Искусство власти

Лужи взрываются мелкими каплями каждый раз, как мои ступни касаются их рябящих поверхностей. Возникает чувство, будто дождь пробивает мое тело до костей. Я, в попытках согреться, ощупываю свои тонкие плечи, пальцами стараюсь найти хоть одно сухое место. Бег ненамеренно переходит на шаг. Мое тело слишком ослабло за последние дни, во мне уже, как когда-то в детстве, нет сил, чтобы бежать с таким отчаянным энтузиазмом. Шаг замедляется. Я остановилась по щиколотку в воде. Пытаться согреться было глупой затеей, холод все равно меня настиг. Где-то, в районе уха, я чувствую горячие струйки крови. Наверное, должно быть больно. Рука неумышленно поднимается и с громким шлепком оказывается на моей собственной щеке. «Жалкая» устало проплывает где-то глубоко в голове. В голове? Тогда почему я слышу эхо этого грязного слова, стремительно плывущее от стены одного подъезда к другой? Я обхватила себя за талию и упала на корточки. Хорошо, что идет дождь, так мне непонятно стекают ли по моим щекам позорные соленые капли. Я со скрипом открываю входную дверь. Лицо обдает теплом и запахом домашней еды, отчего где-то в горле зарождаются рвотные позывы. Становится жутко от мысли о том, что в таком хорошем, на первый взгляд, месте может быть так плохо. — Сядь — я слышу из-за стены. Но это распоряжение адресовано не мне. Скрежет металла разносится по всему дому. Я заглядываю на кухню. Моя мать села. Она сидит перед ним, как он и велел. В тот момент, когда я торопливо пыталась скрыться от этой омерзительной картины, из-за спины послышалось мягкое дрожащее «Здравствуй, Джиа». Я поворачиваюсь и нахожу взглядом заплаканное лицо мамы. — Здравствуй — отвечаю я и покидаю кухню. На последней ступеньке лестницы я облегченно выдыхаю. «Не обратился ко мне» Зайдя в свою комнату я нахожу книжную полку всю залитой дождем. Глупо было оставлять окно открытым. Подняв с пола футболку я пытаюсь оттереть книги от воды. В руках у меня оказывается повесть Джеймса Барри — «Питер Пен». Она промокла сильнее других, ведь я оставила ее на подоконнике, после того, как в очередной раз перечитала. Это заставило мои мысли обратиться к чудесному детству, заставило время замереть ненадолго, но после голова вновь засорилась ненавистной реальностью. Мне не стыдно за то, что я не заступилась за мать. Их отношения прошли через слишком многое, чтобы третье лицо, вмешавшись в подобный диалог, могло помочь прийти к компромиссу. Мне больше не жаль ее, как раньше. Я осознала, что даже если где-то в глубине души ей не нравится поведение моего отца в ее адрес, она слишком к нему привыкла, чтобы противиться. Я долго сидела на кровати, смотря в пустую стену, а после, спохватившись, пошла в ванную, чтобы обработать рану. Из зеркала на меня смотрело странное лицо. Странное не из-за самих черт, а из-за моего отношения к ним. Так много времени я провела перед зеркалом, пытаясь понять нравится ли мне отражение, что потеряла возможность определить это, вероятно, уже навсегда. Серо-зеленые глаза, длинные прямые темно-русые волосы, тонкий поддернутый нос и средний рост. Я не раз слышала в свой адрес эпитет «красивая», но со временем мне стало этого мало. Каждый раз хочется все больше определенности, все больше уверенности. Так дико я раньше цеплялась за любое прилагательное, адресованное себе, что со временем стала теряться еще сильнее. Внешность никогда не играла для меня весомой роли. Я так неистово добивалась от людей определений только потому, что не могла дать их себе сама. Я говорю в прошедшем времени. Потому ли, что для меня это потеряло какое-либо значение или потому, что я устала от попыток познакомиться с собой? Развернув голову и убрав мягкие волосы в хвост, я открыла себе обзор на ухо. Я поранила его, когда меня толкнул один неуверенный в себе кретин. У меня не слишком хорошие отношения с одноклассниками, да и с кем-либо в целом. Видимо в детстве я пропустила курс по здоровой коммуникации. К сожалению, моим нежеланием вставать на ступень иерархической школьной лестницы, подростки были спровоцированы уделять мне особое внимание. Теперь каждый день как по расписанию помешанные на жестокости любимые одноклассники старательно (лучше бы с таким же воодушевлением самообразовывались) пытаются доказать мне свою ничтожность. Весьма успешно, однако. Сегодняшний день особо ничем не отличился от других. Меня неслабо толкнули, и я ушибла ухо. Также на скуле растеклась красная печать, виной которой стали твердые костяшки кулака. Через полдня уже можно будет наблюдать, как мое лицо становится сине-фиолетовым произведением искусства. Закончив с обработкой, я вернулась в комнату и снова села на кровать, и снова стала смотреть на жутко интригующую стену. Ночь настала очень быстро. Осознав, что свет закатного солнца уже давно упал с моего лица на колени, а потом и вовсе погиб, я сменила положение тела с сидячего на лежачее, но мысли при этом не сдвинулись с места. И опять холодно. Я закуталась в одеяло, оставив одну руку свободной, на случай, если вновь захочется с силой треснуть себя за немощность. Все мои мысли сосредоточенны на отце. Неужели он всегда был таким? Или я просто прозрела? Иногда мне кажется, что у него внутри поселилось животное, которое ему никогда не победить, даже при желании. Всю свою жизнь я провела на качелях, по одну сторону которых, безмерная любовь, а по другую жестокость, бессердечие и надменность. Власть, влияние, подчинение, уважение — эти слова всегда идут в комплекте. В детстве я не обращала внимания на свою несущественность, потому что за неимением личных мозгов, моя жизнь была во власти решения других. Но теперь, когда я старательно возрастила в себе осознанность, мне приходится все чаще сталкиваться с ней. Помню в детстве он был вправе даже лапать меня и мою сестру, до тех пор пока я, в порыве гордости и гнева, не врезала своей маленькой ручонкой ему по почкам и, казалось, даже почти сломала ее. Но на этом мое детское сопротивление заканчивается. Раньше я не имела мнения насчет его приказов и попыток подавить. Я считала это все пьяным бредом, поэтому просто слушалась, идя на поводу у самосохранения. Но со временем все пересматривают свои приоритеты и ценности, я не исключение. Каким-то волшебным образом гордость стала важнее сбережения биологической оболочки от насилия. Но, к сожалению, все далеко не так просто. В моей жизни слишком много обязанностей и ролей. Я не могу поступать глупо, танцуя под дудку своих израненных чувств. Даже так, даже при таких условиях мне придется оставаться рациональной. Как жаль, что сдержанность не всегда играет мне на пользу. Отсутствие обратного действия, реакции нередко воспринимается как покорность. Мной самой в том числе. Каждый раз, когда я вспоминаю об отце, о его потенциальной власти, я хочу ударить себя за то, что не могу противостоять субординации. Я мечтаю быть свободной. Хотя бы в этом смысле. Как только я стану совершеннолетней, съеду отсюда так быстро, как только смогу. Съеду? Действительно? Может слово «сбегу» передаст мои намерения точнее? Вероятно, именно из-за необладания чем-либо кроме надежд на скорое освобождение, я, окончательно слетев с катушек, искренне умоляла кого-то за форточкой забрать меня в Нетландию. Нетландия. Страна мечты. Страна вечного детства. Страна свободы.