Чувства²

      Утром Осаму чувствует себя невероятно плохо. Начнём с того, что он, во-первых, совершенно не выспался, потому что добрую половину ночи терзал себя не самыми приятными мыслями. Во-вторых, произошедшее вовсе не оказалось каким-то глупым сном, и он не может просто отрицать происходящее. В-третьих, за ночь он не получил ни одного сообщения от Чуи. Как бы он ни боялся реакции Накахары, в каком-то смысле Осаму ждал того, что тот попытается с ним связаться, сам потребует объяснений, и Дадзаю не придётся думать над тем, как начать разговор. И, наконец, в-четвертых… Сейчас он сидит за столом на кухне и выслушивает какой-то бред от своей матери о том, что все окружающие её люди — сплошное разочарование, и все они поголовно хотят в чём-то её обмануть и унизить (и существование Осаму, конечно, является главной причиной недовольства Хэнэко, так что едкие комментарии о его поведении — неотъемлемая часть каждой их редкой беседы) — Что за бездари… Нет, ну ни одного нормального сотрудника на весь отдел, ты понимаешь? Особенно молодёжь — вот уж кто сил на херню всякую не жалеет! Кто помоложе — тот потупее. Сил моих нет больше объяснять этим идиотам такие элементарные вещи...       Осаму допивает кружку не очень вкусного чая и подходит к раковине, включая воду, чтобы помыть накопившуюся посуду и заодно хоть чем-то заглушить ворчание матери. Вода его всегда успокаивает. — … и если бы они хотя бы выглядели нормально, но на кого не взгляни — одни фрики кругом! То волосы выкрасят, то дырок себе этих на роже понаделают, то партаками с ног до головы забьются. И я ещё могу смириться с патлами вот этими вот у девушек, но парни-то куда лезут? Дреды себе понаделали! Волосы длинные, как у баб. А ведь всего лишь на 7-8 лет старше тебя, — она отпивает крепкий чёрный чай и, о чём-то подумав, грустно усмехается, — Небось тоже забьёшься весь чернилами, как постарше станешь. Тебе ведь только волю дай — совсем умом тронешься. Ни силы воли, ни ценностей правильных, ни уважения. И воспитывать-то тебя, главное, уже поздно. Пороть надо было, пока мелким был, пороть…       Рука вдавливает губку в дно кастрюли, стараясь оттереть странную субстанцию, намертво прилипшую туда, а мозг всеми силами старается отключиться, перестать слушать её слова и заменить их другими мыслями, но ничего не получается — силы воли у него правда нет. Пятнадцать лет скоро человеку, а он пошёл на поводу у собственных чувств, возможно, разрушив только-только восстановленную дружбу навсегда. Какой же он идиот. Он ненавидит соглашаться с ней в чём-то, но вот он здесь и он нарекает себя безнадёжным.

***

      Звонок от Ичиё — определённо лучшее событие за всё утро. Осаму быстро ретируется с кухни и поднимает трубку, еле сдержав огромнейший выдох от облегчения. — Доброе утро! Я тебя не разбудила? — раздаётся столь знакомый голос и Дадзай улыбается во все тридцать два зуба. Серьёзно, ему нужно было её услышать после всего произошедшего. — Нет-нет, всё в порядке. Утречко, Ичиё! — гудит он, протягивая гласные, будто довольный кот. — … — девушка молчит несколько секунд, а после продолжает своим будничным тоном, — Не хочешь встретиться сегодня где-то? Можем перекусить вместе или вроде того. — Как обычно или?… — Да, как в прошлый раз, Осаму. Через два часа тебе удобно будет? — Вполне, думаю, — он задумчиво кладёт пальцы на подбородок, будто прикидывает время, несмотря на то, что собеседница никак не может этого видеть. — Вот и славненько! До встречи! — с этими словами Хигучи завершает звонок, даже не дождавшись ответного прощания от друга. Слишком быстрое предложение. Это не ускользает от внимания Дадзая. Он чувствует, что что-то случилось. Что-то такое, о чём нельзя сказать по телефону. И вот уже мать, раздражённая прерванным разговором, не кажется большой проблемой.

***

      Приклеенная на тёмные стены гирлянда озаряет приятным желтоватым светом фотографии, висящие под ней. Этим снимкам уже около месяца, местами они приклеены криво, а где-то края слегка потрёпаны, но видно, что сделаны они были с огромной любовью и невероятной нежностью. Две девушки стоят в тесной кабинке фотобудки. Одна из них, та, чьи волосы посветлее, улыбается так широко и ярко, что от одного только взгляда на неё хочется улыбнуться в ответ. Вторая девушка аккуратно поправляет маску на своём носу, и взгляд её полон чего-то настолько по-родному тёплого, что щемит в груди.       Гин не плакала вчера, когда Ичиё привела её на свидание и в конце сообщила определённо самую ужасную новость в жизни Акутагавы. Гин не плакала, когда провожала Хигучи домой. Но сейчас она не может остановиться. Шторы плотно задёрнуты, утренний рассвет не проникает в её комнату. А счастье, вызывавшееся раньше фотографиями над кроватью, теперь перемешалось с ломающей душу болью. Девушка сидит, прижав колени к груди и уже даже не пытается унять слёзы. Гин тихая. Она всегда тихая, но сегодня создаётся впечатление, что её вообще нет.       Дверь открывается, и звук щелчка похож на взрыв самой громкой бомбы. Гин вздрагивает, инстинктивно меняя положение. Она выглядит, будто всё хорошо, правда. Но и Рюноскэ не дурак.       Да, он определённо не самый эмоциональный человек в мире. Ему сложно заботиться о других, он не умеет показывать подобные чувства без поедающей его внутренности неловкости. Но он не может закрыть дверь и уйти, сделав вид, что ничего не замечает.       Слова никогда не были его сильной стороной. Поэтому он молча проходит к окну сестры и слегка одёргивает шторы, позволяя маленькому лучику света протиснуться в тёмное царство. — Темно. Зрение испортишь, глупая, — говорит он и садится на дальнюю сторону кровати Гин.       Девушка кивает, уткнувшись взглядом в пол, рассматривая лёгкие изгибы полос на дощечках. Она не знает, хочет ли она разговаривать об этом. Рюноскэ не давит, но и не оставляет её, давая опору одним лишь своим присутствием, он даже не смотрит на неё. И сейчас она даже рада некой нелюдимости своего брата, потому что это не ощущается неловко. Вообще нет. Просто… Спокойно. Спокойно и даже немного хорошо.       Они годами росли бок о бок друг с другом, так что у них есть крепкое и точное понимание того, что именно нужно делать в подобных ситуациях, чтобы позволить друг-другу почувствовать себя лучше. — Это как-то связано с Хигучи? — он даже не спрашивает — утверждает. Гин выдыхает, слегка пиная ногой валяющуюся крышечку от какого-то лекарства, позволяя той медленно прокатиться по полу. Ей не нужно отвечать, Рюноскэ и сам понимает, что попал прямо в яблочко.

***

      Дадзай спешит по вновь заполненной людьми улице. Сейчас он мог идти спокойным шагом, никуда не торопясь, но сразу после завершения телефонного разговора он попал в очень неприятный спор с матерью, который продлился примерно полтора часа, так что… Так что теперь он почти бежит.       Наконец, проникая в довольно уютное кафе и взглядом находя светлую макушку за одним из дальних столиков, Осаму облегчённо выдыхает, падая рядом с испуганной Ичиё, которая не заметила его приближения сразу. — Как давно ждёшь? — он шутливо улыбается, сворачивая (скорее, комкая) своё пальто и складывая его рядом с собой, даже не удосужившись пройти два шага до вешалки, — Чего-то я сегодня припозднился.       Ичиё улыбается краями губ, неожиданно щелкая друга по лбу. Дадзай корчится, потирая ушибленное место, но блестящие озорством глаза выдают его с потрохами. Ичиё протягивает Осаму меню, говоря, что уже давно определилась с выбором блюда.

***

      Через некоторое время разговор перетекает к событиям вчерашнего дня. Дадзай знает, что не был очень очевидным в тот раз, он знает, что может списать своё поведение на спонтанную шутку. Это вполне в его духе и частично является правдой, ведь поцелуй в лоб действительно был спонтанным, но… Ладно, он немного перегибает палку в накручивании себя, окей? Так что вот так взять и вывалить на Ичиё новости о том, что он влюблён в своего друга детства и чуть не спалился в этом вчера вечером… Это трудно. Это трудно, но Осаму делает глубокий вдох и начинает рассказывать, наблюдая за малейшими изменениями на лице Хигучи. И она не выглядит удивлённой, когда он заканчивает свой рассказ. Это сбивает с толку. Неужели он был настолько очевидным с самого начала?… — Осаму… Чёрт, я не знаю, как сказать об этом после такого. Это не то, что он ожидал услышать. Вообще не то. — Об этом потом, ладно. Ты… — она замолкает на несколько секунд, зарывшись пальцами в свои волосы, — Ты же собираешься поговорить с ним сегодня, верно? Неверно. После её слов Дадзай выглядит, словно олень в свете фар, серьёзно. — Слушай, я буквально поцеловал его и свалил, оставив в одиночестве. — В лоб, Осаму! Это не то же самое… — Для меня это практически то же самое, Ичиё! Он знает, что я не особо тактильный человек. Я могу разве что добавить это в копилку моих идиотских шуток, из-за которых люди путаются, — Дадзай чувствует себя так, будто разговаривает с ребёнком. Ну, или он сам чувствует себя ребёнком, он ещё не определился. И они оба определённо на взводе, пытаясь достучаться друг до друга. Это можно назвать небольшой ссорой с, прости Господи, Ичиё, они никогда не ругались… — Я не собираюсь заставлять тебя исправлять это в одиночку, когда меня уже не будет, ясно?! Оу. Оу. Ну, пиздец, докатились. — Я не так это хотела сказать, Боже… — и, если Ичиё выглядит шокированной от того, что она так это выпалила, то Осаму, мать вашу, просто в ужасе. — Чего?… — его голос хрипит, он ни хрена не понимает. Что это вообще должно было значить?... — Минутку, дай перефразирую, — она делает глубокий вдох, понимая, как только что прозвучали её слова, — я не собираюсь помирать или что-то такое, ладно? Моя сестра получила предложение по работе в Осаке, и это отличная возможность, чтобы Кунико смогла пойти в первый класс уже там. Ей не придётся оставлять друзей, а ещё она будет более финансово обеспечена, если у Нацуко всё хорошо сложится на новой работе, — Ичиё потихоньку выдыхает и её голос звучит очень тихо, — Я правда не хочу оставлять тебя и остальных, Осаму. Но Нацуко всегда мечтала переехать туда, и ей не каждый день поступают такие выгодные предложения, ладно? Она в любом случае переедет. Это просто вопрос времени. Я просто не хочу, чтобы это случилось, когда у Кунико уже появятся друзья здесь, дома, — она слабо улыбается, пытаясь не звучать так грустно. Дадзай помнит. Между Ичиё и её младшей сестрой, Кунико, действительно очень тёплые отношения. После смерти родителей самая старшая из трёх сестёр, Нацуко, постоянно пропадает на работе, так что Хигучи всё своё свободное время вот уже два года подряд посвящает воспитанию младшей, делая всё возможное для того, чтобы та не чувствовала себя одинокой и оставленной всеми в пустой квартире, как это было с ней самой. В то время её единственной поддержкой были Дадзай и Ацуши, они действительно очень близки, но… Но всё-таки это не семья. Всё-таки наступал вечер, когда она оставалась одна. И это было страшно, но ей приходилось раз за разом натягивать на себя улыбку, чтобы хотя бы создать подобие того, что всё хорошо. Что всё, как раньше. И, если ради себя самой у неё не было сил, она старалась ради Кунико. Так что Дадзай правда понимает, что она не хочет заставлять свою шестилетнюю сестрёнку проходить через что-то подобное, что Ичиё лучше пожертвует собственным временем с друзьями, чем позволит Кунико ощутить такую же боль разлуки в будущем. Особенно, если Хигучи собирается через три года поступать в университет, и ей придётся оставить маленькую девочку одну. Но это не значит, что Осаму не больно. Это не значит, что в его голове нет тоненького голоска, пищащего, умоляющего Ичиё остаться. Сейчас всё рушится, он не хочет терять ещё и свою лучшую подругу, последний островок нормальности, какой-никакой стабильности в его сумасшедшей жизни. Так что он просто… — Гин в курсе? Он просто пытается быть хорошим другом. Пока что его отношения с Ичиё — единственное, в чём он не проебался. — Да. Я сказала ей вчера вечером, я немного не знаю, что делать, и… — её следующие слова звучат особенно болезненно, — отношения на расстоянии — это не совсем то, чего я хотела. Это больно. Это больно даже слышать, Дадзай не представляет, насколько ей тяжело это говорить. У него щемит в груди при мысли об этом. — ...мы решили сделать перерыв. Блеск. —… Осаму, поговори с ним, пожалуйста. Просто блеск.. —… Не делай ему так же больно. Просто, мать вашу, блестяще, ШИКАРНО. Что ещё вы от него хотите? —...Хорошо