать, должно быть, думает, что это означает готовить еду без помощи двух служанок. — И за какую же цену вы выставили магазин? — Сто пятьдесят тысяч галлеонов. — Да вы с ума сошли! — всплеснула руками Холла. — А ты в чём-то разбираешься будто, глупая зельеварка! — щеки Аржены вдруг полыхнули алым, и она шумно поставила бокал на столешницу чёрного мрамора. — Ты знаешь, сколько стоит его содержимое? Бюст Фламеля XVII века работы Ковардье?! — Ничего он не стоит, если никому не нужно это барахло! Косточки пальцев той руки, которой миссис Мидуокер-Факс всё ещё держала бокал, побелели, губы превратились в бескровную нитку. Она молчала. — Я съезжаю, — выпалила Холла в образовавшейся тишине, и тоже непроизвольно сжала в ладони яблочный огрызок, от чего тот тихо хрустнул по центру, и пара семечек выпала на пол. — Что ты такое несёшь? — моргнула в потрясении мать. — Я забираю бабушкин счёт и съезжаю. А вы можете отправляться в Уэльс! — Никуда ты не поедешь, ты несовершеннолетняя, — зашипела хозяйка, снова ударяя дном бокала свежепротёртую поверхность. — Завтра мне будет восемнадцать. В тишине две пары голубых глаз испытующе смотрели друг на друга. — Ты даже не помнишь мой день рождения, — выдавила низко Холла. — Завтра, утром же, я отправлюсь искать контракт, — она развернулась на пятках и пошла вон, собираясь запереться в своей комнате. — Постой! — побежала за ней мать, полы её лёгкого халата от Gucci развевались. Они обе остановились у подножия лестницы, где все так же лежал школьный рюкзак студентки. — Половину этих денег Маркус добавил в первый взнос на дом в Уэльсе. У Холлы упала челюсть. — Вы с ума сошли оба! Это мои деньги от бабушки Элин! Какое вы имеете право! — девушка угрожающе ступила в сторону матери, чтобы посмотреть в её холодные бессовестные глаза. Весь план рушился, теперь ей даже ту конуру придётся снимать всего лишь на год, а жить на что? Можно и не рассчитывать, что родители поделятся доходами от продажи дома. Слишком уж мама любит кубинские сигары и хороший бренди. Холла подхватила рюкзак и кинулась вверх по лестнице. Закрывшись в золотистой спальне, тут и там украшенной благородными синими вымпелами Рейвенкло, привезёнными в разные годы, она вытряхнула из рюкзака на пол газету и принялась перечитывать неудобные обрезки, сев прямо на ковёр. Требовалось срочно отвлечь внимание от першащего в горле сюрикена несправедливости. «Мы едва выбрались, ныть запрещено», — наставляла она саму себя, хотя газетный лист предательски расплывался перед глазами от набегающей под веки влаги. Девушка впервые отметила, что назвала себя «мы». «Наверное», — подумала она, — «чтобы была какая-то иллюзия, что мне не одной придётся преодолевать всё это». Холла промокнула глаза рукой, оставив по маленькому пятнышку туши на каждой тыльной стороне кисти, и заставила себя через силу улыбнуться. Шло тяжело, но перемены требуют воли. «Мы найдём её. У меня есть я». И вдруг девушка поняла: «мы» — это не просто самообман или психологическая защита. Это друг самой себя самой себе. Он вышел на поверхность тогда, когда стал уместен. И создал его вовсе не Фред своим неожиданным вниманием, просто он его впервые разбудил. Этот друг — интерес к самой себе и собственной жизни. И когда ему вернуться, если не сейчас, когда Холла решила любой ценой совершить свой первый осознанный независимый шаг и понести его последствия. Не оставалось ничего, кроме как продолжить поиски вписывающегося в новый бюджет обиталища, поскольку рвение покинуть этот прекрасный мраморный дом стало критически невыносимым. Девушка едва могла дождаться, когда уже наконец наступит завтра, чтобы выдвинуться на первый любой просмотр. И, что бы она ни говорила, мать на самом деле была бы только рада, если бы в новом тесном по меркам Мидуокер-Факс доме не обитала лишняя подростковая душа. Не найдя в газете ничего подходящего, Холла поднялась с пола и села на заправленную кровать в размышлениях о дальнейшем. Под кистью левой руки скользнуло что-то непривычно шелковистое. Удивлённо сжав пальцы, она достала из-под себя сложенный в четыре раза бело-красный платок Chanel. На бирке значилось от руки: «Дочь, с днём рождения, папа Маркус». «Интересно, сколько из моих денег пошло на этот платок», — подумала с грустью Холла. Повертев струящуюся ткань в руках несколько минут, она немного оттаяла. По крайней мере, папа ещё помнил, когда она появилась на свет. В отличие от женщины, из которой она на это свет и появилась. … Следующим утром гулко сбежала вниз по лестнице девушка, преисполненная энергией перемен, и направилась к входной двери. На плече висела компактная чёрная сумочка, а на стройной фигуре ладно сидело платье-колокольчик до колена графитового цвета. — Иди позавтракай, дочь! Холла круто повернулась, притягиваясь, как магнитом, бархатистым голосом, раздавшимся из обеденной. Отец. Маркус сидел за огромным столом в одиночку, перед ним на тарелке лежал красиво сервированный британский завтрак, а вторая порция шкварчала на небольшой сковородке поодаль. — И снова, с днём рождения, Холла, — он положил приборы на салфетку, но не встал из-за стола. — Не был уверен, что вернусь сегодня, поэтому подарок на всякий случай оставил заранее. — Спасибо, — только и ответила дочь. — Куда спешишь? — Маркус снова взял вилку и нож и принялся вдумчиво разрезать идеально прожаренные со всех сторон, до золотистости, колбаски. — Вон из этого дома, вот, куда. Вы присвоили мои деньги, и я больше не намерена с вами оставаться. — Она достала палочку и вычертила в воздухе свои инициалы и дату рождения. Как только она дописала, буквы и цифры полыхнули красным и рассыпались. — Видел? Совершеннолетняя. — Не кипятись. Мать приобрела отличную книгу, лет через сто её обязательно кто-то купит, — отец рассмеялся холодным смехом, запрокидывая голову назад. — Какую книгу? — опешила Холла. — Она сказала, что ты вложил деньги в Уэльский дом! — Я ещё из ума не выжил, — Маркус промокнул губы салфеткой. — Нехорошо она тебе соврала. Эти три копейки ничего не меняют. Что ещё сказала? — Что вы рассчитываете выручить за магазин сто пятьдесят тысяч галлеонов, — Холла и сама подавила ухмылку, произнося эту нелепую сумму. — Это правда. РассчитываЛИ. — Может, ты всё же немного выжил из ума? Отец пристально уставился на Холлу, замерев на некоторое время. — Так куда намылилась, дочь сумасшедшего? — В Ламбет… — голос Холлы дрогнул и сорвался. Чёрные глаза Маркуса округлились, а губы перекосил брезгливый излом. — Моя дочь не будет жить в Ламбете. — Будет, ещё как, — выдавила Холла, храбрясь. Мужчина задумчиво встал, поднял опустевшую посуду и медленно понёс её в раковину. — Мать никогда не говорила мне, что я идиот. А следовало бы. Ведь за этот магазин, со всем содержим, и сотни тысяч никто не предлагал. — Потому что цена ему — шестьдесят тысяч. А хлам ваш никому и даром не нужен. — За шестьдесят тысяч он мне и самому не нужен, — отрезал Маркус. «Высокопарные речи», — ухмыльнулась про себя Холла. — «Конечно, логичнее взять четыре тысячи галеонов у единственной дочери на какую-то книгу, чем унижаться, продавая дело своей жизни за шестьдесят… Но, кажется, в отце и правда что-то поменялось, если он был способен употребить слово «дауншифтинг». Маркус взял чистую тарелку и наложил вторую порцию у плиты. — Сядь, поешь, поговорим, — он поставил фарфор перед Холлой на стол. — А то тощая уже, как трость Люциуса. Холла не хотела есть, но услышав смягчение в голосе отца, опустилась на бархатный синий стул. — Я устал. Я хочу в Уэльс, и чем быстрее, тем лучше. В августе сюда въедет новая семья. Да ешь ты! Холла отделила краем вилки небольшой кусок яичницы. Маркус сел обратно на своё место. — Я столько раз видел непродающуюся шкатулку потомков Мунго, стоящую на входе в магазин, что мне кажется, в следующий раз я буду готов разбить её броском о стену, — мужчина пригладил короткие чёрные волосы с густеющей на висках сединой. — У меня нет больше сил этим заниматься. Я хочу построить своими руками перепелиную ферму. И, возможно, конюшню, — взгляд его тёмных глаз рассеялся, витая в мечтах. — От тебя там не будет никакого прока. Маркус, помыслив в тишине, вдруг словно очнулся и снова уставился в лицо дочери. — Но чтобы ты в Ламбете побиралась?! Тьфу, я скорей выдам тебя за раздолбая Забини. — Его голос снова обрел привычную металлизированность. — Забирай себе магазин и живи там. Ты же знаешь, что на четвёртом этаже есть студия. Делай с ним, что хочешь, — махнул он безразлично рукой. — Только не уничтожай «наш хлам». Хоть там и осталось только всё самое бесполезное, но всё же не надо сводить в могилу мать. Попробуй продать хоть как-то. Это моё единственное условие. Холла бросила есть. Она не ослышалась, отец всерьёз предлагает подарить ей магазин площадью сто двадцать квадратных метров в самом сердце Косого переулка?! — Матери я сообщу сам, не утруждайся. Ах, книгу ту я всё же заберу с нами. — Он резко поднялся и коротко глянул на часы. — Я не хочу забивать о тебе голову больше ни дня, Холла, пока не уехал в Уэльс. Повяжи свой новый платок на сумочку и поехали в министерство, покончим с этим, пока я в настроении. Маркус выхватил палочку и закрыл разом все двери и окна на улицу. Рамы хлопнули за спиной в гостиной, разнося эхо по всему дому. Широким быстрым шагом отец вышел не оглядываясь, Холла подскочила и кинулась за ним. … Девушка стояла, задрав голову, и смотрела на угловое здание из серо-лилового кирпича с полукруглыми перекошенными эркерами, практически напирающими друг на друга. По плечам то и дело бил густой поток прохожих ведьм и волшебников. Центральный перекрёсток Косого переулка бурлил летней магической жизнью, однако никто не задерживался взглядом на старомодной вывеске из дорогого дерева, которую отец подлатывал каждый год после сезона дождей: «Антиквариат Факса». Рука помнила взмах открывающего дверь заклинания, выученного десятью минутами ранее. «Я буду жить здесь…» — сердце Холлы замерло, она прижала локтем к себе покрепче сумочку с повязанным на ручке платком Chanel, и в её нутре хрустнул свёрнутый в трубочку и скрепленный красной печатью сертификат собственника помещения.