Сокiл мiй

Лёша сидел на стуле, освещаемый желтым светом лампочки на кухне, закрыв лицо широкими смуглыми ладонями. Его плечи от слез и рыданий уже не тряслись — давно понял, что от этого смысла никого нет. Внутри теперь была лишь тупая боль, которая разъедала все то живое, что в нем еще осталось. Уже не осталось объективности и адекватности, рассудительности или чего-то еще. Сейчас уже хотелось сгрести Женю в охапку и увезти так далеко, как получится, а не держаться из последних сил, чтобы не прибить уже кого-нибудь. Телефон на столе громко загудел, от чего Донской резко вскинул голову, а после его рука словно сама собой метнулась к нему. Это мог звонить Женя. И каждый звонок мог стать последним. Он не имел права пропустить такой момент. Да пусть он лучше снова услышит чертово предложение завести кредитную карту, чем проворонит возможность хоть на мгновение услышать голос Дунайского. Но снова Лёшу ждало разочарование. — Лёш, ты слышал, что у Жени сейчас? — с ходу, без каких-либо церемоний, сказал Дарен. — Что такое? — настороженно спросил тот, напрягаясь всем телом. — Ракета. На Одессу... — начал было парень, как его тут же прервал старший. — Я поехал. В Москву. — отчеканил Лёша, вскакивая с места и хватая дрожащей рукой сумку. — Не твори глупостей, я тебя прошу, — вздохнул Дарен, прекрасно понимая, что его слова ничего не сделают. — Я не смогу его убить, так что главную глупость совершить мне не удастся, — нервно усмехнулся Донской, закидывая все нужные вещи в сумку, — Позвоню уже из Москвы. После этого мужчина скинул трубку и бросил телефон куда-то на диван. Адреналин, который бушевал в крови из-за слов Дарена, начал исчезать. На его место стали приходить страх, волнение, паника, злость, непонимание. Как там его Женечка? Сколько он, бедный, вытерпел уже за эти годы? И все один, один, без Леши. Они оба столько лет уже изводятся, скучают, тоскуют, а все становится лишь хуже. Донской помнил, как Женя часто приезжал к нему в нулевых. Он заходил в его квартиру по-хозяйски, сразу заваливался на диван, скидывал верхнюю одежду и обувь на пол, расставлял руки в стороны и сразу чувствовал тяжесть Леши сверху, который с блаженством закрывал глаза, вдыхая родной запах, заполняя им легкие до отказа. Дунайский же в такие моменты пальцами в его волосы зарывался, кудри мягко гладил и прижимал к себе так крепко, как мог. Женя его сокіл мій звать любил, петь на родном языке мог начать в любой момент, а потом засмеяться, толкая его куда придётся. А Лёша тогда трепал его челку, закидывая руку на плечо. Когда Женя был у него, Лёша часто готовил по утрам. Для него было нормой встать ни свет ни заря, чтобы сделать что-нибудь вкусное, пока Дунайский спал в кровати. Женя просыпался часов в девять, тянулся привычно к тумбочке, чтобы почти сразу нашарить ладонью пачку сигарет и зажигалку, а после затянуться. Донской почти до дрожи любил Женю с утра — заспанного, почти нежного, расслабленного и такого родного. Это было так давно, что Леше от боли хотелось голову себе разбить об стенку. Однако в этот момент он покупал билет до Москвы, через связи пытаясь выбить место на рейс через четыре часа. Чем быстрее он доберётся, тем лучше будет для всех. Ехал в аэропорт Донской на такси, сжимая пальцами ручку сумки. Он просто хотел к Жене, прижать его к себе так, чтобы дышать тяжело было, а потом расцеловать все лицо, стирая слезы со щёк. Но сейчас ему приходилось проходить регистрацию, совать свой паспорт какой-то девушке, а помято еще и ждать, пока объявят его рейс. Дарен все эти часы закидывал его сообщениями, которых накопилось уже больше сотни, но Лёша читать из как-то не спешил — боялся, что нагрубит и скажет чего на эмоциях. По прилёте в Москву Донской почти сразу вылетел на улицу, оказываясь в толпе приезжих и водителей, кричащих что-то дурным голосом. Лёша выхватил первого таксиста, буквально вцепившись в его локоть. Стоило им двоим оказаться в машине, мужчина сказал нудный адрес, настоятельно прося при этом ехать так быстро, как это возможно. Грозный взгляд Донского убедил таксиста выполнить эту просьбу. Уже через час Лёша буквально бежал в нужный кабинет, буквально расталкивая всех сотрудников. Никто ему ничего не говорил — все его тут знали и знали, что лучше ему не перечить в таком состоянии. — Московский, блять, объяснись! — буквально с криком ворвался в кабинет Московского Донской, практически выбивая дверь ногой. На него уставилось два человека с одинаково уставшими глазами. Романов стоял рядом с Михаилом, который уткнулся взглядом в монитор компьютера. — Постучаться не хочешь, Донской? — в тон ему хмыкнул тот, отрываясь от документов. — Рожу твою ублюдскую набить я хочу, — проговорил прибывший, уже готовясь развязать драку. — Алексей, я понимаю ваше состояние, — начал Александр, поправляя очки на переносице, — Поэтому я прошу вас сесть на диван и предлагаю обсудить сложившуюся ситуацию. — Саш, не надо, — отодвинул его Московский, вставая из-за стола, — Ну, давай, говори чего хотел от меня и едь отсюда. — Слушай сюда, ты, кусок ублюдка, — сквозь зубы сказал Лёша, схватив Михаила за грудки и почти его потряхивая в своих руках, — Вы что, блять, творите? — То, что должны, Лёша, — ответил уставшим голосом Московский, кивком успокаивая уже почти подлетевшего к ним Александра, — И запуск ракет был обязателен. Я понимаю твои чувства и отношения с Дунайским. Но я не обязан перед тобой отчитываться. Сейчас я могу вышвырнуть тебя отсюда к чертовой матери, поэтому настоятельно советую отпустить меня. — Попробуй, — практически прошипел Донской, впечатывая кулак в лицо Михаила. На этом моменте Романов стоять в стороне уже не стал, а тут же сорвался с места и принялся разнимать мужчин. Еле как схватив Лёшу сзади и оттащив его назад, Александр мотнул головой, чтобы Михаил помог ему скрутить Донского. Лишь через несколько минут им удалось угомонить нежданного гостя, усадить его на диван и уговорить на спокойную беседу. Женя тоже так делал раньше. Дунайский, нередко становясь свидетелем разборок и передряг, в которые Лёша встревал, зачастую помогал, часто успокаивал его, когда тот совсем расходился. Женя ему иногда и вломить мог, чтобы в чувство привести, а после прижимал к себе мягко, практически баюкал в своих объятиях, бормоча тому на ухо всякий бред полушепотом. Лёша успокаиваться мог часами, но после всегда отрубался, засыпая на плече Дунайского. Тот его волосы перебирал и кудри на пальцах накручивал, кровь ото всюду стирая влагой тряпкой. — Алексей, прошу вас объясниться, — сказал Романов, сложив руки на груди. — Представь, что на Москву пустили ракету, — хрипло проговорил Донской, сцепив руки в замок, — И попробуй сказать, что сидел бы на заднице ровно после этого. — Алексей, послушайте, — снова начал Александр, потирая уставшие глаза, — Мы все сейчас находимся в крайне плохом состоянии, но это не повод срываться. На столе Московского, который снова сидел в своём кресле, затрезвонил мобильный, который, на удивление, поднял сам Михаил. Его лицо спустя пару вытянулось, а после он взглянул в сторону Леши. — Дунайский, — только и произнёс тот, протягивая телефон оказавшемуся рядом Романову. — Что? — неверяще спросил Лёша, поднимая голову. В его глазах читалась настолько явная надежда, что даже Романову стало его жаль. — Евгений звонит, — пояснил тот, после чего протянул трубку гостю. Донской дрожащими руками схватил ее, сам вскочил на ноги и вылетел в коридор, плюнув на то, что, вообще-то, держит новый айфон их многоуважаемой столицы. — Сокіл мій, — раздался знакомый шепот с другого конца. — Женя, как ты? Что с тобой? Ты в безопасности? Ты... — затараторил Лёша, прижимая телефон плотно к уху. — Лёша, Леша, потише будь, — хрипло посмеялся Дунайский, явно чувствуя себя лучше, чем до звонка, — Со мной все хорошо, я в безопасности, можешь быть спокоен. — Господи, как же я рад, — тихо проговорил тот, начиная улыбаться и плакать одновременно. — Ты-то, ты-то как, сокіл мій? — спросил Женя, при этом тоже начиная плакать. — Со мной все хорошо, что же со мной, дураком, случиться может? — неловко отшутился Лёша, зачёсывая волосы пятерней назад, — Ты только не лезь на рожон да береги себя, прошу тебя. — Обещаю, — поклялся Дунайский, — Я люблю тебя. — Я тоже люблю тебя, — ответил Донской, после чего связь оборвалась. В этот раз, по-крайней мере, он успел сказать все, что хотел. И все равно, что слезы текут по щекам как у дитя малого, что тело все дрожит словно в судороге, что от осознания полого бессилия его всего уже трясёт. Все равно. Лёша услышал его голос, его смех... Словно они опять в нулевых, рядом друг с другом и просто могут любить, ничего не боясь. И пусть сердце дальше крошится в крошку дальше. Не важно. Уже ничего, кроме Жени, не важно. Только бы живой. Большего Донскому не надо.