with open mouth and open mouth

≫ Ты что, трахался с моим отцом Вот так всё и начинается: одним воскресным утром, пока Сатору пытается налить херни в эссе, срок сдачи которого истекает этой ночью. Несмотря на то, что его называют юным дарованием, а предметы в расписании достаточно лёгкие, он не защищён от прокрастинации вплоть до последней возможной минуты. То сообщение приходит, когда он расщепляет пальцами маффин, который испекла Сёко: ужасный на вкус, но всё ещё съедобный; а ещё они до сих пор не сходили в магазин за продуктами, так что из еды в квартире оставался только кекс.

нет? ≪

Он незамедлительно печатает в ответ, а потом прерывается. Он и правда трахался в пятницу вечером, но шансы того, что его один случайный перепихон — отец Мегуми, были близки к нулю. Так он считает. ≫ Тогда почему твоя дерьмовая дизайнерская куртка в моей гостиной Чертовски грубо. И эту куртку ему подарили. Какого черта она оказалась в гостиной Мегуми? Сатору даже не знал, где живёт Мегуми — они всегда встречались в каком-то интернет-кафе или в любой из ближайших к дому закусочных, в зависимости от того, насколько голодным он был перед их занятиями. Раньше они встречались в библиотеке кампуса, но сейчас та была закрыта для посещений. Главной причиной, почему Сатору вообще начал репетиторство, было желание построить глазки хорошенькому библиотекарю во время проспонсированных школой Мегуми занятий. Когда Сатору достиг цели, переспав с ним спустя две недели, он уже был готов забить и перестать околачиваться рядом с ребёнком, но… Что ж. «Мегуми не раздражает», — подумал он. Мегуми был умным; слишком умным, чтобы нуждаться в наставлениях, если быть честным, но он выглядел так, словно нуждался… в чём-то. В друге, возможно? В присутствии взрослого человека в его жизни (хотя Сатору был худшим кандидатом на эту роль)? Что бы то ни было, с появлением Сатору оно нашлось, и сейчас они чувствовали себя комфортно, встречаясь дважды в неделю, чтобы вместе делать домашнюю работу, потому что, несмотря на разницу в возрасте, оба были ужасны в своевременном выполнении учебных заданий. Сатору не был уверен, что он временами чувствовал по поводу такой близости, в значительной мере из-за того, что был единственным ребёнком в семье и никогда часто не находился рядом с детьми, но он представлял, что так и ощущалось наличие младшего брата. Младшего брата, который, по-видимому, засирает его гардероб, и у которого совершенно отсутствует вкус. Ему реально придётся начать обучать Мегуми важным вещам в жизни: например, как водить автомобиль, или что такое чувство стиля, или как не обвинять людей в том, что те трахались с его отцом. Ну, основы, для начала.

Она не дерьмовая (ง •̀_•́)ง ≪

ты случайно забрал её домой? ≪

≫ Как будто я дотронусь до чего-то настолько уродского случайно ≫ Неважно. Просто приходи забрать поскорее. Я не хочу больше смотреть на неё

Могу перехватить тебя на обед? ∠(ᐛ 」∠)＿≪

≫ …Ладно. До тех пор, пока это не очередная твоя забегаловка Ох уж эти современные дети. Ему реально должны платить за такое.

*. °•★|•°∵ ∵°•|☆•°. *

Ночь пятницы была хороша. Поначалу он не собирался выходить на улицу, но потом Сугуру вернулся в квартиру с Махито, повисшим у него на руке, и, ну. Политика «Не-приводить-интрижки-домой» существует не без причины. Они втроём живут в двух комнатах, и никто не заслужил того, чтобы разбираться с этим. Сугуру был либо чертовски накурен, либо Махито его подговорил — в любом случае Сатору был чересчур в сознании, чтобы возиться даже с одним хреновым вариантом из этого списка. Так что он мысленно помолился, чтобы Сёко продолжила спать до утра, и вышел. В итоге он оказался в каком-то крохотном дерьмовом баре, словил парочку подкатов от зачуханных парней, а затем нашёл утешение, прямо когда уже почти сдался на эту ночь. Сатору так и не узнал его имени: либо будучи слишком пьяным, чтобы запомнить, либо слишком возбуждённым, чтобы заботиться об этом. Мужчина просто ухмыльнулся, когда Сатору подошел к нему на нетвёрдых ногах, и даже всучил немного воды, хотя он требовал ещё выпить. — Разве такие милые крошки, как ты, не должны быть уже в кроватке? — спросил он, изгибая губы вверх достаточно, чтобы привлечь внимание к шраму в уголке, а также немного сверкнуть зубами, и задний мозг Сатору только и мог, что сигналить «мх блять папочка пожалуйста укуси меня». (И он укусил. Сатору проснулся на следующий день, чтобы обнаружить маленькие напоминания везде: его шея была покрыта косыми пятнами засосов, а синяки были впечатаны в таз и протравлены на внутренней стороне его бёдер. Если он и провёл следующие несколько дней, надавливая пальцами на исчезающие отметки, то это было только его дело). Дальше воспоминания немного расплываются, но он очень чётко помнит, как его вжали в кровать, раскладывая, словно тщательно приготовленный ужин. Его трахали пальцами до тех пор, пока он не стал мокрым и грязным от смазки, а сам он лишь царапал ногтями широкие плечи и воспевал «папочка, папочка, папочка», словно это была молитва. (Если что-то ещё и вырывалось из его рта, то он не припоминает, но уверен, что произнёс тогда целый ряд постыдных вещей). Даже вся предварительная растяжка не чувствовалась достаточной — члены настолько большие были блядским оружием, неважно, насколько он их жаждал, — и слёзы проступили в уголках глаз помимо воли. На его горле лежала ладонь; не давила, но была там: успокаивающий вес, даже когда Папочка подался вперёд и слизал дорожки с его щёк, издеваясь: — Плачешь из-за меня, крошка? Сатору погряз в этом, целиком и полностью отдаваясь, хныча, пока его словно вылепливали заново. Совершенным и уникальным, всемогущим. Его тело горело в огне: от пожара между бёдер до тепла, скапливающегося в животе. Он видел искры, чувствовал, как те проходят сквозь его конечности, пока кончал спустя минуту, так и не притронувшись к себе. Как ебаный подросток, который только что сообразил, для чего предназначен член. А потом искры не прекратились, потому что Папочка был подлым и продолжил вбиваться в него, растягивая мучительный оргазм изо всех сил. Казалось, что слёзы не прекращали течь, даже когда его гиперчувствительность перешла из неприятных ощущений в наслаждение, и к моменту, когда Сатору снова стал твёрдым, он уже был перекинут в другую позу и прыгал на Папочкиных коленях, пока жадный рот атаковал обнажённую кожу на его груди. Это было хорошо, его трахали на грани жизни и смерти, а потом он непонятно как добрался до дома и отрубился на полпути в ногах Сёко. Такие дела. Всё указывало на «секс на одну ночь, никогда больше не смотри на меня или признавай меня когда бы то ни было», написанное сплошным текстом поверх, так что, когда он стучит в дверь Мегуми, можно смело сказать, что он не ожидает увидеть Папочку. Они хлопают глазами друг на друга пару мгновений, но потом Папочка ухмыляется, скрещивая руки, и облокачивается на дверной проём. — Не ожидал тебя снова здесь увидеть, принцесса. Не честно, что кровь в его теле сразу устремляется к члену. — Пожалуйста, скажи, что ты не трахал моего репетитора, — невпечатлённый голос доносится из квартиры. Сатору на секунду ожидает, что сейчас того отчитают, но всё, что Папочка делает — это немного поворачивает корпус, чтобы оглянуться на Мегуми. Сатору полагает, что вот и ответ, почему у Мегуми такой дрянной язык. Мегуми одаривает их одинаково пристальным взглядом. — Я ненавижу вас обоих. Папочка широко улыбается, и всё, что тупой тупой тупой задний мозг Сатору предлагает — это «мх блять папочка пожалуйста укуси меня снова».

*. °•★|•°∵ ∵°•|☆•°. *

Он позже выясняет, что мужчину зовут Тоджи. Мегуми остаётся невпечатлённым в течение всего обеда, даже при том, что Сатору приводит его в любимый ресторан — отчасти в знак мольбы о прощении. Сатору очень отчётливо старается не упоминать отца Мегуми, но что-то, должно быть, читается на его лице, так как Мегуми вздыхает, а затем вываливает всю информацию. Он получает намного больше, чем ожидал (отец-одиночка, ребёнок по молодости, миллион с половиной тупых вещей, которые он делает, и которые приводят Мегуми в бешенство). Мегуми, скорее всего, не позволяет никому из своих друзей увидеть отца, потому что легче игнорировать вещи, когда о них никто не знает, но теперь, когда Сатору знает, он становится жертвой разразившейся бранной тирады Мегуми, которая длится до тех пор, пока он не высаживает того напротив дома, где расположена его квартира. Он не думает об этом как о благословении, едва ли. Пятничная ночь пришла и ушла, он был готов никогда не вспоминать о Тоджи снова (наглая ложь, потому что это правда был хороший секс), и знание о том, что у них есть общий знакомый, не должно ничего изменить. — Если вы, ребята, будете снова спать друг с другом, прошу убедиться, чтобы я об этом ничего не знал, — говорит ему Мегуми перед тем, как зайти внутрь, и… Что ж. Такие дела.

*. °•★|•°∵ ∵°•|☆•°. *

Единственная проблема в том, что сейчас, когда он встретился с отцом Мегуми, он продолжает с ним сталкиваться. (Большинство времени это происходит из-за Мегуми — весьма противоречиво, правда, — но есть и один очень запоминающийся случай, когда он бродит по продуктовому магазину с Сёко и видит Тоджи. Сатору застывает, словно олень в свете фар, разрываясь между тем, чтобы что-нибудь сказать, и желанием убежать, особенно когда они встречаются глазами. Сёко замечает его незаинтересованность двумя бутылками спиртного, между которыми она выбирает, прослеживает его взгляд и выпаливает: — Разве это не твой типаж? Тоджи смотрит на него с вожделением, как извращенец, которым, Сатору понимает, он и является, и он желает, чтобы земля разверзлась под ногами и поглотила его целиком.) Мегуми продолжает приглашать его к себе домой, обычно под предлогом «твой выбор в еде отвратителен» или «ты на другом конце города», или «у меня нет мелочи на проезд на этой неделе». Этому есть различные решения, такие как, например, позволить Мегуми выбирать место, где поесть, или заехать за ним, чтобы он мог заплатить за проезд Мегуми вместе со своим (что иногда дороже, чем обеды, которые они едят). Или сидеть за кухонным столом Мегуми, пока Тоджи готовит. Ему хватает пары этих неловких приёмов пищи, чтобы уловить динамику. Насколько Сатору может судить, кажется, что они в хороших отношениях. Оба источают сарказм слишком часто, и когда Сатору садится за стол, то становится объектом их едких комментариев. Очевидной неприязни нет, но порой чувствуется, что они отдалены друг от друга, и это сильно выделяется тогда, когда Тоджи взъерошивает волосы Мегуми и просит его вести себя хорошо, пока он уходит на работу около двух после обеда. Сатору полагает, что сложно быть близким с тем, кого ты видишь всего пару часов в день, не более. Сатору привык к отрыву от родителей, но он бы убил хоть за каплю внимания. (И, может, Тоджи видит это, потому что треплет его волосы следом, но взгляд в его глазах далёк от отцовского, и Сатору виновато дрочит на это в безопасном пространстве своей ванной по ночам.) В какой-то момент его недели начинают выглядеть следующим образом: Воскресенья отведены для Сёко и походов за покупками. Иногда это значит, что они запасаются едой, в иных случаях — что просто таскают друг друга из одного отдела в другой. Обычно они заканчивают день на диване, распластавшись друг через друга: когда с вином, а когда с неизвестной мешаниной, за которую поручилась Сёко, что та разъебёт их вхлам (и всегда работает безотказно). Они не беспокоятся, что у обоих занятия следующим утром, ведь это та часть, что добавляет веселья. Иногда Сугуру присоединяется к ним, если его не окручивает очередная недельная сучка, которую, по всей видимости, сейчас (всё ещё) зовут Махито. (Сатору тратит понедельники на то, чтобы потешаться над Сугуру и его выбором партнёров, а потом разводит того на обед в кампусе в качестве компенсации за излишнее мельтешение Махито в поле зрения.) Большинство его занятий стоят в расписании во вторник и четверг, так что этими днями он обычно залипает в пространство перед собой, пока профессор что-то монотонно бубнит себе под нос; но ничего страшного, потому что среда всё восполняет. В этот день он освобождается рано, соответственно, у него есть время встретиться с Мегуми. (Сатору однажды ждал его у входа средней школы, но Мегуми сказал тогда, что он выглядит жутко, оглядываясь по сторонам в его поисках, и отказался того признавать. Мегуми даже пригрозил тем, что прекратит домашние посиделки, так что Сатору больше не пытался так делать.) Пятница — очередная ночь пьянства до полной отключки, но иногда они просто проводят спокойные вечера вне дома. В последнее время он находит подобные прогулки всё больше и больше по вкусу, главным образом из-за того, что ему нужна хоть какая-то передышка, если он хочет быть готовым к субботе, ведь по субботам происходит это: Он оказывается на кухне Фушигуро к десяти по утру, разбирая домашнюю работу с Мегуми в почти что абсолютной тишине. Иногда тот задаёт вопросы про его задания в университете, симулируя интерес, даже когда Сатору говорит слишком много, и его перестаёт это заботить. Иногда он также просит помощи, но больше потому что Мегуми нравится видеть реакцию Сатору на ту тупую херню, что он изучает. Порой Тоджи уже не спит к его приходу, раскинувшись на диване, как король, требующий внимания — Сатору научился его мастерски игнорировать. Он обнаруживает, что становится лучше в этом деле с каждым разом: Тоджи — стихийное бедствие, но если он притворится, что всё в порядке, то это почти всегда работает. (Однако, пару раз Сатору ощущает слабость, когда Тоджи просыпается после обеда и протирает заспанные глаза, проходя на кухню без футболки, чтобы приготовить им еды.) Всё это — очень странная рутина, хотя, думает он, самая странная часть во всём этом — то, что ему нравится. Он полагает, что наслаждается ей куда сильнее, чем должен. Он настолько привык к такому распорядку, что перемены в расписании даже не доходят до его сознания. По субботам дверь обычно открыта, потому что Мегуми не может потрудиться встать, когда уже начал делать домашнюю работу, ведь впустить Сатору — значит «прервать поток мысли». Почему-то сегодня она заперта, и он тратит по меньшей мере пять минут, стуча в дверь и задумываясь, не спит ли до сих пор Мегуми по неизвестной причине, даже если это так для него не типично. Он на самом деле не предполагает, что что-то может быть не так; до тех пор, пока Тоджи не открывает дверь и не моргает в его сторону в немом смятении, почёсывая бок. Этим движением он приподнимает футболку, и глаза Сатору уже прикованы к открывшемуся кусочку тела. — Мегуми не дома, детка, — говорит Тоджи, зевая, но всё равно отходит в сторону, а Сатору всё равно проходит в квартиру. Он проскальзывает едва ли на пару шагов от порога, прижимаясь спиной к стене, когда дверь закрывается. Тоджи двигается плавно, пока тянет её на себя, останавливаясь на расстоянии волоска от Сатору. Дыхание Тоджи возле уха ощущается знакомым, похожим на окончание сна: такое ясное, если думать о нём постоянно, но почти что затерявшееся по прошествии времени. Они стоят здесь слишком долго, вдыхая воздух в пространстве друг друга. Тоджи не сводит глаз с его рта с тех пор, как захлопнулась дверь, и Сатору неловко облизывает губы. Острый взгляд следует за языком, а чужая рука уже лежит на его бедре, большой палец медленно поглаживает вдоль выпирающей косточки. Сатору не дрожит, но вырвавшийся хлипкий выдох всё равно его выдаёт. Тоджи смотрит на него так, словно знает в нём каждую деталь; словно может методично разобрать его кирпичик за кирпичиком, а затем собрать обратно без единой ошибки, как он делал раньше, и как может сделать (сделает) снова. Тоджи смотрит на него так, словно собирается поглотить одним махом, и безумие в том, что Сатору хочет этого, хочет быть съеденным тем, что — он знает — он никогда не будет способен контролировать. Тоджи смотрит на него так, словно ему показали что-то, чего он раньше не видел, и он удивлён, что Сатору смотрит в ответ. Жужжание в кармане выводит их обоих из транса, и Сатору достаёт свой телефон. Гора сообщений ждёт прочтения; большинство из них утренние, но два последних пришли недавно. ≫ Я забыл сказать в среду, что уеду на все выходные ≫ Что значит: не появляйся в моём доме ≫ Какой придурок не проверяет свой телефон перед выходом ≫ Я вижу, что ты не прочитал ни одно из моих сообщений ≫ Принимай правильные решения, идиот. — Как так получается, что из нас троих голос разума — это Мегуми? Тоджи припадает ближе, пока читает переписку на экране, выпуская короткий смешок, который теплом сворачивается на шее Сатору. Он наклоняет голову чисто инстинктивно, желая почувствовать вонзающиеся в шею зубы. Всё, что он получает — беглый мазок губ по ней перед тем, как Тоджи отстраняется, направляясь на кухню. Сатору задыхается от потери тепла, задаваясь вопросом, следует ли сдать назад, пока он ещё держится за толику рациональности, или та уже была успешно выброшена в окно. В конечном итоге, Тоджи облегчает выбор, высовывая голову в дверном проёме, чтобы подарить свою ленивую, сонную ухмылку. — Как насчёт того, чтобы подойти сюда и позволить папочке наполнить тебя, детка? — мурлычет он, оставляя целый мир в руках Сатору, и… Сатору, такой, такой слабый.

*. °•★|•°∵ ∵°•|☆•°. *

Тоджи усаживает его за обеденный стол, вынуждая смотреть на то, как он начинает готовить. Сатору хотелось заплакать. Он никогда не был против еды, особенно когда кто-то другой готовил для него, но это не то, как он хотел быть наполненным. Но он может побыть хорошим мальчиком, так что Сатору не двигается, пока Тоджи петляет вокруг. Не так много времени проходит, когда нечто на тарелке возникает перед ним, и он начинает есть, по правде говоря, не особо обращая внимание на само блюдо и даже не разбирая вкуса. Он просто хочет, чтобы кое-что произошло, и Тоджи намеренно тянет время перед тем, что, они оба знают, произойдёт. Зуд предвкушения поселяется под кожей Сатору, и спустя секунду после того, как его еда заканчивается, он поворачивается к Тоджи, бросая нетерпеливый взгляд. Его запал тормозит, откатывает назад: тарелка Тоджи наполовину полная, и Сатору понимает свою ошибку в том, что пытался всё просто проглотить одним махом. — Запустишь посуду для меня, крошка? — спрашивает Тоджи с яркой и довольной улыбкой. Сатору моргает. Это, должно быть, самая несексуальная прелюдия, которую ему доводилось испытывать. И всё же, он встаёт и уносит свою тарелку в раковину. Будучи на полпути к тому, чтобы убрать беспорядок, который оставил за собой Тоджи, он чувствует тёплое тело, вжимающееся со спины. Руки Тоджи опускаются на столешницу по обе стороны, а его тёплые губы касаются задней стороны шеи. — Последний шанс, — шепчет он, и на секунду Сатору задумывается, пока томительные поцелуи расползаются по его загривку. Но он хочет этого, даже если идея плоха, так что он просто качает головой, подаваясь назад. — Если меня не трахнут в ближайшие десять минут, я… Закончить не удаётся, так как его внезапно хватают за бедро и разворачивают так, что столешница теперь впивается в спину. Тоджи ловит его удивлённый писк своим ртом, вторгаясь языком промеж губ. Сатору наконец чувствует вкус чего бы они там не ели, вылизывая рот Тоджи в поисках подсказок. Собственническая рука растягивается поперёк горла Сатору, запрокидывая его голову и выдавливая стон. Он вжимается в гарнитур позади, когда Тоджи начинает оттягивать его нижнюю губу между короткими легкими поцелуями. Он вздрагивает, когда Тоджи отстраняется, и подаётся вперёд, чтобы ухватить того за футболку и притянуть обратно. Сатору толкается в ладонь, всё ещё находящуюся на шее, перенося весь свой вес на неё, пока совершает собственное нападение. Он небрежен в своих попытках, но по большей части из-за того, что его цель — дурацкий шрам в уголке губ Тоджи; он лижет его, прикусывает в перерывах между слишком мокрыми, слишком горячими поцелуями. Он, вероятно, выглядит неопытно, но Сатору мечтал об этом уже слишком долго, и Тоджи всё равно улыбается в его губы, фыркая от смеха, когда он снова проявляет интерес к шраму. Сатору никогда в жизни так не целовали. (Он не уверен, что это значит. У него были полупьяные и совершенно обдолбанные поцелуи, те, которые он, вероятно, не запомнил наутро. Он целовался как с Сёко, так и с Сугуру: насмешливо с одной, и с дразнящим мазком языка по закрытым губам со вторым. Были поцелуи, которые заставляли его чувствовать так, словно он был с богом, и ещё лучше, где он был богом. Тоджи был спокойным. Уверенным и непоколебимым, но приносящим комфорт; как якорь, который швартует его к бухте. Сатору думает, что может стать зависимым от этого.) — Держись, — предупреждает Тоджи, прежде чем его внезапно поднимают. Сатору виснет на его плечах, восхищаясь на секунду силой мужчины, когда тот начинает продвигаться по квартире, после чего решает сам стать угрозой и резво утыкается лицом в шею Тоджи. Он оставляет благодарные поцелуи на коже, до которой только может достать, и покусывает края ушного хрящика. Писк вырывается из его горла, когда Сатору бросают на кровать, и он старается повторять за Тоджи, пока его вещи разлетаются по комнате. Штаны оказываются на щиколотках, но он слишком поздно осознаёт, что на его обуви очень много ебаных шнурков, а никакие попытки стянуть их пальцами ног не помогают. Сатору ощущает себя наполовину взбешённым, наполовину спятившим; он не справляется с собственным телом, пока пытается раздеть себя. Это должно быть красиво, изысканно и прочая подобная хренотень, но сейчас он чувствует себя так, словно готов заплакать, и он не уверен, почему. Он не осознаёт, что Тоджи опустился перед ним на пол до тех пор, пока чужие руки не прижимаются поверх его бёдер. Сатору моргает, когда Тоджи целует его колени. — Расслабься, — говорит он, медленно расшнуровывая его ботинки. Щека Тоджи, которая покоится на его колене, тёплая, и она остаётся там даже после того, как обувь снята, а остальные вещи отброшены в сторону. Сатору немного подпрыгивает, когда руки Тоджи свободно обхватывают его лодыжки; он никогда ещё не ощущал себя маленьким, но в этот момент он чувствует, что мог бы быть достаточно крохотным, чтобы свернуться под на удивление надёжным телом Тоджи и исчезнуть из этого мира. Тоджи всё ещё смотрит на него; его взгляд тёмный, но твёрдый, так что Сатору просто безмолвно дышит в ответ. — Лучше? — спрашивает он, и его ладони начинают рисовать беспорядочные узоры. — Лучше, — подтверждает Сатору, и с внезапным приливом уверенности он хватается за голову Тоджи. Его ногти легко впиваются в скальп, а пальцы медленно перебирают сквозь обезоруживающе мягкие волосы. Тоджи просто хмыкает на это обращение и начинает прокладывать поцелуи по чувствительному месту под коленкой. Сатору задумывается, похоже ли это на дружбу с непослушной собакой, которой обычно не нравятся люди, особенно когда он ощущает зубы, ведущие поперёк коленной чашечки. Сильная ладонь удерживает его лодыжку внизу, когда нога дёргается от внезапных ощущений, но Тоджи просто продолжает сверкать той самой дурацкой ухмылкой. — Как ты хочешь меня? Вопрос застаёт Сатору врасплох, и он выпадает на минуту, чтобы обдумать. Тоджи оставит его разбитым на части вне зависимости от того, каким образом всё пройдёт, так что, возможно, будет лучше начать с позиции, в которой, он знает, у него больше контроля. — Ты на спине, — решает он, проводя пальцами сквозь волосы в последний раз перед тем, как отстраниться. Тоджи встаёт, дарит ему короткий поцелуй, пока следует к кровати, и Сатору тянется за физическим контактом, тут же краснея от стыда. Он знает, что яркий алый проступает на щеках, но Тоджи ничего не говорит, а просто направляет за собой, пока не облокачивается спиной на подушки с Сатору, восседающим сверху. Он кротко смотрит вниз на мужчину под ним, на пробу переносит вес с одного колена на другое. Тоджи устраивается удобнее; широкие ладони скользят по ляжкам Сатору, а потом просто остаются там в ожидании. Когда Сатору не двигается, Тоджи дотягивается до прикроватной тумбочки и достаёт бутылочку. Сатору без лишних вопросов знает, что там смазка, и моргает несколько раз, когда её вталкивают ему в руки. — Ты выглядишь немного потерянным, — говорит Тоджи, изгибая уголок губ, и это придаёт его шраму забавное выражение, которое заставляет внутренности Сатору поджаться. Сатору цыкает: — Тупой, ленивый старикан. И всё равно он открывает бутылочку и выдавливает немного себе в ладонь. Смазка быстро разогревается меж его пальцев, густая и липкая, когда он соединяет их вместе. Он тянется к себе сзади, проталкивая два без промедления. Сатору достаточно возбуждён, чтобы не заботиться о первичном дискомфорте, балансируя, оперевшись одной рукой на грудь Тоджи, пока пытается найти позицию поудобнее. Пальцы ощущаются хорошо, но ничего нового. Он играл со своим телом достаточно раз, чтобы знать, на какие точки и под каким углом нужно надавить, чтобы возбудиться, а какие из них вытянут из него стоны. Единственная проблема в том, что, по его мнению, Тоджи находится слишком близко, чтобы совершенно не вносить свой вклад; отвлекающий фактор, который он не может игнорировать. Сатору протягивает свободную руку и хватает Тоджи за запястье. Он ведёт ладонь, всё ещё располагающуюся на его бедре, выше, до тех пор, пока та не обвивает его талию, проделывая то же самое со второй. Тоджи вскидывает на него немного изумлённый взгляд, так что Сатору подаётся вперёд: — Думал об этом неделями, — признаёт он, жарко выдыхая в ушную раковину Тоджи. Пальцы входят в него ещё пару коротких толчков, а потом останавливаются. — Правда что ли? И о чём же ты думал? — Тоджи легко сталкивает их головы, выдыхая в шею Сатору в слишком дурманящем жесте. — Скажи мне, — мягко завлекает Тоджи, скользя одной рукой по его груди так, чтобы подушечка большого пальца могла растирать сосок, — и я дам тебе это. «О тебе», — думает он в тумане исступления, — «тебе, твоих руках, твоих губах». — О твоём члене, — то, что он в итоге говорит, потому что, хотя все его предыдущие мысли — правда, он может чувствовать плотное давление члена Тоджи своей задницей, и это отключает ему мозги. Тёплые руки находят его бёдра, ласково поглаживая вверх и вниз, пока он пытается сосредоточиться на том, чтобы растянуть себя. С тем условием, что… Это трудно, когда он знает, что Тоджи мог бы делать это лучше, быстрее. — Тоджи, — тянет он, удлиняя гласные, пока те не превращаются в стон. Это не та поза, его пальцы не ощущаются достаточно длинными, но… Он знает, что Тоджи ничего не станет делать, если только Сатору не начнёт умолять. Иногда нет ничего плохого в мольбах и всё такое, но Сатору гордится своим упрямством. Медленно, его тело замирает. Он опускает взгляд вниз на мужчину под ним, вынимает свои пальцы, чтобы размазать липкую тёплую смазку по животу Тоджи. Кроме лёгкой морщинки на носу, другой реакции не следует. — Всё в порядке, принцесса? Сатору прожигает его взглядом. — Разве ты не должен делать что-то ещё, помимо того, чтобы выглядеть красиво? — спрашивает Тоджи, скрещивая руки за головой. Сейчас он — храм, ждущий поклонения, за исключением того, что эта картина полностью неправильная: это должен был быть храм Сатору, и это он должен был быть тем, кого почитают руками и ртом, и членом. (Он должен был знать, он знает, что Тоджи — ужасный, ужасный человек, и он никогда не сделает вещи проще.) Однако сейчас Сатору с дрожащими губами хнычет от потери ощущения рук на коже. Один факт про него — это то, что он изнывает по прикосновениям, но не привык к ним, и… И один факт про Тоджи — это то, что он, похоже, знает об этом, как он, похоже, знает обо всём, что связано с Сатору, и более чем не прочь использовать это в своих интересах. Если Сатору проведёт ещё пять минут возле Тоджи, думая о чём-то помимо его члена, он может прийти к выводу, что это не собака, а волк: ухмылка слишком широкая, чтобы быть доброй, а зубы достаточно острые, чтобы рвать сквозь кожу. Это ничего не меняет, впрочем, потому что Сатору очарован им, пленён его дурацким, отвратительным характером. Тоджи — это ловушка, а Сатору — просто маленький глупый мальчик, который понял это слишком поздно. — Ты, впрочем, и правда выглядишь ужасно красиво, да, детка? — Тоджи снова касается его, свободным хватом оборачивая пальцы вокруг его члена. Ладонь легко скользит благодаря огромному количеству выделившегося предсемени. Контакт продолжается всего пару секунд, после чего Тоджи подносит ладонь к губам, слизывая вкус Сатору со своей кожи. Ему так жарко, что Сатору чувствует, как может загореться в любую секунду. Он снова хнычет и кладёт обе руки на грудь Тоджи, пока приподнимает себя немного, а затем прокатывается бёдрами назад. — Папочка, — умоляет он, потому что его больше не касаются, и он хочет этого так сильно, что ощущает зубную боль. (Сатору только лает, не кусает. Несмотря на все его заявления о том, что он выше мольбы, он никто иной, как раб ощущения кожи Тоджи на своей. Он мимолётно задумывается, простая ли он блядь, что лжёт себе, или же это Тоджи делает его таким. Сатору не знает, какой вариант лучше.) — Попроси ещё раз, — урчит Тоджи, его довольный голос обволакивает уши Сатору. — Ещё один разок для меня. Член Сатору оставляет липкие следы на торсе Тоджи, когда он в нетерпении начинает раскачиваться вперёд-назад. Ни за что Сатору не вернётся к самостоятельной растяжке пальцами: не тогда, когда он чувствует, словно висит на краю от мимолётных дразнящих касаний и сладких слов слишком долго, и не когда он знает размеры члена Тоджи. — Внутрь, — просит Сатору, пальцы вдавливаются в грудь Тоджи, — Хочу тебя внутри. Тоджи похоже жалеет его, переворачивая их так, что Сатору оказывается на спине, опираясь на локти, а Тоджи нависает над ним. Он вспоминает это же положение с первой ночи, но на этот раз в нём нет алкоголя, чтобы конечности ощущались тяжёлыми, так что Сатору вздёргивает бёдра наверх, ожидая. Тоджи просто рассматривает его, задумываясь; голова наклонена, пока тот смотрит вниз на Сатору. — Трахни меня, — требует он, пытаясь побудить его сделать хоть что-то. — Трахни меня трахни меня тр… Тоджи захлопывает его рот своей рукой, но Сатору — истинный ребёнок, так что он, не задумываясь, высовывает язык и проводит им по ладони Тоджи. Нажим ослабевает, но не исчезает, так что Сатору берёт его запястье и тянет вниз таким образом, что проталкивает два пальца Тоджи себе в рот. Взгляд, которым тот одаривает его, ошпаривает, пускает лёд по позвоночнику. Сатору просто ухмыляется в ответ, глаза прикрыты, пока он купает Тоджи во внимании своего языка. Он занят тем, чтобы юрко протиснуться в пространство между пальцами, когда что-то холодное и влажное дотрагивается до него внизу. Он пытается что-то сказать с забитым ртом, но Тоджи не даёт ему шанса заговорить, просто медленно, размеренно очерчивая круги возле колечка его мышц. Сатору пристально смотрит, но это мало что значит, когда он лежит с разведёнными в стороны ногами, а тело ярко реагирует на касания. — Ты в таком беспорядке, детка, — говорит Тоджи, высовывая пальцы изо рта Сатору с зачерпывающим движением. — Держи, — он поднимает свою руку, и Сатору смотрит на то, как его собственная слюна капает вниз. Он немного вздрагивает, когда та приземляется ему на грудь, стекая к животу. Она быстро охлаждается в контрасте с разгорячённым телом, излишне подчеркивая то, насколько гиперчувствителен он сейчас. — Держи, — снова, когда Тоджи играет с его членом, и один палец размазывает по стволу жидкость, собранную с головки. Сатору скулит на касание и толкается бёдрами вверх, но Тоджи отстраняется до того, как он сможет хоть немного дотянуться. — Держи, — и Тоджи поднимает одну из ног Сатору, подставляя его задницу под взгляд настолько пронзительный, что тот ощущается клеймом на теле. Он был бы гораздо сильнее смущён этим действием, если бы не был так возбуждён. Даже так ему приходится отвернуться, решительно избегая зрительного контакта с Тоджи. Сатору слышит плевок перед тем, как чувствует его, и всё, что он может, — это дёрнуться от неожиданного действия, когда два пальца прижимаются ко входу. Он открывает рот, чтобы вздохнуть, и глаза Тоджи мгновенно косятся на его губы. «В следующий раз плюй мне в рот», — думает он, или, возможно, говорит это вслух, так как Тоджи нависает над его лицом, наклоняясь до тех пор, пока их лбы практически не соприкасаются. — Тогда открывай ротик, крошка, — говорит он, и его слова звучат почти сахарно, но два пальца внутри сгибаются, а вес Тоджи вдавливает согнутую ногу Сатору в его же грудь. Дышать становится немного больно, так что он открывает свой рот, как послушный мальчик, которым не является, и высовывает язык. Плевок Тоджи тёплый, он оседает на его подбородке, на щеке, у него во рту. Задерживается там на секунду, пока они рассматривают друг друга, а потом Тоджи ныряет вниз. Сатору мгновенно раскрывает для него рот, содрогаясь, когда язык Тоджи проталкивает больше слюны сквозь его губы. Это и противно, и унизительно, но Сатору помешан на этом, не обращая внимания даже на то, как слюна проливается из уголка и начинает стекать вниз по скуле. Он дёргается, когда что-то холодное приземляется на его задницу, и понимает, что Тоджи в какой-то момент снова нашёл смазку, и та сейчас в огромном количестве стекает в руку мужчины. Сатору знает, что это только наведёт ещё больший беспорядок, нежели поможет. Он и так чувствует себя липким, мокрым и отвратительным, и всё будет становиться только хуже. Он хочет, чтобы Тоджи его абсолютно блядски разрушил, так сильно, что сгорает от этой нужды. — Думал, что ты собирался трахнуть меня, — бросает Сатору смазано, пока три пальца раскрывают его напоказ. Его бёдра извиваются от нового растяжения, будучи не уверенными, следует ли насадиться вперёд или же отстраниться. Несмотря на то, что он справлялся с тремя пальцами ранее, пальцы Тоджи больше и куда менее уступчивы; они надавливают глубже, глубже… Один палец проходится по комочку нервов, и бёдра Сатору резко дёргаются вниз. Рука Тоджи повторяет это движение, не ослабляя давление ещё пару мгновений, а потом отстраняется. Сатору сейчас как оголённый провод, не уверенный, в каком направлении податься; он лишь следует за обещающим весом Тоджи, вплавляющимся в него. Он тянется вверх, не осознавая, в поисках чего, и находит гладкую кожу плеч мужчины. Мышцы перекатываются под его ладонями, пока Тоджи пристраивается, вытягиваясь между ними. Всего слишком много, но и недостаточно одновременно: большой палец Тоджи раскрывает ягодицы, чтобы оголить дырочку, член Тоджи сочится предэякулятом и жаром у задней поверхности бедра Сатору. Одна из рук Сатору нащупывает загривок Тоджи. Там аккурат достаточно волос, чтобы схватить, так что он делает это, дёргая его голову вниз до тех пор, пока они не начинают смотреть друг другу в глаза. — Трахни меня, — требует он так близко, что их губы соприкасаются. Тоджи на мгновение вглядывается в него своими прелестными зелёными глазами цвета какого-то драгоценного камня, название которого Сатору не знает. — Ты уверен? — спрашивает он, а голос сочится издёвкой. — Да, да, да, да, сейчас… И затем головка члена Тоджи начинает давить, и Сатору замирает. Он был таким большим и в первый раз? Они уже потратили столько времени на подготовку, ни за что он не возьмёт свои слова обратно, но… Тоджи собирается поглотить его полностью. — ‘нвойдёт, — мычит он неразборчиво, хотя знает, что входил ранее, и его предательское тело тоже это помнит. Даже когда он прогибает поясницу в провальной попытке уйти от контакта, то обнаруживает себя прижимающимся вниз. У него нет шансов сбежать… Тоджи целует его шею, накрывая Сатору так, что их кожа соприкасается везде — от бёдер до груди. Это должно усилить чувство клетки, обволакивающее и всестороннее, но при такой близости он представляет, что может чувствовать сердцебиение Тоджи рядом со своим. — Сатору, — произносит Тоджи. Он определённо может слышать его сейчас: сердце Тоджи быстро, но размеренно стучит в его груди. Сатору хмыкает в ответ; внимание исключительно на члене, который до сих пор пульсирует возле входа. Зубы Тоджи добираются до мочки его уха, оттягивая единожды. — Будь хорошим для меня. И затем он толкается внутрь, проскальзывая легко и мягко благодаря отвлечённости Сатору. Его тело борется с разумом, разрываясь между размером члена и ощущением наполненности, но в конечном итоге дыхание Тоджи, до сих пор горячее над его ухом, перевешивает. — Ты в порядке, детка? — шепчет он. «Нет», — думает Сатору, — «твой член меня убьёт». — Болит, — мямлит он, вжимая пальцы в плечи Тоджи, но тот имеет наглость засмеяться, словно ногти, впивающиеся в его кожу — ничто. — Болит, — пробует он снова, на этот раз с большей силой, и поднимает ногу в попытке воткнуться коленом в бок Тоджи. Тоджи ловит его ляжку, плавно направляет её до тех пор, пока та не оборачивается вокруг его бедер, цепляясь. Сатору стонет от такого угла. — Да, да, я знаю, — говорит Тоджи; зубы кусают мочку уха ещё раз, прежде чем отпустить. — Просто веди себя хорошо. — Глупый старикан, — огрызается он, но единственным ответом Тоджи служит жадный хват его ягодиц, где пальцы впиваются в плоть. Ногти Сатору сильнее царапают плечи Тоджи, едва отмечая внезапную влажность проступившей крови под подушечками, когда Тоджи проталкивается до конца, пока их тела не сливаются воедино. Тоджи в нём ощущается огромным, слишком большим, охватывающим и давящим, и… Идеальным. Сатору мог бы умереть в таком положении, просто будучи подвешенным на члене Тоджи. Тоджи также не даёт ему ни секунды передышки, подаваясь назад и оставляя только головку внутри, а затем проскальзывая обратно почти не требующим усилий, уверенным движением. Сатору стонет, закидывая вторую ногу так, что теперь может скрестить лодыжки за спиной Тоджи. Он просяще вдавливает пятки в корпус, хотя поощрения излишни — Тоджи трахается как животное, как зверь. Толчки Тоджи быстрые, но не назойливые, размеренные в том плане, что всё, что он ищет — собственное удовольствие. Не то чтобы это имело значение, потому что его член настолько большой, что каждый толчок внутрь задевает все чувствительные нервы в теле Сатору, распаляя его до тех пор, пока он не сможет думать. Пока ему не станет плевать на весь мир. Это было бы горячо при любых обстоятельствах. В один момент Тоджи выпрямляется, а его руки удобно хватают бёдра Сатору. Он насаживает его на свой член так, словно тот не более чем игрушка из секс-шопа, и Сатору наслаждается тем, что является просто миленькой заменой резиновой киски. — Ты не такой громкий, как в последний раз, — говорит Тоджи, замедляясь, чтобы Сатору стал сверхчувствительным к каждому миллиметру твёрдой длины внутри него, а также к тому, чего внутри нет. Слова Тоджи имели смысл, учитывая то, что Сатору с самого начала проглатывал каждый звук, который не стеснялся попробовать вырваться из его горла. Тоджи снова улыбается, холодно и недружелюбно. Сатору, как всегда, прилипает взглядом к тому, как его губы вытягивают полоску шрама. Он так сосредоточен на этом, что поначалу не замечает, как до ушей долетает звук шлепка, а потом он чувствует. Его мозгу требуется пара секунд, чтобы обработать информацию, хотя Сатору уже давится воздухом. Его руки следуют вниз, чтобы дотронуться до красной отметины, которая, он знает, распускается цветом на боку ляжки, но Тоджи перехватывает его запястье и пригвождает к подушке над головой. Их лица снова рядом, достаточно близко, чтобы чувствовать дыхание Тоджи на своих губах. Сатору вздёргивает подбородок вверх в молчаливом призыве, надеясь, что ему не придётся делать что-то настолько смущающее, как умолять о поцелуе. Он открывает свой рот, надеясь, возможно, спровоцировать Тоджи, когда тот резко толкается в него, и бёдра мужчины впечатываются в его задницу, в его ляжки. Стон вырывается из Сатору раньше, чем он может его остановить, и больше звуков выплёскивается следом, когда Тоджи врывается в него очередным толчком. Они остаются так ненадолго, кожа к коже, пока Тоджи водит бёдрами. Сатору начинает задавать вопрос, но его останавливает рука Тоджи, хлёстко приземлившаяся на другой бок: в этот раз больше на ягодицы. Он инстинктивно сжимается внизу, вытаскивая стон из Тоджи, что побуждает того вернуться к делу, сейчас немногим заботливее: большой палец по пути вниз потирается о сосок Сатору, а затем рука Тоджи пару раз свободно скользит по его члену вверх-вниз, прежде чем снова отпустить. Теперь, когда Сатору уже начал издавать звуки, он не может остановиться, лепеча о том, как хорошо он себя чувствует, в пробелах между стонами разной тональности. Он близок к оргазму, но есть что-то, пролегающее вне зоны досягаемости, что он не может найти сам. Он хочет опустить руки вниз, чтобы потрогать себя, но знает, что Тоджи просто прибьёт их обратно. Он хочет, он хочет, ему нужно… «Этого слишком много», — думает он, — «этого недостаточно…» — Пожалуйста, — выдыхает он, пальцы раздирают подушку под головой. Тоджи сгибает тело Сатору сильнее: до тех пор, пока дурацкий, распутный размах его ног не опирается полностью о его же бёдра. Пальцы Тоджи горят на его коже, и он знает, что этот требовательный захват оставит следы (снова, но он думал об этом слишком много, чтобы даже начинать жаловаться). — Сатору, — выговаривает Тоджи, и то, как каждый слог отзывается у него в ушах, почти заставляет его кончить. — Скажи мне, чего ты хочешь. Сатору плавится. — Пожалуйста, — повторяет он. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Он никогда не описывал мужчин красивыми, но в эту секунду Тоджи красив: с раскрасневшимися щеками и этой обезоруживающей волчьей улыбкой. Он смотрит на него сверху вниз так, словно Сатору — это подарок, словно он ждал, чтобы распаковать его, и сейчас, наконец, может это сделать. — Используй слова, детка. Отпустить подушку требует сознательного усилия, но как только Сатору это делает, он дотягивается до запястий Тоджи и кладёт их на свою шею. Его мозг не соображает достаточно четко, чтобы разместить руки в правильном месте, но это не важно. Сатору уже раскинул голову под хваткой Тоджи — он может доверить ему и это в том числе. — Придуши меня, — говорит он. Тоджи ухмыляется, смотря свысока так, словно Сатору проиграл, хотя это никоим образом нельзя считать поражением — не когда руки Тоджи находят то самое место, чтобы надавить. Не требуется много времени, чтобы почувствовать головокружение, и его тело достигает грани боли и удовольствия. Он с трудом хватает воздух, и слёзы брызгают из глаз. Сатору пытался придушить себя ранее — после того, как ощутил вес ладони Тоджи на своём затылке в прошлый раз, он представлял, как бы та чувствовалась на его шее — но слишком быстро потерял интерес, когда не смог воплотить ожидания. Но это? Сдаться, отдаться, вверить жизнь в чьи-то руки — это божественно. Тоджи довлеет над ним, продолжая толкаться в его почти безвольное тело, демонстративно красуется мышцами рук, когда ладони сжимаются на его горле, и Сатору теряет себя в касаниях. — Посмотри на себя, — шепчет Тоджи, задевая простату следующим толчком. Сатору пытается издать звук, но только давится слюной, которую сдерживал у себя во рту. Он уверен, что олицетворяет беспорядок, но сквозь замутнённое зрение Сатору видит, что Тоджи выглядит довольным, и это разливается теплом в его теле. — Такой милашка, — воркует Тоджи, а потом отпускает его шею. Это застаёт Сатору врасплох, ведь внезапный прилив кислорода — это иная эйфория. Оргазм настигает его секундой позже, или, может, в тот же момент — это не имеет значения; не тогда, когда всё ощущается так хорошо. Он плывёт, удовлетворённый и избалованный, даже когда Тоджи трахает его через слабость, а он начинает плакать, потому что ощущения снова переполняют. Сатору знает, что он не сможет кончить ещё раз (надеется, что не сможет, надеется, что у Тоджи есть хоть капля милосердия), но Тоджи, похоже, рассчитывает как раз на такой исход, потому что продолжает вбиваться, словно пытаясь установить новый рекорд. Его не первый раз трахают через оргазм, но сейчас он реально чувствует себя так, словно собирается умереть прямо здесь. Где-то между желанием прекратить и надеждой, что это не закончится, ещё одна волна удовольствия прокатывается сквозь его тело. Он почти уверен, что кончил, но что-то в этом не так, что-то… Тоджи наклоняется вниз и целует его; губы жёсткие и кусачие в начале, отвлекающие от того, как Тоджи кончает внутрь. Плавным образом эти поцелуи перетекают в мягкие чмоки, и они сидят какое-то время, просто выдыхая в пространство друг друга, пока Тоджи наконец не выходит из него и не переворачивается на спину, падая рядом на кровать. Вокруг много вещей, на которых Сатору может сфокусироваться — сперма, вытекающая из задницы, или его собственное семя на груди. Его ляжки до сих пор немного горят, а его тело, на котором так легко остаются синяки, уже проявляет метки на бёдрах и шее. Но он чувствует себя великолепно. Оттраханным и изнемождённым. Даже если Тоджи выставил бы его за дверь прямо сейчас, он думает, что всё равно бы парил в облаках только лишь на этих ощущениях. Один из пальцев Тоджи пробегается вдоль его скулы, привлекая внимание, и Сатору поднимает взгляд. Он моргает в удивлении, так как Тоджи уже начал вставать, а он и не заметил. — Душ? — спрашивает Тоджи. В его глазах немое обещание. То, которое Сатору хочет запомнить. С улыбкой, Сатору поднимается следом.

*. °•★|•°∵ ∵°•|☆•°. *

≫ Твоя тупая дерьмовая дизайнерская куртка в моей гостиной ≫ … снова Есть, пожалуй, много вещей, которые Сатору должен сказать: извинения, для начала. Он знает, что Мегуми заслуживает как минимум этого, ибо он действительно проигнорировал все предупреждения, которыми тот его закидал. В его защиту, ни один отец не должен разгуливать с таким видом, так что это не только его вина. Он снова заберёт Мегуми на обед в среду, как обычно, и загладит вину, даже если для этого Сатору придётся вставать на колени и кланяться. Если Мегуми действительно не хотел, чтобы так произошло, рассуждает Сатору, то он должен был никогда не впускать его в свою квартиру в первую очередь.

не беспокойся ≪

я скоро вернусь, чтобы забрать (･ω<)☆ ≪