Покажи!

— Я говорю, Оса одна всю засаду и вывезла! — восхищенно произносит Юра, поднимая очередную стопку коньяка, налитую ему Федей. — Чудо-женщина! Не иначе. — Будто ты ничего не сделал: я посчитал все трупы — все твои, — мягко треплет его по плечу Костя, немного задерживаясь рукой, сжимая пальцами упругие горячие мышцы через ткань рубашки. — Ну пострелял немного, эт да-а-а! — горделиво тянет Юра. И Костя косится глазами на Федю, такого молчаливого и задумчивого сегодня вечером. Они празднуют Юрину удачную операцию, которая длилась полгода. Они уже и Юру, и Оксану похоронили — так долго от них не было вестей. Федя извелся весь, ночами толком не спал, переживал так сильно, что даже про Костю почти что забыл. И Костя его понимал — у самого под сердцем тянуло так, будто кол воткнули, провернули, и забыли вытащить. Но когда позавчера от Юры пришел человек — хмурый, высокий, бородатый мужик — и передал клочок бумаги с несколькими цифрами, Костя понял: это сигнал к действию. Расшифровать удалось не сразу — если бы не Федя, однозначно бы не справились. Но это оказались координаты и время. Приехали, правда, они с группой уже к шапочному разбору — Оса и Юра сами справились. Костя только посчитал трупы и увез выживших. Федя весь вечер помогал Юре с рапортом, и вот теперь Смирнову светило повышение, которое они торжественно и обмывали у Прокопенко. — Но я вам больше с-скажу, Оксана ведь… Костя не слушает — Косте становится противно и жутко тоскливо. Оксана эта... Только о ней Юра и говорит, будто не о чем больше. Будто это не Юра сделал основную работу — Костя знает, Костя читал рапорты обоих. Влюбился, похоже, с грустью думает Гром. Вон и Федя заметил, поэтому и унылый такой сегодня. Кислый и еще более утопший, прям как сам Костя. Федя на Юру смотрит долго, тяжело, глаза у него такие темные, масляные. Ох, Костя знает этот взгляд. Ох как знает. Он от такого взгляда сам впервые и поплыл. А Юрка все смеется, закидывая голову, обнажая красивую шею, которую Федя глазами облизывает, все байки травит, про свою Оксаночку все твердит, скалит зубы, глазами своими небесными сияет. А Федя ему все подливает и подливает. Сам пьет только через раз. Костя сглатывает, понимая, что и сам глаз от Юры отвести не может, когда тот наконец свой пиджак выпендрежный снимает и галстук развязывает, приспуская, а пуговки на рубашке расстегивает уже совсем неловко — и правда наклюкался. А у Кости весь хмель из головы выходит, когда Федя прикусывает нижнюю губу и тяжело через ноздри выдыхает. И Костя понимает — это все. Край. Им всем тут край. Только Юрка по-прежнему ничего не понимает. Или понимает и провоцирует. — Да ну, — тяжело выдыхает Федя. И Гром наконец обращает внимание на тему разговора. — Будто Оса свои чары не использует на задании. — Нет! Ей и не надо! — взмахивает руками Юра. — Поразительно! Такая красавица, и ни разу не пришлось этим пользоваться! Всё умом и связями! — У Юры скулы горят пьяным румянцем, а язык немного заплетается, видимо, поэтому он так просто признается: — Мне самому не раз приходилось своим членом поработать, чтобы добыть инфу. А Оса ни-ни! — Членом? — хрипло произносит Федя. И в его голосе отчетливо сквозит ревность. Костя давится коньяком, который наконец решил все же выпить. — Ну жаловаться мне не на что, — хвастается, расправляя плечи Юра. — Дамы любят. Большой! Гром хмыкает: — Вон Феде точно не на что, а насчёт тебя я сомневаюсь, — провокативно выпаливает Гром и хитро косится на Федю. Тот хмурится, грозно смотрит на Костю, говоря всем своим видом: «Что ты вообще несешь?». Но Костя только приподнимает кончики губ и указывает глазами на возмущенного Юру. — Подожди, не понял, — мотает головой тот. — Я вы-выше? Выше! Размер ноги у меня больше? Больше? И во-вообще! — Тебе показать? — перебивает его Федя. И Юра затыкается. Потом резко смотрит на пожимающего плечами Костю. Тот только разводит руками, мол, я ж говорил. — Ты видел? — спрашивает у него Юра. — Видел, — подтверждает Костя. — А я почему не видел? — допытывается он у Кости, а потом поворачивается к Феде и выдаёт: — Мы вообще др-друзья или где? Покажи! Косте и смешно, и волнительно. Юра сам, сам просит! Юра, тот самый Юра, на которого Федя и Костя уже несколько месяцев слюни пускают, такой ловелас и пижон, такой красивый и яркий Юра! Такой на самом деле добрый и отзывчивый Юра, который и спину в любой момент прикроет, и поговорит по душам, когда на сердце совсем херово. И Косте уже все равно, что кроме члена ему Федя больше ничего не покажет. Костя на это будет потом ночами дрочить, пока Феди нет рядом. Федя, Костя уверен, тоже. — Но только чтобы честно, — выпаливает, набравшись смелости, Гром. — Показываем все! Юра стреляет в него глазами, косится на Федю — тот согласно кивает — прищуривается и выдыхает: — Хуй с вами! — и тянется к ширинке. Костя следует за ним, повторяет каждое движение. Юра расстегивает пряжку ремня, Костя борется со своей. Юра вжикает молнией брюк, Костя делает тоже самое со своей. Юра спускает ниже резинку каких-то модных трусов, Костя выуживает свой уже во всю стоящий член и приподнимает бровь. Юра неуверенно смотрит на Костин ствол в полной боевой готовности и берется за свой еще совсем вялый, пытаясь его поднять. Но это оказывается не так сложно — похоже, Юра заведен не меньше их обоих. Член у Юры длинный — действительно не соврал — навскидку сантиметров 18-19, гладкий, светлый, без выраженных вен, переходящий сразу в аккуратную острую розовую головку. Красивый. Хоть скульптуру лепи. Костя аж присвистывает. Юра так привычно гордо вздергивает подбородок и заливисто пьяно смеется. У самого Кости чуть короче, но намного толще. Он ласкает пальцами под уздечкой, хотя уверен, что при виде такого открытого и раскрепощенного Юры у него все равно не упадет, и переводит взгляд на Федю. Тот смотрит на них обоих исподлобья, тяжело и весомо. Кивает сам себе, встает. Под ширинкой его уже видна приличная такая выпуклость, но Федя не спешит — выдвигает стул на середину кухни, садится удобнее, раздвигая ноги. Кладет руку на ремень и косится на Костю — тот только поддерживающе кивает — на Юру — тот жадно пожирает глазами его пах — и наконец расстегивает ремень. Он делает все слишком медленно, на показ, будто смакует каждое мгновение, пытаясь запомнить. Костя тоже глядит во все глаза, сам не веря в происходящее. Федя расстегивает ширинку, сразу спускает брюки к щиколоткам, снова гладит через трусы член. Костя почти что давится слюной, а Юра подается вперед, садясь совсем на краешек стула, так и продолжая себе дрочить. Костя ловит себя на мысли: хорошо, что у Феди квартира с улучшенной планировкой — кухня не пять квадратов, а все девять, им есть где развернуться. Федя снова останавливается, запускает руку в трусы, и начинает сам себе дрочить, так и не показывая член. Юра возмущенно мычит, Федя довольно хмыкает, а Костя сглатывает набежавшую слюну. Прокопенко улыбается в усы и наконец отпускает себя из рук, стягивает трусы, приспускает их к лодыжкам, распрямляется, и откидывается на спинку стула. — Ох, — произносит Юра и перестает дрочить. — Ух ты. Костя ловит каждый его жест, каждый взгляд, каждый судорожный выдох. Костя знает — там есть на что смотреть, он сам удивился, когда впервые увидел. Федя — обладатель прям гиганта: толстый, длинный, прямо до пупка, член, блестит багровой головкой, вызывающе пульсирует, повинуясь увеличивающемуся возбуждению Феди. Юра отрывается от своего члена, стягивает галстук через голову, отбрасывает на соседний, четвертый, так никем и не занятый, стул, и расстегивает еще две пуговки на светло-голубой рубашке. Теперь его грудь полностью обнажена, стоящий член торчит из ширинки, а глаза блестят от возбуждения. Такой красивый и такой желанный Юра сползает со стула и встает перед Федей на колени. Костя тянет протяжно «охуеть», а Федя, кажется, дар речи теряет. Юра не может поверить. Он глазами осоловелыми хлопает. Раз, два, три... наклоняется ниже, чтобы лучше было видно. Федя над его головой тяжело выдыхает через нос, но Юре любопытно, Юре жесть как интересно. Он таких точно раньше не видел. Не то чтобы Юра был знаток членов, но повидать некоторое количество ему пришлось. По долгу службы и души, так сказать. Он видел и длинные, и толстые, но чтобы одновременно такие длинные и толстые — никогда! У Феди даже не полностью стоит, а Юрка сразу руки к нему тянет — ну, чтобы убедиться, не почудилось ли. Его собственный член ровно с его ладонь — у Юры пальцы длинные, музыкальные, как всегда говорила мама — от того руки больше среднего, собственно, и член тоже. А Федин — Юра прикладывает руку, пальцами касаясь основания, где толстый ствол переходит в тяжелые яички, так, что над рукой еще торчит приличная часть с красной мясистой грибовидной головкой — ну просто феномен. — Ох, — произносит снова Юра. — Бляяя, — хрипит Федя над головой. Потому что Юра берется изучить ширину, обхватывая под головкой в кольцо из пальцев, в итоге еле-еле сводя их кончики. — Шикос, — выдыхает Юра. А член прям в руках все больше и больше. А Юра только из любопытства (только из!) давай ласкать, поднимаясь кольцом из пальцев вверх прямо к пурпурной головке, где из дырочки уретры уже сочится прозрачная капля, и снова вниз, чтобы увидеть насколько он вообще может увеличиться. Вдруг еще больше станет! Так и становится, большим и твердым, даже дергается в Юриных ловких руках. А Юрка только губы облизывает, представляя, что, наверное, это нечто в рот наверняка даже не помещается. Вон ему, Юре, с его-то крупным ебальником, точно не поместится, не то что какой-нибудь маленькой хрупкой леди. А ведь точно! Поместится ли вообще? Когда Смирнов еще ближе над его членом наклоняется, Федя понимает — всё, он больше не выдержит. Близость Юры к его члену ну слишком провокативна. Он даже не осознает, как рука сама в шелковистых растрепанных волосах оказывается, как тянет голову Юры вниз, и как этот любопытный чертяка вместо того, чтобы отстраниться, возмутиться, набить им обоим рожу, хнычет как-то удивленно и облизывает Федину головку. Тот шипит сквозь зубы, давит еще сильнее, и тут Юра прямо внутрь ее пропускает, в горячую влажную глубину. Федя, как ошпаренный, руки отдергивает и стонет в голос, поднимая на Грома испуганный взгляд. Костя отчаянно дрочит, глядя на них во все глаза, беззвучно шевелит губами «давай-давай-давай», и Федя расслабляется, решив получать удовольствие, давая Юре самому решить. Юрка ведь просто пощупать хотел, а в итоге получил Федин член прямо в рот. А тот полностью ну никак не помещается! Давит на глотку, вызывая спазм и слезы. Откуда-то из подсознания выплывает, что горло надо расслабить, а шею — вытянуть, увеличив угол. Поэтому он сползает еще ниже, берется за основание Фединого члена, и толкается вперед. Все равно не входит! Но Юра упорный, Юра давится, но пихает, слезы катятся по щекам, но он упорно глотает, почти что задыхается, но не отстраняется. На голову снова ложится рука, тянет за волосы назад, почти снимает с члена. Федя шепчет: — Ну, Юр, погоди, ты не примешь весь, — а Юра только головой мотает, и упорно доказывает обратное, со слезами, с таким упорством старательно глотает, что Федя перестает тянуть за волосы и давит ему на затылок. Костя тем временем даже дрочить перестает — сам задыхаться начинает, видя, как у Юры глаза закатываются. А Федя уже не жалеет, больше нет — подкидывает бедра, вбиваясь в тугую глотку, заполняя собой полностью. Только убирает прядки, выпавшие из Юриной прически, за ухо и велит: — Дыши носом. У Юры челюсть ноет, но он послушно рот держит открытым. И Феде приходится его за нижнюю челюсть схватить, чтобы натягивать ртом на свой член. И Костя сам начинает невольно дышать носом, потому что Федины слова звучат как приказ. И Федя сам от случившегося охуевший, но не дрогнувший, берущий Юру в свои руки, больше ни в чем не сомневающийся. И Косте тоже не сто́ит сомневаться. Потому что Юра, заглатывающий Федин член — это наваждение какое-то, нереальное и желанное. Юре одновременно очень плохо — кислорода не хватает, челюсть болит, слезы и слюна забивают нос, не давая вздохнуть нормально, колени на жестком деревянном полу скоро сотрутся в кровь. И одновременно невъебенно — голова кружится от пьянящего возбуждения, низ живота горит, а огромный член заполняет рот и глотку, даря ощущение завершенности. Но когда на затылок помимо Фединой ложится еще одна, Костина, рука, а сзади к пояснице притираются внушительным, но все же не таким как у Феди, стояком, Юра понимает, что прямо сейчас потеряет сознание. И когда перед глазами начинает маячить тьма, его снимают с члена, разворачивают к себе и начинают выпутывать из одежды. Первой вытряхивают из рубашки, в две руки, гладя плечи, грудь, соски. Рот накрывают чьи-то губы, по вкусу — сигареты и коньяк (Костя), пока Федя стягивает с него брюки и носки. У Юры все еще кружится голова, Юре странно и непривычно, Юре неуютно и одновременно охуенно. Юра хочет оторвать от себя их руки, Юра хочет, чтобы они продолжали вечно. Юра сам не знает чего на самом деле хочет, поэтому решают за него. Его снова ставят на колени и насаживают ртом на огромный член — Юра и не сопротивляется даже, только впускает его глубже — а сзади вновь прижимается горячее и уже голое тело. Костя делает худшее, что может, пока притирается к Юре сзади — он кладет свою ладонь ему на шею и чувствует, как глубоко в глотку вбивается Федин член. И он поднимает взгляд, чтобы убедиться, что Федя себя давно не держит в руках: он сжимает Юрину нижнюю челюсть пальцами, рывком тянет вниз, и Юра носом вжимается в лобок, так, что дышать вообще не получается, и дрожит всем телом настолько по-блядски, что Костя не может больше — потирается членом о его поясницу, оставляя дорожку влажных следов. И думает только о том, как хорошо будет одну руку устроить на шее, а вторую — прижать к животу, когда он в него войдет и будет толкаться в один с Федей ритм. А потом Гром понимает, что остановиться уже просто не сможет. Юра снова задыхается — нос упирается в курчавую поросль, кислород совсем не поступает в легкие, глаза мокрые, а нос забит. Юра тихо стонет, и пытается вырваться, но его крепко держат руки на челюсти и затылке, а тело, навалившееся сверху, не дает даже отползти. Ощущение беспомощности накрывает с головой, по телу прокатывается волна дрожи, а за ней — дикого возбуждения, чуть опавший член встает пуще прежнего, а низ живота окатывает жаром. И когда мир сужается в одну единственную черную блаженную точку почти полного бессознательного, сзади тыкается что-то горячее и влажное, а рука на затылке немного ослабевает. И Юра резко поднимает голову, чтобы судорожно вздохнуть, даже Костя перестает его держать за шею и талию, и поднимает глаза. Юра дышит открытым ртом, смотрит снизу вверх на раскрасневшегося Федю, который гладит его нежно по голове и лицу, ощущая, как Костя сзади мажет сочащимся членом по его дырке. Они оба замирают на несколько секунд, будто давая Юре время опомниться и убежать, и, когда он вновь опускается ртом на член, Федя только шепчет тихое: — Молодец, — и вновь властно дергает его за затылок. Костя видя, что Юра все еще с ними, все еще здесь, все еще такой же открытый и послушный, наконец решается. Он сплевывает на ладонь, растирает влагу по Юриной дырке, и аккуратно вводит палец. Юра даже не сбивается с ритма, продолжает упоенно сосать, периодически при помощи Феди вбирая член полностью. От такого зрелища у Кости полностью сносит крышу; он кое-как размазывает слюну по анусу, еще раз сплевывает, прямо так, сверху, и приставляет головку ко входу. Толкается неглубоко, совсем немного преодолевая колечко мышц — Юра взвизгивает и давится, а Федя только стонет и начинает вскидывать бедра еще яростнее. Он смотрит на Костю поплывшим сумасшедшим взглядом, и тот замирает, ждет, когда Юра, отвлеченный Федиными габаритами, вновь расслабится, и снова толкается вперед. Юра гортанно надломленно стонет, но Костя больше не останавливается. Он толкается и толкается вперед, пытаясь попадать с Федей в один ритм. Внутри у Юры жарко и почти болезненно узко. Костя подается бедрами, вновь наваливается сверху, хватая Юру за шею, чтобы чувствовать движение Фединого члена и Юриной гортани, чтобы осыпать поцелуями Юрины плечи, чтобы видеть, как Федин член входит в растянутый Юрин рот, чтобы упиваться Юриной близостью, покорностью, и неимоверной охуенностью. Это превращается в какую-то нескончаемую гонку. Только Федя приближается к оргазму, тут же снимает Юру с себя, гладит мокрыми пальцами жадно хватающий воздух рот и пережимает свой член у основания. Все Юрино лицо в слезах, он гулко стонет, раскрывая красные после Фединого члена губы. И Федя гладит его мокрые щеки, острые скулы, и влажные светлые ресницы, умирая от нежности, любви, и желания. Внутри у Феди ураган эмоций — не так, не так он все это хотел. Он хотел мягко и нежно, на свежих простынях, с трезвым и все понимающим Юрой. Чтобы они долго и нежно его целовали, медленно раздевали, потом медленно готовили и со вкусом трахали. Юра бы утопал в их нежности и нескончаемом желании. Но вместо этого Юра болезненно цепляется сильными пальцами за Федины колени, жмурится, открывая и закрывая красный рот, и едва стоит, пока Костя долбится в него, отчаянно и жадно. Федя чувствует его толчки прямо через всё твердое Юрино тело, от чего потребность в Юре, в этом жарком блядском рте, перевешивает нежелание так быстро кончить, и Федя снова тянет его голову вниз. И этот рот, такой горячий, такой неожиданно умелый... А Юра, такой отчаянно нуждающийся в них обоих... Такой, оказывается, жадный. А Юра даже и не здесь уже. Ведь разве это возможно, разве такова его, Юрина, реальность, что два его друга, два его лучших друга, используют его как куклу, трахая в два ствола? Не предупредив даже о намерении, а ему, гордому и сильному Юре, все это так безумно нравится? Нравится, как жестко уже дерет горло, что Юра завтра наверняка даже говорить не сможет, как горит задница от долбящего ее беспощадно члена, как Юру качает из стороны в сторону, как кайфует он от своего бессилия и их власти над собой, как яростный жар похоти болезненно наполняет все внутренности, переворачивая все его существо. А еще Юре так хочется кончить, что член подтекает, капая на крашенный пол, а яйца поджимаются. А он не то что себя коснуться не может — он не может сам стоять на уже истертых коленях. Но его держат. Держат и натягивают на два огромных члена в едином животном ритме. И Юра уходит из этой реальности, полностью теряя себя. Остается лишь боль, похоть, кайф, и гипоксия. И это так невероятно, так нереально, так не по-настоящему, что он даже не понимает, когда член в глотке начинает пульсировать, а сзади хрипят надрывно прямо в ухо. Просто Юре снова совершенно нечем дышать, и он вновь теряет сознание, и прямо на излете себя, когда эта неправильная реальность наконец ускользает, его пронизывает мощнейшим электрическим разрядом, пуская судороги кайфа по всему телу, прошибая член и задницу, поднимаясь кверху, и взрываясь в голове гулким и абсолютным безмолвием. Приходит в себя Юра в чьих-то объятиях. Его прижимают к горячему, чуть влажному телу. Юра вдруг открывает глаза, вцепляясь взглядом в хрустальную, горящую тусклыми лампочками люстру, и наконец осознаёт себя. Он сейчас в Фединой квартире, и всё, что произошло, действительно по-настоящему. Это случилось. И Юра снова закрывает глаза. Над ухом начинает нудеть знакомый голос. — Юр, это мы, с тобой все хорошо, мы рядом, Юр, прекрати, пожалуйста. И только после этого «прекрати, пожалуйста», он понимает, что его всего трясет, а по щекам катятся крупные горячие слезы. Он отталкивает их руки от себя, его снова пытаются обнять, но он отчаянно отбивается, пинается, и дерется. И когда удается отбиться, он сворачивается клубком, утыкается носом в спинку дивана, и вновь начинает рыдать. Слезы такие горячие и соленые, а во рту — горечь и обида. Ведь Федя с Костей — пара. Юра давно это заметил. Он не слепой, а они такие влюбленные и счастливые вместе. Он даже видел, как они целовались тайком под лестницей. Так вот чего он точно не знал, так это того, что они вот так с ним могут поступить. Будто со шлюхой. Будто можно вот так взять без спроса, поиграться, и выкинуть. А они его выкинут, он даже не сомневается. Третий всегда лишний. Да и кому вообще нужен одинокий, жалкий игроман Юра Смирнов. Он это знает давно — слишком уж часто его выкидывали из жизни, как только знакомились чуть ближе. А этим и знакомиться не надо — они его знают как облупленного. Они знают, что он им точно не нужен. И Юра сам это прекрасно осознает. Его просто трахнули потому что прямо здесь и сейчас так захотелось. А Юра, как дурак, повелся «на слабо». И Юре бы встать и уйти, и он даже пытается, но его вновь хватают за плечи и вновь усаживают на диван. И сил больше нет с ними бороться. Да и в любом случае — он давно все проиграл. Так что Юра плачет навзрыд, потом смеется истерично, прикрывая руками рот и глаза, а потом опять и опять плачет. Его все еще касаются и гладят, даже что-то говорят. Но Юре все равно — Юра рыдает до изнеможения, пока не вырубается от бессилия. *** — Не по-людски как-то получилось, — выдыхает Федя дым в форточку. — Я не понимаю, — гудит в руки Костя, потирая стреляющие болью виски. — Ему ж все нравилось, он даже кончил. — Он поднимает на Федю растерянные глаза. Говорит: — Без рук, просто на моем члене кончил. — А еще он все это время рыдал, — тушит сигарету Федя. — Будто мы его насилуем. — А мы насиловали? — Нет, — неуверенно произносит Федя и добавляет, — вроде. — И что будем делать? — спрашивает Костя. — Не знаю, — качает головой Федя. — Но что-то обязательно надо. Я что-нибудь придумаю. Придумать он не успевает — Юрка спит глубоко, но недолго. Они стелят ему на диване, предварительно обтерев влажным полотенцем. Сами засыпают не сразу. Долго молча сидят на кухне, курят. Костя допивает оставшийся коньяк и отрубается почти сразу после. Федя засыпает под утро, и совсем скоро его будит шебуршение в квартире. Он открывает глаза, прислушивается, и подскакивает, понимая, что кто-то копошится в прихожей. Конечно, это Юра собирается уйти. Он причесанный, уже полностью одетый в своё дорогое пальто и ботинки "под крокодила", оглядывается на влетевшего в прихожую Федю затравленным колким взглядом и спешно тянется к замку. Федя бросается за ним, вставая между ним и дверью. — Юр, Юр, не уходи, Юр, — бормочет он бессвязно. — С какой стати? Веселье закончилось, — выплевывает ядовито Смирнов, — пора и по домам. И им обоим ясно, про какое он говорит веселье. — Прости меня, Юр, — перехватывает его за плечи Федя, — прости меня. Прости. Я не хотел, — Юра приподнимает бровь, и Федя мотает головой. — Точнее, я хотел. Я так давно тебя хотел. — Юра застывает, прикрывает глаза, ресницы его дрожат, будто он прямо сейчас вновь расплачется, но он распахивает глаза, и они совершенно сухие, а еще — обиженные и ядовитые. И рот, его красивый рот, тоже складывается по-ядовитому, как только он умеет. Вот прямо сейчас скажет что-то очень обидное и невозвратное. Поэтому Федя не дает: — А еще влюбился в тебя, только увидел. По уши. — Влюбился? — растерянно переспрашивает Юра. Весь его яд улетучивается, а лицо от растерянности выглядит беззащитным и еще более красивым. — А как же Костя? Вы же… — И Костя влюбился. Мы оба. Как ты только пришел, сразу и влюбились. — Федя делать шаг вперед, рискует и кладет руку Юре на лицо. Так, чтобы касаться кончиками пальцев его шеи и немного затылка — прямо как вчера, когда Федя держал его, чтобы не вырвался — а большим — щеки. — Поэтому, мы… Прости, что даже не спросили, просто… А то было как… Договорить ему не дает Юра. Он прижимается только губами, так резко, так отчаянно, зажмурившись, но совершенно не пытаясь углубить поцелуй. Будто боится, что его оттолкнут. И Федя наконец понимает — они вчера его трахнули, прям как давно мечталось, а Федя его поцеловать так и не удосужился. Поэтому Федя приоткрывает рот, скользит языком по Юриной нижней губе, ловит его удивленный стон, и ухает в неимоверную бездну талантливого и такого желанного рта.