Внутри тебя - 3

МАЮ

Токио, 2020

      Айнмере наклонился к его лицу и прижался липкими губами ко лбу Маю. Его голос зазвучал совсем близко:       — Раз уж ты не смог прекратить его страдания, я сам убью Эваллё. У тебя на глазах, мой милый Майре, — отстраняясь, произнес Айнмере, и лента вонзилась в шею Эваллё с такой силой, что лопнул чокер.       Время будто застыло. Маю открыл было рот.       «У меня есть условие».       Он был уверен, что не ослышался: Айнмере произнес это за долю секунду, как нанести Эваллё последний удар.       Крик застрял в горле. Маю как в замедленной съемке смотрел, как рвется чокер на шее Эваллё, как летят капли крови, попадают Маю на лицо. Зажмурился всего на секунду. Маю ожидал, что его сейчас окатит фонтаном крови.       В следующее мгновение из раны на теле Эваллё, чуть ниже солнечного сплетения, вырвалось нечто окровавленное. Это была тварь, он выскользнула из нутра — склизкий ошметок, источающий тошнотворный запах внутренностей, испражнений и крови. Маю с трудом сдержал рвотный рефлекс.       Раздался булькающий звук, Эваллё страшно захрипел и так же внезапно затих. Хватая ртом воздух, Маю вцепился в плечи Эваллё. У парня на лбу вздулись вены, в следующий момент его начала сотрясать крупная дрожь — Маю едва не сошел с ума от страха. Собственные руки тряслись, перед глазами все начало мутнеть.       Легкие горели огнем. На долю мгновения показалось, что у него паническая атака.       Тело Эваллё вдруг конвульсивно задергалась, и Маю еще крепче ухватился за него. Но что-то было не так. Кровь, она не хлестала ручьем, а медленно, по капле вытекала из ужасающей раны на шее и под солнечным сплетением. Маю не верил своим глазам. Ток крови как будто замедлился.       Тварь разрослась, увеличивая массу тела за счет тонких волокон. На глазах те удлинялись и прирастали к оборочке. Это было бы даже красиво, если бы не густая корка крови. Айнмере направил на Маю длинный отросток с множеством растущих волокон, оплетающих тот как лианы — древесную ветвь. Маю рефлекторно сжался, он не мог ни встать, ни отползти, собственное тело налилось свинцовой тяжестью.       «У меня есть условие — и я сохраню ему жизнь», — в мыслях по-прежнему звучал голос Эваллё-Айнмере.       Из горла Эваллё вырывались булькающие звуки; всего на мгновение он пришел в себя и сразу потерял сознание. Маю шумно всхлипнул. Он все еще держался за плечи Эваллё. Тело парня будто вздрагивало, лицо покрывал блестящий слой пота, на земле повсюду была кровь.       Пульс грохотал в ушах, в висках. Гул в голове усиливался. На миг Маю перестал соображать. Застыл не в состоянии пошевелиться. А может просто сдаться? Перестать сопротивляться? Это было бы так просто.       — Пожалуйста… помогите, если вы понимаете меня, — выдавил Маю, закрывая собой тело Эваллё от отростков твари. Хотелось добавить «я сделаю все». Ради Эваллё он и правда был готов на все.       На какой-то миг показалось, что шум в голове стал разборчивым и он уловил согласие Айнмере. Возможно, тот даже прочел его мысли. Все произошло буквально за долю мгновения. Маю не подозревал, что их вид способен на скоростной обмен информацией.       Лента, разрастающаяся на глазах, коснулась вспотевшего лба, и Маю заорал от ужаса. Особь тут же отстранилась.       Когда тварь бросилась наутек, у Маю вырвался полузадушенный всхлип. Он понял, что рыдает. Он сидел на площадке рядом с Эваллё, чувствуя мелкую дрожь, он мечтал отдать парню часть своих жизненных сил, если бы это имело значение. В буквальном смысле жизнь вытекала из него по капле. Маю зажал рану на шее, мгновенно перемазавшись в крови.       Нужно быть сильным ради Эваллё, нужно держаться. Если не он, то Эваллё уже ничто не спасет.       Эваллё дрожал в его руках, как будто замерз. Маю помнил по фильмам, что тяжелораненых людей так трясет перед самой смертью. От ужаса внутри все сковало, он не мог даже сглотнуть.       Маю не понимал, что происходит. Почему-то кровь не хлестала из ран.       Он боялся двигать Эваллё, до смерти боялся, что кровь потечет быстрее, что-то замедляло кровотечение — и это было просто невероятно. Зажимая рану, свободной рукой нашарил валяющийся поблизости телефон. На защитном стекле оказались трещины.       Нужно было срочно вызвать неотложку. Он не мог разобрать изображение на дисплее телефона, и назвал голосом 103. Соединение казалось вечностью, и вместе с тем Маю не мог понять, сколько прошло времени, прежде чем ответили и он, давясь слезами, на английском попросил о помощи. К счастью, он знал адрес. Договорив, Маю отбросил телефон; одной рукой он по-прежнему зажимал чудовищную рану на шее, улавливая слабое биение пульса, второй — накрыл рану под солнечным сплетением. Он почти не ощущал дыхания Эваллё, но пульс определенно был.       Айнмере швырнул его о землю с нечеловеческой силой, но боль словно притупилась — одновременно болело все тело, и вместе с тем Маю не мог понять, где именно. Подняться на ноги он не мог, в глазах тут же темнело. Руки тряслись. То и дело усиливался шум в ушах.       Эваллё оставался без сознания. Когда он перестал дрожать, Маю почувствовал приступ паники. Он судорожно вслушивался в пульс; пальцы, зажимающие рану, побагровели от чужой крови. Почти сразу кисть начало сводить, и Маю поменял положение тела.       Дальше он запомнил только, как захлебывался рыданиями, когда их с Эваллё наконец обнаружили; к тому моменту Эваллё стал похож на восковую куклу. От слез в горле пересохло. Маю уже начал терять сознание, перед глазами расплывались круги, но он все еще цеплялся за Эваллё. Это были самые страшные минуты в его жизни. Потом, уже в отделение больницы он осознал, насколько все то, что он пережил в академии, было незначительно по сравнению с тем страхом, что он пережил, находясь рядом с раненым Эваллё и ожидая помощи. Кажется, его самого поместили на носилки, потому что при первой же попытке встать на ноги он застонал от боли. Стенвалль мог сломать ему ноги, но почему-то этого не сделал, он мог сдавить его голову своими лентами, и та лопнула бы как перезрелый фрукт, но этого не произошло. Чтобы убедиться, что у него самого ничего не сломано, Маю пошевелил руками и ногами — вроде все цело.       В фургоне он на какое-то время вырубился, чтобы потом ненадолго прийти в себя. Его ужаснуло, что он где-то в чужой стране, язык которой ему неизвестен, остался совсем один, а любимый человек находится при смерти. Он не понимал, что ему делать, как все это пережить. Охватила паника. Маю проплакал всю дорогу, введя медиков в заблуждение: вероятно, те решили, что он рыдает от боли.       Однако в больнице он быстро оклемался. Собственное состояние его заботило мало: Маю был уверен, что это всего лишь ушиб. Когда врач, его обследующий, велел соблюдать постельный режим хотя бы сутки, Маю согласился без возражений, но уже через пару часов вышел в коридор, разыскивая отделение интенсивной терапии, куда увезли его парня. Без Эваллё он в любом случае никуда не уйдет.       Со слов англоговорящих медсестер их с Эваллё доставили в круглосуточную больницу. Эваллё немедленно направили в реанимацию, где он провел больше двух часов. За это время Маю посмотрел на часы в телефоне, наверное, раз сто. Он не мог спать, даже просто улечься. Его разместили в общей палате, поскольку был уже поздний час, посетителей почти не было, а остальные пациенты в основном спали. Маю оказался единственным иностранцем среди азиатов, преимущественно японцев, и сразу отгородился шторой, чтобы на него не глазели. Оставил себе лишь небольшую прореху, чтобы видеть двери палаты, на случай, если Эваллё привезут сюда.       На часах была полночь. Вот-вот должен был начаться новый день. А Маю не мог думать ни о чем другом, кроме Эваллё.       Когда он более-менее пришел в себя, ему дали заполнить документы, вручили больничный телефон и попросили позвонить кому-нибудь из родственников или знакомых, находящихся в Японии. Минут пять Маю собирался с духом, прежде чем набрать тетин номер мобильного. Было слишком поздно, но Тина ответила, похоже, она еще не ложилась, а на заднем плане звучала медитативная музыка. Задыхаясь от волнения, он сбивчиво рассказал, что Эваллё попал в больницу и где они находятся. Он всеми силами пытался успокоить Тину, но у самого даже зубы стучали — и это состояние мгновенно передалось матери Эваллё. В конце концов у Маю сдали нервы, он с трудом сдерживал слезы в голосе: прошло уже несколько часов, а он до сих пор не видел Эваллё, ему лишь сообщили, что операция прошла успешно, и бросили тут одного, среди японцев, без Эваллё. Не стал говорить в звонке про реанимацию, но это нисколько не спасло ситуации: тетя уже поддалась панике и бросилась заказывать билет до Токио, чтобы вылететь при первой возможности. На несколько секунд Маю отвел трубку и зажал себе рот ладонью, пытаясь побороть очередной приступ плача, но до конца избавиться от дрожи в голосе так и не получилось.       У него были деньги на оплату больничных счетов, но этого пока не потребовалась, так как еще перед вылетом у них была оформлена страховка, которая истекала в день их возвращения в Финляндию, то есть ровно через сутки. Он понятия не имел, сколько в Японии стоит медобслуживание. Надеялся, что ему хватит денег, иначе придется звонить отцу — это означало рассказать родителям обо всем, он боялся даже представить такое. Вылет Сатина и Рабии был уже сегодня утром, и Маю молил бога, чтобы им не пришлось срываться сюда и менять свой маршрут.       Прождав результатов операции, наконец, Маю не выдержал и на нетвердых ногах направился в коридор. Он шел как сомнамбула. Пациенты и медперсонал глядели на него в недоумении. Один раз медсестра попыталась его задержать. Она что-то твердила на плохом английском. Он должен был добраться от операционного крыла. Понятия не имея, где это, он твердил только одно слово: реанимация. В итоге, сжалившись над ним, медсестра указала направление. Ноги сами несли его вперед.       Пациент в операционной умер — он все понял по лицу хирурга, покинувшего реанимацию. Земля и небо поменялись местами. Маю начал оседать на пол. Он открыл рот, дыхание резко перехватило. Сердце пропустило удар.       Дальнейшая жизнь перестала что-либо значить.       Маю даже не сразу заметил, что его окружили медсестра и тот самый хирург из реанимации. Когда он понял, что скончался не Эваллё, а другой пациент, он расплакался от облегчения. Ему и в голову не приходило, что это мог быть кто-то другой.       Эваллё продержали какое-то время в операционном блоке, а уже, когда начало светать и Маю погрузился в легкую дрему без снов — и только потому, что его накачали чем-то — Эваллё привезли в общую палату. Этот шум и разбудил Маю, он тут же вскочил с кровати и бросился к каталке с Эваллё. Медсестра занесла его одежду, аккуратно сложенную стопкой, наверху горки вещей лежали браслеты и кольца Эваллё.       Наплевав на постельный режим, Маю провел остаток ночи рядом с Эваллё, сидя на его кровати и отгородившись ото всех шторой. Изредка раздавались чьи-то стоны, тихий плач или бормотание. Вдвоем с Эваллё они оказались в чужой стране, в больнице, единственные в палате иностранцы, Эваллё чуть не умер у него на руках каких-то несколько часов назад, Маю сам зажимал ему рану на шее. При воспоминании об этом у него неизменно начинала кружиться голова, будто сознание отказывалось воспринимать пережитое, блокируя страшные воспоминания.       Маю глядел на лицо Эваллё и невольно испытывал дежавю: тот выглядел совсем как Сатин на больничной койке несколько месяцев назад. Тогда он так боялся потерять отца, в этот раз — любимого парня. Он не верил, что снова проходит через это. Бессонные часы у постели в больнице, страх неизвестности, к которому добавилось чувство вины. Он никогда не сможет себя простить за то, что произошло с Эваллё.       Сумев достать билет, тетя прилетела уже утром. С собой она привезла сменную одежду для них, кое-какую еду и предметы первой необходимости. Но прежде чем впустить в палату, ее заставили заполнить бумаги.       Тина со слезами на глазах всматривалась в мертвенно-бледное лицо пасынка, и у Маю сердце заходилось от боли. Если бы не он, ничего бы этого не было. Эваллё не пришлось пережить весь этот кошмар. Стенвалль бы не захватил его тело. При воспоминании об Айнмере и том, что между ними происходило почти две недели, Маю впадал в оцепенение и покрывался ледяным потом. Тете приходилось его окликать, чтобы привести в чувство.       Он прекрасно знал, что чувствует Тина: важнее Эваллё у нее никого не было, даже их семья была на втором плане. Ему было совестно, что заставил ее испытывать все это. Чуть успокоившись, Тина пыталась выпытать у него, что же произошло. Пришлось сказать, что на них напали какие-то подонки, возможно, из-за их с Эваллё ориентации, возможно, еще из-за чего. Эваллё принял удар на себя и пострадал, в то время как Маю отделался ушибом. Пускай тетя думает, что Эваллё поступил героически, защищая его. Ведь так оно и было. Эваллё принял весь удар на себя — это в его тело вселился Айнмере и намеревался убить. Пока Маю пребывал в неведении и кайфовал от каждого дня, проведенного вместе.       Не мог же он сказать правду. Тина бы ему даже не поверила. И сразу бы позвонила Сатину, посчитав, что Маю свихнулся.       Маю умолял тетю ничего не рассказывать его родителям, он не представлял, что будет, узнай они обо всем. После побега они с Эваллё и так были на испытательном сроке, Сатин заявил, что не допустит еще одного такого косяка. Но больше всего Маю волновало состояние Рабии, она любила Эваллё не меньше сестры, а в ее положении нельзя было допускать стресс. Если из-за него еще что-нибудь случится с ребенком, останется только спрыгнуть с крыши. Из-за него и так Эваллё едва не умер. Если бы он мог стать этим спасительным буфером, между Айнмере и Эваллё, он бы им стал. Он бы пошел на все, чтобы уберечь Эваллё от монстра.       В том, что в произошедшем виноват только он сам, Маю не сомневался ни секунды. Это он подбил Эваллё вернуться в академию, чтобы расправиться с профессором, это был его план. Эваллё помог лишь исполнить задуманное, он был ни в чем не виноват. Если бы он мог что-то исправить… Лишившись дома и собственного тела, Стенвалль жаждал мести. И Маю очень хорошо его понимал.       Думая об условии Айнмере, Маю каждый раз впадал в отчаяние. Его страшило, что же будет дальше. Маю не ожидал, что его куратор столь изощрен в мести. Дважды, находясь в кабинке в туалете, Маю давал волю слезам. Он мечтал отскоблить свое тело, чтобы избавиться от малейшего духа Айнмере. Мечтал забыть, что произошло. Надеялся, что Эваллё скоро поправится. Пока он ждал прилета тети, он не мог даже лишний раз отойти в туалет, боялся оставлять Эваллё, боялся, что Стенвалль передумает, вернется и завершит начатое — ему ничто не стоит вселиться в первого встречного японца. Посреди ночи ему все же удалось принять душ и отмыться, но ощущение омерзения так и не прошло. Он тер кожу, пока на ней не появились царапины. Маю вырвало, после чего он почистил зубы щеткой, выданной медсестрой, и переоделся в чистое. Казалось, Айнмере впитался в каждую пору, проник под кожу, отравил его кровь. Маю хватался за стены, голова была как в тумане. Незнакомая медсестра, случайно заметившая, что ему плохо, помогла дойти до палаты. Тетя с тревогой обвела его взглядом и, перехватив его у медсестры, довела до постели, усадила, потрогала лоб, погладила по руке, протянула сок в бумажном пакетике с трубочкой. От ее нежного обращения у Маю все сжималось внутри. Он не заслуживал и доли ее заботы. Эваллё, вот кто по-настоящему нуждался в ее любви, а не он.       Все эти сотрудники так боялись его неправильно понять, постоянно все переспрашивали, обращались настолько бережно, как будто боялись, что, раз он иностранец, то, значит, какой-то особенный. В какой-то момент Маю это надоело, и он перестал реагировать на вопросы, сделав вид, что не понимает английского. В нем проснулся капризный ребенок: хотелось плакать и крушить все вокруг.       Оплетенный проводами, весь в бинтах Эваллё выглядел белее простыни, его волосы, ставшие грязными, казались почти черными. Бинты на теле скрывала больничная одежда, но воспоминания об ужасных ранениях еще были слишком свежи: Маю словно воочию переживал этот кошмар снова и снова.       Эваллё проспал до полудня и наконец открыл глаза. Маю не знал, откуда в нем такая уверенность, но он чувствовал, что это Эваллё, не тварь, захватившая тело. Айнмере сбежал, он не мог вернуться. Тина тихонько плакала, тайком утирая слезы. Маю казалось, что его разорвет от чувства вины. Тетя все время гладила Эваллё по лбу, по спутанным волосам, лишь раз пустив Маю прижаться щекой к щеке Эваллё и поцеловать его. Он боялся, что даже не сможет смотреть на Эваллё или прикоснуться к нему, но этого не произошло. Ради парня он будет вести себя и дальше как ни в чем не бывало.       — Сынок, я так испугалась, — прошептала Тина, гладя Эваллё по щеке, на которой начала пробиваться щетина. — О боже, как ты меня напугал… вы оба. Бедные мои…       Эваллё заморгал, зажмурился, потом снова заморгал, привыкая к освещению внутри ширмы. Его глаза покраснели. Потрескавшиеся губы зашевелились. Маю взял с тумбочки пластиковый стаканчик и перелил туда воды из бутылки, чтобы дать Эваллё попить.       — Где я? — еле сумел выговорить парень, когда Маю поставил полупустой стаканчик на тумбочку.       Тетя, плача и смеясь, переглянулась с Маю: Эваллё наконец-то пришел в себя!       Тина принялась объяснять, что Эваллё находится в больнице в Токио, куда его доставили в тяжелом состоянии, и как Маю ей позвонил, после чего она сразу же купила билет, как на них с Маю напали какие-то ненормальные. Воспаленный взгляд Эваллё сфокусировался на Маю. Парень явно не понимал, что происходит. Маю поглаживал его руку, боясь даже на мгновение выпустить ту из пальцев, будто Эваллё мог растаять или обернуться тварью. Его кожа была прохладной; Маю взял его кисть в свои руки и удерживал так некоторое время, пока Тина негромко делилась переживаниями. Тетин голос успокаивал и вскоре Маю расслабился, в этот же момент на него обрушилась вся усталость последних суток; после удара о землю все тело болело — повезло, что он сидел; чувствовал себя так, как будто его пропустили через мясорубку. Они с Эваллё переплели пальцы, ладонь парня нагрелась от его прикосновений. Маю гнал от себя мысли о холодных губах Айнмере в тот момент на кухне, когда он поцеловал профессора. Сейчас это казалось совсем не страшным. Потерять Эваллё — вот, что поистине было чудовищно.       Тина заверила, что оплатит все больничные счета, и просила его не беспокоиться об этом. Ничто не имело значения, кроме их с Эваллё здоровья. Маю еле-еле сдерживался, чтобы не расплакаться в ее присутствии. Тетя притянула его за затылок и поцеловала в лоб. Она обещала не отходить от них ни на шаг до самого возвращения в Финляндию, и лично посадить их на самолет.       — Не хочешь прилечь? — время от времени обращалась к нему тетя. — Тебе велели сегодня соблюдать постельный режим.       — Да цел я, цел… — в который раз повторил Маю, чтобы успокоить Эваллё и тетю. — Просто ушиб, я же сказал.       Судя по ее лицу, Тина поняла, что с ним что-то происходит, но понимала, что Эваллё сейчас вредно любое беспокойство и ему нужно отдыхать. Маю надеялся, что тетя все спишет на пережитый стресс.       — Ты помнишь что-нибудь? — спросил Маю, когда Тина вышла в туалет и заодно сообщить медсестре, что Эваллё пришел в себя. Этот вопрос дался нелегко: Маю боялся того, что мог сказать Эваллё. — Знаешь, что произошло?       — Дога-догадываюсь, — хрипло выдавил парень и закашлялся. Маю понял, что ему сложно говорить. Его горло было обернуто толстым слоем бинта.       — Можешь просто моргать.       Эваллё слабо улыбнулся и прошептал:       — Оклемаюсь, — Эваллё почти не было слышно. Голос Эваллё еще не восстановился, а из-за ранения в шею ему, должно быть, было слишком больно и неудобно говорить. Парень чуть крепче сжал его ладонь, Маю все понял без лишних слов: Эваллё был рад видеть его живым.       — Мы задержимся в Японии. Пока тебе не разрешат лететь. Родители еще не в курсе, но я придумаю, что им сказать.       Эваллё скользил глазами по палате. Уходя, Тина сдвинула ширму, чтобы впустить солнечный свет. Те пару минут, пока не пришел врач, они молча смотрели друг на друга, крепко переплетя пальцы. Эваллё еще отходил после операции, его глаза закрывались сами собой.       Эваллё удалось дождаться врача, после короткого осмотра в присутствии Маю он сразу же заснул.       В следующий раз, когда Эваллё проснулся, Маю был рядом.       — Ты как?       — Если двигаться, чувствую швы, — прошептал Эваллё со слабой улыбкой.       Свой вздох Маю адресовал потолку, потом вновь опустил лицо и взглянул на Эваллё.       — Тебе незачем храбриться. Эта тварь тебя едва не нашинковала как капусту. — Он не хотел напоминать Эваллё о произошедшем, но слова вырвались сами. Он сразу же пожалел о сказанном. — Тебя долго зашивали… но когда тебя доставили, внутреннего кровотечения, к счастью, не было. Извини, я напугал твою мать, но я сам чуть не чокнулся, я уже не помню, что ей наговорил, — и принялся объяснять: — Меня попросили позвонить кому-нибудь из родственников или друзей, живущих в Японии.       Карие глаза Эваллё увлажнились, Маю испугался, что ему очень больно и предложил позвать медсестру или доктора, но парень прикрыл веки и слегка качнул головой. Он все не сводил с Маю взгляда, как будто не мог поверить, что тот жив.       До появления Тины они тихо общались между собой на финском. Сегодня Эваллё еще раз должен был осмотреть врач, после чего его должны были оставить до утра на попечение медсестер.       — Какой сегодня день? — спросил Эваллё. На этот раз его голос звучал более внятно.       — У нас билеты были на завтра. Тетя попробует их аннулировать. Фрея уже дома.       — Не то что мы, — вяло пошутил Эваллё, и Маю нервно прыснул.       — Мне кажется, тебя продержат здесь еще несколько дней.       — А ты можешь пока погулять по Токио.       — Ты с ума сошел? — зашептал Маю. — И бросить тебя тут одного?       — Ну я уж точно никуда не убегу.       Эваллё даже на больничной койке оставался собой и пытался шутить.       Хоть остальным пациентам их диалог был непонятен, Маю то и дело ловил на себе чужие взгляды. Встретившись с ним глазами, японцы тут же отводили взгляд.       Маю снял обертку с трубочки, воткнул ее в коробочку с витаминным напитком и поднес к губам Эваллё. У него уже был опыт пребывания в больнице в качестве сиделки, и он знал, что пациенту необходимы витамины. Себе из пакета, принесенного Тиной, он достал упаковку шоколадного молока.       — Ты точно ничего не помнишь? — повторил вопрос.       — Пару раз я будто что-то видел, но плохо помню. Я думал, что сплю, но не помню даже, что мне снилось. Это кома?       Сбросив оцепенение, Маю сморгнул и пошевелился. Потом сглотнул, на мгновение представив, что должны испытывать люди, тело которых захватила особь и чью волю подчинила.       Эваллё собирался сказать что-то еще, но в этот момент в палату вернулся врач, оперирующий Эваллё, и Тина, принесшая еще пару бутылок питьевой воды.       Расстроенный, что их прервали, Маю взглянул на лицо врача, пытался понять, стоит ли опасаться его слов или нет.       В разговоре с Эваллё врач перешел на неплохой английский, при этом Тине он задавал вопросы на японском — и Маю жадно вглядывался в тетино лицо, пытаясь угадать смысл.       — За Эваллё хотят понаблюдать еще дня три-четыре, — сообщила Тина, и Маю кивнул, приняв это к сведению. — Потом уже доктор скажет, когда он сможет совершить перелет. Давай пока продлим тебе гостиницу. И надо будет сказать твоим родителям, что ты задержишься.       Маю снова кивнул:       — Без проблем. Я сам скажу.       Когда после укола Эваллё заснул, Маю вдруг спохватился:       — У него линзы, я совсем забыл…       — Да, я уже сняла, — успокоила его тетя. — Пускай отдыхает, сегодня ты тоже останешься в палате, а утром тебя посмотрят и выпишут.       Маю взглянул на свою койку с разгороженной ширмой, прямо рядом с кроватью Эваллё.       — Я продлила ваш номер с Эваллё, завтра ты можешь ночевать там. Я подумала, что так будет удобнее. Не переживай за Эваллё, я пригляжу за ним, если тебе захочется поспать.       Тина сообщила, что сняла номер в той же гостинице и что останется с ними до самого вылета, чтобы Маю ни о чем не тревожился. Грязную одежду она уже отнесла в прачечную, так же она привезла им с Эваллё чистые вещи. Маю был ей необычайно благодарен.       Тетя осталась с Эваллё, когда Маю вышел в туалет.       Он все еще чувствовал себя грязным, будто извалянным в грязи, и, запершись в туалетной кабинке, заглушал слезы, кусая кулак. Он не верил, что они едва не погибли с Эваллё, были на волосок… не верил, что все произошло взаправду и Стенвалль вселился в самое дорогое для него существо. Не мог себе простить, что так сильно заблуждался, он будто ослеп. Винил себя в ранении Эваллё. Первые сутки в больнице были самыми тяжелыми, он каждую секунду находился на грани истерики. Глаза покраснели от слез, паника и страх вытрясли из него остатки сил.       Постоянно задавался вопросом: что сделал Стенвалль? как сумел замедлить кровотечение? Что произошло? Все это время Маю считал, что эта игра воображения и произошедшее ему только почудилось. То, что сказал ему Айнмере, не шло из головы. Каждый раз, вспоминая об этом, Маю впадал в оцепенение. Казалось, что его жизнь просто шутка. Это была хитроумная ловушка Стенвалля. Неужели он стремился к этому с самого начала?       Все было зря, убив профессора, он не спас Эваллё, он никого не спас. Не уберег от того ужаса, от которого бежал. Айнмере все равно их настиг.       Все, хватит. Он больше не мог оставаться наедине со своими мыслями. Впервые за день решил пройтись. В коридорах пахло дезинфицирующими средствами. С собой Маю прихватил электронную сигарету.       Все это время он думал, думал, думал…       Произошедшее его не убило, а, значит, сделало сильнее. Он не собирался так просто сдаваться. Это еще не конец.       — У твоих родителей скоро рейс, — сказала Тина, когда он вернулся в палату. Было уже поздно, Эваллё спал. — Ладно, пойду здесь перекушу. Здесь есть буфет, который работает до часа ночи. Тебе взять что-нибудь?       — Все в порядке, я просто полежу. Напишу родителям, узнаю, как они. Последние дни мы почти не общались. Ты можешь отойти, все равно я останусь здесь с Эваллё.       — Отдыхай, — ласково произнесла Тина и сжала пальцы на тыльной стороне его ладони. — Какие ледяные руки! Я все же принесу тебе горячий чай. — Она загородила ширму Эваллё, чтобы свет из коридора не мешал ему спать, и, набросив на плечо сумочку-седло, удалилась.       Маю знал, что не заснет сегодня. Во всяком случае не здесь, где полно других пациентов. Стоит ему заснуть, и его кошмары передадутся здесь каждому. Отоспится завтра, когда точно будет уверен, что Эваллё идет на поправку. А, возможно, притворится больным, чтобы его еще задержали в больнице и он мог остаться на ночь в этой палате. Думая об этом, Маю не сразу заметил, как в помещение зашел тот самый доктор, которого он уже видел сегодня. Все время доктор преимущественно общался с Тиной, и они говорили на японском, поэтому Маю сильно удивился, когда мужчина обратился к нему по-английски:       — Как вы себя чувствуете, пациент?       На первый взгляд тот ничем не отличался от большинства японцев: среднего роста, черноволосый, с загорелой чуть желтоватой кожей. У этого были крупные глаза с набухшими веками за стеклами квадратных очков в толстой черной оправе. Маю запомнил его только потому, что этот доктор был на операции Эваллё. Неужели он на работе уже больше суток? Однако сразу же отбросил эту мысль.       Маю не стал загораживать свою ширму, он хотел видеть всех, кто заходит в палату, и сейчас невольно огляделся: остальные пациенты уже спали, Эваллё тоже спал, и чтобы никого не будить, Маю понизил голос:       — Меня смогут завтра выписать?       Японец, стоявший возле его кровати, снял очки и, вытащив из кармана специальную тряпицу, принялся протирать стекла.       — Завтра вас еще раз осмотрят, и только после этого станет известно, когда вас выпишут, — ответил врач на великолепном английском.       — Эваллё… — начал было Маю, но его прервали:       — Жизнь мистера Калеви вне опасности.       — Я бы хотел выписаться уже завтра, — на всякий случай повторил Маю. Он боялся, что кто-нибудь из пациентов заметит, что он не спит по ночам, или того хуже: его напичкают таблетками — он заснет и нашлет на остальных кошмары, в том числе на Эваллё, которому и так досталось. Он готов был провести ночь где угодно, хоть на улице, под окнами палаты Эваллё… — Моя тетя должна была сказать, что со мной все…       — Все рвешься в бой, — вдруг произнес японец. До Маю не сразу дошел смысл. От стресса у него уже помутилось в голове.       — Простите? Что вы сказали?       — Я сохранил ему жизнь, помни об этом, Майре, — тихо, но твердо произнес японец.       Оцепенев, Маю медленно поднял взгляд и посмотрел в глаза доктору: радужки из карих стали черными, белки покрылись сеткой лопнувших капилляров, а затем чернота покрыла всю оболочку глаз.       Если бы он закричал, то перебудил бы полбольницы. Маю просто застыл, его буквально пригвоздило к месту. Внутри все сжалось.       — Не беспокойся, я не причиню вреда этому телу, — Айнмере-японец надел очки на нос отработанным движением, как будто делал это уже сотни раз. — Рад был повидаться снова. — Айнмере коснулся его вытянутой ноги и слегка похлопал по лодыжке. Маю не представлял, как после этого у него не отнялись ноги. — Тс-с-с, — Айнмере приложил палец к губам. — Ты же не хочешь разбудить Эваллё? Помни о нашем условии.       На мгновение Маю померещилось, что с ним разговаривает обгоревший труп, дочерна обугленный, с провалами вместо носа и глаз. Маю с трудом сглотнул.       Вокруг никто даже не догадывался, что происходит. Все мирно спали. А если кто и не спал, то все равно бы ничего не понял. И рядом не было тети… Айнмере будто следил за ним и точно знал, когда он наиболее уязвим. Никто не знал, насколько он нуждался в помощи в тот момент.       И вдруг Маю со всей ясностью осознал, что от Айнмере не сбежать. Это невозможно.       Эта тварь вживалась в любую роль, она могла перенять чье угодно лицо — и никто этого даже не поймет.       Единственный способ спастись — узнать больше о самой особи, отыскать ее слабое место и ударить по нему.       — Что вы сделали? — прошептал Маю, покрываясь мурашками. — Почему кровотечение замедлилось?       Айнмере-японец направился к выходу из палаты. Маю вскочил с кровати и бросился следом. Он даже не обулся, так и побежал в одних носках.       Айнмере миновал стойку регистрации и теперь стремительно шагал по коридору, в сторону лестницы.       — Ответьте, что вы сделали?! Что это за сила?! Я должен знать! Профессор! — по привычке выкрикнул Маю.       Айнмере повернул за угол, когда Маю пробегал стойку регистрации на этаже. Испуганная громким голосом, дежурная медсестра тут же поспешила к нему, но только отвлекла внимание, и Маю потерял драгоценные секунды. Айнмере скрылся.       Маю понял, что он опять на грани истерики. Медсестра все норовила увести его назад в палату. Она даже назвала тетину фамилию: видимо, его здесь уже хорошо запомнили. Просила успокоиться на невнятной смеси английского и японского.       Он должен был знать, что сделал Айнмере. Возможно, это ключ ко всему. Что за невероятная власть над жизнью и смертью?              Спустя час Маю попросил разрешения посидеть в коридоре, в зоне ожидания, соврав, что ему нужно позвонить. Необходимо побыть в одиночестве, чтобы привести мысли в порядок. Погрузившись в себя, не заметил, как задремал — прямо так, забравшись с ногами в кресло и обхватив колени руками. Во сне он накренился в сторону и привалился плечом к обивке.       В кабине экипажа возникла неразбериха: пилоты были перепуганы до смерти, управление самолета вышло из строя. Маю смотрел на все со стороны и четко видел, как чудовищное обгоревшее тело неожиданно выпустило свои покрасневшие от ожогов ленты и набросилось на пилотов. Пространство наполнилось криками боли и ужаса, во все стороны полетели ошметки плоти. На Маю брызнула кровь. В кабине что-то вспыхнуло, в тот же момент лицо обдало жаром; повалил дым. Оба пилота были выпотрошены, их внутренности покрывали приборную панель. По лицу стекала чужая кровь, заливала глаза. Маю бросился в салон бизнес-класса, где находились его родители. Он кричал им спасаться, но его голоса никто не слышал. Да и как можно спастись будучи на высоте в тысячи километров? Пассажиры бизнес-класса уже почувствовали запах гари и дыма, началась паника.