Воспитание чувств

Молодость богата на опрометчивые поступки, в этом и заключается вся её суть. Время, когда осознанности ещё слишком мало, но смелости и отчаянности хватило бы и на десятерых. У всех эти ошибки были разной степени тяжести, Тэхёну же казалось, что его ошибка могла бы приблизиться к отметке «смертельная». Прошло уже несколько дней с того поворотного вечера, а Ким так и не решался не то что заговорить с лучшим другом, да даже просто посмотреть ему в глаза. Впрочем, следовало отдать Хосоку должное, он так же не торопился сокращать дистанцию, явно тоже будучи не в силах осознать в полной мере, что между ними произошло. Хотя, судя по отточенным движениям, будущий барон уж точно знал, что и как делать, тогда откуда этот страх? Впрочем, он был Тэхёну только на руку, ведь если бы у друга оказалось больше смелости, и он начал непростой разговор, Ким бы совершенно точно не нашёл, что ответить. Оставалось лишь долго и мучительно обдумывать всё исключительно про себя. Юноша так до сих пор и не мог отдать себе полный отчёт, почему он так поступил. Зачем попросил Хосока совершить нечто подобное, почему не сказал остановиться, и главное — почему получал от этого удовольствие? Причём удовольствие это было иного, ранее недоступного Киму рода. Когда он сам себя ласкал это было нечто сродни приятной разрядки, но не более. В момент, когда Хосок с ним это делал, Тэхён был словно в ином мире. Мире, где все чувства обострены настолько, что кажется вот-вот и сама душа не выдержит: погибнет в пучине страстей, чтобы через несколько мгновений возродиться вновь. Что если именно этот момент сладкого экстаза и называют раем? Апостол Павел, описывая рай, изрёк «И знаю о таком человеке, что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать». Что это за слова, святой так и не пояснил, но Тэхён в эту минуту был уверен, что это были слова о чувстве, что его переполняло. Чувстве столь же прекрасном как райские кущи и столь же волнительном как мысли о них. Пребывая в сладостно-мучительных воспоминаниях о минувшем вечере, Тэхён даже успел позабыть о Сокджине. Нынешний маркиз Блэндфорд, он же будущий герцог Мальборо, как и полагалось истинному джентльмену, наверняка продумывал свою месть, дабы после представить её не просто холодной, а леденящей душу из-за своей изощрённости, но пока она не состоялась, Ким предпочитал не думать о своём неудачливом поклоннике. Куда приятнее было предаваться размышлениям о том, что теперь ждёт их дружбу с Хосоком. А можно ли её теперь называть дружбой? Что если её постигнет судьба того огромного лайнера, который год назад затонул посреди Атлантического океана? И всё же рано или поздно лорду Киму и лорду Чону пришлось бы столкнуться лицом к лицу. Итон не слишком большое место, чтобы вечность убегать друг от друга, да и учителя, борющиеся за сплочение юных воспитанников, не слишком способствовали игнорированию. Ситуация, которая могла бы заставить заговорить, произошла на уроке немецкого, когда профессор велел выполнить задание по парам. Тэхён и Хосок умудрялись не говорить друг с другом даже сидя за одной партой, но уже здесь деваться было некуда. Конечно, Чон мог бы встать в позу и выполнить задание полностью самостоятельно, но он всё ещё был предательски плох в немецком, как и два года назад, а Тэхён, кажется, впервые был готов сказать господину Шехтелю спасибо. — С чего начнём? — осторожно начинает Ким, нервно вертя меж пальцев карандаш, надеясь, что вся дрожь перейдёт в руки и не отразится на голосе. — Профессор Адамс велел составить диалог на основе отрывка из книги, — бесцветным голосом отзывается Хосок, даже не смотря на соседа по парте и делая вид, что увлечённо читает абзац на немецком, пускай Тэхёну и было понятно, что друг наверняка мало что понимает в написанном. — Я не про задание, его я могу написать и за двоих за две минуты, — в это мгновение Чон поднимает на собеседника удивлённо-выжидающий взгляд, и юноша невольно спотыкается в словах, не сразу находя в себе силы и жизненно необходимую любому аристократу выдержку, чтобы продолжить: — Нам нужно поговорить о том, что случилось, — скороговоркой на одном дыхании наконец изрекает Тэхён. — Я бесконечно сожалею, я не знаю, что на меня нашло, прости, я... — Хосок вновь опускает взгляд, явно суетится и переживает, и кажется, впервые на памяти лучшего друга едва заметно краснеет, что было всегда уверенному и даже немного наглому Чону совершенно не свойственно. — Но я не сожалею, — пускай няни Тэхёна так не воспитывали, но прямо сейчас он грубо перебивает. — Я много думал обо всём случившемся последние дни и наконец понял, что всё же ничуть не жалею. Не будем отрицать, что мы, очевидно, оба этого хотели. Это пока всё, что я решил, о том, мерзко это или нет, ещё нужно основательно подумать. — Я такое делаю уже не первый раз, но так и не пришёл к однозначному ответу, — признаётся Хосок, а его собеседник в свою очередь ничуть не удивлён: он был готов услышать нечто подобное. — Предлагаю тогда подумать об этом вместе, лорд Чон. Как завязывать галстук итонским узлом ведь разобрались два года назад, значит, разберёмся и с этим, — Тэхён через силу улыбается, старается хоть как-то разрядить напряжённый диалог, а когда видит, как уголки губ Хосока тоже приподнимаются, улыбка сама собой становится куда более искренней. — Кто мы теперь друг другу? — неожиданно Чон вновь возвращается к серьёзному тону и задаёт сокровенный вопрос, о котором его «друг» все эти дни предпочитал даже не задумываться. — Лучшие друзья. Или ты больше не хочешь со мной дружить? — Лучшие друзья такое не делают. — Значит, мы немного необычные лучшие друзья. Пускай будет так. Молчаливым согласием Хосока становится яркая, полная света и нежности улыбка. Так улыбаться мог только он, взращенный ласковым солнцем, царившим в колониях.

***

Несмотря на общее решение о том, что они всё так же лучшие друзья, не заметить перемен было просто невозможно. Сладостный трепет, поселившийся в сердце Тэхёна в ту ночь, так никуда и не пропал, и с каждым новым днём юноша всё сильнее сомневался, а испытывают ли нечто подобное по отношению к друзьям, пускай и лучшим? Ким не знал ответа наверняка, но интуиция подсказывала, что всё же нет — не испытывают. Но как тогда правильнее было бы назвать их с Хосоком странные отношения? Этого Тэхён так же не знал, но он и не пытался выяснить. Куда приятнее было просто наслаждаться моментом, не задумываясь ни о чём постороннем. Благо ласковое майское солнце вполне способствовало расслабленности. В особенности хорошо было наслаждаться солнечными лучами на безупречной светло-изумрудной итонской лужайке, где, недалеко от пышного клёна, друзья часто любили проводить время в перерывах от занятий. Хосок сидит, в то время как Тэхён предпочитает лечь, удобно устроив голову на коленях Чона, словно они были подушкой. Оба читают, готовясь к следующим занятиям, вот только если Хосок был написанным явно увлечён, то Ким никак не мог сконцентрироваться ни на одной строчке. Покоя юноше всё никак не давал один сокровенный вопрос: — И всё же расскажи поподробнее про свой опыт в колониях, — наконец поняв, что сосредоточиться на задании по латыни он так и не сможет, Тэхён закрывает книгу. — Кто и чему тебя там научил? — Чему ты и так видел, а больше подробностей, думаю, ты не захочешь знать, — Хосок, в свою очередь, от чтения не отрывается и лишь впутывает пальцы левой руки в тёмные пряди друга, начиная слегка массировать затылок, словно старался этими незамысловатыми действиями отвлечь будущего графа от сути разговора. — Но я хочу их знать, — пускай движения тонких изящных пальцев и оказывали успокаивающе-расслабляющий эффект, но всё же Тэхён не позволяет увести себя от темы. — У населения колоний иные представления о морали и нравственности, и если мы подобное однозначно не принимаем, то они допускают некоторую вольность в толковании. С одной стороны, совершенная, полностью выраженная страсть может быть лишь между мужчиной и женщиной. — Но любая страсть греховна, так что не будем на ней задерживаться, — перебивает Ким, вспоминая все многочисленные наставления, как от священников, так и от профессоров. — Как скажешь, в любом случае, страсть осуждается, а вот союз, основанный на крепкой дружбе и глубокой душевной привязанности, считается чем-то совершенным. Совершенной считается самая светлая любовь. — Совсем как в Итоне, не понимаю, в чём ты находишь разницу. Думаю, никто из наших сокурсников не стал бы отрицать, что в качестве объекта для страсти мечтает исключительно о какой-нибудь белокурой девчонке, но пока их нет поблизости приходится довольствоваться тем, что есть, а именно тартами. — И всё же разница есть. Люди из колоний допускают существование тех, для кого пределом мечтаний не является, как ты выразился, белокурая девчонка. Мы же даже мысли о подобном не позволяем, и я в постоянной растерянности, какое мнение является правдивым. — Первое, конечно, — даже не задумываясь, отзывается Тэхён, произнося то, что за пятнадцать лет успел заучить наизусть. — Вот выпустимся мы из Итона, отправимся в университеты и неужели ты не собираешься найти себе жену? Все так делают. — А будешь ли ты свою жену любить? — Как получится, — как ни в чём не бывало отвечает будущий граф Пембрук, успев понять, что любовь к жене — это одна из немногих вещей, которую с него как с аристократа никто требовать не будет. — Но ведь кого-то любить надо. Вот кого собираешься любить ты? — Что мне мешает любить друга? Тебя, к примеру, — словно очевидную каждому ребёнку истину, проговаривает Ким, не понимая, как до Хосока подобное может не доходить. — Не видишь противоречия? Тэхён, если быть откровенным, противоречий никаких не видел. Он уже смирился с тем, что семья от него на таком внушительном отдалении, что едва ли удаётся их пылко и со всей нежностью любить. Но молодое сердце ведь хочет прочувствовать жар с нетерпением, так что им мешает выражаться в сильнейшей дружеской привязанности? Ким ведь уже успел прочувствовать, насколько прекрасными и полными удовольствия могут быть её проявления, так к чему останавливаться на этом? Да даже сам Платон ведь писал о всём богатстве товарищеского чувства. Так откуда могут взяться какие-либо противоречия? — Нет. — Какой же ты идиот, лорд Ким, — сказав это, Хосок тут же поднимается на ноги, заставляя друга уронить затылок на твёрдую землю, вызывая тем самым у Тэхёна непомерное удивление. — Эй, ты чего! — Ким кричит вслед, но Чон даже не оборачивается, продолжая идти куда-то в сторону библиотеки. — И ты так и не ответил на вопрос! — Такому придурку бесполезно что-то объяснять, — единственное, что получает Тэхён в ответ.

***

Иррациональное чувство внутреннего дискомфорта зародилось в душе Тэхёна с того самого злополучного разговора на лужайке. Он чувствовал себя бесконечно виноватым перед Хосоком, но даже самому себе не мог объяснить, а в чём именно провинился. Словно он не оправдал чужих ожиданий, и был бы это кто-то другой, Ким бы не слишком переживал, но, когда дело касалось лучшего друга, подобное ощущалось как самое настоящее преступление. С другой стороны, а как ещё Тэхён должен был реагировать? Самого себя он успокаивал мыслями о том, что ничего выбивающегося из привычной картины мира не произошло. Да, вначале всё казалось смертельной ошибкой, событием, разделившим жизнь на «до» и «после», но в сущности, что они с Хосоком такого сделали? Поцеловались? Тэхён же ведь целовал своих родителей, добрых нянек, маленькую сестрёнку. Разумеется, это и близко были не те поцелуи, но ведь их суть и посыл от этого не меняются. Целуют близких и дорогих людей, вот и Ким поцеловал своего единственного близкого и дорогого человека в Итоне, который, к тому же, спас его от Сокджина. Касательно всего остального, так ведь делают не только они. В одном из своих первых писем Сокджин ведь как-то раз упомянул, что однажды познал с ещё одним учащимся физическое удовольствие, значит, и в этом нет ничего противоестественного и все подобным занимаются. Так почему убеждение Тэхёна и представления о любви должны резко поменяться? Всего лишь из-за предательского трепета в груди, который возникал каждый раз, стоило только взглянуть на Хосока? Им было необходимо поговорить, это совершенно точно. Они всего лишь неправильно друг друга поняли, продолжая совершать глупые и спонтанные ошибки, которые в конечном итоге могли ведь и дружбу разрушить. Этого Тэхён совершенно точно не хотел. Будь всё осенью, они могли бы бесконечно с Чоном играть в молчанку, избегая друг друга, но вот уже май, скоро закончится учёба, все разъедутся летом по домам, а Хосок и вовсе отправится к отцу в колонию, и как тогда Киму извиниться? Конечно, можно писать бесконечное количество писем, но едва ли они окажут и половину того эффекта, который может оказать живой разговор. Решено, Тэхён сегодня же вечером проберётся к Хосоку в спальню после отбоя, и никто им не помешает спокойно поговорить, решив все те недоразумения, которые успели возникнуть за последние несколько дней. И в какой только момент всё свернуло куда-то не туда? Когда они совершили то, что совершили в ту ночь? Или когда Сокджин его насильно поцеловал? В голове ничего не клеилось, но всё же Ким надеялся очень скоро вернуть себе трезвость ума. Тэхён с трудом, но всё же выжидает полчаса после официального отбоя, зная, что к этому времени коридоры пустели, и никто не поймает его на злостном нарушении правил дома. Теперь дело остаётся за малым: выйти из спальни тихо и осторожно, дабы не заскрипели деревянные половицы, наверняка видавшие ещё Генриха Восьмого, а потом быстро подойти к соседней двери и тихо постучать. Всё это занимает у юноши не более двух минут, и вот он уже стоит у порога Хосока, с нетерпением ожидая, когда же ему откроют. Чон, благо, не разочаровывает и не заставляет себя долго ждать, дабы не подвергать постучавшегося опасности быть обнаруженным. В следующее мгновение дверь перед Тэхёном открывается, и его спешно запускают внутрь. Разбираться обо всём лучше за закрытыми дверьми, дабы уж точно никто ничего не заметил в коридоре. — Зачем пришёл? Ещё и в такое время, неужели так расстраивает, что капитан дома ни разу за два года не порол? — Хосок старается звучать озлобленно и раздражённо, но Ким прекрасно понимает, что всё это напускное, и друг просто переживает. — Я хотел поговорить. — Сегодня не наговорился? — а вот на этот раз злоба получается куда более искренней. — Я хотел извиниться, пускай и не понимаю, а с чего ты вообще на меня вспылил. — Вот потому и вспылил, что для тебя это всё как развлечение. Один день попереживал, помучал свою совесть, а потом забыл и легкомысленно пошёл дальше. Ты даже не пытаешься ничего осмыслить, — Хосок повышает голос, активно жестикулирует, как это обычно делают какие-нибудь вульгарные южане, но никак не сдержанные британцы, и Тэхёну даже кажется в какой-то момент, что его вот-вот схватят за плечи и начнут трясти. Откуда только взялись все эти эмоции? В чём Ким ещё успел провиниться, и что он должен был осмыслить? Это будущий граф никак не мог понять. — О чём ты? — непонимание, которое и так отчётливо читалось на лице Тэхёна, он теперь решает ещё и озвучить. — До меня никак не доходит, о каком осмыслении ты говоришь. — Моих слов и поступков, чёрт тебя побери! — всё же предсказание Кима сбывается, и его в конце концов хватают за плечи, разве что трясти пока не начали. — Я сам захотел тебя поцеловать, как и всё остальное, извинялся, потому что думал, что мой порыв может тебя испугать, а ты даже не понял, насколько он был отчаянным и важным. Для тебя это действительно как развлечение и быстрый способ забыть о том, что сделал мерзавец Сокджин? После я спрашивал, кто мы теперь друг для друга, говорил, что друзья так себя не ведут, а ты упёрся, что мы лучшие друзья, и всё. Неужели тебя ничего не смущает? Даже когда я открыто говорю о любви, тебя всё ещё ничего не смущает, ничто не заставляет задуматься. Да даже сейчас в твоих глазах столько непонимания, что все мои предыдущие слова автоматически становятся бесполезными, так что лучше забудь, что я говорил и уходи. Я мог бы ещё посоветовать не брать в голову, но ты и так ничего в неё не берёшь. — Хосок... — у Тэхёна в голове ураган, он не знает, что именно стоит сейчас сказать и может лишь отчаянно произносить дорогое имя, пока сам Хосок лишь раздражённо отступает на шаг, а после и вовсе от собеседника отворачивается. — Уходи, я не хочу тебя видеть. — Но почему? — В отношении тебя подходит фраза: «Вырастешь — поймёшь». Тебе бесполезно хоть что-то объяснять, — Чон демонстративно ложится обратно на кровать и отворачивается к стене, а его гостю остаётся лишь подойти поближе к изголовью и надеяться хоть на какую-то подсказку или же благосклонность. — Мы с тобой лучшие друзья уже два года, всегда друг друга понимали, так почему я сейчас не пойму? — Ты даже не хочешь понять, что ты мне уже давно никакой не друг, — Хосок говорит это полушёпотом, явно надеясь, что собеседник ничего не услышит, вот только тишина, царящая в спальне этому не способствует. — А кто я тебе? Злейший враг? — Тэхён пытается неумело шутить, но в этой ситуации всем не до смеха. — Это намного хуже врага. — У тебя, похоже, незадолго до поездки в колонии появляются проблемы с английским, — теперь пришло время Кима выплёскивать накопившееся раздражение едкими словами. — Иначе я не знаю, что тебе мешает внятно выразить свои мысли. И чёрт с тобой. Я извинился не понятно за что, ты со мной нормально разговаривать не хочешь, я ухожу. Раз не хочешь дружить, так и сиди тут один, я навязываться не собираюсь. Графам с баронами вообще дружбу водить не полагается, поэтому... — Я люблю тебя, — неожиданно произносит Хосок всё так же тихо, но Тэхёну кажется, что слова эти громкие, словно удары грома. Лорд Ким, нынешний барон Герберт и будущий пятнадцатый граф Пембрук впервые пребывает в столь сильной растерянности. Впервые ему кто-то сказал о любви. Родители Тэхёна считали слова чем-то излишним, чем-то, что делает детей слишком мягкими и избалованными, что непозволительно, для нянек подобное было недопустимо, даже если они и испытывали нежную привязанность к мальчику, а больше говорить такое было и некому. Пускай ему уже было пятнадцать, но Тэхён всё ещё продолжал быть тем маленьким одиноким мальчиком, который слонялся по бесконечным коридорам огромного Уилтон-Хауса и явственно ощущал, что никому он в этом мире не нужен. Или же это не так? Вот появился сын нищего барона, у которого за душой ни внушительного поместья, ни полезных связей, ни сколько-нибудь блистательного будущего, однако именно он предлагает Тэхёну самое драгоценное, что не мог ранее предложить никто. Хосок его любит, а у объекта его любви сейчас, кажется, вот-вот земля уйдёт из под ног. — Ты... — ещё никогда прежде слова не давались Киму настолько тяжело, как в эту самую секунду. — Не говори ничего, не жалей меня и не делай одолжений. Я уже понял, что ты меня не любишь, поэтому уходи, — Хосок не даёт драгоценного времени на объяснения, вместо этого предпочитая снова прогнать, вот только Тэхён теперь не намерен никуда уходить. Что сказать в этой ситуации юноша так и не находит, а потому решает действовать так, как подсказывают ему чувства. Он ложится на постель рядом с Чоном, который так и не поворачивается к нему, а после крепко обнимает за плечи, надеясь, что язык прикосновений будет куда выразительнее и понятнее английского. Как ни странно, Хосок не возражает и не отталкивает. Лишь замирает, будто бы ловил и запоминал каждый миг этой трепетной близости. — Мне никто никогда не говорил, что любит меня, — наконец Тэхён находит в себе силы заговорить. — Я тоже никогда не говорил о чувствах, я не знаю, как это правильно делать, поэтому прошу, не злись и не прогоняй меня. — Ты же только сегодня сказал, что мечтаешь о белокурой девчонке. — Я и сам уже запутался и ничего не понимаю. Но, — юноша вновь ненадолго замолкает, размышляя, а стоит ли говорить то, чего он только что захотел, — мне впервые кажется, что я умру, если ты меня прямо сейчас не поцелуешь. Оказалось, Хосока долго уговаривать и не нужно. Тэхёну приходится подождать лишь секунду, прежде чем в его сторону наконец поворачиваются, а после утягивают в сладостно-пылкий поцелуй, на который Ким старается отвечать, пускай на фоне будущего барона это и выглядело крайне неумело. И чему только его научили в этих колониях? Может, Тэхёну тоже имеет смысл как-нибудь скататься. Поговаривают, индийские трактаты о любви весьма подробные. Впрочем, Хосок явно осваивал науку любви на практике, а не по книжкам. Он целует влажно и жарко, проникает языком внутрь, своими тёплыми ладонями оглаживает талию, и Тэхёну кажется, словно он в другом, волшебном мире. И действительно, как только можно в такой момент думать о какой-то белокурой девчонке? Однако ни одно волшебство не может длиться вечность. Вот и это заканчивается, когда Чон отстраняется, но обнимать не прекращает. Он лежит неподвижно и смотрит в глаза так, что Тэхёну кажется ещё немного, и он наконец сумеет сказать о чувствах. Вот только о каких именно? Ему невероятно хорошо рядом с Хосоком, внутри разливается тепло от одного только его взгляда, но любовь ли это? — Я не буду просить тебя что-то говорить сейчас, — и всё же рано или поздно молчание пришлось бы прервать, что Хосок и делает. — Я просто надеюсь, что ты сумеешь что-то переосмыслить. — Кажется, я уже начинаю, — Тэхён не знает, чем именно руководствуется в эту минуту, но он тянется к «другу» за новым поцелуем, вот только на этот раз Чон отстраняется: — Пока хватит на сегодня, возвращайся к себе спать. — Как же теперь уснуть? — А ты постарайся, нам обоим нужно всё тщательно осмыслить. Спорить с Хосоком было бы бесполезно, а потому Тэхён решает послушаться, и пожелав Чону спокойной ночи, поднимается с кровати, а после выходит из спальни. Ким уже хочет потянуться к ручке своей двери, как неожиданно тишину коридора разрушают чьи-то торопливые шаги. Тэхёну стоило бы как можно скорее скрыться в спальне, дабы не быть пойманным с поличным, но он не успевает этого сделать. В следующее мгновение кто-то хватает его за запястье, и юноше приходится обернуться в ответ на грубый рывок. Тот, кого Ким видит перед собой, он бы предпочёл никогда не видеть. Сокджин крепко держит его за запястье и улыбается так, что у Тэхёна не остаётся сомнений — ему точно конец. — Так и знал, что рано или поздно дождусь момента, когда один из вас нарушит правила, — сколько же самодовольства звучало в этот момент в голосе маркиза Блэндфорда, не оставалось сомнений, что он ждал этого момента с большим нетерпением. — И что же мне с тобой делать? Ты ведь знаешь, какое наказание ждёт за нарушение правил. Но в отношении тебя я мог бы закрыть на всё глаза, но, разумеется, попрошу плату. Ты, наверное, догадываешься, какую. — Да пошёл ты! — сейчас было не до аристократичного воспитания и сдержанности, было бы у Тэхёна достаточно сил, он бы наверняка ещё и ударил Сокджина. — Что ж, ты сделал свой выбор. Утром встань пораньше, надеюсь, насильно тебя вести к эшафоту не придётся. Конечно не придётся. Тэхён ведь и сам понимает, что скрываться от гнева мстительного капитана дома бессмысленно.

***

Уснуть из-за тревожных мыслей Тэхёну так и не удаётся, и чем ближе было утро, тем сильнее становилась тревога. Сокджин и так не отличался жалостью и лёгкой рукой, а если учесть его личные счёты, то удары будут особенно сильными и маловероятно, что наказания господина Шехтеля смогут даже сравниться с ними. Но деваться было некуда, соглашаться на условия Сокджина он не хотел. С этой твёрдой убеждённостью юноша поднимается с постели и собирается. Особенно тяжело оказывается завязать чёрный галстук. Непослушные пальцы так и норовили дрожать. В какой-то момент Тэхён слышит настойчивый стук в дверь, а это могло значить только одно — за ним уже пришли. Ким открывает дверь и видит у порога Сокджина с всё той же самодовольной улыбкой, что была ночью. Насколько же он рад поквитаться с несостоявшимся любовником. — Ещё не поздно передумать, — и вновь капитан дома предлагает сделку, вот только Тэхён был непреклонен: — Нет, я провинился и заслужил наказание. — Будь по-твоему, — сказав это, Сокджин отходит на шаг от двери, позволяя Тэхёну выйти из комнаты и направиться к символическому месту «казни». — Знаешь, а я даже рад, что попался именно ты, а не твой дружок. Наносить удары доставляет мне определённое удовольствие, а когда делаешь это с кем-то достаточно привлекательным, становится ещё приятнее. Так что ты всё равно по-своему дашь мне то, что я хочу. — И ты тогда оставишь меня в покое? — Я в этом году заканчиваю Итон, так что, считай, что делаешь мне прощальный подарок. Но как знать, может, ещё пересечёмся, будущий граф Пембрук. — Очень надеюсь, что нет, будущий герцог Мальборо. За этим разговором они доходят до массивной деревянной конструкции с несколькими ступенями, у которой уже столпилась большая часть учащихся. Тэхён с трудом, но высматривает в толпе Хосока, который смотрит с заметным беспокойством, однако отчего-то его присутствие оказывает на Кима успокаивающий эффект. Когда он рядом, ничего не страшно. — Ты не сдерживайся, чем громче кричат, тем мне приятнее, — последнее, что произносит Сокджин на ухо Тэхёну, прежде чем подталкивает его к эшафоту. Непонятно откуда рядом возникают двое старшеклассников, в чьи задачи входило прижать провинившегося к эшафоту, дабы не смел брыкаться и уворачиваться от ударов. Даже в это мгновение Тэхён не начинает сопротивляться, спокойно ложится на верхнюю ступень и позволяет двум парам сильных рук зафиксировать его в этом положении. Дальше сознание будто плывёт, и Ким не слушает ни как оглашают его имя и проступок, ни даже количество положенных ему ударов. Единственное, на чём может сконцентрироваться юноша — это на взгляде Хосока. Он наполнен болью и сожалением, Чон определённо чувствует себя виноватым, пускай ничего и не сделал. Тэхёну остаётся лишь одно — улыбнуться, стараясь приободрить. Впрочем, о любой улыбке приходится забыть, когда розги, со свистом разрезав воздух, приземляются на ягодицы. Удар был настолько сильным и ощутимым, что Ким не выдерживает и громко вскрикивает, а из глаз непроизвольно начинают идти слёзы. Наверняка Сокджин должен быть доволен. Капитан дома выжидает некоторое время, чтобы боль стихла, а после наносит новый, ещё более ощутимый удар. С трудом, но Тэхён вновь поднимает взгляд на Хосока и видит, как тот мечется. С одной стороны хочет отвернуться и не смотреть, а с другой — не может себе позволить вот так Кима бросить и даже так молчаливо не поддержать. Удары тем временем продолжаются, как и крики Тэхёна. Всё же в нём не было столько мужества, сколько в Чоне, чтобы вытерпеть эту экзекуцию молча. Юноше кажется, что эта пытка длится вечность и никогда не закончится, но всё же в определённый момент удары прекращаются, и Тэхёну наконец удаётся спокойно выдохнуть. Когда с наказанием покончено, большая часть учащихся расходится, спеша на занятия. Уходят и старшеклассники, удерживающие до этого Кима, но подняться ему всё равно не удаётся, настолько была сильной боль, которая теперь вместо рук придавливала его к эшафоту. Хосок уже было хочет подойти и помочь, но Сокджин его опережает, одним рывком поднимая Тэхёна на пошатывающиеся ноги. — Не разочаровал, — пользуясь тем, что они стоят совсем близко и никто посторонний ничего не услышит, Сокджин вновь принимается говорить. — И всё же подумай ещё раз, точно не хочешь быть моим мальчиком? — Ты же выпускаешься в этом году, — голос предательски дрожит, но благо хоть слёзы перестали идти, иначе Тэхён выглядел бы совсем жалко. — Это не помеха, особенно когда речь о таком красивом личике. — Воздержусь. — Как знаешь. Сокджин отпускает его, и Тэхён чуть было не падает, но ласковые тёплые руки Хосока его подхватывают. Стоит только оказаться в объятиях Чона, как на душе сразу воцаряется покой и становится так светло. И как Тэхён только мог раньше не обращать на это внимание?