Кодекс чести

       — Сонхун, Джеюн!       Звонкий свист разносится громко по переднему двору особняка. Яркое солнце заливает медовую кожу омеги, нежащегося возле бассейна, карамелью переливающуюся каплями ещё не высохшей хлорированной воды, осевшей на фигуристом теле.       Накинув кофты на практически голые рельефные тела, прикрытые лишь тонкими майками, альфы спешно следуют на зов, больше похожий на то, как обычно подзывают собак. В принципе, не то чтобы они ожидали от Хисына более уважительного отношения. По крайней мере, он обещал, что не будет сечь их плетьми по спине за ошибки — понимает, что осваиваются только, да и попугали их в публичном доме Сону нехило. Уже пробовал: руку поднял — сразу содрогнулись оба и отшатнулись слегка. Омега не обиделся, хоть те и отвесили поклон на девяносто градусов после спешно в качестве извинения, как и подобает.       Ноги в носках, почти обожжённые о нагревшиеся на солнце дорожки, выложенные камнем, быстро бегут по двору в попытке как можно быстрее оказаться рядом с Хисыном. Сонхун хватает Джеюна за запястье и дёргает его за собой — быстрее, быстрее! Хисын не любит ждать.       Почти запыхавшиеся, они тормозят возле разлёгшегося на деревянных досках Хисына. Альфы пытаются дыхание перевести, но их глаза тут же распахиваются в унисон, стоит омеге попасть в их поле зрения.        — Вы здесь? — на лице Хисына тёмные очки с толстыми дужками и вытянутыми линзами, абсолютно непрозрачные снаружи, отчего его глаза совсем не видно.        — …Кхм, — тактично кашлянув в кулак, Сонхун поджимает бледные пухлые губы. — Господин, почему на вас нет… верха?        — Потому что мне жарко, — фырчит Хисын. — На дворе двадцать шесть.       Омега подкладывает тонкую правую руку под голову и ёрзает на сухих досках, которыми выложен широкий подиум, переходящий резко в светло-серую переливчатую керамическую плитку бассейна, собранную из небольшой мозаики в виде квадратиков. Мягкий изгиб его округлых плотных бёдер обнимают короткие трусики с завышенной талией, на которых рассыпался узор из светло-бирюзовых листьев пальмы, широкой резинкой впивающиеся в поясницу, а верх полностью обнажён; его большие округлые холмики загорелой груди слегка разъезжаются, давая представление о миниатюрных пропорциях всего его привлекательного тела.       Джеюн с Сонхуном как по команде бросают взгляды на сушащийся на одном из шезлонгов чёрный бюстгальтер с толстой каёмкой, украшенной таким же бирюзовым узором, и на их лицах выступает румянец.        — Кстати, правда жарко. Я тоже чувствую, — неловко бросает Джеюн, чтобы разрядить обстановку. Персиковый румянец, пышущий на его худых впалых щеках, щекочет лицо, и альфа даже не замечает, как он медленно начинает перебираться на кожу шеи. — Хотя мы только на улицу вышли, — Сонхун поддакивающе кивает.       Изящная бровь Хисына скептично приподнимается, когда он тянется тонкими длинными пальцами второй руки к чёрной дужке, чтобы приподнять на светлую блондинистую макушку очки.        — Или потому, что вы — дебилы, в кофтах стоите.       Его кукольное лицо искривляется насмешкой, когда он тихонько хихикает над растерянными альфами. Омега звонко цокает языком и мило склоняет голову вбок, как бы рассматривая крепкие фигуры своих фаворитов, — одну высокую, другую пониже — возвышающиеся над ним, подобно профессиональному критику.        — Неплохо смотритесь сверху, — хмыкает он и улыбается во все свои блестящие ровные зубы. — Вы чего так боитесь?        — …вы что-то хотели, — цедит Сонхун сквозь зубы, и это был даже не вопрос.       Ахнув, Хисын спохватывается и кивает спешно; его маленькая голова забавно качается вверх и вниз, как неваляшка. — Да, точно. Принесите мне коктейль. И… сухие вещи из моей комнаты. У меня в комоде должны быть какие-нибудь шорты и топ, поищите. Ну, вы знаете.        — А за коктейлем на задний двор идти? — робко интересуется Джеюн, на что чудесные тёмные глаза Хисына закатываются скептично; он фырчит.        — Ну нет, блять, по кругу против часовой, — всплескивает руками омега. — Да ладно, крошка, не трясись ты, — хмыкает Хисын, стоит ему увидеть, как тело Джеюна пробирает мелкая дрожь с макушки до самых пят. — Возьми в мини-баре из морозильника. Хочу «Секс на пляже», поищи из готовых. Усекли?       Удовлетворённое выражение лица радует, а улыбка, расплавившая губы после уверенных кивков в унисон, заставляет альф расслабиться. — Умницы. Я же говорил, что вы будете послушными, — продолжает омега; однако Сонхун и Джеюн напрягаются, что видно по их удивлённым лицам, когда Хисын кривит губы в озадаченном выражении. — Да что там такое? Мне грудь щекочет…       Омега приподнимает подбородок, чтобы отнять голову от деревянных досок. Казалось бы, при размерах его груди она вся сразу видна, как на ладони, но яркие лучи солнца, бьющие в глаза, нагло слепят, заставляя щуриться, а тонкие веки — подрагивать.        — Так у вас на груди ползает кто-то, — с робостью отзывается Джеюн. — Кажется… — он прищуривает глаза и прикладывает к бровям руку, приседая чуть ниже. — Божья коровка?       И правда: по обнажённой груди Хисына, щекоча чувствительную кожу своими крохотными лапками, туда-сюда ползает маленькая божья коровка. Её красная пятнистая спинка блестит в свете солнечных лучей. Как она вообще сюда попала?       Хисын усмехается. — И правда, — «покоряет горы», — бросает Сонхун на ухо Джеюну тихим, едва слышным шёпотом, что укрывается от рассредоточенного сейчас внимания Хисына, занятого внимательным наблюдением за насекомым. Джеюн тихо прыскает в кулак, плотно прижав руку ко рту. — Так снимите её с меня.       Мигом растеряв всё своё бахвальство, альфы растерянно пялятся вниз. — Что, простите?.. — лепечет Джеюн.       Хисын хихикает. — Снимите её с меня и отпустите, она меня щекочет, — омега откидывается на доски, закидывая вторую руку за голову, чтобы использовать их, как своеобразные мягкие подушки. — Это приказ.       Кончик его языка высовывается между губ и оказывается прикушен, а очки на макушке едва цепляются за блондинистые волосы, грозясь свалиться с громким стуком о деревянные доски. Хисын — это земное воплощение Афродиты: его тонкая талия и сексапильный изгиб бёдер почти заставляют голову сладко кружиться, принуждая рассудок теряться, а ровная спина выгибается мягкой дугой, отчего под кожей перекатываются мышцы. И, что хуже всего, Хисын знает о своей божественной сущности и не боится этим пользоваться — отнюдь. Его грудь настолько красива, что хочется просто уткнуться в неё лицом и вдыхать нежный запах сладкой ваты; пусть и, возможно, непривычно большая, она мягкая и упругая, молочная, как пломбир, гладкая и наверняка чертовски вкусная.       Им чертовски хотелось бы её попробовать.       Неловко перебросившись взглядом с Сонхуном, Джеюн несмело присаживается на корточки. Он встряхивает тёмными волосами, наконец, намытыми до блеска спустя долгое время, — Хисын даже любезно пожертвовал им обоим свою дорогую качественную маску для волос — чтобы согнать с себя наваждение. Как поймать эту чёртову коровку? Джеюн тянет руку и едва ощутимо касается мерно вздымающейся груди Хисына, прямо рядом с проворным насекомым, однако то сразу же убегает от его пальца.       Сонхун думает, что их убьют сегодня же. Хисын покатывается со смеху, наблюдая исподлобья за тем, как Джеюн рукой пытается успеть за этой несчастной божьей коровкой. Тем не менее, он игнорирует тот факт, что по его телу тысячи мелких мурашек рассыпаются от нежных прикосновений шершавых подушечек мозолистых пальцев Джеюна к его нежной груди. Внизу живота слабо-слабо, но ощутимо завязывается тонкий узел, наполняющий тело сладостной истомой, а ноги едва ёрзают по деревянным доскам.        — Чёрт тебя дери, — хмурится Джеюн, уже не на шутку разозлённый. — Иди сюда, ты…       Божья коровка всё бегает от него, никак норовя поселиться на груди смеющегося Хисына. Большая ладонь, обрамлённая сетью красивых выпуклых вен, тянущихся вдоль предплечий, елозит по коже, хоть Джеюн сам того и не осознаёт. Альфа поглаживает чужую грудь, лаская и наполняя лёгкие наслаждающегося Хисына ароматом лаванды.       Фыркнув, забытый Сонхун решает не оставаться в стороне. Намеренный выполнить просьбу Хисына, альфа опускается вниз, чтобы перекатиться на коленях ближе к чужому изысканному телу.       Раз! — и божья коровка, стрекоча, расправляет крылья и улетает в сторону деревьев, а ладонь Сонхуна накрывает нежно-розовый мягкий бутон чужого соска.       Он ошеломлённо уставляется на Хисына, который, с усмешкой голову склонив, будто бы издалека с нежностью наблюдает за альфами. Их руки на его груди: Джеюн сжимает округлый холмик, пока Сонхун, закусив губу своими острыми клыками, не может набраться смелости, чтобы оторвать руку от жемчужины чужого соска.        — И правда, хорошенькие альфы сверху смотрятся мило, — с придыханием бормочет Хисын глубоким голосом. — Надо было послушаться Сону раньше.       И Джеюн с Сонхуном не успевают уследить за тем, как Хисын хватает их за воротники тёмной и светлой кофт и дёргает к себе. Их тела коротко содрогаются, и альфы скользят руками по чужой груди, прежде чем упасть на Хисына, чуть ли не впечатавшись носами в его ровный тонкий нос. Их щёки сталкиваются, а Хисын улыбается и громко целует их в уголки губ, прижимаясь сразу к обоим.       Его масло для губ, отдающее прозрачным малиновым оттенком, густым и вязким, пахнет клубникой и карамелью, когда оставляет липкие следы на чужой бледной коже. — Я понимаю, что вы на сиськах залипли, конфетки, но может принесёте-таки мне то, о чём я просил?       Он бормочет это липким шёпотом прямо в их пухлые дрожащие от стимуляции губы, щекоча своими алыми устами, прежде чем с озорной улыбкой отстраниться. Омега с забавой наблюдает за тем, как глаза альф широко распахиваются, обрамлённые пушистыми длинными ресницами, прежде чем они спешно отнимут руки от чужой мягкой груди и сорвутся с места прочь.       Хисын громко хохочет им вслед, жмурясь и откидываясь на деревянные доски.

⊹──⊱✠⊰──⊹

      Тем же днём Хисын, оттащив один из шезлонгов в тень под невысокие деревья с изгибающимися стволами, ярко выделяющиеся пышными зелёными кронами, улёгся на него, расправив свои длинные ноги, и читал книгу — увлёкся «Гордостью и предубеждением». От обложки голубым отливало отражение успокоившейся водной глади бассейна, тонкие ветви дерева мягко покачивались под дуновением лёгкого ветерка, что как нельзя кстати спасал в почти тридцатиградусную жару, и закладка для книги с изображением одной из картин с цветами величайшего Ван Гога, для ощущения теплоты и уюта, мирно покоилась рядом с его бедром.       Солнце немного спряталось за нежные полупрозрачные облака, но духоты это не умаляло. Хисын обошёлся обыкновенными светлыми джинсами, местами потёртыми, а на его торсе мягко покоился молочного оттенка топ. Самый обыкновенный, с тонкой каёмкой кофейного цвета, которая плавно переходила в лямки, лежащие на острых ключицах. Круглая грудь мягко покоилась в чашечках, соединяясь где-то в середине, где на топе спереди была молния. Тиара, постоянно сползающая с волос, пушащихся благодаря погоде, сейчас просто лежала рядом с книжной закладкой.       Выглядывая из стеклянных дверей дома, Джеюн краем глаза осматривает бегло фигуру Хисына, который, нежась на лежаке боком к ним, даже их не замечает — всё его внимание сосредоточено на книге.       Он вздыхает. — Какой же он красивый.       Сонхун, слабо сжимающий в большой руке прозрачный стакан с холодным соком, о котором несколько минут назад попросил его Хисын, кивает, рассматривая омегу исподлобья.        — Ты прав. Он как… воплощение Афродиты и Адониса в одном человеке. Правда он кажется мне немного странным.        — Он такой сам по себе, кажется, — кивает Джеюн. — Я видел, как на нас смотрят другие слуги. Знаешь, если бы взглядом можно было убивать, мы с тобой сейчас уже не могли разговаривать вот так.       Он усмехается, когда с уст Сонхуна срывается низкий хриплый смех. — Блять. Кажется, абсолютно все в этом доме хотят трахнуть его.        — Я не удивлён. Знаешь, я молюсь на то, чтобы он приказал мне отлизывать ему дни напролёт.        — Ты слишком самоуверен, хён, — усмехается Сонхун. В ответ Джеюн качает головой, на мгновение прикрывая глаза, с игривой снисходительной улыбкой. После младший альфа бросает взгляд на Хисына, который дует свои маленькие алые припухшие губки, видимо, удивлённый каким-то поворотом событий в книге. — Такой милый, когда молчит… А как рот откроет, эту вольную сельдь порой хрен остановишь.       Джеюн хмыкает. — Это верно. В любом случае, отнеси ему сока, не хочу, чтобы он злился на то, что мы заставляем его ждать. Я с тобой схожу.       Сонхун лишь коротко кивает — он не выступает против сопровождения. После они спешно удаляются от стеклянной двери, чтобы схватиться за ручку соседней и покинуть помещение особняка.       Их тихие, но всё ещё приметные шаркающие шаги заставляют Хисына отвлечься от увлекательного чтива и с любопытством поднять голову. — О, ты принёс, — Хисын закрывает книгу, заложив палец меж страниц. На его лице расцветает мягкая улыбка, адресованная Сонхуну. — Спасибо.       Однако стоит ему оглядеть крепкие фигуры альф, слегка бесформенные благодаря старой одежде, мешками висящей на телах, как улыбающееся выражение лица омеги сменяется нахмуренными бровями.        — Что такое, господин? — сипло интересуется Сонхун вполголоса. Хисын фырчит:        — Я купил для вас целых два гардероба новой одежды. Почему вы её не носите?        — Вам не нравится наша одежда?       Хисын смотрит на них так, будто старший альфа только что сказал самую глупую до безумной банальности вещь на свете. — Мешковатая допотопная субкультурная атрибутика, — по слогам цедит он таким тоном, что сомнения напрочь отпадают. — Выкиньте эти безвкусные кофты с драными штанами и наденьте на себя уже что-то нормальное. Я бы себя засмеял, если бы был кем-то другим и увидел со стороны, в чём ходят мои фавориты. В любом случае, спасибо за сок.       Он протягивает руку к стакану, который сжимает в бледной ладони Сонхун, однако просто наклонившись до него никак не добраться. И Сонхун уже хочет сделать шаг, чтобы просто отдать ему этот чёртов яблочный сок, но нет — обязательно же, чёрт возьми, должно что-нибудь случиться! Потому что ступив вперёд, Сонхун неожиданно спотыкается носком ноги о тонкую, но рельефную, уходящую вглубь щель между деревянными досками; непроизвольно взмахнув руками в попытке удержаться, альфа напрочь забывает про полный стакан.       В ту же секунду раздаётся хлюпанье и плеск: как из прорвавшейся трубы Хисына обдаёт фонтаном холодных брызг, а Сонхун, не удержавшийся, болезненно шипит сквозь плотно сжатые зубы, когда коленями бьётся о голые доски.        — Чёрт возьми! — Хисын вскрикивает. Его торс отнимается от согнутого шезлонга, книга, выпавшая из ослабших рук, летит на пол и приземляется прямо перед растерянным Сонхуном, а руки вскидываются, облитые сладкой жидкостью. — Сонхун! — холодные капли стекают по его груди, змеясь под намокший топ. — Какого хрена ты такой неуклюжий?! — Сонхун поднимает голову; его глаза впиваются в омегу невидящим взглядом, в котором плескает резко пробравший с ног до головы животный ужас.        — И-извините! — восклицает альфа, сложив лихорадочно руки перед собой. — Я-я не специально!..        — Ещё бы специально! — ворчит Хисын. Он встряхивает руками, с которых стекает сок, ёрзая на месте и критично оглядывая намокшие джинсы. — Ты мне их языком вылизывать будешь? — склонив голову услужливо, Сонхун боязливо молчит. — Грёбаный ты… ещё и книга мокрая вся, — и за это недолгое время, проведённое вместе с Хисыном после того, как он забрал их из публичного дома, они ещё никогда не видели омегу таким злым. Но теперь можно было с точностью сказать: Хисын не просто зол — он в ярости. — Вы оба… — Хисын с ядовитой усмешкой на мгновение прикрывает свои большие кукольные глаза. — Если вы двое нихрена не можете справиться ни с одной задачей, которую я вам поручаю, может, стоит просто отдать вас обратно?..        — Нет!       И Джеюн, до этого будто оцепеневший, чьё замершее тело словно приросло к земле, начинает крупно дрожать. Он вскрикивает, привлекая внимание удивлённого Хисына и трясущегося от страха Сонхуна, прежде чем сорваться с места. Джеюн, сползши вниз, грохается перед шезлонгом на колени. С изумлением Хисын наблюдает, растерянный, как Джеюн лихорадочно касается губами его ладони.        — Пожалуйста, пожалуйста, не отдавайте нас, — бормочет он, как в бреду. — Не возвращайте нас туда, — Хисын почти теряет дар речи: он не может выдавить из себя ни звука и сделать абсолютно ничего, когда всхлипы становятся громче. — Мы сделаем всё, мы будем делать всё, что вы захотите, только пожалуйста, пожалуйста, не возвращайте нас!       Хисын немного приподнимается, чтобы успокоить его, но подползший Сонхун внезапно хватает его с другой стороны, прижимаясь к другой руке. Он бешено целует тыльную сторону его ладони, крепко сжимая её, а его спина содрогается. Всхлипы прерываются на тихие жалобные вои, и Хисын не понимает, просто не понимает, что происходит.       Набрав в лёгкие побольше воздуха, Хисын прикрывает глаза и, выдохнув, восклицает:        — Тихо!       Тут же альфы услужливо замирают. Кажется, их нервозное состояние не позволяет чужим крепким телам перестать трястись, как жухлым осенним листьям, еле держащимся на тонких сухих ветках, но они пытаются привести себя в порядок. Сонхун и Джеюн поднимают на него свои раскрасневшиеся глаза, заплаканные и замыленные от накрапывающих слёз, и Хисын вздыхает. Прикрыв веки, он качает головой:        — А ну успокоились. Разрыдались, как девицы, потерявшие своих женихов, — губы альф дрожат, и Хисын тихо пфыкает, прежде чем устало потереть переносицу. — Ну и что? Давайте, идите сюда.       Он резко разворачивается всем телом, чтобы сесть на шезлонг боком, и расставляет свои ноги, опираясь о них ладонями, налегая вперёд. — Ну давайте, маленькие. Садитесь, — продолжает он.       Хисын оглядывается на Джеюна, сжимающего руки так, будто ладонь Хисына всё ещё находится в них, и стоящего на коленях. Хмыкнув, Хисын похлопывает ладонями по своим коленям.       Он молча наблюдает за тем, как Сонхун и Джеюн тут же услужливо проскальзывают на его раздвинутые ноги и усаживаются на мокрые от сока джинсы. Альфы упираются коленями друг в друга, неловко переглядываются и впиваются глазами в промокшие деревянные доски, избегая взгляда Хисына.        — Ну и что? — Хисын тепло усмехается, переводя взгляд с одного на другого. — Истерику устроили, а теперь молчать будем? — одна из тонких ладоней омеги ложится на спину Джеюна, а другая мягко окольцовывает талию Сонхуна, успокаивающе поглаживая. — Я же пошутил, конфетки, просто пошутил, — он улыбается, пытаясь заглянуть им в глаза. — Почему вы так отреагировали?        — Не отдавайте нас обратно, — сипит Джеюн робко, ёрзая на его бедре. Хисын вздыхает устало, после чего поднимает руку, чтобы зарыться в его волосы и взъерошить их со спины.        — Я же говорю, я не собирался. Я за вас семьсот миллионов отвалил, — шутливо он подпихивает старшего альфу в бок. — Так что не так с борделем Сону? — интересуется он уже более серьёзным голосом.        — …На самом деле, нет определённых причин, — голос Сонхуна почти не слышен из-за хрипоты, дерущей его горло. — Это просто ужасное место. Лучше сдохнуть, чем возвращаться туда.       Губы Хисына причудливо дуются маленьким пухлым бантиком в недоумении. — Мы с Сону дружим уже много лет, но я никогда не слышал, чтобы он был настолько жесток.        — Он не жесток, — бубнит Джеюн, завешиваясь тёмными кудрявыми волосами. — Он может высечь плетьми, и это больно, — он ожидает реакцию в виде насмешки в ответ, но омега молчит, внимательно вслушиваясь в каждое слово. — Но альфы там — это совсем другое дело, — Хисын с интересом облокачивается о его бедро и подпирает ладонью подбородок. — Отвратительны, хотя, казалось бы, мы все в одной лодке. Вечные козни, чтобы казаться лучше, тупые проделки по типу «подсыпать в ботинки стекло», это место… — альфа сглатывает, и Хисын внимательно прослеживает за нервным движением его кадыка. — Хуже ада. Даже не один из его кругов.       Хисын мычит, на его губах играет лёгкая усмешка. — А на что вы рассчитывали, когда отдавали себя в руки Сону? Это жизнь, маленькие. Естественно, каждый пытается показаться лучше — иначе их не купят.        — Самое лживое место, — сипит Сонхун, закашливаясь коротко после. Хисын обеспокоенно похлопывает его по спине. — Крысятник, ёбаный серпентарий… называйте как хотите. Альфы никогда не любили выслуживаться перед омегами.        — Ты прав, — уста Хисына тянутся в задумчивой улыбке, а глаза возводятся наверх. — Но для омег это место, в котором они могут почувствовать себя лучше. Потому что если в руки омег попадает хоть какая-то капля власти, они пытаются покрыть ей всё тело. И это не наша вина, — он бегло оглядывает растерянных альф, ёрзающих на его коленках. — Я не говорю, что не каждому отдельно взятому альфе легче, чем каждой отдельно взятой омеге. Просто истина в том, что если вы, родившиеся альфами, попали в бордель, это значит, что вам всего-навсего не повезло. Кстати, — Хисын с тревогой поджимает губы. — Что с вами произошло, что вам пришлось прийти туда?       Сонхун и Джеюн вновь обмениваются короткими недоверчивыми взглядами. Безусловно, неприятно об этом говорить, даже вспоминать, однако такому Хисыну легче довериться, нежели кому-либо ещё.        — У меня отец пил, — неловко начинает Джеюн, решившийся удовлетворить любопытство Хисына первым. — Мать уволили с работы чуть меньше года назад, и она решила, что ей нахуй не надо искать другую.        — У меня просто повесился, — Сонхун пожимает широким плечом. — У нас изначально неполная семья была. Мать при родах погибла.       Они немногословны, но Хисын сжимает губы крепко, когда чувствует, как его глаза начинает щипать от готовых хлынуть ручьями слёз. Его альфочки рассказывают об этом так коротко и сурово, со мрачными потемневшими лицами, что невольно пробирает на плач — только утирать реками текущую из глаз влагу. Он очень сентиментален, на самом деле, его нельзя пугать такими вещами.       Хисын призадумывается, хоть и приходится уйти в себя на какое-то короткое время. Его родители всегда были даже слишком добры к нему; его отец, строгий и серьёзный с другими, всегда был мил и нежен с ним. Он очень беспокоился, когда передавал своему сыну-омеге пост генерального директора компании — мало ли случится чего? Про маму и говорить не стоит: кажется, это самая сердобольная женщина в мире.       Хисын устремляет глаза вверх. Альфы внимательно разглядывают его, упершись коленями друг в друга; омега протягивает свою тонкую руку, чтобы с улыбкой коснуться щеки Джеюна. Он вытирает слезу, которая намеревалась скатиться с щеки вздрогнувшего альфы, а после тянет вторую ладонь к Сонхуну. Хисын убирает с чужих глаз тёмные волосы, чьи кончики промокли от солёной влаги, и улыбается.        — Если вы хотите поговорить об этом, можете дать мне знать. Я всегда готов вам помочь.       Джеюн сглатывает ком, резко вставший в горле. — А вы?        — А что я? — Хисын пожимает плечом со странной улыбкой. — Мне ничего не нужно. Если вы хотите, просто сделайте этот шаг. Доверьтесь мне. Я удержу вас двоих, — он качает головой. — В любом случае, пока я дома.        — А когда вы выходите на работу?       Хисын мычит, задумчиво возводя глаза к небу. — Через несколько дней. У меня был десятидневный отпуск, следующий с конца января. Мне в любом случае нужно купить новые рубашки. В мои рабочие моя грудь уже не помещается.        — Извините, пожалуйста… — с робостью Джеюн почти перебивает его. — А какой у вас размер?       Брови Хисына взлетают вверх. Откинув голову назад, он коротко смеётся; его тёплые ладони оглаживают бока сидящих на нём альф, чтобы после переместиться на талии. А что? Здоровый интерес.        — М-м… — задумчиво мычит он. — Вообще, вроде бы седьмой плюс.       То, как глаза альф расширяются, выглядит весьма и весьма забавно. — Серьёзно? — ошарашенно лепечет Джеюн.       Омега фырчит. — Конечно. По мне не видно? — он хмыкает, прежде чем слегка откинуть корпус. С нежностью смотрит, как Сонхун цепляется за лямку его топа, чтобы не упасть, а Джеюн хватается где-то на уровне верха правой чашечки и трогательно держится за его мягкую молочную грудь. — Как дети, ей-богу, — хихикает омега. — Слушайте, я сейчас дам вам ключ от кладовки, там на железном стеллаже тряпки лежат.        — Вы больше не злитесь за то, что я пролил на вас сок? — с опаской Сонхун хлопает глупо своими острыми глаза, но Хисын только коротко смеётся.        — Конечно нет. Будет теперь по дому ходить сладкий мужчина. Все меня целовать будут, — омега хохочет. — Просто вытрите здесь всё после того, как переоденетесь. Пожалуйста, — немного подумав, добавляет он.        — Да, — сипит Сонхун. — Конечно.       Хисын с улыбкой кивает ему. Его пушистые светлые волосы, красиво обрамляющие высокий светлый лоб, лучами рассыпаются, когда омега тянется к карману, чтобы выудить из его недр небольшой металлический ключ, тёплый и серебром блестящий на солнце.        — Не очень хорошо справляетесь с задачами, которые я вам поручаю, — Хисын подаётся вперёд и коротко целует прикрывшего глаза Сонхуна в нос, а после разворачивается и клюёт Джеюна в лоб. — Но всё в порядке, вы мои самые красивые малыши, — непонятно, провёл ли он параллель с пресловутым sugar baby, но даже не озвучивая, можно было сказать: Сонхун и Джеюн именно они и есть. — Давайте, бегите переодеваться, — он похлопывает Джеюна по ягодицам. — А то уже задницы мокрые, и не в том смысле, и не там, где надо.       Он посмеивается, когда Джеюн с Сонхуном послушно соскальзывают с его коленей, после поднимается следом. И слышит оглушающий, тоненький, дребезжащий звон осколков, столкнувшихся с уже наполовину высохшими деревянными досками. Омега вздыхает, когда альфы переводят на него неловкие взгляды, надеясь, что ругать он их не будет.        — Ну ёб твою мать. Ещё и мой любимый стакан разбили.

⊹──⊱✠⊰──⊹

       — Где Сонхун?       Хисын сидит на светлом слегка вогнутом диване в гостиной первого этажа, той, которая открывается взору прямо при входе в помещение особняка. Сложив ноги в позе лотоса, он отвечает на сообщения Сону — всё же, младшему омеге интересно, как его бывшие подчинённые освоились на новом месте.       Джеюн располагается напротив него, слегка сбоку, свесив ноги с низенького мягкого кресла под цвет дивана. Теперь альфа выглядит более презентабельно, нежели в своей замаранной и помятой тёмно-синей ветровке: молочно-бежевый свитер с V-образным вырезом покоится под большой шерстяной кофтой на молнии, украшенной клетчатым узором из привлекательно и мягко сочетающихся между собой лаймово-синих квадратиков.       С гладкой крепкой шеи свисали золотая цепь, покоящаяся в районе вилочки несильно выступающих ключиц, и кулончик с голубым драгоценным камнем на тонкой цепочке; но эти украшения ему надел Хисын — так, образ дополнить. Ещё и чупа-чупсы ванильно-клубничные обоим вручил. Ну, так, чтоб не грустили.        — А, он перебирает вещи для стирки наверху, как вы просили, — призадумавшись, спустя недолгое время отзывается Джеюн. — Потом ещё пойдёт на кухню.       Удовлетворённый ответом, Хисын коротко кивает. Его большие оленьи глаза, искрящиеся тёмным блеском, уставляются на Джеюна поверх телефона с открытой перепиской.        — Надо вам телефоны купить, — выдаёт омега неожиданно. — Чтоб на меня голодными глазами не смотрели. Хочешь последний айфон? Я куплю.       С уст Джеюна слетает едва слышный выдох, который оказывается почти незамеченным. — Не знаю, — он приглядывается к белому корпусу телефона Хисына с серебряным изображением в виде откушенного яблочка. — Я такие телефоны никогда в руках не держал, поэтому мне без разницы, на самом деле. Но если вы купите нам, мы будем очень благодарны.       На губах Хисына играет лёгкая улыбка. — Не сомневаюсь.       Проходит некоторое время, прежде чем он аккуратно отложит телефон на диван и устремит внимательный взгляд на Джеюна. Тот, кажется, и вовсе его не замечает: юноша вовсю разглядывает птичек, снующих туда-сюда, как крохотные точки в небе, сквозь высокие панорамные окна, через которые открывается вид на передний двор. Его глаза искрятся неподдельным любопытством, сверкая счастливым блеском; кажется, обыкновенный солнечный день — это всё, что нужно Джеюну для радости.       Чужие глаза голодно слетают на сахарные губы. Пухлые и алеющие от стимуляции, они приоткрываются, чуть подрагивая, чтобы обхватить наполовину съеденный леденец, блестящий от слюны. Без задней мысли Джеюн обсасывает клубничный чупа-чупс, прежде чем задумчиво прижать его к нижней губе. Сладкая карамель сливается с цветом лепестков его нежных бледно-розовых губ.       Хисын изображает спокойствие. Если бы Джеюн наблюдал за ним лучше, он бы заметил покрасневшие уши, руку, покоящуюся на бёдрах ближе к промежности, и вторую, теребящую одежду. Хисын лихорадочно перебирает пальцами серую ткань своего топа с квадратным вырезом, что заставляет мурашки бегать по коже обнажённых ключиц, обдуваемой лёгким ветерком.        — Джеюн, — хрипло зовёт Хисын. Встрепенувшись, Джеюн следует сиплому тону голоса, вырвавшему его из пучины задумчивости, и поворачивает голову.        — Да, господин Ли?       Он замирает с блестящим от слюны леденцом в некрепко сжатой руке. Губы Хисына плавятся в лёгкой улыбке, в которой нотки игривости скользят; потянувшись, он резко хватается тонкими пальцами за палочку, вырывает из рук альфы блестящий от слюны чупа-чупс и запихивает его себе в рот.       Джеюн ахает. — Нельзя же так отбирать… — шепчет он себе под нос, растерянно глядя себе под ноги. Хисын усмехается в ответ:        — Чего это? Мне можно всё, — его язык ловко перекатывает леденец из-под одной щеки за другую. — Иди сюда.       Хисын вскидывает ноги, чтобы из позы лотоса свесить их с дивана. Джеюн мило склоняет голову вбок, а его глаза искрятся непониманием; омега хихикает оттого, насколько невинно он выглядит. Хисын корпусом откидывается на диван и мимолётно облизывает губы, прежде чем его руки потянутся к съехавшей набок тиаре.        — Чего ты ждёшь? Давай, сюда.       Его чувства обострились до такой степени, что он чувствует исходящий от Джеюна жар неосознанное желание всегда быть рядом с ним, желать его внимания, его любви, его времени. Кажется, Джеюн отдал бы всё.       Бёдра Хисына разъезжаются в стороны, нижняя часть серого топа задирается, а подвеска, сливающаяся с карамельной кожей, сияет серебристым светом. Кажется, ноги Джеюна подрагивают от того, как его член дёргается в тёмных свободных брюках, но он закусывает губу так, что ощущает на языке весьма однозначный солоноватый привкус крови.       Джеюн хочет разрисовать его тело на холсте множеством материалов и красок, изгибы его женственной фигуры сводят альфу с ума.       Хисын томно глядит на него из-под трепещущих ресниц, откинув голову на спинку дивана. Его рука похлопывает по внутренней стороне бедра, прямо возле промежности, так некстати скрытой тканью тёмных джинсов на широком чёрном ремне.        — Принимайся.       Он отпускает это почти небрежным тоном, но в голосе яркие огоньки взбудораженности мелькают, а в прищуренных глазах сверкают раскаты молний. Спина выгибается мягкой дугой, выставляя вперёд упругую грудь. Хисын хватается за край низкого воротника топа пальцем и оттягивает его вниз; правая грудь омеги падает в воздухе, мягкая и молочная, она сминается под давлением его тонкой ладони.       Джеюн сглатывает скопившуюся во рту слюну. Хисын видит этот взгляд: глаза вверх-вниз — Джеюн слетает с кресла, прежде чем быстро упасть на колени перед омегой, между его раздвинутых ног. Альфа поднимает взор на Хисына, как бы спрашивая разрешения, и омега кивает; тяжёлое дыхание рвано слетает с его алых уст.       Рука Джеюна движется сама по себе, когда он пробирается к ремню Хисына. Слышится металлический звон пряжки — широкая грубая кожаная полоска слетает на пол, прямо рядом с тонкой ногой Хисына. Альфа дёргает за одежду, и Хисын помогает ему, двигая бёдрами.       Скинутые джинсы собираются неровной небрежной гармошкой возле чужих ног. Тонкий пояс трусиков почти не прикрывает гладкие ослепительные бёдра — цепляется за бока белыми завязками, плавно переходящими в переплетающийся между собой лаконичный цветочный узор. Джеюн поднимает бровь, глядя на Хисына, и нервно сглатывает.        — Снимай, детка, — хмыкает Хисын. — Это приказ.       Его тонкие изящные руки, пышущие изысканностью, змеятся в гладких блестящих локонах тёмных волос Джеюна, поощряя, поглаживая кончиками пальцев. Его голос капризный, пронизан похотью, окутан удовольствием и украшен самодовольством.       Он дразнит, просовывая пальцы под край нижнего белья Хисына. Его трусики спадают одним быстрым движением, и Хисын чувствует, как удушающая жара одежды покидает его.       Секунда — Джеюн впивается глазами в симпатичную розовую киску. Естественная смазка пачкает его, и Джеюну хочется его съесть. Хисын мокрый и блестит; он чисто выбрит, и его вагина выглядит тугой, а половые губы розовеют от возбуждения, завязывающегося крепким узлом внизу живота, заставляющего омегу ёрзать на диване.        — Блять… — ругательство срывается с уст Джеюна. — Вы похожи на милую нежную принцессу.       Хисын хорошенький, и Джеюна это будоражит. Омега не успевает дать внятный ответ: губы Джеюна, сладкие и липкие от леденца, прижимаются к внутренней стороне его бедра. Оставляя за собой след из влажных поцелуев и красных отметин, Джеюн возвращается к каждому месту, поцелованному им, и помечает Хисына. Он втягивает в рот, посасывая медовую кожу омеги, пока она не станет пурпурной, пока на ней не появятся синяки. Нежные полустоны Хисына, больше похожие на тихий скулёж, становятся всё громче и громче, когда влажные, едва ощутимые касания губ начинают тянуться к его промежности. Джеюн оставляет целомудренный поцелуй на верхней стороне его бедра, прежде чем промычать.       Хисын ахает; его губы сжимаются в упрямую линию, когда Джеюн, обеими руками окольцевав его лодыжки, закидывает его маленькие ступни на свои широкие плечи. Джеюн улыбается, внезапно почувствовавший, как его грудь наполняет уверенность, приливной волной поразившая его. Его руки сильные, как и оказываемое на чужие гладкие бёдра давление, и с подачи Джеюна Хисын отдаётся ему.       Губы Джеюна тёплые, мягкие на ощупь и влажные. Хисын издаёт долгий томительный стон, наконец почувствовав необходимое трение.        — Хорошо… так хорошо, — его шёпот звучит как звенящая мелодия для ушей Джеюна, и он сделает всё, чтобы слышать её снова и снова. Язык альфы скользит по клитору Хисына и почти соскальзывает с него, когда из вагины омеги тонким ручьём вытекает поток естественной смазки.       Джеюн дразняще дует на клитор, заслужив короткий милый скулёж, мягко врезавшийся в его уши. Он использует большие пальцы, обнимая ноги Хисына, чтобы раздвинуть его половые губы; альфа проводит по клитору кончиком языка, скользя по его киске.       Хисын задыхается. Его руки, до этого поглаживающие взлохмаченные волосы Джеюна, теперь тонкими пальцами зарываются в чужие растрёпанные локоны, сжимая волосы у корней в крепкие маленькие кулаки.       Без предупреждения Джеюн проводит языком меж его половых губ, слизывая вытекающую смазку, капающую из его промежности. Хисын издаёт непреднамеренно громкий стон, запрокидывая голову от одолевающих его ощущений; его дорогая брендовая тиара едва держится, цепляясь за кончики рассыпавшихся солнечными лучами пушистых волос. Омега путается пальцами в волосах Джеюна, дёргая его вперёд каждый раз, когда Джеюн даже слегка шевелит языком.       Джеюн прижимается губами к набухшему клитору и берёт в рот, нежно посасывает его, просовывая язык так далеко, как только может, вылизывая Хисына. Бессмысленно непристойные стоны Хисына льются с невероятной громкостью — он не может умолкнуть, пока Джеюн творит магию между его ног. Он вскидывает бёдра вверх, кормя альфу собой.        — …бля.       Сонхун, вышедший в комнату с лестничной площадки, замирает прямо перед первой ступенькой, только сделавши шаг с неё. Младшему альфе нужно было в кухню через гостиную — он собирал по дому грязные вещи по просьбе Хисына, чтобы потом передать их прачке.       Сонхун цепенеет на месте, сжимая охапку одежды в своих сильных руках. Чупа-чупс почти выпадает из его ослабленно раскрывшихся губ. Они даже не замечают его — кажется, слишком заняты.        — Вы чё, серьёзно… — фырчит Сонхун. Его губы кривятся, когда он видит, как голову Джеюна притискивают ближе; у самого в штанах становится непозволительно тесно, но альфа спешит удалиться быстрее. — Хоть бы меня позвал… Ну нахуй, бро.       Фыркнув в очередной раз, Сонхун разворачивается и хочет направиться вверх по лестнице быстрыми шагами, но что-то заставляет его замереть. Он чувствует на себе чужой острый взгляд, липкий и цепкий, что спину крепкую оглаживает и не даёт возможности сбежать.       Хисын его заметил.       Их глаза встречаются, и дикий взгляд, горящий огнём, впивается в него клещами. Пошлый прищур, плещущийся на дне чужих тёмных зрачков, заставляет острый выступающий кадык Сонхуна нервно дёрнуться от пылающего взора омеги.       Хисын позволяет губам слегка надуться и хлопает длинными ресницами, сверкая своими кукольными глазами. Он наблюдает, как зрачки Сонхуна расширяются, когда альфа незаметно втягивает носом феромоны нежной сладкой ваты, в ответ принюхиваясь к его нотам бессмертника.       Альфы иногда так восхитительно предсказуемы.       Губы Хисына в форме сердца, алеющие нежным бутоном пылающей розы, раскрываются; с его уст срывается громкий и протяжный непристойный стон, слишком сладко поражающий слух. Сонхун потрясённо замирает, сужая свои острые глаза. Хисын не пытается сжать челюсть, чтобы сдерживаться: наслаждение, которое дарит ему каждое движение Джеюна, накрывает омегу с головой, и он начинает пошло стонать во весь голос, не задумываясь о том, что кто-то может их услышать. Его заботит то, что их слышит и видит Сонхун.       Они не прерывают зрительный контакт, пока Хисын показушно стонет от языка Джеюна. Уголки его губ щекочет насмешливая ухмылка превосходства. Двигаясь своими тонкими руками в волосах Джеюна, Хисын нежно поглаживает их и усмехается.        — Присоединяйся, сладкий.       Он кивает Сонхуну на макушку Джеюна, двигающуюся вверх вниз; старший альфа на мгновение оглядывается, отрываясь, чтобы облизнуть припухшие от трения губы. Хисын опускает взор первым, цепляется глазами за контур возбуждённого члена, пульсирующего под брюками Сонхуна. Он выглядит таким большим, тяжёлым и горячим, что что-то нешуточно крутит внутри Хисына.       Сонхун, который только за, сжимает губы в упрямую линию. Конечно, он строит из себя неприкасаемого; его существо — это Великая Китайская стена, если хотите. Смерив их тяжёлым взглядом, в котором отвращение переплетается с презрением, Сонхун разворачивается и спешно уходит, быстрыми шагами направляясь вверх по лестнице.       Хисын коротко хохочет: его тихий смех низкий и глубокий, пробирающий до самых кончиков пальцев. — Вот дауна нашёл на свою голову, кто от такого отказываться будет.       Джеюн насмешливо хмыкает, стараясь сдержать смешки, клокочущие в горле, прежде чем приняться за дело вновь. Глаза Хисына, заволоченные пеленой наслаждения, глядят вниз; он шипит, наблюдая за тем, как Джеюн вылизывает его. Юноша поднимает глаза, и Хисын чуть не кончает — он едва ли удерживает себя от того, чтобы прямо сейчас излиться Джеюну в рот: он выглядит таким чертовски сексуальным между его бёдер.       Джеюн отрывает свои губы от влагалища Хисына, слегка наклоняя голову, чтобы просунуть язык в его вход. Он позволяет Хисыну толкнуть его голову дальше, в тугой жар, трахая его языком.       Хисын издаёт пронзительный стон, пропитанный пошлостью и звучащий донельзя развратно, настолько запальчиво, что кровь приливает прямо к его одетому члену, натянувшему свободные брюки.        — Вас прямо мотает от кайфа, — хихикает он, вцепляясь пальцами в свои брюки, чтобы вытащить свой член, медленно поглаживая себя. — Неужели я настолько хорош?        — Блять, заткнись! — из горла Хисына вырывается громкий вскрик.       Джеюн тихо стонет в киску Хисына, посылая нежные вибрации. — Такой мокрый, принцесса.       Как это ни смущает, Хисын пускает слюни. Слюна, скопившаяся в его рту и угрожающая стечь, капает с уголка его губ на подбородок. Его смазка на губах Джеюна; лизнув набухший клитор, он посасывает его с такой силой, что Хисын чувствует, что сходит с ума. Ноги Хисына начинают трястись, когда Джеюн сосредотачивает всё своё внимание на его клиторе.       Ноги Хисына дрожат; он метается из стороны в сторону, когда чувствует, как жар расползается в нижней части его живота. Непередаваемое ощущение; это начинает накапливаться внутри него. Хисын чувствует, как в его желудке крутит, и давление нарастает так быстро — его тело слишком горячее. Его последние интимные отношения были несколько месяцев назад. Он почти забыл каково это. Ему кажется, что он под кайфом, язык Джеюна заставляет его голову кружиться; бёдра вот-вот откажут.        — Ебать, твой рот… я сейчас кончу!..       Связные слова — ничто иное, как воображение. Хисын стонет, когда его тело колотит от удовольствия; он бешено мечется, дико ёрзает на диване, запускает пальцы в волосы Джеюна, руки путаются в них, заставив Джеюна застонать. Гостиная наполняется хныканьем Хисына.        — У вас приятный вкус, — он усмехается прямо в его промежность. — Вы близко, принцесса?       Близко? Близко к чему, Хисын даже не в состоянии сообразить. Но всё равно кивает. Он бездумно кивает, и Джеюн чувствует головокружение. Зубы альфы смыкаются на клиторе Хисына, прежде чем начать слегка покусывать его.        — Да, я близко… Ах, Джеюн, блять!.. — всё его тело трясётся, и ноги смыкаются вокруг лица Джеюна — бёдра обрамляют впалые щёки альфы. Он не знает, что пытается донести до Джеюна, но и не хочет, чтобы удовольствие прекращалось.       Мысль о том, чтобы увидеть, как Хисын распадается на атомы, на части от одного только его языка, вызывает в Джеюне прилив адреналина. Он хочет попробовать Хисына на вкус. Он хочет, чтобы Хисын кончил для него и только для него.       И когда Джеюн сжимает его бёдра, мышцы на руках альфы напрягаются, а красивые голубые вены, тянущиеся вдоль ладоней, вздуваются; Хисын издаёт самый громкий и красивый стон из всех, что Джеюн когда-либо слышал — ну, в основном потому, что он находит всё в Хисыне красивым.        — Д-джеюн, м-м-м, блять! — руки Хисына белеют от того, что он сжимает растрёпанные взъерошенные собой же волосы Джеюна. Его тело пробивает крупная дрожь, глаза закатываются так красиво, что невозможно это зрелище из головы выкинуть, и он кончает в рот Джеюна так сильно, что ему кажется, будто он парит.       Туман эйфории, в котором теряется Хисын, кажется, не похоже ни на что, что он когда-либо испытывал раньше. Он дрожит; всё его тело цепенеет, а ноги неумолимо трясутся, как будто он — натянутый провод под напряжением. Хисын кайфует на языке альфы, когда тот громко стонет у его клитора, жадно слизывая эякулят, доводя омегу до оргазма медленными, нежными движениями, от которых его бёдра дрожат, а живот крутит.       Его вздохи рваные, а ноги, закинутые на плечи Джеюна, дрожат так же сильно, как и пробравшее мелкой дрожью тело. Джеюн тихо ворчит что-то себе под нос, прежде чем слегка отстраниться, чтобы оставить ещё один влажный поцелуй на внутренней стороне покрытого рассыпавшимися на нём синяками бедра.        — Вот это я понимаю мужчина, — хрипит Хисын.       Джеюн посмеивается, прежде чем устроить голову, прислонившись виском к его тонкому бедру. Цепкий взгляд альфы, слегка расфокусированный, останавливается на тяжело вздымающейся груди Хисына, слегка трясущейся из-за размеров и давления. Одна из его грудей всё ещё выпущена из топа, и Джеюн жадно поедает глазами голую кожу, впиваясь в нежно-розовый бутон смягчающегося соска.       Хисын усмехается, после чего выпутывает руки из бедных волос Джеюна, спутавшихся с концами, чтобы слегка оттолкнуть его голову от бедра. — Вот гандон. Не пялься.       Джеюн хмыкает — понимает, что в шутку, но глаза послушно отводит к проходу. Тут же его лицо искажается неподдельным удивлением, стоит ему увидеть выросшую в дверном проёме столовой высокую крепкую фигуру Сонхуна.        — Я пришёл уже к концу, — фырчит он на недоумевающий взгляд. — Как всегда.        — Сам виноват, — бросает Джеюн, поддразнивая слегка, поглаживая слабо дрожащие ноги Хисына. — Тебе предлагали присоединиться, но ты предпочёл дрочить в одиночестве.       Сонхун глаза к потолку возводит, как бы показывая одним взглядом фразу, являющую собой незамысловатое «заткнись нахер». — Да как скажешь. Вам нужна помощь? — интересуется он уже у Хисына; руки альфы сложены на груди.       Хисын мычит, возвращаясь к своему властному надменному образу. Его голова обессиленно откидывается на диван, когда Джеюн придерживает его всё ещё дрожащие ноги.        — Поправь мне тиару, — бросает он устало; пухленькие маленькие алые губы дуются, натыкаясь на палочку совсем забытого им чупа-чупса, блестящие кукольные глаза, притягивающие своим очарованием, намерены закрыться — Хисын не позволяет им до последнего. — И почисти меня. И достаточно, никто не просил тебя говорить.       Сонхун усмехается и мягко кивает. — Конечно, господин Ли.