Секреты в тайной комнате

К самостоятельной работе готовились все. Ни одному студенту, даже откровенному лентяю и бездарю, не пришло в голову положиться на удачу на занятиях профессора Снейпа. Однако подготовка — не означает уверенность в успешной варке зелья. В помещении стояла духота. Пар исходил от двух десятков котлов. Том нарезал стручки бобов, периодически поглядывая на меняющийся цвет зелья. Светлый оттенок зелёного ни в коем случае не должен был стать болотистым. А также шестикурсник бросал взгляд на соседний котелок, над которым старался и пыжился его львёнок, бурча что-то недовольное себе под нос. — У вас осталось десять минут, — предупредил всех профессор Снейп. Для кого-то его слова стали сигналом к поторапливанию, чтобы получить оценку получше. Кто-то наоборот расслабился, понимая, что терпеть осталось недолго. Из-за специфичного преподавателя мало кто любил зельеварение. На Снейпа часто жаловались и осыпали горой нелестных эпитетов. Любимый гриффиндорец не стал исключением. По первости Тому казалось, что он преувеличивает, поэтому пытался одёргивать, но, лично став свидетелем, сменил тактику и стал помогать. Труды стоили той сияющей, довольной улыбки, когда Снейп оценивал сваренные труды и ставил оценки выше «тролля». — Стой, — полушепотом обратился к Гарри. Готовый бросить корень мандрагоры в котёл, гриффиндорец замер, с вопросом глядя на слизеринца. — Срежь корешок и только тогда бросай. — Чёрт, точно. Снейп был увлечён чьим-то другим зельем, стоял спиной и не видел, как его лучший ученик помогал самому нелюбимому. — Ослабь огонь, — дал ещё одну подсказку, заканчивая с нарезкой и перейдя на помешивание — восемь по часовой, две против. — А нормально, что оно такого цвета? — неуверенно спросил Гарри, не различавший оттенки так глубоко. Бросив быстрый взгляд назад, Том убедился, что профессор продолжил обходить столы, оставив их позади, и уже спокойнее сделал шаг к сводному брату, чтобы взглянуть внутрь котла. Зелье приобрело зелёный оттенок, пузырилось, но постепенно начало темнеть. — Ослабь огонь и добавь волос вейлы. Чуть подрагивающие руки послушно выполнили данную инструкцию. — Как ты всё это помнишь? Ужас какой, — нервно улыбнулся Гарри, оглядываясь по сторонам. — Хорошая память, и ты это знаешь. — Если не исправите зелье в течении минуты, мисс Лопес, начнётся извержение вулкана и нас всех окатит вашими трудами. Голос профессора стал ближе. Том быстро отступил и как ни в чем не бывало вернулся к своему зелью. Остались последние штрихи. «Превосходно» и «Выше ожидаемого» уже у них в кармане.

***

Занижение оценки. Придирка к испачканному столу, подумать только! Том шёл рядом с Гарри и негодовал больше гриффиндорца. Конечно, стол зельевара, как и кухня хозяйки, должны быть в чистоте, но занизить за это оценку сразу после приготовления зелья?! Попахивало маразмом. Да только возраст не тот. — А помнишь, как ты мне не верил, что ваш декан такой? — Не надо. Мне это. Напоминать. Поднималось уже не просто раздражение. Злость. Декан сильно разочаровал. Оставлять всё как есть Том не собирался, ему плевать на несправедливость по отношению к другим, но родного человека в обиду не даст. — Брось злиться, Том. Горбатого только могила исправит. Так будет до самого выпуска, нечего себе из-за этого нервы портить, — Гарри был вопиюще небрежен. — Я всё равно лучше понимаю, когда ты объясняешь. Ты ведь не против меня учить и дальше? — Глупый вопрос. Только на последнее ответил Том, боясь спровоцировать себя, и собственнически прижал к себе младшего. Контакт с ним, его прикосновения, тепло, запах, удивительно быстро умели успокаивать бушующий шторм внутри слизеринца. — Пойдём в нашу комнату. Это был знак. Ответом на него послужили мычание и согласный кивок. Братья отправились в только им ведомое место. Держали лицо, чтобы никто не видел сладкое волнение. Сохраняли шаги неспешными, несмотря на желание ускориться. Чтобы поскорее… Щёлкнул замок. Сумки небрежно полетели на пол. Гарри никогда не был прилежным м аккуратным, ему простительно. Тому — нет. Личина пай-мальчика, контроль, манеры, всё летело в тартарары в моменты сильной жажды. Том прижался к стене и вплотную приблизил к себе Гарри, возбуждённо выдохнувшего ему в щёку. — Мой львёнок. — Сильно хочешь меня? — гриффиндорец прикрыл глаза, улыбаясь, и повёл носом по щеке, в которую почти прижался губами. — Я тоже. — У нас немного времени, примерно сорок минут до конца перерыва, — руки слизеринца бесцеремонно вытащили края рубашки из заправленных брюк, — не будем же терять ни секунды. Губы коснулись поцелуем подбородка, ямки под нижней губой. Пока Гарри не повернул к нему голову и не встретил губы брата своими губами, вовлекая в томящий поцелуй. Обжигающе-горячие бёдра были обласканы грубоватыми руками из-за ручки метлы. Львёнок почувствовал смелость. Ослабил их ремни. Скинул с себя душную мантию. — Я жду тебя. — Конечно, — оскалился Том, облизывая в предвкушении губы, и по стенке плавно съехал вниз. Он уделит младшему внимание, вытянет из него самые откровенные и самые сладкие звуки. Их связь порочная в чужих глазах. Но ярко освещающая их жизнь. Поэтому они хранили свои отношения в тайне. Встречались в тайной комнате, сокрытой от посторонних глаз. Любили друг друга, наплевав на внешний мир. Том встал на колени, через белье обхватывая набухающую плоть. Её запах, тепло будоражили кровь. Слизеринец склонился ближе, глубоко вдохнул и влажно поцеловал через ткань, делая её более мокрой. — Прижми меня к себе, — жалобно попросил брат. Когда они были вместе в этой комнате, он всегда просил обнять. Сгребсти словно в тиски и не отпускать. Потому что руки Тома созданы для этого. Да, именно так. Слизеринец с удовольствием обхватил за ягодицы, прижался лицом к паху, вёл носом, глубоко дышал, целовал, слушая сверху тяжёлое дыхание и рваные выдохи. Пальцы Гарри зарылись в тёмные волосы, портя идеальную укладку. Но как же на неё было плевать. Прикосновения львёнка до мурашек приятные. Сам Том сжимал ягодицы, разводил в сторону, готовый приложить силу и порвать к Мордреду трусы. — Давай я сниму, а? Одежда мешала. Он хотел ощутить касание кожи на себе. Том чувствовал чужое желание. И не стал помогать. Время поджимало, он всё понимал, но не мог заставить себя прекратить дразнить. Ещё немного. Капельку садизма. Чуть больше чувства предвкушения. — Нет, — приказал, стоило перестать чувствовать пальцы в своих волосах. Краем глаза он заметил, как Гарри оттянул резинку трусов, — убери руки. Быстро. Слышать недовольное скуление, на грани жалобы, приятно. С лёгкой приправой от совести за то, что мучает своего мальчика. — Я помогу, — Том поднял похотливый взгляд, — если будешь молить. Ну как? Гриффиндорская гордость надломается? — С каким же садистом я связался, — вздохнул, наклоняясь ближе и целуя нежно, даже робко, будто это он стоит на коленях, а не Том. — Пожалуйста. Сделай мне приятно. И ещё раз коснулся его рта поцелуем, присуждая себе широкую, довольную улыбку. Они с громким чмоком оторвались друг от друга. А потом… Том сделал это. Стянул трусы, — Гарри очень мило переступил, не скрывая своего нетерпения, — и без рук, губами обхватил головку, медленно всасывая. Сладкий дрожащий выдох сорвался с губ гриффиндорца вместе со стоном. Том знал, его братишка сейчас хочет взять за плечи и двигать бёдрами, дать приятный для себя темп. При этом знал, что если сделает это, Том остановится и ничего не даст. Либо же обездвижит и будет издеваться всласть, сводя с ума. Уже проходили. Знать, что из-за него братишка борется с собой — чертовски пленительно. Но что возьмёт верх? На всю длину Том не обхватывал и вряд ли будет. Если только не разогреет свой рот и под конец не захочет особенно громких криков. Язык чертил круги, дразнил уретру, облизывал вены. Губы плавно двигались и целовали там, где рука не ласкала. Естественной смазки было недостаточно, а слюна не та жидкость, которую следовало использовать для плотских утех. На этот случай Том изучил одно интересное заклинание. Он любил эксперименты, а разные способы поиграть с братишкой особенно подстёгивали любопытство. Они могли так много всего попробовать! Было бы желание, а способ найдётся. Звуки удовольствия участились, их стало больше, они стали дольше, и ещё приятнее. Гарри медленно терял контроль в водовороте приятных ощущений. Пальцы снова оказались в волосах Тома, порой больно оттягивая. Ничего. Слизеринец терпел. Эта была приятная боль. Она показывала, насколько глубоко львёнок утопает в нём, жаждет его рта и прикосновений. Измазанные в специальной смазке, пальцы Тома прошлись между ягодиц и надавили на сжавшийся анус. — Гарри, — раскатал имя на языке, вновь поднимая глаза, — впусти меня. — Входи. Я жду, — простонал гриффиндорец, — ты же знаешь… Да. Как бы Гарри ни был готов, как бы ни желал, тело всегда сжималось, пропуская внутрь под напором. Медленным и неукротимым. От него становилось так хорошо, что тело поддавалось, принимая полностью, безропотно. Указательный, средний, безымянный. Нетерпение сжирало выдержку Тома. Он был так аккуратен, входя с лёгким сопротивлением, но хотел большего. Хотел сильнее. Ещё глубже. Быстрее. Быстрее… Быстрее! Стимуляция с двух сторон. Рука, обхватившая член, безжалостно, быстро двигалась, создавая от трения и большого количества смазки чавкающие, пошлые звуки. Пальцы внутри подстраивались под темп спереди. Том больше не сосал и не ласкал ртом. Он смотрел на то, что творил с младшим братишкой, как тот заходился стонами, не зная куда деть руки, как сладко произносил его имя: — Т-том… Том, пожалуйста!.. Прося ещё, одобряя каждое его движение. И как сам с удовольствием, без стыда, насаживался на длинные, тонкие пальцы в бодром ритме, так что ноги с трудом держали. А какое громкое возмущение Том услышал, перестав стимулировать и замедлив движение рукой на члене. Чувство опустошенности и вдвое сокращённого удовольствия не оставили Гарри равнодушным: — Том! Ты проклятый садист! Когда-нибудь я над тобой сам поиздеваюсь и не дам! Слизеринец засмеялся, усиливая своей реакцией возмущение и обиду на лице брата. — Ну, ну, — как успокоился, поднялся с колен, ощущая небольшую боль после долгого стояния на каменном полу, и крепко обнял, — не обижайся, львёнок. Я ведь тоже хочу получить свою порцию приятного. Пойдём на диван, — заманчиво заговорил, обдавая ухо дыханием, — там я зацелую твои губы. И войду в эту жаждущую глубину, — надавил пальцами на раскрытый анус, — двигаясь так, как ты сам захочешь. И сколько захочешь. — Ты всегда так говоришь… А потом отбираешь, — Гарри дулся, но голос старшего брата всё равно действовал и на тело, и на разум. Он плыл в крепких руках. — Я тебе не верю. Поэтому ты должен убедить меня. — Вызов принят. Том поднял его на руки. Усиленные тренировки в квиддиче дали свои плоды. Угловатый, лёгкий как пушинка гриффиндорец стал подтянутым, красивым… и тяжёлым. Но слизеринец виду не показывал. Донёс до дивана, будто и не прикладывал силу, навис над Гарри, ловя его заворожённый, тёмный взгляд, и впился в губы. Так, как оба хотели — несдержанно, пылко. Руки Гарри дрожали от возбуждения. Или нетерпения. А может от всего сразу. Но он, как хороший мальчик, не просто гладил, а помогал снять лишнее. Сначала мантия. За ней жилет. Рубашка, ослабленный ремень, брюки, трусы. Они раздевали друг друга, обходясь с одеждой также, как с сумками, мантией и брюками Гарри, оставленными у входа. Кожа к коже. Больше прикосновений. Почти не разрывая поцелуев. Их губы опухли, языки устали, но они продолжали целоваться, насыщаясь на несколько дней вперёд, и двигаться, создавая трение, усиливая возбуждение. Том ничего не мог поделать со своей натурой, требовавшей усилить огонь, заставить вскипеть, прежде чем добавить новый ингредиент. Гарри был его личным зельем, опьяняющим, иссушающим, отравляющим и требующим мастерства, чтобы приготовить его, как положено. Только на оценку «превосходно». И, конечно, он не разочарует. Не обидит. Заставит Гарри поверить в искренность и силу брошенных слов. Первый пункт уже выполнен! Сочные, покрасневшие губы выглядели возбуждающе истерзанными. То же Том поспешил сотворить с задом гриффиндорца. Пора переходить к главному, время поджимало. Гарри напрягся, а затем сам поддался, придержал свои ноги под коленями, молча прося взглядом, почти умоляя, заполнить его. И Том сделал это, медленно погружаясь внутрь. — Да-а… Гарри… Упруго. Жарко. Влажно. Ощущать богатый коктейль на себе просто подарок. Изумительно! Стоны, срывающиеся со сладких губ, пьянили. Его братишка даже не нуждался в том, чтобы привыкнуть. Слишком долго ждал, пока всё было готово к вторжению. Гарри сам начал двигаться. Ему обещали полную власть. И только если Том посмеет отобрать её — он устроит страшную кару. — Давай сменим позу, — с жаром, тяжёлым дыханием, Том потянул брата за руки, заставляя принять сидячую позу. Думая, что оседлает, находясь лицом к лицу, Гарри удивился, очутившись прижатым к Тому со спины. — Давай, львёнок, — подтолкнул к действию слизеринец, ладонью приласкав от затылка до поясницы, — гриффиндорец невольно распрямил спину, — и поцеловал в загривок, после чего легко куснул. — Приподнимись. Вставь его в себя и двигайся, как хочешь. Я весь твой. И он тоже. Добравшись до сладкого, Гарри больше не думал об отобранном удовольствии. В чуть более ясном сознании непременно бы заподозрил неладное. Но сейчас Том отдавал себя ему в единоличное владение. Оставалось только взять. И гриффиндорец взял. Умело сел, будто на метлу, к которой Том безумно ревновал его, находя ужасно эротичным длинное древко, на котором Гарри вытворял высший пилотаж. А должен был только на нём. Всегда. Том вознесёт его к небесам, если только тот будет также уверенно сидеть на нём, как сейчас. Громкие, звонкие шлепки в быстром ритме заводили ещё сильнее. Руки сами притянулись к бёдрам, чтобы помогать. Но не направлять самостоятельно. Ни в коем случае. Гарри довольно улыбнулся, почти задыхаясь от удовольствия, посмотрел через плечо, но так и не смог поймать взгляд Тома. Тот почти плыл. Как и всё в их комнате. Руки их коснулись друг друга на бедрах Гарри. Темп ускорился. На последнем толчке Том несдержанно впился зубами в плечо Гарри, забившегося в экстазе. Укус оставит метку, словно от животного, коим Том и ощущал себя. Пусть он получит потом по голове за боль и яркий след, который нужно скрывать. Пусть утонет в шутках о том, что его нужно лечить от бешенства, как собаку. Да Том готов и к тому, что сам Гарри однажды укусить его исподтишка. Он примет всё. Однако сейчас слизеринец хотел оставить свой след, чтобы хоть на подсознательном уровне закрепить на брата свои права. Чтобы ни одна тварь не посмела покуситься на то, что принадлежит только ему и никому больше. Конец.