Кодекс чести

      На стене, обклеенной спокойного оттенка шероховатыми обоями, в толстой чёрной рамке красуется фотография: среди всех имеющихся в этом доме, она самая ценная, оттого и посередине весит, множеством других, поменьше, окружённая.       На прямоугольном изображении вместе они трое: темноволосые альфы и их омега, в сбитом вниз бархатном банте, ободок которого, съехавший набок, обрамляет шею подобно тонкому тёмному чокеру. Удивительно, меж ними почему-то оказался Сонхун — хотя место посередине по праву всегда принадлежало Хисыну — которому омега напялил на макушку пушистые заячьи ушки с милым розовым бантиком. Джеюн же примерки на себя аксессуаров избежал, и по его лицу точно было заметно, что он счастлив.       Эта фотография была сделана Сону спустя несколько дней после рождения Грэйс и выписки их с папой из роддома. Тогда они вновь отправились в гости к семейству Нишимура: Юко выбрал старые игрушки, которые уже его не интересуют, чтобы отдать их «сестрёнке» — а что? Он сам так сказал!       На первое время должно было хватить. Сейчас семья была слишком занята уходом за дочерью, чтобы у них была возможность бегать по магазинам и докупать оставшееся для ребёнка, что они забыли в процессе суеты, мельтешни и сумятицы при подготовке к родам, а альфы — ещё и учёбой.       И, да, Сонхун ходил с таким лицом, будто ему всегда немного грустно, а Джеюн — словно он ненавидит весь мир и даже больше, и Хисын честно надеялся, что это у них от природы.       Хисын молча глядит на фотографию, недавно обновившую стену в комнате, теперь ставшей детской Грэйс. Со вздохом он опускает глаза, рассеянно хмыкнув, когда его щипают за грудь немного сильнее. На его руках малышка, сверкая блестящими глазами-бусинами, ест сладкое молоко, цепляясь за кожу полной тяжёлой груди немного сильнее.       Хисын выдыхает. — Я не выйду замуж на этой планете.       Он действительно немного устал, несмотря на то, что ответственно готовил себя к этому. Малышка забирала больше времени, чем того требуется, ведь они до сих пор не разобрались с её режимом: Грэйс спала в детском манеже весь день, а часам к полдесятого вечера просыпалась и начинала булькать что-то на своём детском языке. Тем не менее, они счастливы, когда им самим удаётся поспать… хоть немного.       Действительно, только с Грэйс всё в порядке. Она — полностью счастливый ребёнок, размахивает своими крохотными ручонками и маленькими ступнями, облачёнными в ярко-жёлтый комбинезон, на капюшоне которого красуется выпуклая морда уточки с длинным оранжевым клювом и выпукло вышитыми чёрными глазами-бусинами. Хисын грубо проводит ладонью по лицу, наблюдая за тем, как она всё не может насытиться едой, поедая молоко, цепляясь за его наполовину оголённую светлой укороченной кофтой грудь.       Он знает, что после еды с ней придётся играть — Грэйс только что проснулась от того, что её маленький животик пуст, она не отправится на боковую вновь так быстро. Хисын хочет узнать, что творилось в его голове, когда он решил завести детей.       Омега не сразу улавливает тихий скрежет острых когтей о бороздки плотного дерева, слегка пошатывающий закрытую дверь в комнату, и сквозь бульканье дочери, что своим маленьким язычком слюни на его грудь пускает, не слышит низкое мяуканье пушистого кота, белоснежным комком шерсти маячащего за узким витражом двери.       Стук в дверь вынуждает устало прикрыть глаза. — Мхфм, — бормочет Хисын в знак согласия тому, что можно зайти.       Опущенную вниз золотистую ручку осторожно толкают. Хёнджин аккуратно заглядывает в комнату; лёгкими движениями подушечек пальцев убирая длинные тёмные волосы с лица, он наблюдает за тем, как Пончик, гордо виляя задом, семенит к Хисыну, перебирая по полу своими мягкими лапками, прежде чем зайти в комнату самому.        — Как дела, господин Ли? — интересуется он, подошедши так, чтобы не спугнуть малышку. Обернувшись к нему, Хисын выдыхает, что можно распознать не то как жест облегчения, не то как отчаяние:        — Всё хорошо. Она вот… ест, — он слегка подталкивает цепляющуюся за его грудь Грэйс под спинку. — Потом буду с ней играть.        — Не капризничала за это время? — омега пожимает плечами:        — Да пока вроде нет.       Вскинув крупную ладонь, Хёнджин неловко потирает заднюю часть шеи, услужливо отводя глаза, чтобы не пялиться на то, на что ему смотреть не полагается. — Господин, если вам неудобно, я… — заминается слегка, пытаясь подобрать слова. — Могу уйти. Я только хотел впустить Пончика, он скрёбся к вам.       Озадаченный, Хисын рассеянно мычит; он глаза в пол потупляет, к коту, что, присев на попу, елозит по полу пушистым хвостом, оставляя после себя тонкие нити шерстинок, и трётся о его оголённые короткими домашними шортами, уже довольно растянутыми и потрёпанными, длинные гладкие ноги.        — Просит погладиться, — просто говорит Хисын. — Сделай это за меня, у меня руки заняты, — Хёнджин послушно кивает, прежде чем опуститься на корточки, после сразу же сползая на колени, слегка подбираясь, чтобы найти для себя более удобное положение. Подняв ладонь, слуга немного боязливо шлёпает руку на маленькую пушистую макушку зверька; Пончик всё ещё любит лишь Хисына, но с его подчинёнными у него не такая вражда, как с Сонхуном и Джеюном, поэтому у Хёнджина есть шанс остаться в живых. — Можешь не уходить, Джин, я буду рад, если ты останешься здесь. Ты единственный, кто видел меня и пьяным в салат, и голым, и в течке, поэтому мне всё равно.       Хёнджин прижимает бледными пухлыми губами, слегка поблёскивающими от слюны, рвущуюся на лицо улыбку. — Хорошо. Я рад, господин Ли.       Подняв прищуренные тёмные глаза, садовник с интересом наблюдает за тем, как Грэйс отпихивает влажным розовым язычком грудь папы, вполне понятно показывая наполненность своего маленького животика. Она визжит, когда Хисын неспешно заправляет грудь в тонкую полупрозрачную ткань белой кофточки, наполовину расстёгнутой, и брыкается игриво, намереваясь повеселиться, стоит папе с улыбкой поцеловать её в смуглую пухлую щёчку.       Хёнджин хихикает. Не прекращая поглаживания по выгнутой спинке Пончика, что мурчит утробно, прикрывая яркие тёмно-оранжевые глаза, он приподнимается на коленях, чтобы заглянуть в прелестное личико малышки.        — Она такая… мулатка-шоколадка, — смущённо улыбается садовник, чем заставляет Хисына хмыкнуть.        — Джеюн — австралиец, — омега пожимает плечами. — Они все от природы тёмные.       Хисын просовывает руку между скрытых комбинезончиком коротких пухлых ножек, чтобы уложить вертящуюся Грэйс на своё предплечье — тогда она сможет елозить по приятной на ощупь кофте папы. Придерживая дочь за мягкий животик, он улыбается, прежде чем целомудренно клюнуть её в нос. Грэйс звонко смеётся, протягивая вперёд ручки, чтобы пальчиками одной липкой ладони проехаться по пухлой щеке склонившегося над ней лица, а второй — запутаться в чужих тёмно-фиолетовых волосах, душисто пахнущих дорогим фруктовым шампунем и ароматной маской, и потянуть на себя.        — Очень симпатичный ребёнок, — замечает Хёнджин; он ловит себя на мысли, что не может не ворковать над её очаровательным личиком. — Красивая малышка.       Хисын мычит, озадаченно вытягивая губы трубочкой. — Будущая альфа, — он замечает на блестящих пухленьких губах Грэйс небольшие остатки молока в виде пары капель, собравшихся над подбородком. Хисын стирает влагу подушечкой большого пальца, прежде чем дать его дочери, которая тут же, взвизгнув с восторгом, хватается за его палец и начинает щипать. — Уже вижу на её повзрослевшем лице густые тёмные бровки, как у отца… О, боже! — он резко и громко выдыхает. — Я превращаюсь в мужчину средних лет из двадцатого века!       Хёнджин тихо смеётся. — Это мило, — коротко комментирует он, не в силах сдержаться.       Хисын прыскает в крепко сжатый маленький кулак. — И немного слащаво, да? — Хёнджин слабо пожимает плечами, пытаясь сдержать рвущуюся на лицо улыбку:        — Возможно.       Открытый было рот, чтобы он смог сказать что-то ещё, прерывает раздавшееся на низеньком детском столике с толстыми расширяющимися книзу ножками дребезжание телефона. Разрывающийся звонком гаджет вынуждает Хисына, ахнувшего от неожиданности, прижать Грэйс ближе к своей груди и резко обернуться.       Он не ждал звонка средь бела дня — особенно от Сонхуна или Джеюна, но, скорее всего, это кто-то из них. Или, возможно, мама?..        — Хёнджин, принеси мне телефон, пожалуйста, — просьба, адресованная слуге, вынуждает его спешно подняться с колен, неожиданно оставив растерявшегося Пончика, уже почти разморённого на тёплом полу, без ласки.        — Хорошо. Я тогда уйду, господин Ли, — он улыбается. — Не буду вам мешать. Йеджи просила помочь с фунчозой, я пойду к ней.       Хисын коротко кивает ему, высказывая своё одобрение. Он ожидает, пока бета отдаст ему телефон, что в скором времени и происходит; спустя короткие мгновения, проведённые в раздражении от трели громкого звонка, омега может взглянуть на экран: как и ожидалось, это Джеюн.       Выдохнув, он принимает вызов, прижимая трубку к уху. — Алло?        — Привет, принцесса, — хрипло доносится на том конце провода — голос слегка приглушён из-за разговоров снующих студентов на фоне. Хисын хмыкает:        — Привет, Йеюни. Что-то случилось?       Он почти видит, как Джеюн по ту сторону пожимает плечами, выпячивая губы. — Да нет, просто звоню узнать, как у вас дела.        — У нас всё в порядке. Грэйс только что поела, теперь вот лежит у меня на руках, болтает, — Джеюн коротко смеётся, слегка приглушённо хихикая после этого; кажется, ему хотелось бы услышать дочь. — Вы скоро вернётесь? Ты что-то говорил мне, но я не помню…       Джеюн шумно выдыхает. — Не могу сказать, что скоро. У нас сегодня пять пар.        — Пять пар? — глаза Хисына широко распахиваются; омега потирает пальцами тонкую переносицу, силясь что-то вспомнить. — Это десять уроков, что ли?        — Ну типа. Я часам к четырём приеду, — его слова заставляют Хисына, внимательно вслушивающегося в каждое слово, нахмуриться:        — А Сонхун?       Чего он не ожидал, так это того, что внезапно Джеюн рассмеётся коротко, но громко. Хохоча, старший альфа перебивает чужое возмущённое ворчание, больше похожее на лепет:        — А Сонхун с преподавательницей поспорил, что она систему задач разобрала неправильно! Стоял с тетрадкой перед ней, что-то доказывал. Так-то он конечно прав оказался, но теперь после пар остаётся спортзал в наказание мыть, — шурша телефоном, он игриво подталкивает кого-то.        — Пидораска ебаная, блять… — рычит Сонхун, что, кажется, до сих пор не в силах успокоиться. Джеюн продолжает хохотать, и Хисын не может не прижать губами насмешливую улыбку тоже, покачивая пускающую слюни Грэйс на руках. — Слышишь ты, блять, утешительный приз, какого хрена ты ржёшь надо мной?..        — Эй, Сонхун, стой! Да подожди ты, ну я же пошутил!.. Я очень- ха-ха-ха, я очень сочувствую тебе!..       Звонок резко обрывается. Озадаченно приподнявший небрежно уложенные тёмные брови, омега смотрит на горящий экран телефона, на заставке которого красуется совместная фотография Джеюна и Сонхуна, сделанная им исподтишка. Кажется, ещё не заметили…       Омега обречённо вбирает грудью воздух. — Да, не зря говорят, что если сильно любишь — хоть перед тобой будет молодой Леонардо Ди Каприо стоять, ты всё равно пойдёшь к своему долбоёбу.        — Мяу.       Хисын рассеянно моргает, глупо хлопая своими тёмными длинными ресницами, отбрасывающими лёгкие ажурные тени на его бледные пухлые щёки. Пончик, перебирающий сложенными перед собой аккуратными пушистыми лапками, облизывает милую мордочку, глядя на хозяина своими сочными жёлтыми глазами, сверкающими чем-то, до ужаса похожим на человеческое нетерпение.       Омега усмехается, с нежностью мило склоняя голову вбок. — Ты чего хочешь, сырник?       Пончик разевает свою пасть, наполненную короткими острыми зубками, зевая; кот покачивает нижней частью, показывая, словно хочет запрыгнуть на Хисына и полежать у него на коленях. Прижимая к своей груди Грэйс, что теперь не болтает, но вылупилась на него своими блестящими глазами-бусинками, угольно-чёрными, и ротик беззубый приоткрыла, он говорит:        — Скучно тебе, да? Ах, — спохватившись, Хисын бьёт себя ладонью по лбу. — Мне же надо было сегодня почту проверить… Так, Понч, — Хисын спешно присаживается на корточки перед котом, что внимательно задирает голову к нему. — Последи за Грэйс пока, хорошо? Я положу её в кроватку и буду в соседней комнате. Через пару минут вернусь.       В ответ Пончик со всей ответственностью моргает своими яркими насыщенно-оранжевыми глазами, подёргивая треугольными ушками, пушащимися растрёпанной гладкой шерстью. …       Хисын действительно возвращается спустя пару минут. Среди всех сообщений, что приходилось разгребать, он нашёл некоторые электронные письма своих сотрудников с поздравлениями с удачными родами и просьбами показать малыша, что заставляло картинно глаза закатывать, но вызывало озаряющую кукольное лицо непроизвольную широкую улыбку.        — …я здесь! — восклицает он, толкая уже приоткрытую дверь в комнату Грэйс. — Понч- А.       Омега тормозит на пороге, замирая прямо возле постеленного на пол подобно ковролину тонкого, но мягкого детского коврика. Его большие кукольные глаза широко распахиваются, когда он, оглядев просторное помещение, не находит кота, однако спустя короткое мгновение улавливает шевеление пушистого белоснежного хвоста в светло-фисташковой люльке с высокими, обложенными множеством подушек толстыми деревянными бортами.       Брови сами вверх непроизвольно скептично изгибающимися дугами взлетают. Заслышав звонкий смех Грэйс, колокольчиками звенящий в ушах и почти потрясающий чувствительный слух, омега аккуратно, мелкими шажками пробирается к кровати.       Заглянув в постель малышки, Хисын обречённо выдыхает, возводя глаза к выбеленному потолку. — Пончик, — с нажимом тянет он. — Зачем. Ты. Её. Лижешь?       Пончик, вылизывающий кругленькую пухлую щёчку Грэйс своим бледно-красным шершавым языком, склонившийся над ней, тут же отшатывается от девчушки. Задрав голову, он виновато поднимает вверх большие глаза, сверкая суженными тёмными кошачьими зрачками.        — Мяу… — виновато мурлычет кот, быстро облизывая полную собственных слюней мордочку.       Хисын пфыкает. — Ну конечно, ни Грэйс с животным нельзя оставлять, ни тебя, я понял, — он фырчит, после подхватывая маленькое тёплое тело дочери, расширившей алый ротик в улыбке до ушей, на руки. — Теперь и её стирать, и постель. Добро пожаловать в новую жизнь, молодой папаша.       Важно — а вместе с тем — отважно и ответственно, — мяукнув в знак согласия, Пончик уважительно выпрыгивает из постели на его худое плечо, прицелившись. Зацепившись за домашнюю кофту Хисына острыми коготками, он перебирает по ней, цепляясь, пытаясь устроиться на его плече поудобнее. Усмехнувшись, Хисын снисходительно качает головой, прежде чем доверчиво потереться щекой о его ароматно пахнущую шампунем для животных шерсть, после чего направиться к шкафу с детскими салфетками.

⊹──⊱✠⊰──⊹

      Джеюн тихо толкает дверь — Хёнджин подсказал ему, что его возлюбленный сейчас находится с дочерью в одной из гостиных. Альфа небрежно сбрасывает обыкновенный серый рюкзак, что с тихим глухим стуком приземляется, на пол.       Вытянув ноги на угловом диване, обитом дорогой светло-коричневой кожей и укрытом белоснежным, похожим на шерсть Пончика, ворсистым пледом, Хисын лежит на боку. Его лицо склонилось над Грэйс, что вертится из стороны в сторону голым тельцем, и, лежащая на своём раскрытом комбинезончике, пытается сбросить его капюшон с ушками с головы, но её маленькая, пока ещё неповоротливая шейка не позволяет сделать этого.       У детского крема мягкая консистенция, с оттенком молочного белый цвет, остающаяся на коже едва заметным поблёскивающим слоем бархатная плёнка и такой же бархатный, душистый аромат, что забивается в нос, приятно щекоча чувствительный нюх.       Открытый тюбик, уже почти наполовину пустой, валяется рядом с локтем Хисына, на который тот опирается, чтобы видеть личико дочери. Джеюн неслышно ступает носками по полу, неспешно склоняясь над диваном.        — Хей, принцесса, — негромко зовёт он. — Как дела?       Вздрогнувший, Хисын поднимает к нему голову. — …господи. Чего так пугаешь? Хоть бы постучался!        — «Чего так пугаешь» других слов не нашлось? — хмыкает Джеюн. — А как же поприветствовать своего любимого парня?       Хисын лишь фырчит, вполне однозначно показывая, кто такой Джеюн и куда ему следует пойти прямо сейчас, срочно и быстро. Он рассеянно возвращает своё внимание к дочери. — Я не слышал, как ты приехал. Наверное, слишком увлёкся.       Джеюн не обижается. Он звонко чмокает Хисына в губы, наклонившись вперёд, после чего грузно опускается на диван возле округлых пухлых бёдер, отчего мягкая поверхность прогибается под его весом.        — Что ты делаешь? — с любопытством он наблюдает за тем, как омега размазывает нежный крем, нанесённый на тыльную сторону ладони ближе к большому пальцу.        — Выполняю ежедневные ухаживания. Я купал её недавно… по крайней мере, она успела ещё немного поспать до того, как я спохватился.       Грэйс широко раскрывает ротик, словно зевает, когда Хисын наносит вязкую белую субстанцию на её щёчку; впервые за долгое время она лежит спокойно, видимо, заинтересованная в том, что с ней делают, и это не может не радовать. С небольшой улыбкой Хисын мажет её вторую щёку, после касаясь лобика, наполовину укрытого капюшоном костюмчика. На мгновение малышка щурится, прикрывает острые узкие глазки, слегка отворачивая голову, стойко претерпевая крем на своём носике-пуговице и подбородке.       Хисын размазывает по её пухленькому мягкому личику крем массирующими круговыми движениями, нежно касаясь чистой после купания (и небольшого сна) кожи. Грэйс лежит всё ещё спокойно, но ротик раскрывает широко и начинает булькать радостно, стоит папе начать ласкать её лобик, распределяя крем по коже.       Джеюн полные раскрасневшиеся губы поджимает, исподлобья наблюдая за дочерью и слушая то, как она пытается разговаривать, вероятно, конечно же пытаясь донести что-то важное.       Иногда он думал о том… как в детстве и подростковом возрасте мама кричала на него, проклиная и говоря, что у него не будет ни детей, ни успешной жизни, и он никогда не станет счастливым. Как ни странно, Грэйс не даёт болезненным воспоминаниям испаряться, своим счастливым личиком однако имея волшебную способность их нейтрализовать, отчего Джеюн как никогда благодарен дочке.        — Болтает много? — слабая улыбка озаряет лицо альфы. Джеюн поглаживает Хисына, потирая его бедро, на что омега вздыхает:        — Да, частенько. Но я её понимаю: ей же больше делать нечего, кроме как базарить, — он хмыкает, пожимая плечами. — Проснётся да начнёт булькать.        — Интересно. Было бы здорово понять, о чём она говорит.       Хисын фырчит, прежде чем слегка приподняться, чтобы коротко чмокнуть Джеюна в красивый ровный нос: — Она сама не понимает, Джейки. Потом, лет через пять, такого наслушаешься — сам себя будешь проклинать, что вообще родился на свет.        — Неоспоримые доказательства того, что феи существуют?        — Главное чтобы не феи из ТикТока.       Джеюн посмеивается; Хисын — действительно чудо. Альфа сползает на колени, чтобы с дивана опуститься на пол и оказаться с дочерью почти на одном уровне. Завидевшая его, Грэйс вертит головой: она потрясённо раскрывает ротик, словно видит отца в первый раз, а после радостно и весело бьёт своими маленькими ладошками по дивану.       Джеюн хихикает, непроизвольно щуря отчего-то начавшие слезиться глаза. Протянув крупную ладонь, обтянутую загорелой медовой кожей, карамелью поблёскивающей в лучах постепенно начинающего клониться к закату солнца, альфа хватается за мягкую сморщенную ступню, чтобы потеребить её из стороны в сторону под звонкий детский смех.       Хисын мягко усмехается, наблюдая за ними с неуловимой нежностью в искрящемся теплотой взгляде. — Я схожу за подгузниками-трусиками, я пачку на кухне оставил. Проследи за ней, чтобы она на диван не скатилась, хорошо?       Джеюн кивает ему со всей ответственностью, продолжая придерживать Грэйс за ногу. Всё его внимание сосредоточено на дочери, как и обращённая к ней яркая улыбка во все зубы, и, если честно, Хисын не очень доверяет ему; но, несмотря на чутьё, которое никогда его не подводило, приходится встать с дивана и, придерживая полную, тяжёлую от молока грудь, направиться на кухню.       И, что ж, кажется, чутьё его не подвело. Заслышав удивлённое восклицание, Хисын, спешащий обратно в гостиную, намеревается узнать, что случилось. Завидев его, появившегося в дверях, Джеюн растерянно переводит взгляд на омегу.        — Походу, она обоссала мою футболку, — безучастно говорит он своему замершему в дверях возлюбленному. На тёмно-коричневой футболке расплывается мокрое пятно, а Грэйс хохочет, дрыгая коротенькими пухлыми ножками. — Снова.       Сжимая в руках пачку с памперсами, Хисын чувствует, будто весь мир услышал его тяжёлый вздох. Это какой-то кошмар.

⊹──⊱✠⊰──⊹

       — И чё мне с тобой делать?       Сонхун цокает языком. Сидя на полу, он подтягивает к себе колени, наблюдая за тем, как Грэйс, лежащая на полу, смотрит на него в ответ почти умно и так же пристально, как он на неё. Кажется, будто в её прищуренных глазах мелькает подозрительное: «Ты не мой папа», но Сонхун и не претендует, честное слово.        — Я даже не знаю, как тебя одевать. Я боюсь, ёбаный ты свет, — фырчит младший альфа. Вглядываясь в личико малютки, после Сонхун озадаченно окидывает расфокусированным взором полностью голое маленькое тельце. Он вновь звонко цокает языком. — Твои папки уехали на этот сраный баскетбол, да? Почему я должен с тобой возиться?       На самом деле, он понимает, почему родители Грэйс не смогли взять её с собой. На баскетбольной площадке пыльно и шумно, девать детей некуда; Хисын поехал устраивать Джеюна на занятия спортом, в дополнительную секцию, по его просьбе — видимо, старший альфа насмотрелся на Сонхуна на фигурном катании и решил не оставаться в стороне.        — И почему все лавры вечно мне достаются? — ворчит Сонхун себе под нос. — Я живу чисто на пинках из-за тебя.       Он подталкивает Грэйс в бок, чтобы та без особой реакции, как колобок, слегка перекатилась по мягкому коврику, но так и не смогла лечь на бок. Малышка пускает слюни по лицу, и они скатываются с подбородка, что вынуждает Сонхуна со вздохом притереться к ней поближе.        — Ты такая странная.       Он фырчит, утирая кончиками пальцев вязкую слюну с её подбородка. Грэйс и правда для него — непонятное существо: она вся пухленькая, липкая и пахнет детскими средствами слишком вкусно, чтобы это было правдой. Хотя иногда Сонхун играет с ней, даёт смесь, когда Хисын не дома, и спит, укладывая её на свою грудь, большинство времени, проведённое ими вместе, можно назвать любовь-ненависть. «Прям басня — обезьяна и очки», — фырчит Хисын, описывая Сонхуна, пытающегося вертеть Грэйс в руках в попытке удостовериться в том, что она вообще реальный ребёнок.       Да, возможно, он ведёт себя немного неуклюже. По крайней мере, с ним Грэйс не позволяет себе выть, орать и плакать! Вообще-то, у него Джеюну, как отцу, стоит ещё поучиться.       Вот и сейчас Грэйс обозначает своему отчиму-няньке своё настроение. Хлопнувшая ладошками по коврику капризно, малышка издаёт полуосознанный, немного плаксивый грустный скулёж, коротким громким визгом раздраживший уши сморщившегося Сонхуна.       Сглотнув скопившуюся во рту слюну, альфа вздыхает так, словно на его плечах тяжесть целого мира. — Тебе опять скучно?       Окей, но он действительно не знает, чем её занять. Грэйс быстро надоедают её многочисленные плюшевые игрушки в виде разноцветных животных. Кажется, она просто не понимает, что с ними делать; возможно, в недалёком будущем она действительно заинтересуется ими, но точно не сейчас, отчего список её интересов заметно сужается.       В поисках решения проблемы — ведь Хисын действительно отправит его ночевать под мостом, как и грозится уже год, а с недавнего времени это звучит ещё более убедительно — Сонхун почти беспомощно оглядывает многочисленные полочки, задвинутые в детские шкафы, коими комната обставлена; альфа силится вспомнить всё, что они покупали для рождения малышки, в том числе и развлекаловки для неё, которые ему приходилось распихивать по шкафам самому под воодушевляющее: «Ты бездетный, тебя не жалко!» Джеюна тогда действительно немного хотелось придушить.       Наконец, в голову слишком неожиданно, но так же радостно бьёт идея: глаза впиваются в слегка приоткрытый ящик, из которого торчит узкая гладкая палочка, похожа на длинную кисть. Острые тёмные глаза, по обыкновению холодные, проясняются, а лицо светлеет, что вынуждает Грэйс, ничего не понимающую, но чувствующую чужое резко сменившееся настроение, напряжённо замереть всем своим маленьким тельцем.        — Ну конечно! — восклицает Сонхун, хлопнув в ладоши. — Придумал! Подожди, мелкая, сейчас я… — молодой альфа вскакивает с колен, шлёпая босыми ногами по детскому коврику. — Сейчас я всё тебе сделаю! …        — Так, — озадаченно выдаёт Сонхун.       Придерживая малышку, с любопытством слегка извивающуюся в его руках, за животик и за попу, он покачивает ещё не умеющую сидеть Грэйс на сложенных в позе лотоса коленях. Перед ними — непроливайка с красной крышкой, наполненная водой, в которую воткнуты две кисточки, раскрытые баночки, наполненные вязкой, но немного жидковатой консистенцией гуаши ярких оттенков, а самое главное — чистое, нетронутое полотно ватмана, лист которого больше Грэйс раза в два, а то и в три.        — Так, — повторяет Сонхун, будто это внезапно решит все его проблемы. — Ну, думаю, кисточку ты не удержишь, да?       Очевидно, озадаченная развернувшейся перед глазами картиной Грэйс не даст ему ответа. Выругавшись себе под нос, Сонхун вынимает из баночки мокрую кисточку; он подносит её к расслабленной пухлой ладони малышки, чтобы всучить в её руку и аккуратно сжать её, чтобы показать, что кисточку надо держать.       Неразборчиво мякнув что-то, Грэйс поднимает на него голову растерянно, выпуская кисточку, что с заветным расслаблением летит вниз на детский коврик.       Сонхун выдыхает и на мгновение прикрывает глаза, пытаясь собраться с силами. — Ладно… соображаешь ты пока туговато, я понял, — слегка встряхнув своими угольно-чёрными волнистыми волосами, пытаясь сдуть со лба пряди тёмной чёлки, альфа растерянно тянется к одной из баночек. — Тогда попробуй так.       Это оказывается яркий цвет фуксии. Не в состоянии решить, что с ним делать, Грэйс шлёпает крошечную ладонь, что моментально покрывается вязкой гуашью и пачкается, о краску; альфа помогает ей окунуть пальчики в баночку. Сонхун подносит её маленькое тельце к ватману, и малышка шлёпает ручонкой по белому листу бумаги.       Она замирает на месте, ошарашенная, когда видит, как от неё же на чистом полотне остаётся ярко-розовый след. А затем поднимает головку к Сонхуну и звонко хохочет своим переливчатым тоненьким смехом.       Да, это оно! Губы Сонхуна растягиваются, и его красивое бледное лицо озаряется яркой улыбкой. Альфа ёрзает на коврике, чуть ближе пододвигаясь к ватману и опуская Грэйс ниже. Малышка шлёпает ладошкой по листу, оставляя по его периметру крохотные следы своих рук.       Сонхун смеётся с ней в унисон, прежде чем дать ей вторую баночку со светло-зелёной, больше напоминающей салатовый оттенок, краской, куда Грэйс лезет второй рукой. Она оставляет на листе причудливые узоры, толстыми линиями обмазывая силуэты отпечатанных ладоней.        — А-а-а!.. — громко визжит девчушка, шлёпая по листу.       После в ход идёт светло-жёлтый; цвет фуксия всё ещё не хочет отпускать Грэйс, поэтому она опрокидывает целую баночку на лист. Сонхун не ругает её за это и не ужасается — лишь продолжает смеяться вместе с ней. Шлёпнув ладонь поверх растекающейся розовой гуаши, альфа пачкается, оставляя крупный след своей руки рядом с рисунком Грэйс. Линии её авторства, выведенные жёлтой краской, похожи на солнечные лучи, даже если она не знает, что это такое, и Сонхун горд до ужаса — как собой, так и ей.        — Давай ещё!       Сонхун опускает маленькое тельце Грэйс на лист, и с его подачи девочка шебуршит на нём, ёрзает, пытаясь ползать, что у неё пока не совсем получается. Её оголённый торс пачкается в гуаши, за что Сонхуну, кажется, позже прилетит по первое число, но сейчас он не особо задумывается над этим.       Альфа переворачивает малышку на спину, нависая над ней, и та, радостно визжа и хохоча, хлопает по его грудной клетке своими грязными ручонками. Теперь его светло-серая кофта на молнии, с высоким просторным горлом, сейчас расстёгнутая примерно до середины груди, испачкана двумя следами ладошек: левая — розовый, а правая — салатово-жёлтый. Но, кажется, ему всё равно. Он падает рядом с Грэйс, извивающейся на листе, смеясь с ней в унисон и жмуря слезящиеся от веселья и радости глаза.       Спустя недолгое время ему удаётся немного перевести дыхание. Слегка успокоившись, Сонхун прижимает правое ухо к полу, голову набок разворачивая и глядя на Грэйс; малышка зевает во весь свой маленький ротик, хлопая полуприкрытыми узкими глазками.       Сонхун усмехается. — Я знаю, что только твой папка имеет право называть тебя так, малявка. Но ты дура.       Хмыкнув насмешливо, он кладёт тяжёлую крупную ладонь на её грудь, едва умещая на тельце свою большую руку, и улыбается, когда слышит, как Грэйс мерно, немного в нос, сопит, почти сразу засыпая. …        — Сонхун! Сонх-у-ун!.. Сонхун, да вставай ты, ёбаный твой рот! Тебя хотя бы взрыв атомной бомбы разбудит?!       Джеюн тормошит лучшего друга за плечо, заставляя младшего альфу через силу приоткрыть один глаз. Кажется, на улице уже стемнело, судя по зажжённому Хисыном или Джеюном, что сейчас в ещё уличной одежде пытались добудиться до него, ночнику.        — Чё тебе надо, блять… — он потягивается на коврике, всё ещё не проснувшийся, сквозь сон бормоча слова еле-еле. Тело ноет, затекло всё от долгого лежания на полу; под ладонью проминается чужой мягкий животик. Альфа удивлён, как Грэйс всё ещё не проснулась от его ворочаний.       Джеюн фырчит, раздражённо закатывая глаза. — Прояви к старшим хоть немного уважения, Сонхун! Почему весь коврик в каком-то говне?        — Это не говно, а гуашь, — выдавливает Сонхун. Убрав ладонь с Грэйс, он перекатывается на спину. — И ты старше меня на три недели, завались, а.        — Кто будет всё это отмывать?        — А кто развлекал твою дочь, пока тебя не было?       Пфыкнув, Джеюн обращает внимание на омегу, воркующего над развернувшейся перед ним картиной; кажется, они с Хисыном поменялись местами, ведь последний сейчас не кричит по поводу того, как они будут всё это отмывать, а лишь с широкой радостной улыбкой пялится в телефон — в его глазах скоро запляшут сердечки.       Джеюн выпрямляется, чтобы быть почти на одном уровне с Хисыном. Заглянув в приглушённым сиянием горящий экран чужого телефона, альфа озадаченно рассматривает фотографию, на которой Сонхун, устроив голову на вытянутой руке, посапывает, уместив вторую ладонь на теле Грэйс.       Ниже, в описании фотографии, которое Хисын только что отредактировал, красуется приписка: «Грэйс снова заснула с Сонхуни!». И добавлено большими буквами: «Z-Z-Z».       Джеюн обречённо вздыхает, не в силах ему противиться, потому что понимает, что делал — и писал — вещи и похуже.

⊹──⊱✠⊰──⊹

      С тяжёлым вздохом Джеюн откидывает на обувную полочку возле входа рюкзак, скидывая ботинки в холле первого этажа. Хмыкнув, Сонхун опускает свой портфель рядом с ним:        — Согласен, — говорит он, на что Джеюн фырчит:        — Физручка пиздец жестит! Какого хрена первой парой надо было ставить? Чтобы мы вспотели так, что оху-        — В двенадцатом классе в понедельник было то же самое, помнишь? — негромко подсказывает Сонхун. — Наши тоже возмущались. Но гения завуча никому не дано было понять.        — Воспоминания о расписании на понедельник в двенадцатом классе навсегда в моём сердце, — Джеюн посмеивается, заставляя Сонхуна, скинувшего со своего крепкого тела ветровку, коротко хохотнуть тоже. — Лучше только воспоминания о четв- о.       Он резко обрывает речь, перебивая себя же, когда слышит топот. Цоканье когтей о пол торопливо приближается с каждой секундой, пока из коридора навстречу им не выпрыгивает какое-то… круглое облако.       Оно быстро бежит к потерявшим дар речи альфам, замершим в ступоре у порога; наконец, когда облако приближается, в неизвестном существе ребятам удаётся разглядеть собаку. Толстенькая, средних размеров круглая собака ростом около полуметра, что высунула тёмно-розовый с оттенком бордового длинный влажный язычок, моргая своими иссиня-чёрными глазками-бусинками, блестящими в сиянии лучей весеннего солнца. Висячие уши, такие же пушистые, как её морда и покрытое длинной серо-коричневой шёрсткой шарообразное тело, слегка поджимаются, стоит ей присесть на попу, поджав под себя короткие толстенькие шерстяные лапы.       Спустя мгновение она, преданно глядя снизу вверх на не то что недружелюбно настроенных к ней, — впавших в ступор Сонхуна и Джеюна, сверкая своей крохотной белоснежной челюстью, встаёт на задние лапы, а передними, сложив их друг с другом, начинает загребать воздух, приветствуя новых хозяев.       Джеюн косится на Сонхуна с абсолютно странным лицом; в глазах младшего альфы — полное непонимание и озадаченность происходящим.        — О-о, вы вернулись! Добро пожаловать домой.       Они поднимают головы к лестничному пролёту; спускаясь по винтажной завитой лестнице, цепляясь одной ладонью за перила, Хисын покачивает на руках бодрствующую Грэйс, раскрывшую рот в беззубой улыбке. Пончик элегантно приземляется за ним на каждую пройденную хозяином ступеньку.        — Что это, кто это… — совершенно обескураженный, Джеюн бормочет, указывая пальцем на собаку, как только Хисын оказывается перед ними.       Ахнув, омега улыбается как ни в чём не бывало. — А. Ну, познакомьтесь с Пудингом!       Сонхун неоднозначно хмыкает, вкладывая в этот жест весь имеющийся у него скептицизм. — Пудинг? — переспрашивает он таким тоном, словно хочет заставить Хисына усомниться в своих словах. Омега уверенно кивает:        — Ага, Пудинг. Его так зовут. Это мой новый пёс, теперь он будет жить с нами.        — Это мальчик? — тихим голосом интересуется Джеюн; собака перед ним не перестаёт проворачивать трюки с маханием передними лапками, донельзя дружелюбная.        — Мальчик. По-моему, эта порода называется «Мальтипу», но я не уверен, — омега задумывается, будто силясь что-то вспомнить. — Вообще-то, заводчица сказала мне, что они немного ленивы, но пока я за Пудингом не заметил этого. Может, потом, когда мы поживём с ним подольше, мы увидим это.       «Я пытался отговорить господина Ли покупать его!» — кричит будто бы взявшийся из ниоткуда Хёнджин, промелькнувший мимо них и тут же скрывшийся в дверях одной из кухонь, попутно стаскивая со своих бледных ладоней замаранные землёй одноразовые резиновые перчатки. Усмехнувшись, при этих словах Хисын картинно закатывает глаза; Джеюн с Сонхуном, растерянно проследившие за слугой, мгновенно исчезнувшим, ошарашенно переглядываются.        — Следующим ты купишь льва? — фырчит Джеюн, привлекая внимание возлюбленного. — Со словами: «Смотрите какая кошечка красивая».       В их уши врезается звонкий смех. Пытаясь унять трясущееся от хохота тело, Хисын «бупкает» дочь по носику. — Я уже купил тебя, Джеюн, — Джеюн усмехается:        — Я животное? — на лице омеги сверкает хитрая ухмылка; коротко усмехнувшись, Хисын демонстративно выпячивает грудь:        — У меня есть два контраргумента, доказывающие, что я единственный человек в этом доме.       Сонхун прыскает в крепко сжатый кулак; однако их небольшое веселье прерывает громкий лай, потрясший слух совершенно неожиданно: с удивлением трое наблюдают за тем, как Пудинг на всей скорости, перебирая лапками, цокает когтями о пол, несясь на во весь голос злобно и жалобно мяукающего Пончика.

⊹──⊱✠⊰──⊹

      По обе стороны от широкой двуспальной кровати бледно-жёлтым свечением горят холодные ночники. Джеюн медленно, с тихим шелестом перелистывает страницы учебного пособия, в то время как Сонхун вглядывается в экран телефона, порой лениво листая его.       Хисын застаёт их тихими, молчаливыми и изрядно уставшими, наконец, пытающимися получить успокоение после очередного тяжёлого дня. Уложивший дочь спать совсем недавно, омега, закутавшийся в первую попавшуюся шерстяную изумрудно-зелёную клетчатую рубашку, что выглядит немного нелепо в комплекте с короткими шортами в крупную тёмно-красную клетку, вроде бы сочетающимися, а вроде бы и нет.       Они замечают его присутствие не сразу — лишь когда их возлюбленный плюхается на собственную кровать. Сев на колени, Хисын складывает руки перед собой и улыбается, мило склонив голову вбок, чем заставляет альф немного отвлечься от своих дел.        — Привет, — озорно напевает он, ёрзая на месте.       Обменявшись взглядами, Сонхун с Джеюном словно по команде усмехаются. Упершись сложенными ладонями в кровать, Хисын тянется вперёд; омега проезжается грудью по белоснежной, недавно заправленной простыне, пахнущей стиральным порошком, игриво выпячивая оттопыренную задницу, как кошечка.       Сыто жмурясь, он хихикает, улавливая то, с каким неприкрытым интересом и лёгким вожделением его альфы разглядывают его. Слегка виляя задницей, словно собака — хвостиком, омега упирается локтями в кровать, подпирая ладонями подбородок.        — Привет, — хмыкает Джеюн, отвечая не сразу. — Ложись, кошечка.       Он кивает на свободное место между ними, и Хисын бухается на постель. Мигом скрывая сексапильный изгиб бёдер за длинным подолом рубашки, старший ворочается, чтобы улечься на боку, закинув одну из своих ослепительно гладких длинных ног на другую.        — Что делаете?        — Я читаю справочник по экономике, — с готовностью отвечает Джеюн. — Сонхун просто в какую-то игрушку рубится.        — В карты, — негромко подсказывает Сонхун.        — О, точно, — отзывается его друг. — Ты уложил Грэйс? — любопытствует старший альфа, скосив глаза на Хисына, нежащегося на постели подобно маленькому урчащему котёнку.        — М-м-м, — тянет омега, жмуря глаза от бьющего в них яркого свечения. — Да. Я играл с ней, но она устала и начала зевать. Я уложил её спать.        — Ты не кормил её? — Хисын качает головой в отрицательном жесте. — Не думаешь, что она скоро проснётся? — осторожно интересуется Джеюн, слегка волнуясь насчёт полноты маленького животика Грэйс.       Хисын мычит. — Думаю, если такое произойдёт, то как минимум через час. Я уже немного разобрался с её режимом сна.       Его небольшая тонкая ладонь слабо оттягивает толстую резинку спортивных штанов Джеюна, чтобы та ударилась о чужую карамельную кожу, привлекая внимание альфы. Его молодой человек слабо усмехается; его глаза шныряют по тонкому телу Хисына, чьи манящие изгибы даже сквозь рубашку вырисовываются.        — Тебе скучно, принцесса? — хмыкает он, прежде чем мягко коснуться свободной рукой фиолетовых волос Хисына, оттягивая одну прядь мягкого взъерошенного локона.       Хисын хихикает. — Не скучно. Но немного холодно.        — Холодно? — Сонхун, заинтересовавшийся в том, что происходит почти прямо перед его носом, косится влево. — Отопление ещё не выключили, да и на улице тепло. Вроде нормально всё.        — Да нет, нет… — дрогнувшие губы Хисына растягиваются в озорной улыбке. — Знаете, мне немного не хватает… тепла. Тепла и ласки, — его тело слегка ворочается меж двумя альфами. — Я уже так давно не чувствовал себя желанным… Хоть бы за грудь меня помяли, идиоты. Не всё же мне на себя инициативу брать, хм?       Джеюн усмехается. — У тебя игривое настроение?       Хисын сипло смеётся. — Немного.       Его круглая грудь, соблазнительно перетянутая плотной тканью самого обыкновенного чёрного топа на тонких лямках, больше похожего на спортивный лиф, сминается под давлением рук, притягивая к себе любопытный, пышущий голодом взгляд. Джеюн не ожидает того, что Хисын, взявшись за каёмку топа, оттянет его, обнажив правую грудь, покачивающуюся от давления. Немного подпрыгнувшая, как упругий мячик, оголённая, она сверкает персиковым бутоном небольшого соска, уже набухшего.       Хисын хихикает. Его лицо озаряется усмешкой, превратившейся в игриво сверкнувший оскал, прежде чем он прячет его в переплетении своих худых длинных рук, жмуря невинно сверкающие кукольные глаза.       Джеюн прижимает устами озорную улыбку, изнутри покусывая истерзанную зубами пухлую нижнюю губу. Отложив на низенькую тумбу возле кровати, обитую стёганой кожей, справочник, он медленно сползает по спинке, чтобы спустя сладостно тянущееся мгновение нырнуть вниз, к груди, что так сводила его с ума.       Хисын ахает: глаза потупив, оцепеневший, он наблюдает за тем, как Джеюн берёт в рот его взбухший сосок, облизывая, прежде чем оставить на бутоне поблёскивающую холодную слюну, оборвавшуюся и влажным канатиком осевшую на подбородке. Тёплый влажный язык, ласкающий одну из эрогенных зон любимого альфами чувствительного фигуристого тела, заставляет содрогнуться, а сверкнувшие хищно тёмные глаза, холодно прищуренные и спрятанные за небрежно взъерошенными прядями чёрных волос рассыпают множество мелких мурашек по всему его телу.       Нуждающийся Хисын — очаровательный Хисын. Нуждающийся Хисын был плаксой, мягким, навязчивым, чувствительным, и с ним нужно было обращаться очень осторожно. Блять, ему хотелось оцепенеть, потеряться от удовольствия, и единственное, что было у него в голове, — это наслаждение, когда Сонхун резко перевернул его, толкнув на Джеюна сверху.       Хисын упёрся лицом в пах Джеюна, проехавшись по грубой ткани спортивных штанов. Он не успел понять, когда с него одним махом стянули шорты, откинув их на ковёр, а Джеюн поменял своё положение, улёгшись на подушку, но его большие мозолистые руки, оглаживающие фарфоровые щёки и подталкивающие вниз голову, и острые прищуренные глаза без слов давали понять, чего он хочет.        — Собираюсь трахнуть тебя в горло, пока он вылизывает тебя, — пошлый прищур заставляет его взгляд вспыхнуть огнём. Правая рука без особых усилий смыкается вокруг тонкой шеи Хисына, сжимая прямо под кадыком. — Как это звучит, принцесса?       С уст Хисына срывается хрип сквозь клокочущий в горле скулёж, что он не в силах с губ проронить. Он хочет расстегнуть рубашку Джеюна, его душат — о, чёрт, он никогда бы не подумал, что в нём есть мазохистские наклонности, особенно в постели, но для его парней удовольствие смотреть на то, как он задыхается от члена, закатывая глаза и сжимая локтями грудь, мечась по постели, не зная, куда деть руки, выставляя напоказ свою сочную задницу.       Джеюн грубо подталкивает его голову вниз. Прежде чем приняться за его член, наполовину затвердевший, чей толстый контур очерчен сквозь ткань серых спортивных штанов, он смотрит вниз: Сонхун посадил его себе на грудь, позволяя ощущать чувствительными бёдрами крепкие грудные мышцы. О, чёрт, трахается как бог и красив, как дьявол. Сонхун игриво, соблазнительно улыбается во все зубы, обнажая сверкающие в глубине челюсти белоснежные клыки, раздвигая его пухлые ляжки ещё шире и без стеснения грубо, немного болезненно, но так тягуче сладостно с нажимом проводя по бёдрам большими пальцами.        — Самый удобный стул, да? — насмешливо хихикает Джеюн, и его грубый тон так сильно контрастирует с нежной улыбкой, играющей на его губах. — Присаживайся на него, начинай тереться бёдрами, пытаясь доставить себе удовольствие, пока делаешь приятно мне. Ты создан для этого, да? Трахаться сразу с двумя мужчинами? Чёртова шлюха.       Да, да, да! Одежда летит с кровати, как ненужные тряпки — они раздевают его, полностью взяв под контроль разомлевшее посредством грубых слов тело. Джеюн отнимает руку от горла омеги, позволяя Хисыну дышать, прежде чем спустя короткое мгновение подтолкнуть к своему члену, чья набухшая головка упирается в низ живота.       Обычно Хисын не так часто делает минет, но ему нравится; нравится ощущать на языке тяжесть чужого члена. Джеюн тянется к стволу, чтобы несколько раз провести по нему ладонью; омега решает помочь, сжимая руку на его тяжёлом горячем члене и двигая им вверх-вниз под рукой альфы с открытым ртом.       Джеюн шипит, выругавшись себе под нос. Хисын целует кончик, прежде чем взять головку в рот, не прерывая зрительного контакта. Альфа шипит, кусает полные алые губы, чувствуя, как член заинтересованно дёргается, обнятый узкой горячей влажностью тёплого рта.       Хисын берёт глубже: омега заглатывает ствол практически наполовину, не в состоянии сразу взять размер Джеюна целиком. Кончик юркого розового языка, влажно и аккуратно ведущий по выпуклой вене, оплетающей член целиком, мажет по боковой части, когда Хисын чувствует, как мягкие губы Сонхуна касаются его половых губ, слегка задевая чувствительный клитор. Парень сжимает его бёдра, фиксируя на месте и не давая двигаться, — очень хочется начать подмахивать бёдрами, создавая так необходимое сейчас трение, отчего эта пытка становится самой сладкой из всех, что Хисыну когда-либо довелось испытывать.       По-кошачьи выгибая спину изящной дугой, Хисын скуляще стонет, позволяя крупным ладоням Сонхуна по-собственнически схватиться за оттопыренную задницу, с жадностью сминая мягкие упругие ягодицы. Омега хлопает своими кукольными глазами в обрамлении слипшихся длинных ресниц, украшенных почти стёршейся осыпавшейся тушью, забирает губами ещё один сантиметр и…       …слышит, как в соседней комнате разносится звонкий, жалобный, немного капризный детский плач.       Хисын так и застывает с членом во рту. Он переводит взгляд на Джеюна, что смотрит на него в ответ с абсолютно постным лицом, но такой отчаянной печалью в глазах, что хочется только нервно рассмеяться. Омега слегка приподнимается с лица Сонхуна, чтобы услышать короткое и ёмкое:        — Пиздец.       Со вздохом Хисын скатывается с его тела, позволяя Сонхуну тяжело подняться, чтобы сесть на кровати. — Юн, принеси её, пожалуйста.       Остро очерченная челюсть Джеюна раздражённо напрягается. Уже в помине не возбуждённый, старший альфа заправляется в штаны, с мрачным видом поднимаясь с кровати, после чего резко и быстро покидает комнату.       Как только один из его бойфрендов скрывается за дверным косяком, Хисын, кряхтя и ворча, спрыгивает на пол. — Почему она не может спать всю ночь и не просыпаться… — раздосадованно бормочет омега себе под нос, направляясь к своей невысокой тумбе из светлого дерева, располагающейся напротив ажурного туалетного столика.       Натягивая на себя боксеры, Сонхун, не в состоянии — да и не в настроении — на большее, что-то лепечет, смиренно наблюдая за тем, как Хисын достаёт из верхнего ящика, выдвинутого с громким скрипом, нежно-розовый халат, аккуратно сложенный после стирки.        — Ты ж говорил, что он тебе маленький, — хмыкает Сонхун, немного нелепо раздвинув ноги на кровати. Хисын рассеянно лепечет:        — Да… с недавних пор. Но он всё ещё слишком удобный и мягкий, чтобы от него отказаться.       Хисын накидывает на плечи ворсистый халат, к большому сожалению возлюбленного скрывая плотным бледным полотном манящие изгибы привлекательного тела. Он туго затягивает не слишком длинный пояс на талии, завязывая его некрепким узлом; омега даже не потрудился спрятать грудь в полы. Он устраивается у изголовья кровати, надувшись и сложив руки на груди, и смиренно ждёт свою дочь.       Которая, кстати, уже на подходе из соседней комнаты. Джеюн вносит Грэйс, чьё покрасневшее от трогательного плача личико полно солёной влаги горьких голодных слёз. Придерживая малышку под попу, её отец методично поправляет крохотную расстегнувшуюся пуговицу на светлом пятнистом комбинезоне в виде жирафика, утеплённом начёсом изнутри, с щёлканьем застёгивая.        — Жри давай, — фырчит Джеюн, передавая Грэйс в руки Хисына и обращаясь полностью к ней.       Он всё ещё зол на дочь, и Хисын посмеивается над тем, как мило выглядит Джеюн, дуясь на свою полуторамесячную малышку. Он принимает маленькое тёплое тело, слабо барахтающееся в беспомощности, на руки, устраивая Грэйс на мягкой ткани халата. Конечно, сразу же при виде этого очаровательного личика все его негативные эмоции как рукой снимает:        — О-ой, моя малышка хочет к папе, да? — Хисын нежно улыбается, когда Грэйс начинает хватать его за обнажённую грудь.       В ответ Грэйс капризно визжит, плаксиво лягаясь в воздухе ножками. — Дай ей титьку уже, — фырчит Сонхун, со скептицизмом закатывая глаза, чем вынуждает Хисына тихо рассмеяться.        — Моё солнышко, папину сисю захотела, да? — он критично осматривает Грэйс, прикидывая, к какой из грудей её лучше приложить, но, немного подумав, всё же останавливается на левой стороне. — Ну давай, кушай.       Он подталкивает головку малышки к груди, и Грэйс, жадно схватившись за его сосок губами, спешно начинает поедать сладкое молоко, нетерпеливо посасывая грудь. Хисын склоняет голову вбок, наблюдая за ней с едва уловимой теплотой в узко прищуренных кукольных глазах.       Вскоре обида и Джеюна отпускает. Притираясь к лежащему между ними Хисыну, подтягиваясь на его ненавязчивый, но яркий аромат сахарной ваты, распаренный удушающим теплом наполовину погрузившейся во мрак комнаты, он укладывает голову на слегка влажную от пота фиолетовую макушку Хисына, воркуя над дочкой.        — Ты моя принцесса, такая красивая… — приговаривает Хисын, второй рукой поглаживая девочку по голове, приглаживая редкие светлые волосики на её голове.       Омега кормит её, покачивая, иногда морщась, если она слишком сильно щипает его губами за грудь. Сонхун, наблюдающий за развернувшейся картиной боковым зрением, чувствует себя немного неловко: ему кажется, что ему здесь не место. Но он замирает в удивлении, когда Джеюн, воркующий над Грэйс с Хисыном, на мгновение поднимает на него глаза, чтобы с улыбкой кивнуть, приглашая — или прося — присоединиться.       Лицо Сонхуна озаряется непроизвольной робкой улыбкой. С небольшой усмешкой Джеюн наблюдает за тем, как младший альфа осторожно опускается; после он приникает к телу Хисына, уткнувшись в его мягкий животик, который (но только по секрету) с удовольствием обожает мять, умоляя Хисына не худеть.       Это позже. Сонхун прикрывает глаза, мирно сопя, опуская веки. Несмотря на то, что Грэйс не дала им насладиться сегодняшним вечером как следует, он всё равно целует её в спинку, коротко клюнув поверх костюмчика с лёгким тихим чмоком. Его большая рука умещается на её крохотной ступне.       Отняв взгляд от Грэйс, что теперь, уже немного сытая и более довольная, начинает сосать грудь чуть более небрежно, Хисын обменивается понимающим, радостным взглядом с Джеюном, намекая на младшего альфу. Успокоенный теплом и переплетением сладких ароматов, Сонхун засыпает первым.