Дядя

Дядя… Этот отрывистый шепот вырвался у него непроизвольно и был скорее похож на тихую мольбу, чем на протест. Торин поднял голову. Растерянность и страсть были в его светлых глазах, пытливо вглядывавшихся в вспыхнувшее лицо племянника. — Ты хочешь, чтобы я прекратил? — хрипло выдохнул он. Фили с силой затряс головой. Нет же, нет. То, чего он хотел, было невозможно выразить словами. Улыбка, тронувшая его глаза, была какой то неживой, и все же, прежде чем он опустил ресницы, Фили заметил, как в светлых глубинах огромных зрачков сверкнуло удовлетворение. Торин уткнулся в шею и стал исследовать ее губами и кончиком языка. Его горячее дыхание, скользившее по коже, поднимало в фили жгучие волны возбуждения. Торин стянул рукава ночной рубашки с его плеч, и рубашка стала спадать. На какое то мгновение она задержалась на бедрах Фили, сделав его похожим на ожившую статую, ноги которой задрапированы белой тканью. Торин пристально смотрел на него, переводя взгляд сверху вниз, не оставляя без внимания ни один изгиб его тела. Потом тот же путь проделали его руки. С груди они скользнули на торс, обхватили соблазнительные бедра и вместе с падающей рубашкой спустились по ногам на пол. Рубашка с шуршанием смялась и накрыла его щиколотки. Выражение лица Торина было таким, словно он испытывал сильную боль. Глядя на него, Фили почувствовал, что с ним творится что то странное. Он стоял неподвижно, прижав руки к бокам, а где то в глубине сердца рождалась трепетная нежность. Ее Никогда в жизни он не испытывал такого удивительного желания, которое охватило сейчас — отдать себя. Он хотел его, хотелать делать то, что ему нравится, хотел быть таким, каким был ему нужег. В этот момент ему вдруг показалось, что он создан именно для того, чтобы отдаваться. Это был единственный способ утолить нестерпимый голод своего тела и своей души. настойчивые пальцы Торина требовательно сжали его бедра, когда он встал на колени и притянул его к себе. Положив руки ему на плечи и закрыв глаза, Фили запрокинул голову, и сверкающая волна волос упала ему на спину. От влажного и жаркого прикосновения его языка, кружившего вокруг пупка, у него перехватило дыхание. По мышцам его живота пробежал огонь наслаждения. Торин приник к плоти, и его ноги задрожали. Он почувствовал его дыхание, и весь мир вдруг перевернулся с ног на голову. И его понесло куда то далеко далеко, в не отмеченную ни на какой карте страну, которой правят только чувства. Очень тщательно, ни на секунду не отрываясь от своего занятия, он исследовал подвижные складки его кожи, ощупывал языком гладкие плоть, впитывая в себя его эссенцию. Он требовал его ответа, побуждал его, умоляя ответить. Пальцы Фили забрались в его волосы, стали перебирать их, а он в это время добрался до самого сокровенного источника наслаждения и принялся с осторожностью ласкать. Из его груди вырвался тихий, протяжный стон. ногтями он непроизвольно впился в его кожу и, только через несколько секунд осознав это, разжал пальцы. В ответ на это невольное движение Торин еще сильнее сдавил его бедра, словно хотел, чтобы эти пружинистые округлости влились в его ладони. Потом его рука двинулась туда,. Раздвинув ноги он продолжил свои изощренные ласки. Нахлынувшее на него наслаждение было таким острым и неистовым, что еготдыхание, его голос и вся эта ночь слились воедино и стали уплывать куда то. Тело его изогнулось, руки ослабли, по безвольно разжавшимся пальцам пробежали иголочки тока. Фили почувствовал, что оседает на пол, но ничего не мог с собой поделать. Торин поддержал его и помог опуститься на колени рядом с собой. Он притянул его ближе, и в его глазах загорелся сумасшедший синий огонь. Его ненасытные губы требовательно приникли к его рту. Он сдался, он уступил, с упоенным удовлетворением шепча что то неразборчивое. Его жадный язык протолкнулся между его зубов, вернулся назад, снова погрузился в теплую глубину. Не отрываясь от его сладкого рта, Торин вновь пробрался рукой к жаркому источнику. Его тело с радостью приняло это прикосновение, задрожав от волнения и удовольствия. Его тело звало племянника, и он, ощутив призывное биение его сердца, ответил на этот зов. Фили вдруг почувствовал, что сходит с ума от этого приступа возбужденной страсти, сжигавшей все его тело. Разве можно было удержать это буйствование внутри себя и сохранить рассудок? Этому неистовству чувств нужен был выход, и если Торин не поймет это и не соединится с ним, он взорвется. Торин не стал останавливать его трепетавшую руку, отыскавшую жаркую, возбужденную плоть. Его дыхание стало прерывистым, когда Фили ласкал разбухавший под его пальцами этот предмет вожделений. Он приподнял на его и, затаив дыхание, стал смотреть, как вытягиваются и морщинятся темно розовые соски, окруженные яркими ореолами. Его пальцы сами собой потянулись к этим бутонам сладострастия и принялись осторожно массировать их. — Как ты прекрасен, — с тихим изумлением сказал он, скорее всего, себе самому. — Ты тоже. Его шепот был почти не слышен, словно легкий шелест ночного ветерка. Торин еще крепче сжал его. Фили сильнее сдавил его плоть. Внезапно его руки оказались у него на . Распрямив ноги, Торин сначала сел, а потом лег на пол, увлекая Фили за собой. Его бедра оказались зажаты его коленями, и он подтянул его повыше, так, чтобы он лег ему на грудь. Какое то время Фили лежал, прижимаясь к нему и ощущая прикосновение густых волос, покрывавших его грудь, и прислушиваясь к глухим ударам его сердца. — Как только ты захочешь, — прошептал Торин, подтягивая его еще выше. Я сделаю это... Фили уперлся ладонями ему в плечи и приподнялся, затем, не сводя глаз с лица дяди, стал осторожно и медленно опускаться. Торин застонал от мучительного наслаждения. Отрывистое дыхание и безумные удары сердца — все говорило о буре, бушевавшей в нем, которую он уже едва сдерживал. Потребность вернуть ему хотя бы капельку того исступленного восторга, которым он наполнил все его существо, каждую его клеточку, болезненно отзывалась в судорожно сжимавшихся мышцах. Эта потребность становилась все острее, и его глаза затуманились слезами. Торин вздрогнул. — Боже, — проговорил он хриплым от возбуждения голосом. Уперевшись руками в пол, он рывком поднял свой корпус и одним мощным движением бедер глубоко проник в своего племянника, полностью овладев. Фили вскрикнул от наслаждения. Ухватившись за его мускулистые плечи, он принял его в себя, призывая взять его всего. Он хотел его, хотела безумно. В момент наивысшего блаженства они слились в едином движении, едином порыве. Их единство Было теснее, чем просто прижавшиеся друг к другу тела, глубже, чем жаркие вдохи, тихие, страстные мольбы и гортанные, хрипловатые звуки несказанного наслаждения.