Внутри тебя - 3

МАЮ

      

Финляндия, Хельсинки. 3 января 2021 года.

35-я неделя беременности

             Его приветствует громадное цифровое изображение: ледяное королевство, занесенное снегом и обдуваемое ветром; белоснежная пустыня. Дымка изо льда и снега обретает очертания морозно-белого костяного дракона-колосса, тот взметает крылья, овевая взмахами королевство. Фигуры участников группы. Зал со свистами и криком приветствует каждого. Завывает ветер, трещит лед — звуки оглушительные, пугающие.       Интро. Вступление.       Первый выход на большую сцену — у Маю перехватывает дыхание, но не от страха, а от неудержимого восторга, волнения, восхищения…       На мгновение его ослепляет. Сердце мечется в грудной клетке, кровь шумит в голове.       В воздухе блестит серебристая пыльца — как ледяные иглы. Позади, на гигантском экране кадры из клипа, кадры ледяной пустыни, кадры сменяют друг друга…       Двухъярусная сцена. Маю впервые на такой. Наверху — ударная установка и еще полно места, там Валто, улыбаясь, приветствует зал, зажимает аккорд, гитара ревет. Лоуи за синтезатором, вскидывает сцепленные руки, потрясает ими.       Многоуровневый концертный зал. Маю даже не сразу понимает, где находятся ВИП-места, — взгляд разбивается о многотысячную ревущую толпу. Все, как в опере, в огромном театре… партер, амфитеатр, бельэтаж, балкон и так далее. А впереди, ближе к сцене, стоячий партер с фан-зоной и танцполом.       Он выходит в самом конце, когда уже музыканты занимают свои места. Выходит — смотрит в одну точку — один лишь ориентир. Он смотрит на Сатина, застывшего напротив своего микрофона. Рядом точно такая же стойка — для него, дополнительного участника.       Все как во сне. За секунды в его голове проносится вихрь мыслей, сердце колотится с той же частотой. Он на одной сцене с легендарной группой? Впереди четыре концерта, где он — эксклюзивный гость. Он исполнит две собственных песни. Что будет с ним после этих концертов? Он станет другим человеком?       При виде нового участника воздух взрывается, дрожит — в ушах звенит от воплей и визга. Маю слышит свое имя, вибрирующее в глотках сотен людей.       МАЙ-РЕ! МАЙ-РЕ! МАЙ-РЕ!       Сердце замирает, а потом резко подскакивает к горлу. Перед глазами все плывет.       Так вот что испытывает Сатин, когда его имя скандируют тысячи?       Яри подмигивает ему — соло и акустика. Топиас на басу. Лоуи — клавиши. Напротив каждого по микрофону. Для Маю уже подготовили его синтезатор, его гитара тоже здесь.       Глаза слезятся. От восторга.       Взгляд скользит дальше по сцене.       Армо за ударной установкой. Вскидывает кисти, демонстрирует руку, покрытую сплошной татуировкой, чешуей играющей на мышцах. Вертит палочки между палочками. Подмигивает черным татуированным глазом с золотистой сердцевиной вокруг зрачка, и Маю слышит восторженный визг.       Валто совсем рядом, с электрогитарой его отца, будто продолжением его рук. Неотразимый, как всегда. Веснушки спрятаны под «морозным» гримом. Четко очерченные губы кривятся в бунтарско-хищной ухмылке.       И, конечно, фронтмен. Сатин в ореоле света, он будто не принадлежит этому миру, лучи прожекторов играют в его черных как смоль волосах. На нем серая куртка из потертой кожи с четко очерченными линиями металлических ребер-пластин. Длинные ноги танцора подчеркивают брюки, темно-серые, как толстый слой льда. На крохотных открытых участках тела — флуоресцентная голубая краска в разломах ран. От какой-то беспощадной красоты его образа перехватывает дыхание.       Первая песня «Blackout». Маю помнит все тексты наизусть. Он помнит гитарную и клавишную партии. Слова ложатся на язык, и он беззвучно проглатывает их, готовясь подхватить в момент припева.       Электрогитарная секция заставляет зал визжать. Бас, как сердечный ритм. Клавишная партия разливается, как кровь по венам.       При звуке чистого звучного голоса Сатина все замирает внутри: вот так, стоя на сцене, плечо к плечу, впервые. Как и все песни, Сатин поет на английском. С первых мгновений он будто впадает в транс, становится частью музыки, ее острием. Его мощная энергетика накрывает остальных, Маю почти перестает дышать, по позвонкам бегут мурашки, ладони потеют.       Добрая половина зрителей вскакивает со своих мест, партер подхватывает слова.       Маю ждет припев. Проводит языком по коронке на верхнем зубе рядом с клыком, как будто она может отвалиться во время выступления.       Вслушивается в аккорды. Ждет. Он так боится ошибиться.       Хочется завернуться в голос вокалиста, как в темный плащ, поддернутый алым цветом страсти. Ноты пульсируют в клетках крови, в венах плавится металл хрипотцы, низкие тона отдаются во всем теле. Маю ощущает эту магию каждым нервом.       Сатин повышает голос, почти стонет на окончаниях фраз, порывисто двигается, в унисон с грохочущей музыкой, рассыпается на миллион частиц вместе с басами, взрывается агонией с электрогитарой. Пение Сатина бескомпромиссно. Пульс Маю стучит в унисон.       Их «морозный» грим и костюмы точно такие же, как на афише — покрытые инеем лица, даже ресницы, потрескавшиеся бледные губы, костюмы, будто припорошенные снегом, волосы Маю отливают пеплом… У него единственного — яркий акцент в одежде, те самые невозможные изумрудно-зеленые кожаные брюки, словно покрытые чешуей, которые купила ему Рабия для выступления, которые он нашел под елкой. Под пиджаком с цепями телесная туника, верхняя часть которой плотная, ниже — татуировка сколопендры, которая просвечивает сквозь тонкую, почти прозрачную ткань на животе. На ногах непривычная обувь — узкие остроносые ботинки на каблуках, чтобы быть выше — даже его походка меняется, становится более раскованной и сексуальной. На шее — чокер, как талисман, на запястьях — браслеты Эваллё. Маю знает, что за недели репетиций с драмкружком, за прошлые четыре года в Театральной академии, его вечно покрытое синяками тело стало поджарым и оформленным, мышцы — крепче и рельефнее, осанка — прямее, плечи — шире.       На фоне посеребренных волос музыкантов кудрявая макушка Яри полыхает огнем, темнеет коротко стриженная шевелюра на затылке.       Маю скользил взглядом по залу. Где-то там его парень и друзья, мама с тетей, даже Рон… Маю хочет доказать ему, что банда отца — это охренительно крутые парни!       Доминика впервые услышит, как он поет и играет со сцены. Маю позавидовал ей, хотя наверняка, когда Рабия была беременна им, он тоже успел побывать на концертах.       Губы дергаются в невольной улыбке — гул в зале резко растет, барабанные перепонки пульсируют, но Маю это даже нравится, как и ярчайший свет, бьющий по сетчатке.       Парни предлагали выпить перед концертом, для храбрости, но Маю не хотел притуплять эмоции. Это ведь впервые — он хотел прочувствовать каждое мгновение, выкрутить на максимум.       Валто сказал, что первый выход на большую сцену сродни первому оргазму с партнером.       Сатин сказал, что он имеет право на ошибку — это его первые масштабные концерты, ему простительно абсолютно все.       Армо, такой большой и надежный, обнял его и даже пустил слезу. Говорит, помнит его еще малышом.       Теперь для парней он не просто сын фронтмена, а один из команды, такой же, как они.       Наконец он подхватывает напев, он вторит Сатину голосом без слов — зал приходит в экстаз. Маю не верит, что это его голос доносится сейчас со сцены. Его! Он поет вместе с Сатином. По тому, как дрожат губы отца, он понимает, что тот сдерживает улыбку.       Толпа ревет, голоса вторят, всюду яркие вспышки, грохот оглушает — с непривычки Маю теряется. Музыка из колонок отражается от стен, зал гудит, даже воздух вибрирует, Маю вслушивается в звук из наушника — он слышит себя. Все внимание на них с Сатином. Он десятки раз выступал на сцене, знает — сегодня все иначе. Но здесь профи, и это осознание придает ему уверенности.       Возбуждение. Стоило первым звукам сорваться с его губ — оно накрыло его с головой. Яркое, слепящее возбуждение, от которого сносит крышу и плавятся мозги. Пальцы ног немеют. Он всего лишь подхватил ритм, в то время как остальные выкладываются по полной. Маю страшно представить, что испытывают остальные.       Жарко. Его волосы развиваются потоком воздуха, но вентилятор не справляется с внутренним жаром, пожар в его теле невозможно потушить. Спустя полпесни по коже струится пот, причем везде.       Они начали с хита, чтобы расшевелить публику. Маю бросает взгляд на сет-лист на полу, скрытый от зрителей акустическим монитором. Его песня третья. От предвкушения по телу пробегает дрожь.       Маю врывается в припев. Уже два голоса мечутся по сцене и устремляются в зал. Такой грохот, Маю едва ли услышал себя без наушника.       Их голоса с Сатином и правда похожи, более драматический и низкий — у отца, угловатый, резкий, чудовищно страстный, а его — мягче, плавный, журчащий. Сатин вырывается вверх, тянет, Маю чуть отстает — и его голос идеально вплетается в канву. Сатин мощно обрывает, Маю переходит в надрыв.       Все стихает.       По спине струится пот, Маю чуть дрожит. От возбуждения. От неверия.       Музыка все ревет. Сатин вновь подхватывает. На этот раз Маю вступает увереннее. Двигается в такт, прикрывает глаза, он в экстазе.       Валто мечется по сцене, гитарный рев замещает сердцебиение.       Маю осознает, что смеется. Тихо, почти беззвучно.       Сатин откидывает голову, размахивает руками, кружится, вскидывается, резко клонится вперед — его не остановить. Волосы мелькают; его движения плавные, порывистые, страстные. Стройный, высокий — его силуэт танцует в наплывающем тумане.       У Маю пол дрожит под ногами, голова слегка кружится. Опьянение.       Маю тонет в музыке снова и снова. В его голову вторгается тенор Сатина. Связки исторгают слова. Снова и снова. В горле вибрирует.       Сатин завершает песню, пока Маю перекидывает ремень от гитары через плечо.       Новый трек резко сменяет предыдущий. Музыка уже звучит. Под пальцами Маю — струны.       Трек начинается с мощных аккордов. Нарастает боев барабанов. Музыка давит, звенит. Струны гитар, клавиши, вплетается электроскрипка, и тогда зрители окончательно теряют голову.       Мелодия затихает, переливы электроскрипки и клавиш.       Сингл. «Синдром». Они поменяли аранжировку специально для рождественского блока.       Сатин поет, его голос возносится:       Передо мной пустыня       Мои ступни кровоточат       Эта враждебная планета       Мои глаза ослепли, губы онемели       Каждое слово пронзает Маю, впивается в глотку когтями, когда он беззвучно шепчет слова.       Взрыв музыки. Сердце срывается вниз, сосуды рвутся…       Яри подхватывает напев без слов. У Маю потеют ступни ног, внизу живота взрывается вихрь. Как музыканты выносят эту бешеную страсть?       Моя агония       Мое тело полыхает       Я не достиг конца пути       Я не могу повернуть назад       Это разрывает меня изнутри       Рвет, рвет, рвет!!!       Маю завороженно следит за Сатином: рвет связки, цепляется за стойку микрофона, кричит, вскидывает голову… его волосы эффектно разлетаются, стекают по лицу.       Рев. Крик. Превращается в стон. Шепот.       — Рвет… рвет… рвет… — шепчет Сатин. Шепчет так громко, так близко. Щекотно. Под кожей.       Они с Яри вторят словам. Его, Маю голос — как зеркальное отражение пения Сатина. Яри — якорь, балласт, который не дает им разбиться. Грохочущая надрывная музыка — необходимый фон, аранжировка, вайб, пульс…       Маю краем зрения захватывает остальных. Валто с закрытыми глазами ловко перебирает струны, его пальцы мелькают от аккорда к аккорду — гитара его продолжение, еще одна конечность, его кости. От восторга у Маю опаляет глаза.       Армо самозабвенно набивает ритм, обе его руки и ноги в движении, барабаны гудят, их вибрация бьет в грудную клетку, плавит мышцы волной отдачи. Волоски на руках и шее Маю встают дыбом.       Руки Лоуи виртуозно летают над клавишами: каждый звук, каждая нота как глоток кислорода.       Топиас вскидывает гитару вверх — публика ревет. Звук не затихает в движении, в прыжке.       Маю привыкает к грохоту. Привыкает к тому, как вибрация прошивает тело, привыкает к температуре.       Сатин в постоянном движении; музыка ни на секунду не стихает, не давая вздохнуть.       Маю не помнит себя от восторга. Он почти не замечает изображения на экране, не замечает машущих и тянущих руки фанатов группы. Почти. Все записывается на подкорке, но ускользает от внимания.       Он вспотел до самых трусов. Идеально сидящий кожаный пиджак сковывает мышцы рук и плеч. Чокер впивает в шею, когда она напряжена.       Эти интонации в голосе Сатина… Маю помнит каждый перелив, каждую долгую гласную, каждый звук на кончике языка, каждый прогорклый звонкий, хриплый — глухой. Обжигающий голос; Маю ощущает дыхание пустыни.       Ледяной. Как лица музыкантов, как пробирающий Маю страх.       Маю поет вместе с Сатином в унисон:       И тут подходит ко мне демон       И я готов рискнуть       Его шепот обжигает мои мысли       Его руки тянутся ко мне       И я готов рискнуть       — Рискнуть! Рискнуть! Рискнуть! — кричат вокруг.       Кричат Маю и Яри. Подхватывают Валто, Лоуи и Топиас.       Демон где-то в зале, Маю нутром чувствует его взгляд. Тот почти ранит, оставляя глубокие незаживающие ссадины. Это механический голос Цицерона обжигает его мысли, до боли, до скрежета костей. Это векторы Цицерона тянутся к нему.       Сатин заходится в песне:       У тебя есть два пути, говорит он       Прошлое оставляет шрамы       На коже тысячи касаний, ударов, поцелуев…       Боль твой проводник       Уязвимость твоя печать       Смысл каждого слова разбивается о тело Маю. Его сопротивление.       Прошлое не забыть, оно больно колется, оно оставляет шрамы в памяти, оно травмирует.       Тело все помнит. От ударов и ссадин до нежных поцелуев. Помнит тысячи моментов, десятки людей, чувств, засевших под кожей.       Боль им руководит, управляет. Делает слабым и сильным одновременно. Завладевает помыслами.       Уязвимость — его ахиллесова пята.       Суров конечный приговор, смеется он       Яри подпевает, его голос без слов нарастает.       Конечный приговор — смерть.       Маю поет слова вместе с Сатином, как единое целое. Эхо голосов.       И тут подходит ко мне демон       И я готов рискнуть       Его шепот обжигает мои мысли       Его руки тянутся ко мне       И я готов рискнуть       Крик Сатина заглушает все, Яри вторит припеву:       И тут подходит ко мне демон       И я готов рискнуть       Его шепот обжигает мои мысли       Его руки тянутся ко мне       И я готов рискнуть       Припев, повтор.       Некогда отдышаться. Грудная клетка дрожит. Сердце как перепуганная пичуга рвется на свободу. Ребра ноют. Маю стонет слова. Публика напирает вперед, сотни голосов словно подхватывают их с Сатином и уносят далеко-далеко.       У тебя есть два пути, говорит он       Почва, на которой ты стоишь, погребла трон твой       А когда ты пытаешься уйти, твоя кожа становится пеплом       Мы слились в единое целое       Мои вены оплели твои, и ты должен принять судьбу       Принять! Принять! Принять!       Маю резко втягивает воздух.       Картины из песни, кадры из клипа переплетаются с видениями реальности.       Принятие неизбежного.       Смысл скачет мячиком в голове, бьется о стенки черепа. В такт мелодии.       Чудовищный смысл.       Стать таким же. Поддаться. Стать подобным, единым.       Почему Сатин написал эту песню? Это ведь все неправда? Он не мог ощущать этого?       Пускай, это будут его, Маю, вены. Его судьба, его выбор, его борьба. Но не Сатина.       Это лишь его демон. Которого он, Маю, впустил в этот мир. Позволил залезть себе под кожу, запустить щупальца в сосуды и вены, позволил напиться крови.       Отголоски песни еще звучат в теле.       Секундная передышка. Сатин оказывается подле него, тянется рукой, обхватывает за плечи, пересохшие горячие губы прижимаются к его стучащему виску. В зале истерика. Пальцы Сатина касаются шеи с задней стороны. Маю ощущает силу, исходящую от обжигающей его ладони. Видит: Сатина переполняет любовь и восторг. Воздух вокруг электризуется. Запахи озона, косметики, лака для волос, едва уловимый — дезодоранта на горячем теле. Вблизи шея Сатина чуть заметно блестит от пота. Он сглатывает, отстраняется и берется за бутылку с водой.       Сатин приветствует зал. От шума и визга становится тяжело дышать, в ушах звенит, виски пульсируют. Вены напрягаются, а жилка на шее бьется током. Бледное лицо Сатина резко контрастирует с чернотой волос, подведенные кровавым ярко-зеленые глаза горят; кожа испещрена морозными порезами, скользящими под одежду. Длинные белые пальцы заканчиваются короткими острыми черными когтями, не такими, как у Маю — у него они бледно-голубые, шрамированные осколками льда. Кадык Сатина натягивает гладкую белоснежную кожу. Между губ мелькают белые зубы. Во взгляде, в глубине расширенных зрачков — ледяное пламя. Он едва ли похож на себя. На лице, шее, тыльной стороне ладоней, на теле под одеждой — шрамы, покрытые флуоресцентной голубой краской.       Маю делает глубокий вдох, будто пытается вдохнуть саму музыку. Ощутить ее цвет и вкус.       Не передохнуть, не остановиться.       Третий трек.       Он помнит каждый малейший звук своей песни, такт сердце, ритм дыхания. Они прогоняли эту мелодию сотни раз, пока не довели до совершенства. Пока она не стала чем-то большим. Пока она не обрела собственную плоть. Собственное сердце.       Эта песня — ответ Маю на «Синдром».       Он написал ее специально для Сатина — просьба, мольба.       Первые аккорды. Маю наигрывает мелодию на гитаре, медиатор ударяет по струнам, вызывая дрожь в теле, натягивая нервы, отпуская, натягивая, отпуская…       Сатин начинает двигаться в такт, движения — уверенные, отточенные, плавные и порывисто-резкие, завораживающие. Вышитые разломы на темно-серых брюках переливаются.       Маю перемещается с гитарой, запрокидывает голову назад, на его лице — блаженство. Его музыка льется из динамиков, под его песню содрогается воздух, под его ноты танцует зал.       Пульсирующая обволакивающая нервы мощь мелодии дурманит. От визга фанатов к голове приливает кровь, поддергиваются мышцы. На мгновение взгляд Маю падает на первые ряды фан-зоны: толпа тянется к сцене, напирает на ограждение; их лица взмыленные, намалеванные рты скандируют, улыбаются, кричат; в вытаращенных глазах — восторг и обожание. За один взгляд, за одну улыбку его или Сатина они готовы лезть вперед по головам друг друга. С непривычки Маю это пугает и возбуждает.       Растяжки, плакаты, камеры, вскинутые над головой руки — все это покачивается над головами.       «Наш мир — гостевая».       Сатин спрашивал, откуда такое странное название. Гостевая для кого? Маю не знал, что ответить.       Свет бледнеет, они с Сатином как два светлячка в ночи.       Начинает один. Сатин бесшумно движется в такт; его одежда, волосы, руки скользят до того эффектно, продумано — вводят в транс.       Сначала напевно, мелодично… почти нежно:       Я позабочусь о сердце — что истекает кровью       Чтобы твоя песня не угасла — никогда       Искра жизни так сильна в нас       Мы едины, наша плоть — я видел, я знаю       Нет больше границ, размытые рамки       Нет хищника и жертвы       Мы едины, наша плоть — стала чем-то новым       Круговорот запущен.       Маю роняет слова, как кинжалы:       Сброшены маски, демонский лик       Смотрит на тебя, — повышает.       Пронзительными очами, — пронзительно выкрикивает, садя связки, и мягко понижает:       Там, где солнце преломляется       В листве. Отражение мыслей твоих —       Пустынный мираж.       Восторг звенит на языке, в висках, в груди.       Есть один лишь путь.       Вдох.       В мыслях возникает лицо с болотными глазами, обрамленное росчерком темных бровей, безупречное, хищное; губы кривятся. Оболочка монстра — как черные глаза под толстым прочным слоем склизкой смердящей плоти. Кожа, пахнущая цитрусом и пряностями, и дымом… – почти уютный запах. Все это разлетается пеплом, когда Маю слышит тенор Сатина.       Раскатистый, звенящий голос Сатина врывается в поток из слов и музыки. Хором:       Наши гости несут радость и печаль,       Их голоса подобны рокоту,       Их дуэт прекрасен; крики восторга стихают, зал замирает.       За высокими кронами спрятан       Их секрет.       А я — ключ от дверей всех       Я открываю, я закрываю.       Третий путь, пойдем вместе.       И я запечатаю дверь       Чтобы позаботиться о тебе       Ведь дана сила нам/мне (поет Сатин и кричит Маю).       И мысленный голос наш/мой поведает       О радости и печали,       Чтобы песня твоя не угасла — никогда.       Маю закрывает глаза и замирает у микрофона. Вокруг вой гитар, клавиш и бой ударных. Вихрь, водоворот.       Музыка разбивается на коже, подобно каплям жалящего ледяного дождя.       Слегка прохладный воздух обдумает горящее лицо, саднящие губы — так сильно Маю их сжимает.       Эта песня лишь для них двоих.       Маю следует один:       Я позабочусь о сердце — что истекает кровью.       Ты — абсолютная величина       В системе координат,       Постоянная на моем личном небе,       Ты назвал меня в наш первый день.       Сатин вновь вступает:       На этом пиру мы хозяева.       Наши гости несут радость и печаль,       Их голоса подобны рокоту,       За высокими кронами спрятан       Их секрет.       А я — ключ от дверей всех       Я открываю, я закрываю.       Третий путь, пойдем вместе       И я запечатаю дверь       Чтобы позаботиться о тебе       Ведь дана сила нам/мне (они поменялись ролями: Сатин кричит, Маю поет).       И мысленный голос наш/мой поведает       О радости и печали,       Чтобы песня твоя не угасла — никогда.       

* * *

САТИН

             Перед соло Маю следует мрачная ритмичная песня «В кругу огня», его голос следует за музыкой, растекается медом, сладким, темным, запретным, обволакивает. Сатин ни на мгновение не останавливается.       В правой — микрофон, левая — к голове.       Сминает волосы.       Резко опускает кисть.       Хватается за микрофонную стойку.       Ведет пальцами вдоль.       Резко отшатывается.       Его словам вторит надрывный напев Яри.       Сатин вращается вокруг своей оси, боковым зрением замечает Маю на клавишах.       Вперед выступает Топиас, в его руках бас-гитара с двойным грифом. Сатин ловит взгляд его ярко-голубых «вампирских» линз, горящих мертвым пламенем.       Волосы развеваются от порывов вентилируемого воздуха. Сатин вскидывает ладони с микрофоном к голове, запускает пальцы глубоко в пряди, запрокидывает голову, волосы растекаются по его лицу.       Сатин жадно пьет воду в перерыве между куплетами.       Танцует, метается по сцене, с выкриком низко клонится вперед — волосы водопадом падают на лицо.       Смотрит на беспокойную толпу. Убирает микрофон в стойку, раскидывает руки в стороны.       Слова рвутся из горла.       Клавиши Маю и электроскрипка Клифа — пронзительно остро. Захватывает дух. Маю сосредоточенно скользит по клавиатуре «Ямахи», в моменте прикрывает глаза. От красоты звучания что-то ломается внутри. Клиф становится рядом с Валто, их фигуры в клубах тумана. Эффект изморози на костюмах сверкает в лучах стробоскопов. Белые, будто неживые, глаза Клифа в жутких линзах закатываются.       Темп накаляется. Армо вскакивает с места, гремят барабаны.       Сатин хватает микрофон, выкрикивает слова, отшатывается, вскидывает руки, вращается, снова двигается… Машет головой, извивается. Мышцы приятно ноют; он заведен, тело переполнено энергией.       Вскидывает кисть вверх, фанаты напирают вперед.       Проводит по губам короткими черными ногтями, облизывает кончики пальцев, чуть запрокидывая голову, бросает залу поцелуй. В ответ крики обожания.       Барабаны смолкают. Валто выдает несколько аккордов — резкое послевкусие и все стихает.       Колыбельная. Сатин пожимает ладонь ударнику и с микрофоном устраивается на ступенях, ведущих на второй уровень сцены. Маю рядом с гитарой. Лоуи играет. Клиф и его электроскрипка. Шумит дождь. Маю прикрывает веки, медиатор в его пальцах будто сам собой скользит по струнам.       Нежно, проникновенно. Его голос слегка сипит. Сатин размеренно дышит. Слова повторяются. Мелодия умиротворяет. Маю покачивается в трансе.       Чуть ускоряется. Сатин повышает тональность, обрывает… снова нежно, почти шепотом…       Легкое инструментальное звучание. Музыка продолжает звучать. Сатин покидает сцену быстрым шагом. Восторженный рев в спину.       Парни доигрывают и следуют за кулисы. На сцене остаются Лоуи за синтезатором и Яри с акустической гитарой. Маю.       Рядом возникает Кирсти с Евой и Эваллё.       Ладонь Сатина мокрая от пота, они ударяют с парнем по рукам, и, пока он пьет воду, Эваллё становится рядом, весь обращается в слух, хочет увидеть исполнение Маю вблизи.       Сатин видит на шее Эваллё похожий чокер, что сейчас у Маю.       Ева поправляет его укладку, Кирсти — макияж.       Сатин сглатывает, когда его лица касается толстая кисть, припудривая вспотевшую кожу. Ева спешно поправляет его волосы на затылке, своей длиной закрывающие шею.       Ева забирает у него куртку. На брюки и футболка, заправленная за ремень. Длинные рукава полностью в разрезах, сквозь которые видно напряженные мышцы и кожу рук, покрытую сценическими порезами, сочащимися голубой флуоресцентной краской.       Они с Эваллё выглядывают из тени закулисья.       В первых рядах фан-зоны Сатин замечает знакомые лица самых преданных фанатов, которых он помнит по множеству других концертов. Там же подруги Фреи, Зои и Тара. Ионэ, Аулис. Друзья Маю.       Эваллё не сводит глаз с Маю.       Музыку для клавиш и гитары — ее всю написал Маю. Для собственного соло. «Цепи на шее». Акустика. Маю настоял, чтобы эту песню он спел сам, без бэк-вокала. Он сочинил слова на шведском, но в альбом вошла запись на английском.       Завтра Маю сыграет на гитаре, но сегодня он лишь поет. В руках парня оказывается микрофон. Сатин чувствует волнение Маю, оно передается и ему. Сердце бешено пульсирует в груди. Пульс подскакивает. Сатин забывает моргать, застыв в предвкушении.       Маю будто рожден для сцены.       Возможно, этот момент он, Сатин, ждал всю свою жизнь.       Долгое вступление Лоуи. Тревожное, бьющее по нервам, великолепное. Почти гениальное.       Маю снимает пиджак и оставляет на столике рядом с бутылками воды. Толпа разряжается одобрительными выкриками.       Яри присаживается на ступеньку, забрасывает лодыжку на колено, зажимает аккорд…       Мелодию пронзает голос Маю:       Твой монстр знаком мне,       Я слышу его влажный шепот у своей щеки,       Мы встретились во сне.       Это гребаная психушка, а я ее самый безумный пациент!       А ты само спокойствие на нашей чертовой арене.       С утра до вечера мы истязаем друг друга       Мы заключили сделку, мы на арене блядского цирка!       Сатин пытался узнать у Маю, о чем песня. О ком. Маю пел так, как о чем-то ему известном. Сатин знал по себе, он ведь написал десятки песен.       Маю озирает зал, будто ищет что-то.       Его голос высокий, злой:       Я выношу тебе мозги, а ты так спокоен,       Смотришь — будто хочешь меня проглотить.       Я — то, что тебе нужно.       Когда это закончится?!       Припев.       Ты — моя гребаная шизофрения,       Я — то, что тебе нужно.       Несколько лет ты берег секреты,       Для кого они?       Для меня?       Хочешь закончить все?       Сделать это за тебя?       Вопросы следуют один за другим, и у Сатина перехватывает дыхание от того, как это безупречно звучит.       Маю клонится вперед, отшатывается, цепляется за микрофон до побелевших костяшек.       Ты — моя гребаная шизофрения,       Я — то, что тебе нужно.       Несколько лет ты берег секреты,       Для кого они?       Для меня?       Хочешь закончить все?       Сделать это за тебя?       Маю дергает ногой, двигается, танцует.       Лоуи и Яри поглощены игрой.       Твои клыки оставляют на мне след,       С утра до вечера мы истязаем друг друга.       Твой пот с привкусом тлена.       Блять, это так заводит.       Я мечтаю разорвать тебя на кусочки.       Когда это закончится?       Ты будешь жить долго — это бесит.       Я — открытая книга. Слабо перелистнуть страницу?       В конце ты найдешь ответ.       С какой отдачей Маю поет, жестикулирует…       Тревожное предчувствие внутри лишь растет. Странное, непонятное.       Ты — моя гребаная шизофрения,       Я — то, что тебе нужно.       Несколько лет ты берег секреты,       Для кого они?       Для меня?       Хочешь закончить все?       Сделать это за тебя?       Мы встретились во сне, ты сказал, не делать этого.       Я потерял контроль над своей жизнью,       А что насчет твоей?       Мы не способны говорить — мы снова на чертовой арене,       С утра до вечера истязаем друг друга,       Мы позабыли нормальный язык?       Маю судорожно тянет легкими кислород. Самозабвенно танцует. Его тело — пластичное и гибкое. Светло-пепельная макушка с черными корнями мелькает то тут, то там. Зал истерически вторит, размахивает руками, визжит от восторга.       Маю высовывает длинный язык — металлический шарик пирсинга ловит блик.       Сжимает ладонью горло… и ведет вниз по телу.       Я бы раздел тебя до костей,       А что насчет тебя?       Смотришь — будто хочешь меня проглотить,       Чья в этом вина?       Моя?       Ты — моя гребаная шизофрения,       Я — то, что тебе нужно.       На припеве касается сколопендры через прозрачный слой ткани:       Несколько лет ты берег секреты,       Для кого они?       Для меня?       Хочешь закончить все?       Сделать это за тебя?       Маю носится по сцене, прыгает, трясет головой, размахивает руками. Его манера еще более экспрессивная, чем на репетициях.       Сердце сжимается, когда Маю поет дальше:       Ты рядом — меня лихорадит от твоего вида,       Тебя нет — я задыхаюсь, думая, что убил тебя,       С утра до вечера мы истязаем друг друга.       Мы заключили сделку, мы на арене блядского цирка!       Когда это закончится?       Слышишь звук? Так рвутся мои нервы!       Лишь одну тварь Маю думал, что убил. Пока Сатин не почувствовал ее присутствие несколько месяцев назад. Гребаная сука!       Как не понял раньше, о чем песня? Он слышал ее десяток раз… Как он мог не понять? Был так поглощен собой, горд, что не вдумался в смысл. Забылся. Упустил момент.       Маю шипит:       Ты не даешь мне передышку,       У нас нет времени на разговоры,       Мы на арене блядского цирка,       У нас нет времени на сон,       Мы так поглощены друг другом       На арене блядского цирка!       На припеве голос Маю взрывается.       Ты — моя гребаная шизофрения,       Я — то, что тебе нужно.       Несколько лет ты берег секреты,       Для кого они?       Для меня?       Хочешь закончить все?       Сделать это за тебя?       Лазерные лучи замирают. Музыка смолкает.       Мутит. Маю сочинил песню о нем?       Об этом ублюдке? Которого они сожгли, и который выжил…       Нечто рвется из-под кожи, сквозь поры, и Сатин силой сдерживает монстра.       Это всего лишь песня, — успокаивает себя.       И, наверное, это лучшее, что он слышал.       Эваллё кричит ему в ухо:       — У тебя сосуды лопнули! — указывает на его глаза.       А он лишь пытается сдержать монстра.       — Ты в порядке?!       Ему хочется запереть Маю на ключ, спрятать ото всех. От этой чудовищной музы, которая еще жива и рыскает где-то.       Остаток концерта проходит на автопилоте, Сатин с ожесточением поет, все его движения — словно в агонии. К концу он выдыхается.       — Алексей Лайнэ — продюсер и директор проекта! Берг Сапковски — звукорежиссер! Диана Сеппянен — менеджер! — Названные выходят вперед и под восторженные крики и овации кланяются.       Тяжело дышит и между вздохами:       — Армо Койвисто — ударные! — Армо грохочет в барабаны, а затем грохочет зал. Замахивается и поочередно забрасывает палочки в танцевальный партер. Ухмыляется, его жуткие глаза расширяются.       — Лоуи ван Геффен — синтезатор! — Несколько ловких движений пальцами и рождается звонкая мелодия. Публика ревет в восторге. Аплодисменты.       — Валто Нялкяйнен — электрогитара! — Музыкант выводит заводной гитарный риф. Ответный шум заглушает все вокруг. Овации. Валто подбегает к краю сцену и под радостные крики фанатов кидает пару медиаторов в толпу.       — Топиас Тулинен — бас-гитара! — Топиас вскидывает вверх двойную гитару, зажимает аккорды на нижнем грифе. В ушах звенит от криков, свиста и аплодисментов.       — Яромир Лайнэ — бэк-вокал, соло и ритм гитары! — Парень трясет огненными кудрями, взмахивает руками — в первых рядах раздаются истошные крики. Толпа рукоплещет.       — Клиф Рантала — электроскрипка! — Клиф выводит щемящую ноту, публика взрывается очередными овациями.       Сатин делает паузу и смотрит на Маю. Публика начинает истерически визжать еще до того, как он называет очередное имя. У Маю расширяются глаза.       — Майре Холовора — бэк-вокал, акустика, синтезатор! — Уже весь зал на ногах, от оваций вибрирует воздух. Буквально на минуту Маю показывает сложный танцевальный номер: его руки и ноги мелькают, Сатин едва успевает глазами за движениями, — при этом Маю играет на синтезаторе. Вспышки камер повсюду. Кто визжит, кто скандирует имя Майре, кто аплодирует.       Когда рев чуть стихает, Алекс берется за микрофон:       — Сатин Холовора — вокал… — он не успевает продолжить — зал сходит с ума.       Сатин коротко кланяется. Техника дребезжит, пол вибрирует.       После песен на бис поклоны. Они с Маю в центре, Сатин прижимает сына к себе. Фанаты ревут, скандируют их имена. Красивые объятия, Сатин замирает на несколько мгновений, боясь выпустить Маю. Щелкают вспышки.       Это всего лишь песня. Успокаивает себя.       Твою мать!       Маю дрожит от возбуждения, оглядывая зал над его плечом.       Сатин хватается за липкую ладонь и уводит его со сцены.       За кулисами Маю бросается Эваллё, сжимает его в объятиях. Диана через Эваллё протягивает Маю полотенце и бутылку с водой.       Парни обтираются полотенцами, хлещут воду, раздеваются до брюк и маек.       Эта тварь не сдохла, она где-то рыскает, — стучит в мозгу. Во рту собирается горькая слюна. Сатин сглатывает, берется за бутылку с водой, глотает теплую воду. Жажда не проходит. На скулах ходят желваки. Сатин берет себя в руки.       Сдергивает наушник, Кирсти помогает отцепить передатчик на пояснице, уносит.       На мгновение теряет Маю из вида. Лоуи протягивает ему бутылку пива, Сатин отказывается, хочет покрепче.       Его будто пропустили через мясорубку. Сатин ищет алкоголь. За кулисами все. Голоса, гомон, кто-то тянется к нему, что-то говорит, обращается к нему…       Сатин ищет глазами Рабию: она уже здесь, ждет его. Целует ее на ходу. На жене черное облегающее платье и замшевые ботфорты на низких каблуках; вечерний макияж и кроваво-алые губы; волосы убраны в изящный узел на затылке, пара прядей эффектно спадает на скулы.       Уходят всем составом в зеленую комнату. Минут двадцать передышка, прежде чем они выйдут к фанатам.       Эваллё и Маю не видно. Сердце колотится.       Сатин быстро пьет виски со льдом из бокала, поставив бутылку поближе. Становится легче уже после нескольких глотков. К голове приливает кровь. Чокается с остальными, улыбается, как сумасшедший. Ему приносят еще льда.       Наконец появляются Маю с Эваллё, и Сатин чувствует облегчение. Как будто в толчее после концерта Маю мог похитить монстр, или поклонники… Если бы не присутствие Эваллё, он бы давно велел оцепить зал, а сам запер бы сына в гримерке. Из-за одной-единственной песни. Из-за мимолетного страха. Что все по-настоящему, и Маю не выдумал этот текст шутки ради.       Сегодня они также празднуют выход нового альбома «Расщепленные». Здесь все — даже Лайнэ. Сатин как будто вновь с семьей. И Маю теперь ее часть. В трек-лист пластинки вошли обе песни Маю. Вся продукция на прилавках, включая редкие коллекционные пластинки, в холле разлетелась в первые двадцать минут после запуска в здание. На обложке диска фото с афиши, внутри — буклет со снимками с фотосессии, тексты песен, даже ноты — это новшество придумали Маю с Яри, чтобы любой мог сыграть полюбившийся трек.       — Специально для тебя. — Алекс сам вскрывает со щелчком бутылку светлого, помня, что теперь Маю не пьет ничего крепче, и протягивает Маю. А затем открывает вторую и передает Эваллё.       На встрече с фанатами всех музыкантов буквально заваливают букетами и подарками. Маю не в состоянии унести все сам — ему помогают сотрудники зала и менеджер группы. Диана порхает поблизости, не выпуская из вида своего нового подопечного, ее высокая прическа и живописно торчащие пряди мелькает среди голов, пышная грудь едва ли не выпрыгивает из топа под пиджаком.       После встречи с фанатами его находит Аймо, который наблюдал концерт из сидячего партера. Рабия сидит рядом, смеется, курит и тянет безалкогольное пиво из бутылки — поворачивает лицо, и ее взгляд ловит взгляд Аймо.       Это смешно, но он пытается держать Маю на расстоянии от Аймо. Это просто глупо. Знает, Маю не требуется защита, он в безопасности рядом с Эваллё. Как глупо! Пускай уж внимание Аймо будет направлено на него, чем на его молодого сына, ведь Аймо под впечатлением от выступления Маю и не скрывает своего восторга. Что за бред в его башке?       Разглядывает Аймо. В голове лишь немного опьянение. Они здороваются как старые приятели. В последние недели они изредка переписывались, но ни разу не созванивались. Аймо протягивает руку остальным. Диана, Кирсти и Ева смотрят на него с интересом. Аймо пожимает руку Рабии, от Сатина не укрывается, как тот бросает взгляд на ее живот.       — Что чувствуешь? — спрашивает Маю, склоняясь ниже, чтобы расслышать голос сына среди шума, разговоров и смеха.       На губах Маю возникает ухмылка:       — Кроме того, что это самые охуенные два с половиной часа в моей жизни? Я бы вернулся в прошлое, чтобы повторить, — весело продолжает он. — Черт, мне надо покурить!       Сатин усмехается.       К тому времени он успокаивается и берет себя в руки, выбрасывая непостижимый текст Маю из головы.       В помещение набиваются друзья детей. Сатин вслед за остальными парнями черкает подпись черным маркером поверх мерча, пластиковых билетов на концерт, даже поверх принта на новых толстовках. Обнимает каждого, терпеливо позирует для совместных фото. Видит какого-то парня — высокий, спортивного телосложения, стильно одетый, возраста Маю, явно мечта юных девиц.       — Это Рон, в прошлом году мы учились вместе, — раздается голос Маю, привлекая внимание Сатина. — Он был в школьном драмкружке и в футбольном клубе… Ах, тот самый Рон…       Сатин замечает, как Рон сторонится Куисмы, от которой не отходит светленькая девочка в очках, по всей видимости, подруга. Неужели Маю совершил недостижимое, и принял своего врага как друга?       — Почему он здесь? — слышит, как Рабия спрашивает у Маю.       — Это долгая история, — фыркает Маю.       — Такую сложно придумать нарочно, — роняет Фрея.       Действительно, в двух словах не описать…       — Я расскажу потом, — обещает им с Рабией Маю. Его зовут друзья. У всех в руках по пиву. Их компания стремительно разрастается, в помещении становится тесно. Сатин лишь улыбается, делая несколько глотков виски. Плескает в стакан еще и снова пьет.       Сатин замечает, как Аймо, которого заприметила и уже вовлекла в разговор Диана, наблюдает за ним.       Оставляет жену с Тиной, которая улетает в Нагасаки завтра, — она здесь, чтобы увидеть выступление племянника. Кладет руку на плечи Маю, парень достает ему макушкой до носа. Маю мокрый как мышь, даже его волосы слиплись от пота. На сцене он не робел, сейчас же, под прицелом глаз в небольшом помещении он теряется. Сатин ободряюще сжимает его плечо. При виде искренней радости Маю его сердце начинает колотиться вдвое сильнее.       Куисма и Тара снимают их на телефон. Сатин приглашающе машет рукой, предлагая присоединиться всем желающим. Пускай, у Маю останутся эти воспоминания.       Все выпивают за дебют Маю на большой сцене. Девушки задаривают парня подарочными пакетами. Он еще больше смущается: Сатин буквально видит, как щеки Маю пульсируют от притока крови.       — А где Маю? Хотел поздравить его с дебютом. — Сатин делает еще глоток со дна бокала, заново привыкая к голосу Аймо. В ушах шумит. Нет, он не пьян, только слегка пригубил, чтобы смочить горло.       — Со своим парнем, — бросает невозмутимо. Собственный голос хрипит после концерта.       Рабия наблюдает за ними, и Сатин ощущает толчок Доминики.       — Отойдем? — легко срывается с языка Сатина под влиянием момента. Им в самом деле лучше выйти. В ушах шумит, за гулом голосов он едва слышит себя.       В коридоре Аймо поздравляет его с блестящим выступлением, восхищается талантом Маю. Сатину приятно до дрожи.       Он еще не окосел. Нет, лишь слегка.       — Ты не думал взять его в группу? — задает вопрос Аймо, глядя ему в глаза. Сатин чуть щурится, будто свет в коридоре слепит его. Глаза болят.       — У Маю задатки фронтмена, — роняет Сатин, улыбается. — Ему больше подойдет сольная карьера. Или своя группа. Но с чем черт не шутит. Он прекрасно знает моих ребят и репертуар. С чего-то надо начать.       Адреналин еще не выветрился после концерта. Компания Аймо поднимает настроение. Сатин говорит о планах, о коротком перерыве из-за рождения ребенка.       Пьет. Невольно отмечает, что Аймо стоит совсем близко. Оба под влиянием недавнего выступления.       — Хотел показать тебе свое убежище, — фыркает Аймо, и морщинки на его лице становятся заметнее. — Я еду туда, когда есть о чем подумать. — Сатин смотрит, не отрываясь. Каким-то чудом догадывается, что Аймо имеет в виду алкоголь: — Позволишь? — Протягивает ладонь к его руке с бутылкой виски. При касании пальцы Аймо обжигают его кожу. Это длилось секунду. Аймо опускает взгляд на его черные ногти, на обручальное кольцо, и на мгновение серо-голубые глаза Аймо скрываются за ресницами, кадык на покрытой мелкой щетиной шее дергается. Сатин разжимает ладонь и отдает бутылку, сбрасывая с себя чужое прикосновение. Похоже, он слишком опьянен недавним концертом, они оба. Дофамин еще в крови, и Сатин ничего не предпринимает, просто позволяет мыслям течь. — Скоро у тебя родится ребенок, понимаю, не до того, может, тогда весной? У меня есть лодка… — Слова Аймо звучат так правильно, то, что нужно ему, чтобы забыться… Аймо одурманен его выступлением. Они оба одурманены.       Дергается нижнее веко — это единственное что выдает его волнение.       Аймо плескает в стакан, опустив пустую бутылку прямо на пол, выпрямляется и чокается со стаканом Сатина.       — Ты не обязан соглашаться, — добавляет Аймо. — Ты теперь известная личность…       Сатин оглядывает старого знакомого, как тогда, в сауне: тот слегка раздался в талии, плечи, обтянутые рукавами рубашки, стали шире и мощнее. Косится на очки Аймо, на лицо, обрамленное бородкой. Пытается вспомнить, что его так привлекло в этом человеке в тринадцать. Помнит, как в порыве обнял его в аэропорту. Выбрасывает из памяти. Кадры из сауны. Выбрасывает из памяти.       Все-таки надрался, — усмехается про себя Сатин.       Трет глаза. Улыбается. Он бы вырвался куда-нибудь подальше, где есть лодка, и нет никого. Ему рисуется чудесная картина. Аймо, сам того не зная, подкинул ему великолепную возможность сбежать от всего к чертовой матери. Пускай, ненадолго.       Аймо изучает его в гриме, и Сатину становится смешно. Допивает виски одним махом.       — Согласен, — отзывается Сатин, и Аймо вскидывает на него взгляд. — Я бы проветрил мозги. И послал бы все к черту. Теперь Аймо улыбается его манере.       Еще минут через пять они прощаются, скрепив ладони. Нужно вернуться к Рабии и остальным. Сатин делает пару шагов прочь и на секунду теряет равновесие, покачивается. Его бедро задевает пах Аймо. Тот придерживает его за плечо, прикосновение обжигает. Из легких вышибает кислород. Сатин моргает.       — Воу! Осторожнее, — догоняет его нетрезвые мысли удивленный голос Аймо.       Рука исчезает, по плечу пробегает дрожь. Кожа липкая от пота.       Возвращаясь, первое, что замечает, — Валто страстно целует Фрею при всех, нисколько не робея. Они все раскалены до предела.       Сатин возвращается мыслями к Рабии.       — Ты долго. Что он хотел? — слышит вопрос жены, усаживаясь рядом на мягкое сиденье. Теснятся в широком круглом плетеном кресле. Кладет ладонь поверх ее обтягивающего черного платья, на живот. Его маленькая дочка слышала концерт, от этой мысли все воспаряет внутри.       — Предлагал оставить Маю в группе, — улыбается Сатин, целует в шею: под губами стучит пульс. Поглаживает живот и ее напряженное тело расслабляется. Чувствует возбуждение лишь от одной близости Рабии. Как зверь, впитывает ее запах. Дико хочется прикоснуться к ее обнаженной коже. Губами нащупывает серьгу-подвеску. Целует за ухом, а потом в шею, отчего дыхание Рабии учащается. Ее грудь без бюстгальтера колышется. Сатин незаметно ото всех касается напряженного соска. В паху ноет.       — Я не собираюсь делить тебя ни с кем, — напряженно проговаривает любимая. Ее колено прижимает к его, ее рука уже на его бедре, и по ноге проходит дрожь. Пульс стучит где-то за пупком.       — Ты и не будешь, — говорит под действием алкоголя. — Только с Доминикой, — усмехается сам себе, видя, как лицо Рабии расслабляется. Встает, протягивает руку, помогает жене подняться. С трудом вставая с кресла, она держится за живот. Нужно спустить пар. Виски уже не помогает.       Валто подмигивает. Диана салютует бутылкой пива. Майре краснеет.       Уходят.