Внутри тебя - 3

МАЮ

      Финляндия, Хельсинки. Апрель 2021

             Маю глядел на закрытый гроб на возвышении, обрамленный белыми цветами. Играл орган, горели свечи.       Глядел и не верил в происходящее.       Литургию и обряд погребения проводил отец Валто. Похоронная церемония проходила в церкви при кладбище. Маю уже видел подобное во время похорон прабабушки Стефании, но не был готов снова пройти через все это так скоро. Сатин был атеистом, но Рабия настояла на проведении службы. Она хотела, чтобы ее муж обрел покой. Сатина хоронили так же, как Стеф, по лютеранским обычаям, на том же самом кладбище, где упокоились и остальные родственники.       Маю впервые видел отца Валто в рясе священнослужителя. Все это походило на какой-то сумасшедший розыгрыш. Как такое может быть, что отец Валто хоронит его, Маю, родного отца? Как шафер Сатина стал тем, кто организовал похороны для своего лучшего друга?       На скамьях справа от алтаря сидели родные, слева — друзья, но пришедших было так много, что в конце вся церковь оказалась битком. Многие пришли с детьми, что, как понял Маю, было в порядке вещей.       В отличие от похорон бабушки эту церемонию они провели так быстро, как только могли. На то были причины, связанные с деятельностью группы.       Руководство «Храма Дракона» пока не предало произошедшее огласке, чтобы близкие могли без лишней суеты проститься с умершим. На похоронах не было ни представителей СМИ, ни фанатов — только семья, друзья и знакомые — целая толпа людей. Все эти люди, которых он видел на днях рождениях… Безликое монохромное пятно из людей расплывалось за пеленой слез. От количества приглашенных Маю ощущал удушье. К его ужасу на похороны пришла даже госпожа Мякеля, во всем черном, с лицом, скрытом изящной вуалью, она была похожа на злобную старуху из сказки — какой она и оставалась в глазах Маю. Гости перешептывались, недоумевая, как она посмела сюда явиться. Рабия сохраняла каменное лицо, начисто игнорирую бывшего менеджера группы. Алекс и Валто пытались выпроводить Мякелю, но та разразилась горестными рыданиями, после чего решили оставить ее в покое. Уму непостижимо, откуда она узнала про смерть Сатина, они ведь еще не обнародовали эту информацию.       Пришел и отец Сатина, Тахво. Впервые за много лет он объявился в кругу семьи. Тахво сильно постарел, и Маю с трудом узнавал в нем своего деда. Рядом с Тахво сидела его жена, Гвен, мать Сатина, и у Маю внутри все кипело от презрения к этой жестокой женщине. Достало совести явиться на похороны собственного сына, хотя откуда у такой совесть? Насколько он знал, последнее время она находилась в клинике. Маю опасался, что на нервной почве у отбитой матери Сатина начнется приступ истерики — или бог знает чего еще. Эваллё и Валто держались поблизости, чтобы, в случае чего, защитить Рабию от Гвен. Просто удивительно, как ее отпустили на похороны сына, не боясь, что это спровоцирует очередной приступ.       Родители Сатина до сих пор не знали, что у них родилась прекрасная «музыкальная» внучка, и Рабия не спешила к ним с этой новостью.       Тахво и Гвен усадили на самый край, чтобы те лишний раз не маячили перед глазами. Хороши родители, вспомнившие о единственном сыне только после его смерти.       Гвен плакала и утирала слезы платком. Маю испытывал мрачное злорадство, видя страдания бабушки.       Маю потрясло, насколько Сатин внешне походил на своих родителей: чертами лица, цветом волос и глаз он пошел в отца, а мимикой — в мать. Фрея унаследовала оттенок глаз своей бабушки, но, к счастью, в остальном она была ни капельки не похожа на Гвен.       Кому-то не суждено стать настоящими родителями для своих детей. Маю много думал об этом за последние дни. Сатин мог бы стать лучшим отцом для Мины, он уже был самым лучшим — для них с Фреей, но умер слишком рано. В то время как Тахво и Гвен не сумели позаботиться об одном единственном ребенке.       Маю взглянул на сидящую рядом Рабию. На ее лицо падала тень от полей шляпки; она выглядела непривычно бледной, словно впервые вышла на свет после затяжной болезни. Она оставила Мину с подругой, Марьяттой, которая была опытной матерью. Рабия не могла допустить даже мысли о том, чтобы отвезти маленькую дочь на кладбище, насквозь пропитанное смертью и горечью утраты. Маю прекрасно ее понимал. Похороны не место для крошечного ребенка.       По другую от Маю сторону сидел Эваллё. Парень сжимал его холодные пальцы в своих ладонях. Всегда живые карие глаза Эваллё сейчас казались пустыми и поблекшими.       Часть скамей занимали участники команды «Храма Дракона»: одногруппники отца, руководство, помощники, ближайший техперсонал, — все они прилетели из турне, чтобы отдать последнюю дань уважения. Концертное турне на время было приостановлено. После похорон Алекс собирался сделать официальное заявление о смерти одного из участников группы.       Дальше усадили всех друзей Сатина и Рабии, которые только смогли прийти. Среди пришедших были доктор Хакола и Аймо. На церемонию прилетел Тео с родителями; все трое сели позади Лоуи.       После отпевания вся процессия по очереди подходила к гробу, чтобы возложить цветы. Сначала — ближайшие родственники, потом все остальные. Валто принес букет с лентой с соболезнованием, которое зачитал перед всеми.       Это были самые страшные минуты в его жизни — все страхи прошлого меркли по сравнению с тем, что он переживал в момент прощания. Помнил одуряющий запах сотен цветов, в которых утопал гроб.       После литургии они с Эваллё поднялись. Вшестером, с черными повязками на руках, они подхватили гроб и под бой церковного колокола вынесли из церкви. Нести гроб им с Эваллё помогали Армо, Валто, Лоуи и Алекс. От неверия и ужаса происходящего у Маю подкашивались колени и кружилась голова. Из носа текло, но руки были заняты.       Остальные медленно потянулись за ними.       Это была огромная толпа. И впервые Маю ощутил удушье. Несмотря на то, что они находились на свежем воздухе.       Ветер гнал облака по небу, кладбище то и дело озаряло лучами ослепительного солнца. Словно Сатин наблюдал за ними с небес.       Все происходящее казалось полнейшим бредом. Как он мог уйти так рано?       Разве это справедливо?       Он так любил эту жизнь. Так любил свою семью, работу, он всегда был одержим новыми идеями, в постоянном движении; он был так счастлив, когда родилась Мина, и так мало пробыл с ней… В ту ночь она первой почувствовала, что Сатин в беде.       Когда-нибудь, когда Мина подрастет и проявятся ее способности, она узнает, что сделал ради нее Сатин, ради них всех. Ради их будущего.       После того как Сатин умер, они вызвали неотложку и полицию. Эваллё вынес тело Сатина. Это все, что помнил Маю, остальное смазалось в памяти. Фрее названивал Валто, вот что еще он помнил. Сестра ответила на звонок, они о чем-то поговорили. А потом раздался крик Рабии. Мина все время плакала. Все это походило на оживший кошмар.       По официальной версии Сатин скончался от внутреннего кровоизлияния. После вскрытия им сообщили, что все его органы были сильно повреждены и подобные нарушения были необратимы. Маю не хотел ничего слышать о том, насколько его смерть была мучительной, — он и так все видел собственными глазами.       Он помнил последние минуты жизни Сатина так отчетливо, как будто тот умер пару часов назад, как если бы только что выпустил его ладонь.       Сколько еще нужно времени, чтобы осознать все до конца?       Теперь его отец никогда не состарится.       Маю чувствовал, как слезы текут сами собой. От ветра глаза слезились еще больше.       На лице Тины, как и Валто, были темные очки. Пожалел, что не додумался взять свои.       Они подходили по очереди к яме и кидали горстку земли на крышку гроба. Как в кинофильме, если бы все не было настолько реально, что щемило сердце.       Созерцая чужие могилы, Маю мелко дрожал от озноба. Надгробия украшали низкие фонари и свечи, вечером они зажгутся, осветив кладбище своим сиянием, как будто покойникам нужен свет — жутко до дрожи.       Маю глядел на все как будто со стороны. Взгляд был затуманен. А видел ли он вообще хоть что-то, кроме черно-белых пятен человеческой толпы гостей и зеленых мазков травы?       По небу неслись облака. Эваллё загораживал его от ветра, но Маю все равно ежился от холода.       Валто стоял рядом с Фреей, глядевшей в одну точку — на опускающийся в землю роскошный гроб.       Маю хотелось броситься к разрытой яме, сорвать крышку с гроба и заорать во всю мощь, что это не его отец, что все это — чудовищная ошибка!       Горло сжималось от душащих его слез. Уши периодически закладывало.       После кладбища они отправились в арендованный ресторан, где их ждал кофейный стол с закусками. Все выражали сочувствие семье умершего, пили кофе, пианист играл псалмы. Маю ненавидел эту часть. Просто пили кофе и общались, как будто это был обычный день. Только настроение у всех было подавленное. Рабия едва держалась на ногах. Маю поддерживал ее под руку, боясь оставлять одну.       На следующий день они всей семьей вернулись на кладбище, чтобы возложить цветы и венки и зажечь свечи. Среди них не было только Гвен, которая вернулась в клинику.       Позже, когда земля осядет, на могиле установят мраморное надгробие и там будет написано:       «Сатин Холовора. 05.06.1983–08.04.2021».

* * *

РАБИЯ

             Все эти дни она держалась только благодаря дочери. Она не могла позволить себе безучастно лежать в кровати, Доминика плакала, взывая к ней, ребенку нужна была его мама, и только это заставляло Рабию вставать и что-то делать. Не будь Доминики, она бы не справилась.       Она остановила поставки и закрыла кофейню, до тех пор пока не сумеет взять себя в руки.       Дни до похорон прошли будто мимо нее. Она была погружена в свое горе и занята заботой о дочери. У нее полностью пропало молоко, а еще всякое желание жить.       На протяжении двадцати трех лет они с Сатином любили друг друга, в пятнадцать они начали жить вместе. Он был частью нее. Сейчас она будто лишилась руки — и фантомная боль продолжала преследовать ее сутками напролет. Узнав, что беременна в третий раз, именно благодаря поддержке Сатина она поверила в то, что они смогут. Несмотря на все его интрижки на стороне, она оставалась единственной женщиной в его жизни. Она так его любила! Даже когда было трудно. Она любила его больше всего на свете.       Почему же он так рано ушел из жизни? Почему оставил ее? Он не имел никакого права так поступать! Впервые она жалела о том, что он изменился. Она любила бы его, даже если бы он оставался мудаком, изменял ей и не думал ни о чем, кроме музыки. По крайней мере, он был бы жив.       Он не подумал о том, каково будет ей.       Знала одно: она нужна своей семье. Убиваясь, она лишь усугубляла страдания остальных.       Узнав о смерти Сатина, Тина оставила Химеко с семьей подруги-японки и вылетела в Финляндию. Первое время Тина провела с ней и Доминикой. Рабия понимала, что сестра не сможет задержаться надолго. В ней тоже нуждался ребенок.       Тина — единственная, кто сохранил здравый рассудок. Они никогда не были близки с Сатином, но он был частью ее семьи, и она оплакивала его смерть не меньше остальных.       Каждый из ее детей замкнулся в своем горе, и совершенно потерянная Рабия не знала, как ей быть. Ради Маю, Фреи и Эваллё приходилось бороться с собой и продолжать жить дальше. Они нуждались в ней, так же, как и она в них. Они были уже взрослыми, чтобы открыто признать это. Ей хотелось бы думать, что ее боль сильнее их, но разве она имела такое право? Право преуменьшать их утрату. Поэтому приходилось делать вид, что она справляется и что скоро все наладится и вернется в прежнее русло.       Первые дни после похорон они все оставались дома. Телефон часто разрывался от звонков, и если бы не эта поддержка друзей и знакомых, она бы точно тронулась умом.       Алекс и Диана выступили перед прессой; Рабия боялась открыть страницы группы и зайти в обсуждения — ее сердце просто не выдержит царящей там истерии.       В один из дней после похорон, пока Доминика спала в люльке-переноске, Рабия составляла план дел на ближайший месяц, сидя в крытой беседке. Ей нужно было хоть что-то делать, чтобы сохранять рассудок. Нужно было чем-то занять голову — и работа помогала лучше всего. Пока выходило не ахти как, но Рабия прикладывала все усилия, чтобы сосредоточиться на важных задачах. Это был любимый способ Сатина, его способ бегства от проблем — полное погружение в работу.       Это было непросто. Она будто заново выстраивала фундамент, на который опиралась всю жизнь.       Неожиданно телефон просигналил, оповещая о новом сообщении. Рабия оторвала взгляд от ежедневника и открыла мессенджер. Она едва не выронила телефон, увидев, от кого ей пришло голосовое сообщение.       Руки задрожали. Горло перехватило спазмом.       Включила запись.       «Привет, любимая», — от звука его голоса она едва не расплакалась. Это оказалось еще больнее, чем она думала. — «Я записал голосовое и отложил отправку. Когда ты его получишь, меня уже не будет в живых. Хочу сказать, что люблю тебя…» — его голос вдруг сорвался, и Рабия сделала глубокий вдох, пытаясь сдержать эмоции.       В его словах зазвучала улыбка:       «Я не жалею. Хочу, чтобы ты это знала. Я правда счастлив. Наверное, это самое важное решение, которое я когда-либо принимал…»       Она слушала его сообщение, слышала его голос, будто Сатин был здесь, рядом с ней. «Немного страшно, по правде сказать…»       Она чувствовала, как ему сложно далось это голосовое. Сатин то и дело сбивался, его голос резко замолкал, он вздыхал, иногда улыбался.       «Хоть в чем-то я оказался полезен, правда? Забавно… я как будто самый сильный человек на планете. Чувствую себя суперменом. В моем случае, возможно, Железным человеком. Что скажешь? Моя броня попрочнее будет… Никогда не было времени на вселенную супергероев», — он усмехнулся и выждал несколько секунд, прежде чем продолжить: «Не уверен, что знаю, как ведут себя настоящие супергерои. Это нужно спросить у Эваллё, он у нас профи по части комиксов. Сохрани это голосовое. Когда-нибудь его послушает Доминика. Я очень ее люблю…»       По щекам Рабии катились слезы. Сатин собирался с духом, она слышала его прерывистое дыхание, почти видела, как он утирает глаза.       «Так странно снова стать отцом… и понимать, что это только начало жизни нашей дочери. Я много пропущу, правда?» — Сатин улыбнулся сквозь слезы, и Рабия всхлипнула. — «Но я счастлив, что ничего не пропустишь ты. Тебе достанется вся ее любовь. Сейчас мне бы хотелось вас обнять… Когда я записываю это голосовое, вы спите», — пауза, а потом снова зажурчал его негромкий, мягкий голос: — «Я невероятно тебя люблю. Я боялся, что буду недостоин тебя. Я не могу винить своего деда. Старик искал способ продлить себе жизнь. Благодаря Оскелю я приобрел странные способности и встретил тебя. Помнишь Олафа, ретривера моих соседей? Знаешь… если бы я тогда не напугал Олафа, ты бы не упала с велосипеда, и мы бы не познакомились. Мне бы духу не хватило подойти к тебе. Не представляю, на что была бы похожа моя жизнь. Иногда поражаюсь, насколько все закономерно. Вселенная не терпит пустоты, и я знаю, что ты сможешь закрыть эту пустоту после моего ухода. Мне бы этого очень хотелось», — его нежный голос снова прервался. Рабия резко втянула воздух ртом, словно ей нечем было дышать. Слезы душили ее. Ее разбитое сердце разрывалось от тоски. — «В интервью меня так часто спрашивали, почему я не обращаю внимания на других женщин… а я говорю, что мне достаточно одной. Любимая, у тебя впереди еще столько всего… Мы же с тобой еще увидимся? Но давай это будет нескоро», — в голосе Сатина смешались усмешка и сиплый вздох. Рабию душили слезы. — «Я не верю в загробную жизнь, но умереть счастливым не так уж плохо, согласись. Я люблю тебя, детка».       

* * *

      

ЭВАЛЛЁ

      Эваллё оставил машину на стоянке и поднялся в съемную квартиру. Его ждал владелец: нужно было внести плату за аренду. Эваллё предложил сделать перевод, но владелец, господин Халланен, захотел приехать лично и взглянуть на ремонт. Эваллё не был против. Более того, он уцепился за эту возможность вырваться из дома и немного отвлечься.       — Соболезную твоей утрате, — произнес Халланен, пожав ему руку.       Эваллё сглотнул. На мгновение земля покачнулась, но, к счастью, рядом оказалась этажерка. Бросив туда ключи, Эваллё вцепился в нее, якобы, чтобы удобнее было разуваться.       Эваллё всунул ноги в домашние кроксы, он уже взялся за свой телефон:       — Я бы хотел перевести деньги за июнь…       — Все в порядке, — прервал его Халланен. — Не беспокойся об этом. Со мной связался твой отец и оплатил годовую аренду.       — Что?.. Постойте — что? — Эваллё так и застыл, изумленно глядя на мужчину.       — Он назвался Сатином. Сказал, что он твой отец и что хочет оплатить аренду.       — Но он не… — Эваллё осекся. — Он сказал, что мой отец?       В горле запершило.       Вероятно, прочитав что-то на его лице, Халланен ободряюще коснулся его плеча.       — Мне жаль. Нелегко терять кого-то из родителей. — Эваллё машинально кивнул в ответ. — Я принес кое-какие продукты для тебя, они в холодильнике.       — Спасибо, — пробормотал Эваллё.       Мужчина еще раз, пройдясь по крохотной квартирке, оглядел ремонт и, высказав свое одобрение, пожелал удачи и удалился.       Что это, черт возьми? Прощальный подарок? Сатин знал, что он не примет чересчур дорогой подарок. Зачем же он…       Колени подогнулись, Эваллё опустился на пол в прихожей, на новенький ламинат.       Сатин назвался его отцом… Все, чего так хотел Эваллё, — чтобы Сатин считал его своим сыном.       Эваллё облокотился о колено и прикрыл рот рукой, будто раздумывал над чем-то. В следующее мгновение у него вырвался всхлип. Он так и сидел на полу прихожей, оплакивая своего несостоявшегося отца. Он столько хотел сказать ему, так сильно хотел обнять. Сказать, что не обижается и не винит ни в чем. Что всегда, с самого детства, хотел быть похожим на него, быть таким же уверенным в себе и сильным — хотел научиться любить эту жизнь так же сильно.       Его плечи сотрясались от плача. Он обвил себя руками и уткнулся лицом в колени.       Дома он почти не показывал своих слез, а тут его накрыло.       Не знал, сколько прошло времени, прежде чем он впал в сонное оцепенение.       Нужно ехать домой, Маю и Доминика ждали его. Только заставить себя встать…       Он все сидел на полу, думал о крошке-дочери Сатина, о том, чего она оказалась лишена.       Его мысли прервал сигнал смартфона, и Эваллё достал тот из кармана спортивной кофты.       Не может быть!       Сердце лихорадочно зашлось в груди.       Он поспешно нажал на голосовое.       Решил, было, Сатин жив, но это оказалось отложенное сообщение. Все разом внутри рухнуло. Сатин не оживет, незачем надеяться. Его тело предано земле. Пора свыкнуться. Но как же хотелось верить!..       Подбородок Эваллё дрожал, когда он слушал запись:       «Парень, послушай меня», — зазвучал голос Сатина, эхом разносясь по пустой квартире. — «Эваллё, я люблю тебя. Наверное, это дар. Не устану повторять, что ты пришел в мою жизнь в самый нужный момент. Похоже, так и должно было быть. Все правильно. Ты для меня как бесценное сокровище. Я так мало говорил тебе, как люблю тебя…»       В момент записи Сатин еще был жив. Но уже тогда он все решил.       Эваллё сотрясали беззвучные рыдания. Он зажимал рот ладонью, слушая признание человека, ставшего ему родным. Заменившего ему отца.       Каково было Сатину один на один со своим решением.       «Я не прошу тебя позаботиться о Маю, уверен, ты и сам все сделаешь верно, для этого тебе не нужны мои подсказки. Из нас двоих ты был взрослее. Ты защищал Маю. Я не в праве мечтать о таком сыне… но я попытаюсь. Раньше я не думал о том, какой полной ты сделал мою жизнь».       Эваллё жадно вслушивался в этот одновременно близкий и далекий голос.       «Я совсем не ценил то, что мне достался такой сын, как ты. Я же могу тебя так называть? Мы не родные…» — Эваллё уловил ускользающую улыбку в словах Сатина и сам невольно улыбнулся сквозь слезы. Он прижал динамик телефона к самому уху, боялся пропустить хотя бы одно слово. — «Ты был очень храбрым, мой Эваллё. Знал бы ты, как я горжусь тобой. Как мне хотелось бы всегда видеть на твоем лице эту широкую улыбку… Я постараюсь сделать все ради этого. Сейчас ты слушаешь это сообщение… меня уже нет, но это не отменяет моей любви к тебе. Я всегда верил в тебя. Ты переживешь это. Ты был таким сильным с самого детства… признаюсь, я боялся, что ты поколотишь меня», — Сатин фыркнул от смеха, его голос, как и смех, отчетливо дрожал. Эваллё фыркнул вслед за ним и издал стон. — «Я последую за твоим настоящим отцом. Мне не будет одиноко. Просто не думай об этом, как о чем-то плохом».       — Ты мой настоящий… — упрямо возразил Эваллё, утирая глаза. — Когда же ты это поймешь?!       «Я тоже хочу быть сильным, как ты. Я постараюсь. Ты же веришь в меня? Как думаешь, у меня получится? Благодаря твоей школе… Ты научил меня давать отпор. Разве смог бы я стать таким, как сейчас, в одиночку, без твоей помощи? Я ощущаю себя живым уже от одной мысли, что ты делаешь Майре счастливым. Всегда смотри вперед. Я обнимаю тебя столько раз… за каждый пропущенный год… Обнимаю тебя-ребенка, которого я обижал. Обнимаю тебя-взрослого, которого хочу запомнить. Я запомню. Обещаю. Люблю тебя, сын».       

* * *

      

ФРЕЯ

      Она решила записать это видео сразу после того, как Алекс дал пресс-конференцию для СМИ и объявил о смерти одного из участников группы.       Сидя на привычном месте для съемок в своей комнате, Фрея смотрела в камеру. Сегодня она была без макияжа, без которого не обходилось ни одно видео. Она оделась максимально просто и оставила лишь естественный свет — намерено не стала включать гирлянды или закатную лампу, сейчас она не собиралась создавать уютную расслабляющую атмосферу. Она хотела поговорить серьезно.       — Мой отец — Сатин Холовора, — начала она, — и все, что вы читали в интернете про домогательства школьного учителя информатики — все ложь. Некая Петра Мякеля, также известная как бывший менеджер группы «Храм Дракона», самым наглым образом оклеветала невиновного человека. Аймо Лааксо на самом деле был школьным учителем информатики в средней школы и вел уроки у моего отца, но между ними никогда не было никакой иной связи, кроме взаимоотношений учителя с учеником.       Она реабилитирует Аймо. Пускай, она не была честна на все сто процентов, но какое же удовлетворение она испытала, начав записывать это видео. Никто больше не усомнится в невиновности Аймо, а ее отец упокоится с миром. Общаясь с аудиторией, делясь тем, о чем ей хотелось кричать во все горло, она словно выплескивала горечь утраты. Какая-то статья едва не сломала жизнь человека, а теперь она точно так же с помощью слов все изменит.       Дальше ее было не остановить. Ее тон стал более жестким:       — Петра, если ты смотришь это видео, знай, у тебя нет права вмешиваться в жизнь моей семьи. Я думаю, всем будет интересно узнать реальную версию событий. Мой отец решил расстаться со своим бойфрендом, как только узнал, что его жена беременна. Госпожа Мякеля захотела черного пиара и слила информацию о разрыве, придав истории особого драматизма. После чего мой отец уволил Петру Мякелю. Получив отставку, бывший менеджер решила отыграться на моем отце, выдумав всю эту ложь про сексуальные домогательства. Мой отец виделся с Аймо Лааксо, и Петра решила использовать это в своих целях. Разрушенная жизнь человека для нее не имеет никакого значения.       Фрея все говорила и говорила, изливая всю боль и ненависть.       Это видео произведет фурор. Особенно после смерти ее отца, когда фанаты совершенно раздавлены горем. Это ее месть старой ведьме. Ее многотысячная армия подписчиков устроит Мякеле веселую жизнь. Та пожалеет, что связалась с их семьей.       Кому все поверят: ей — убитой горем дочери Сатина Холовора? Или старой мерзавке, решившей порыться в грязном белье кумира миллионов?       В тот же день Тео выпустил видео, в котором подтвердил ее версию и добавил трогательных подробностей. Они оказались неплохой командой.       Вечером, уже смонтировав и выложив ролик, Фрея зашла в спальню родителей. Рабия была в зимней беседке с Доминикой и пыталась настроиться на рабочий лад. Фрея открыла шкаф с вещами — здесь была лишь малая часть одежды отца, но все же ей удалось найти кое-что из его концертной одежды. Фрея вытащила свободный кожаный пиджак Сатина и прижала к груди как нечто бесценное. Этот самодельный ярлычок с логотипом группы, она пришила его, хотела придать вещах уникальности… Постояла так, чувствуя, как сжимается горло. Завернулась в пиджак — такой большой… — как в уютное покрывало. Если прижаться к внутренней подкладке лицом, еще можно было ощутить легкий аромат парфюма Сатина. Как будто он до сих пор рядом.       Вскоре на телефон пришло несколько сообщений от Валто и других участников группы и Дианы. Фрея была уверена, что они уже успели посмотреть видео. Затем посыпались голосовые от подруг и знакомых. Число просмотров, лайков и комментариев росло на глазах. Она сделала неплохую рекламу группе, отвела душу и успокоила собственную совесть.       На похороны пришли Тара и Зои — больше она не сказала никому, поскольку церемония была только для ограниченного круга. Моисей тоже был в курсе, он выразил ей и Рабии искренние соболезнования. Как и все они, он был потрясен; признался, что боялся этого. Сейчас он находился в одной из больниц Токио, где ему провели операцию на руке — сколько он там еще пробудет, никто не знал. Не представляла, когда теперь они увидятся, если это вообще произойдет. Она удалила запись с признанием Моисея, сохраненную на диктофон, — как напоминание о чем-то неприятном. Ей не хотелось вспоминать о днях, проведенных в бамбуковом лесу, как и о том, сколько проблем Цицерон и Атлантида принесли ее семье.       Вспоминая о том, что произошло на Хоккайдо, понимала, насколько нуждается в Валто. Сейчас он уехал в Хельсинки, увидеться с отцом, но обещал скоро вернуться, а пока, без него, она ощущала себя уязвимой и одинокой.       После долго колебания Фрея все же вышла во двор и направилась к двери в подвальную студию.       Она впервые зашла сюда с момента смерти Сатина.       На кожаном диване до сих пор лежали подушка и плед Валто, на столике стояла пустая банка газировки, лежало пару его колец, полная пепельница и медиатор, — как в ту ночь, когда умер Сатин. Никто сюда не заглядывал.       Фрея выбрала одну из гитар, принадлежащих Сатину. Она не прикасалась к струнам уже несколько лет… но сейчас ей это было необходимо.       Села с гитарой на диван. Ее душил плач, но она ощущала себя замороженной. Лицо превратилось в застывшую маску. Нежно коснулась струн, которых касались его пальцы. Надо же, руки все помнили. Она столько раз слышала песни отца, что уж пару из них точно могла наиграть по памяти. Собственные пальцы казались деревянными.       Глотая слезы, она зажимала аккорды и водила ладонью по струнам. Представляла, что это играет Сатин.       Он мог бы написать еще столько песен…       Думая об отце, Фрея перебирала струны, не заботясь о том, насколько у нее получается.       Неожиданно обновился чат с Сатином.       Сообщение? Сатин отложил его отправку?       С колотящимся сердцем Фрея нажала на голосовое.       «Моя родная…» — заговорил Сатин, и Фрея не выдержала. Впервые за целый день. Из горла вырвался всхлип. — «Я хотел попросить прощения за все твои дни рождения, когда ты чувствовала себя не такой, как другие дети. Когда ты чувствовала себя нежеланной. Я всегда пытался откупиться деньгами… подарками… Я боялся запрещать тебе что-то… считал, что ты перестанешь меня любить и я стану тебе не нужен. Все время я ощущал себя таким же нежеланным… только отцом. Я правда очень сильно люблю тебя, Фрея. И я всегда хотел быть нужным тебе… Когда другие работали, чтобы доказать что-то самим себе и добиться успеха, я хотел быть кому-то нужным… Я боялся повторить сценарий моих родителей, я так этого боялся… Я хотел быть нужным вам с Маю и Эваллё. Я не осознавал этого долгие годы. Я хотел добиться чего-то в этой жизни ради вас. Иногда я вел себя… но считал, то, что я делаю для вас, вся моя усердная работа сведет на нет мои косяки. Но неизбежно я совершал все те же старые ошибки. Это был замкнутый круг, пока я не осознал все в полной мере. Мне так жаль, что тебе пришлось пройти через все это, прости меня…» — голос Сатина дрогнул, отец прервался. Фрея шмыгала носом и терла веки, глаза уже болели. Слезы стояли комом в горле, на грудную клетку будто давила тонна груза. — «Я не хотел, чтобы между нами была пропасть. Будучи подростком, когда я думал о будущем, я знал, что когда-нибудь у меня будет дочь, которую я стану баловать. Я так ярко себе это представлял… Возможно, из-за этого мои мысли материализовались. Я хотел этого, но сам не осознавал. Как много в нашей жизни происходит неосознанно, сколько всего мы упускаем… Я не понимал, почему ты столько внимания уделяешь выбору… почему так долго взвешиваешь все «за» и «против», но сейчас я это понимаю. Ты знаешь, на что была похожа моя жизнь… я не мог остановиться на ком-то одном, в итоге я не замечал того, что было перед носом, я не замечал, что заставляю страдать твою маму и Тео, а заодно и причиняю боль своим детям. Я кидался из крайности в крайность. Если Рабии я предоставил полную свободу, желая, чтобы наши отношения были основаны на доверии, то в случае с Тео все было наоборот. Я контролировал каждый его шаг. Я даже этого не понимал. Твоя жизнь строится на осознанности, в отличие от моей. И я благодарен тебе за этот урок. Я уверен, что одобрю твой выбор, каким бы он ни был»…       — Я выбрала Валто, ты же знал это с самого начала, — прошептала Фрея со слезами в голосе.       «Мог ли я мечтать о лучшей дочери, чем та, которая меня столькому научила? Я верю, что ты вырастешь прекрасной молодой женщиной. Мне так не хочется расставаться с тобой, но я не потеряю тебя, ты будешь в моем сердце… Я люблю тебя».       

* * *

МАЮ

      Он провел много часов, листая песенник отца и заливаясь слезами. Если бы не поддержка Эваллё, если бы не Рабия, которой было в разы хуже, но она находила силы для своих детей, если бы не Фрея и Мина… он бы не вывез все это.       Сегодняшний созвон оказался кстати. Маю наконец смог излить все наболевшее, кроме того он был рад поделиться своей растерянностью после похорон Артту. Психотерапевт рекомендовала продолжать вести дневник, а еще лучше — проговаривать вслух. Она же вела терапию с Сатином, отец делился с ней самым сокровенным, говорил о том, что его беспокоило. Маю чувствовал зависть. Несмотря на их близость с Сатином, отец никогда не был откровенен с ним до конца.       После онлайн-сессии с психотерапевтом Маю выписал список дел на сегодня. Он просто не мог сидеть сложа руки. Перво-наперво решил разобраться с грязной одеждой.       Пора было отправить целую кучу вещей в стирку. Следы на одежде напоминали о лесе, и это служило настоящим триггером. Маю выловил из корзины для белья покрытые засохшей землей свои старые джинсы, тщательно ощупал — у него была привычка забывать в карманах все на свете. После чего подхватил бомбер, в котором проходил долгое время. Проверил карманы. Вдруг наткнулся на какой-то мелкий твердый предмет.       Флешка?       Маю покрутил незнакомую черную флешку. Она была обернута клочком бумаги с надписью «ФЕРМА», заклеенной скотчем. Аккуратный почерк.       Как чужая флешка оказалась в его кармане?       Принялся вспоминать.       Этот бомбер был на нем в день, когда Сатин и Фрея вернулись из Японии.       Неожиданно в памяти всплыло, как они на машине Эваллё под дождем ехали к Артту.       Артту обнимал его. Маю точно помнил, как руки Артту скользили по его куртке. Мог ли Артту подложить ему флешку в тот момент?       «ФЕРМА». Та самая, которую они искали с Эваллё.       Цицерон знал, что погибнет. Возможно, он знал об этом давно.       Маю присел на пол ванной рядом с корзиной для белья.       Что это значит? Не может же быть, что Цицерон хотел передать ему…       Но если это флешка Цицерона, тогда встреча на дороге произошла на самом деле. Не помутнение рассудка, не минутный обморок… Он не хотел верить до последнего, убедил себя, что отключился и все привиделось.       Маю коснулся нижней губы, чувствуя, как его всего колотит. Закрыл глаза. Лучше бы все оказалось сном. Он не хотел, чтобы все так закончилось. Он делал все, что мог. Пошел на сделку с совестью.       Снова взглянул на флешку. Неужели Цицерон оставил ему наследство?       Хотел поделиться информацией? Зная, что умрет, решил передать свои знания. Знания особи?       Маю крепче сжал флешку.       Тут просигналил телефон, лежащий на полке в ванной комнате. Маю вздрогнул от неожиданности. Наверное, Эваллё едет домой.       Глаза Маю полезли на лоб, когда он осознал, что сообщение отправил ему не Эваллё, а Сатин. Спустя девять дней после своей смерти.       Живот скрутило. Перед глазами возникла пелена, кажется, даже пульс подскочил.       Открыл их с отцом чат и нажал на последнее голосовое.       «Майре, привет». — Маю прерывисто втянул воздух, он чуть не расплакался. В голосе Сатина звучала улыбка: — «Записываю тебе и смотрю, как восходит солнце на Хоккайдо. После такого можно и умереть», — дурацкий семейный юмор. Маю фыркнул сквозь комок слез в горле. — «Я люблю тебя. Не жалей ни о чем. Я уйду самым счастливым отцом на этой земле. Мог ли Оскель мечтать о подобном? Полагаю, что нет. Спасибо, что был моим сыном. Хочу сказать это сейчас. Кто знает, что там, за чертой…», — голос Сатина сбился, и по щекам побежали слезы, обжигая глаза. — «Всегда хотел, чтобы ты продолжил мой путь после меня. Не верил, что доживу до старости, а если бы дожил, то находился бы рядом и давал тебе советы. Иногда мне самому не хватает совета… Прости, я несу какой-то бред…»       Маю всхлипнул. Сидя на холодном полу, он вытянул ноги и привалился спиной к корзине для белья. В одной руке он держал телефон, в другой все еще сжимал флешку.       «Я так счастлив… что ты мой сын», — Сатин то и дело прерывался, как если бы ему было тяжело говорить. — «Чем бы ты ни занимался… я бы поддержал тебя. Ты достоин прожить эту жизнь так, как посчитаешь нужным. Оторвись на полную катушку. С Эваллё вдвоем… Я могу быть спокоен за вас. Прости, что оставляю тебя в девятнадцать», — голос Сатина совсем охрип, он отвел динамик, чтобы прочистить горло. Маю глотал слезы, слушая его молчание. — «Если бы я знал раньше… целый год ты жил как в аду, чтобы уберечь нас. Я понимаю, почему ты скрывал… почему вы с Эваллё скрыли. Я понимаю. Майре… я не смог защитить тебя… позволь мне сделать для тебя хоть что-то. Я буду счастлив, сделать это для тебя. Для вас. Ты не должен больше бояться. Все позади. Проживи эту жизнь так, как посчитаешь нужным. Я хочу запомнить твое лицо счастливым, мой Майре…»       Сатин замолк. Маю отбросил телефон. Откинулся затылком назад и закрыл глаза.       Сатин записывал сообщение, зная, что умрет. Как же страшно и одиноко ему было? Терять все, что любишь. Знать, что осталось недолго.       Сатин всегда казался ему несокрушимым. Как и любой ребенок своих родителей хотел верить, что его отец будет жить вечно. До знакомства с Цицероном, он и представить не мог, как легко оборвать человеческую жизнь. Как задуть свечу.       

* * *

МАЮ

      На улице поливал дождь. Все вместе они расположились в гостиной. Фрея улеглась на диване, положив голову Рабии на колени, с другой стороны примостился Маю. В кресле напротив устроился Валто. Эваллё сидел на полу возле электрокачелей с Миной. Фрея с Эваллё пили матчу-латте, остальные — колу со льдом из больших стаканов.       Рабия включила Ютуб на телевизоре. Недавно фанаты группы записали обращение к музыкантам, в котором выражали благодарность Сатину за проделанную работу. В гостиной стояло молчание, нарушаемое только возгласами Мины и происходящим на экране.       Поклонники группы из разных городов и стран объединились, чтобы снять это видео, а ребята из финского фандома его смонтировали и прислали на электронный адрес Дианы.       Видео состояло из множества кадров, где фанаты группы на разных языках, но чаще всего на английском, благодарили Сатина, и длилось оно почти час.       На экране появлялись парни и девушки с плакатами «СПАСИБО ТЕБЕ» на фоне известных мест по всему миру. Многие складывали ладони сердцем со словами «Спасибо тебе». Фанаты показывали свои рисунки и различные арт-работы с изображением Сатина, исполняли отрывки из песен, кто-то танцевал, зачитывал несколько строк из собственного стиха, посвященного Сатина, или зачитывал рэп — каждый самовыражался как мог. Тут был и стрит-арт с изображением Сатина или всей группы, и косплей, и гигантские растяжки; кто-то делал необычные кружки с символикой группы, кто-то вышивал, лепил, плел или устраивал фаер-шоу под музыку «Храма Дракона». В видео по одиночке и группками мелькали девушки в пышных корейских ханбоках, японки в ярких юката, кто-то снимался на фоне швейцарских гор или под палящим солнцем возле пирамид или буддийских храмов, даже на фоне Диснейленда. У многих в глазах стояли слезы, но были и те, кто улыбался, и тогда Маю сквозь ком в горле улыбался в ответ. Сотни ребят, десятков рас и культур, говорящие на разных языках и с разным цветом кожи, — все они объединились, чтобы поддержать близких их кумира.       Маю смотрел на экран и пытался побороть слезы. Иногда он ловил на себе взгляд Валто, музыкант будто говорил ему, что все будет как надо, они обязательно справятся.       Много лет Сатин был отцом «Храма Дракона», и с ним ушла целая эпоха. Маю знал, что жизнь не заканчивается и нужно двигаться дальше. Именно этого и хотел Сатин.       Возможно, первое время будет нелегко. Маю уже ощущал давление извне. Но почему-то страха не было. Только всепоглощающие любовь и благодарность.       

* * *

Великобритания, Лондон. Апрель 2021

      Под рев многотысячной толпы на сцену по очереди выходили музыканты. Появление каждого вызывало целую бурю в зале.       Армо — ударные. Лоуи — синтезатор. Яри — гитара и бэк-вокал. Топиас — бас-гитара. Клиф — электроскрипка…       Валто вышел предпоследним и занял свое привычное место. Подхватил гитару и перекинул ремень через голову.       Коротко кивнул толпе. Зал тут же заревел, но рев толпы быстро стих. Повисло напряженное ожидание. Огромная сцена погрузилась в полумрак. Зажглись электрические свечи на полу.       Под нарастающую музыку «Интро» на сцену вышел Маю и остановился напротив микрофона.       Наконец толку прорвало. Визг, топот ног, возгласы радости, плач — все это обернулось в дикий гул и захлестнуло зал.       Не считая крашеных волос, внешнее сходство, как и сходство голосов, делало Маю похожим на Сатина как две капли воды, что придавало лишь большей драматичности моменту. Он походил на призрак Сатина.       Его имя подхватили сотни голосов.       — МАЙ-РЕ! МАЙ-РЕ! МАЙ-РЕ! МАЙ-РЕ!       Он занял место ведущего вокалиста в группе, а Валто стал новым лидером «Храма Дракона».       Для ближайших концертов полностью изменили сет-лист. В программу включили только те песни, которые имели наибольшую значимость для группы и Сатина — чтобы почтить его память. Маю знал наизусть все тексты, он мог исполнить любую песню отца почти без подготовки. Он готов был вложить всю душу в каждую строку и ноту. Боль потери начисто изгнала страх большой сцены. За его спиной словно распахнулись громадные крылья. Ради Сатина он хотел выложиться на все сто.       Прежде чем раздались первые аккорды «Blackout», в воздух взметнулись тысячи рук с зажатыми телефонами. У Маю замельтешило в глазах от яркого света фонариков. Зал буквально вспыхнул мириадами огней. Завораживающая картина, от которой у Маю перехватило дыхание. Сердце учащенно забилось. Он испытывал невероятную благодарность к каждому.       Вокруг воцарилась тишина. У сотен людей на глазах Маю видел слезы.       Вверх подняли цветы. Почти каждый из фан-зоны и танцевального партера принес по цветку белой розы. Маю знал, что в конце двухчасового концерта они кинут розы на сцену. Это было решение фандома — вместо букетов приносить на все концерты турне лишь белые розы.       Маю с трудом проглотил ком в горле.       В замершем зале слышались приглушенные всхлипывания и плач.       Сатин оставил ему мощное наследство — свою группу.       Маю верил, что у него все получится, он постарается изо всех сил. Сатин будет им гордиться.       Прощание длилось минуту, а потом зазвучали знакомые аккорды мирового хита.       

* * *

      

МАЮ

      Через несколько дней состоялась кремация и похороны Артту Салминена на кладбище в Хельсинки, куда Маю пришлось лететь на самолете. Человека, чье тело занял Цицерон и с кем Маю не был знаком лично. Айнмере Стенвалля так и не удалось похоронить: его тело было не найдено — возможно, от него уже ничего не осталось. Маю снял вакуум на время, чтобы полиция собрала останки тела Артту.       Этот человек мог прожить долгую жизнь и сделать блестящую карьеру. Если бы его жизнь не оборвалась в тридцать один год. Он не был ни в чем виноват, его телом завладела особь, вот и все.       Цицерон мог сохранить ему жизнь, но не стал этого делать. Возможно, чтобы до последнего оставаться монстром, чтобы не дать ему, Маю, даже малейший шанс отыскать в нем хоть что-то хорошее. Быть может, Цицерон не хотел, чтобы Маю жалел его. Теперь уже никто не узнает правду.       Если бы Цицерон выжил, он бы нашел себе новое тело и так до бесконечности. Сколько еще пострадало бы людей, прежде чем Цицерон оставил бы его в покое? Цицерон испытывал к нему чувства, едва ли он хотел оставить его в покое.       Нужно было разорвать этот порочный круг.       Проводить умершего в последний путь пришло много ребят и учителей из школы, а также члены семьи Артту, друзья и бывшие коллеги и студенты, жившие в Хельсинки и о которых Маю ничего не знал. Прощаясь с Артту, Маю прощался с Цицероном. Наконец тот навсегда покинул эту землю. Внутри все превратилось в смесь из жалости, чувства утраты, ненависти и сожаления. Он сожалел о том, что будь Цицерон другим, будь он таким, как Оскель, все сложилось бы иначе. Маю понимал, что пройдут еще месяцы, а, возможно, и годы, прежде чем он сможет вычеркнуть Цицерона из памяти. Но что-то подсказывало, что он не сделает этого никогда.       Эваллё наблюдал за погружением гроба вместе с ним. Служба проходила на одном из кладбищ Хельсинки. Маю испытывал необходимость быть здесь, словно таким образом, они с Эваллё могли отдать дань уважения не только Артту, но профессору Стенваллю, чья жизнь оборвалась по их и Цицерона вине.       Маю знал, что тело Цицерона вскоре после смерти превратилось в перегной, как и обрубки векторов Оскеля. Он не знал, что еще скрывает то место, над которым Цицерон долгое время держал вакуум, и решил пока оставить все без изменений. Когда-нибудь он вернется и отыщет лабораторию Цицерона, но не сейчас. Сейчас он был морально не готов.       Эваллё сжимал его ладонь, и, ощущая тепло его руки, Маю мысленно рассуждал, до чего все странно сложилось. Привязанность Цицерона к нему чуть не разрушила его жизнь и жизни его близких, и одновременно — уберегла Эваллё. Маю хотелось верить, что благодаря тем чувствам, что питал к нему Цицерон, тот не смог причинить вред Эваллё, направив свой гнев в другое русло. Цицерон знал, насколько важен для него Эваллё.       Они провели возле могилы от силы минут десять и поехали назад в аэропорт. У Маю был слишком плотный график.       Эваллё вел машину, отрешенно глядя на дорогу. Маю, привалившись к боковому стеклу, уставился прямо перед собой.       Как странно осознавать, что живые продолжают жить, несмотря ни на что. И что завтра наступит новый день, несмотря ни на что. И они все будут продолжать делать, что и раньше, заниматься будничными делами и работой, несмотря ни на что.       А его больше нет.       И никогда уже не будет как раньше.       Сатин уже никогда не выйдет на сцену. Не возьмет дочь на руки, не напоет ей песню. Не вернется из турне. Не обнимет никого. Не отпразднует первый день рождения Мины.       Раньше Маю не верил, что умершие наблюдают с небес, но сейчас он отчаянно желал, чтобы это оказалось правдой, и Сатин мог быть с ними всегда, присматривая сверху.       

* * *

ЭВАЛЛЁ

Один год спустя

      Тренировка уже закончилась. Эваллё успел принять душ и переодеться, после чего вернулся к остальным. Они торчали с ребятами на футбольном поле, ели снеки из автомата, пили холодные напитки, болтали, день был слишком хорош и никто не хотел расходиться. Сегодня было жарко, градусов двадцать, многие поснимали майки.       Вдруг за ограждением поля Эваллё заметил знакомую женскую фигуру.       Ого! Что здесь делает Рабия?       Остальные разом оживились. Раздались смешки.       — Вот это рок-н-ролл…       — Чуваки, я влюбился.       — Отбой, парни, она со мной.       Эваллё махнул ей рукой, а потом поднялся с газона и с улыбкой подбежал к ограде. Ему в спину летел свист.       — Привет. Время есть? — спросила Рабия и перевела взгляд ему за спину. Ребята из футбольной команды заинтересованно косились в их сторону.       — Я свободен, мы уже все, — широко улыбаясь, произнес Эваллё и снова оглянулся.       — Съездим кое-куда?       — Да без проблем. А… — взглянул на черный «вольво» за спиной Рабии.       — Доминика со мной, — пояснила она.       — Тогда я погнал за вещами.       — Ты на машине?       — А нет… брал электросамокат.       — Шикарно. Тогда мы ждем тебя. — Рабия выглядела удивительно оживленной. Но что бы она ни замыслила, он собирался отлично провести время.       Забрав сумку из раздевалки, Эваллё отыскал Рабию возле спорткомплекса. Женщина стояла у распахнутой дверцы автомобиля и развлекала Дом, восседавшую спереди в автокресле, словно маленькая царица. Голову крохи венчала шапочка-тюрбан с огромным бантом. Кокетка мигом признала его и радостно заголосила, тряся ручками и требуя внимания.       Эваллё тут же потянулся к ребенку. Своим цветом ее смеющиеся глаза напоминали весенние листочки. Его ласковая, солнечная девочка.       Он уговорил Рабию переставить кресло назад, после чего, довольный, уселся рядом с Дом. Вскоре они выехали со стоянки. Рабия вела автомобиль, наблюдая за их весельем с Дом через зеркало над приборной панелью.       Когда не стало Сатина, первое время Дом отказывалась подпускать к себе кого-то кроме Рабии, и ему пришлось несладко. Доминика все время плакала, и только Рабия могла ее хоть как-то успокоить. В конце концов, благодаря Маю и его голосу им удалось создать впечатление, что папа рядом. Эваллё сильно скучал по ней в те первые дни, но постепенно малышка признала его за своего. Что говорить, а обольщать он умел, даже таких строптивых крох. Он ведь обещал Сатину позаботиться о Дом. Эваллё нравилось возиться с ребенком. Маю в шутку повторял, что это его, Эваллё, первенец, и он носится с Дом как курица с яйцом, а Эваллё балдел от малышки. Он несся к ней по первому зову, и хитрюга умело пользовалась этим.       Спустя буквально минут пять они приехали в центр Хямеенлинны.       Рабия припарковалась и, отстегнув ремни, взяла Дом на руки. Эваллё надел рюкзак Рабии и вытащил автокресло из машины, после чего последовал за Рабией.       Перейдя дорогу, они оказались возле закрытого на ремонт двухэтажного здания в стиле лофт. Удерживая ребенка, Рабия зазвенела связкой ключей, отыскала нужный и направилась к входу.       — Проходи.       Эваллё удивленно покосился на темные стеклянные двери.       Можно вопрос? А что происходит?       — Ты же не…       — Ага. Я уже внесла первый взнос.       Эваллё придержал дверь для Рабии и Доминики и зашел следом. Внутри он огляделся, озирая громадное запыленное помещение.       — Я проветрила, так что все в порядке, — сказала Рабия.       Мебели почти не было, лишь пара столов и несколько стульев. Лестница, ведущая на второй полуэтаж. Широкие подоконники, удобные для сидения, напоминали те, что были у них в домашней кофейне.       Должно быть, она шутит…       Рабия попросила купить им что-нибудь попить, пока она кормит Доминику. Пока он бегал за айс-латте для Рабии и горячей матчей для себя, она успела подготовить молочную смесь и устроиться с ребенком у окна.       Эваллё придвинул себе стул и сел поблизости. Здесь, оказывается, была летняя веранда, выходящая во внутренний двор, который отлично подошел бы для селфи-зоны и отдыха на свежем воздухе. На веранде стоило сделать места для посетителей с собаками. Рабия хотела привлечь творческих ребят, чтобы устраивать однодневные выставки работ прямо в кофейне. Она указала на дальнюю стену, где можно было установить огромный видеоэкран, чтобы крутить любимые всеми фильмы. Наверху также был небольшой балкон, его тоже нужно было задействовать. Заинтригованная улыбка на лице Эваллё становилась все шире. Пока Рабия перечисляла все плюсы и возможности, он пытался понять, к чему она клонит.       — У меня предложение к тебе. Деловое. Хочешь стать моим партнером по бизнесу?       Эваллё поглядел на пыхтящую Доминику, пьющую молочную смесь из бутылочки, а потом перехватил горящий взгляд Рабии.       Сделал глоток матчи, чтобы привести мысли в порядок.       — Я… не знаю, что сказать, — забубнил он, все еще потрясенный, — конечно! Очень хочу!       Господи, его всегда интересовала тема кофеен… но о том, чтобы открыть свою, он даже не мечтал.       Эваллё изумленно смотрел на Рабию. Пульс стучал так сильно, как будто он до сих пор бегал по полю.       — Поднимем проект, и у тебя будет больше времени на футбол и Маю. Я выбрала удобное расположение. Самый центр, неплохой вид из окон и недалеко от спорткомплекса, да и сотрудникам будет легче добираться. У меня давно была идея открыть кофейню где-нибудь в центре. А дома вместо прежнего кафе обустроим вторую гостиную. Попросторнее.       — Вот это сейчас серьезно? Ты не шутишь?       — Да!       Доминика, которая уже закончила пить молоко, уставилась на него, как будто тоже ждала его реакции.       — Господи, конечно же, я хочу!       — Тогда по рукам! — Рабия передала ему бутылочку, чтобы освободить руку и протянула ладонь. Улыбаясь, Эваллё порывисто пожал ее. Он готов был расцеловать Рабию за новую возможность. У него ведь даже мысли такой не было! Он знал, что Рабия хотела открыть кофейню в отдельном здании, но даже представить себе не мог, что она сделает его своим бизнес-партнером!       Они чокнулись стаканчиками. Эваллё едва не подавился, настолько он был взбудоражен. Все внутри ликовало и кричало о новых возможностях. Да у него даже голова закружилась!       — Сладость моя, правда ведь хорошая мысль пришла в голову твоей маме? — Рабия взглянула на радостно повизгивающую дочь, которая норовила затащить в рот воротник ее рубашки, волосы, а также все остальное.       Рабия больше года обучала его управлению кофейней, она хотела, чтобы он научился всему и одинаково справлялся как с обязанностями управляющего, так и любого другого сотрудника. Откуда он мог знать, что она задумала на самом деле!       Будущее всегда виделось ему туманным. Теоретически он был готов поехать учиться бизнесу, как и хотела его мать, в другой город, но откладывал учебу на потом, не желая надолго расставаться с Маю.       Перед ним загорелась потрясающая возможность начать что-то новое. Что-то свое. Это как новый этап в жизни. У него уже столько идей!       Надо срочно поделиться всем с Маю! Руки чесались набрать его номер.       Рабия права: как только они наладят бизнес, у него будет вдоволь времени на обычную жизнь. А в умении Рабии доводить начатое до конца он не сомневался, как и в собственном энтузиазме и желании работать. Он еще покажет Сатину, на что способен.       — Подай-ка мне рюкзак. — Рабия одной рукой расстегнула молнию и достала макбук и пару толстых записных книжек на застежках. — Я уже набросала бизнес-план. Есть у меня несколько идей. Ну так что, обсудим детали, коллега?       

* * *

ФРЕЯ

      — Это именно то, о чем ты мечтала, Принцесса?       — Так, я не поняла, у кого сегодня день рождения? У меня или у тебя?       — А мне много не надо. Может, самый лучший подарок для меня — исполнить все твои желания, — Валто переплел свои пальцы с ее, и она погладила его шероховатую, чуть загрубевшую кожу. — Так я реабилитирован?       Фрея фыркнула и остановилась, чтобы украдкой поцеловать Валто в щеку, почему-то она стеснялась делать это на глазах у японцев.       Они прогуливались с Валто, держась за руки. Фрея поглаживала его ладонь своими длинными ногтями с накладными серебристыми бантиками. Ее густые распущенные волосы теребил теплый душистый ветерок. Они оделись с Валто в едином стиле, разве что его лицо не сияло от глиттера, как ее.       В воздухе кружили бледно-розовые, почти белые, лепестки сакуры. Ковер из них устилал дорожки парка Синдзюку-гёэн. Вокруг была масса туристов, на них с Валто никто не обращал внимания. Еще больше было японцев. Все кругом устраивали пикники на лужайках, фотографировались, гуляли и любовались деревьями — прямо как картинка с красочной брошюры.       Фрея на мгновение прикрыла глаза и вдохнула свежий, пропитанный цветением сакуры, волшебный воздух. Она буквально не могла им надышаться. Она не верила, что спустя год вернулась в Японию. А Валто, который и затеял всю эту авантюру, шел с ней рядом.       Они прилетели в Токио в самый разгар цветения сакуры. Валто заплатил вдвое больше за поездку в сезон Ханами и на этом он не остановился — только чтобы его Принцесса была всем довольна. Комфортный перелет, места в бизнес-классе, квартира (большая по меркам японцев) только для них двоих с потрясающим видом на город — и, кажется, сюрпризы еще не закончились.       Было двадцать третье марта, день рождения Валто, которое ему захотелось провести с любимой девушкой на другом конце света. На этот раз все будет иначе: они вместе, и ей больше не придется плакать полночи, как год назад.       Валто устроил им это путешествие, признавшись, что хотел стереть все ее грустные воспоминания от прошлого.       Через пару дней у них была запланирована поездка в Нару и Киото. Впереди еще море времени, для того чтобы успеть насладиться весной в Японии.       — А ты боялся, что, как только я прилечу, сразу брошусь к Моисею, — подколола Фрея, а то Валто как-то чересчур расслабился.       Она перехватила взгляд Валто. Странно. А где бурная реакция? Валто ничего не ответил, лишь повел ее дальше.       Может, она перестаралась и невольно наступила на больную мозоль?       Пора бы уже Валто привыкнуть к тому, что она говорит то, что думает.       Она даже с тетей еще не встретилась, хотя та обещала на день рождения Валто прилететь в Токио, чтобы они могли отпраздновать его все вместе. Что уж говорить о Моисее, с которым она не виделась целый год, правда, еще никто не отменял социальные сети. Но общались они редко (чтобы уберечь Валто от лишнего геморроя), время от времени она узнавала, как у него дела, как Химеко, и делилась домашними новостями. Все же теперь его нельзя было назвать чужим человеком — после того, через что они прошли. А вот Тина часто навещала Моисея и Химеко, каждый месяц и по всем праздникам. Первые полгода после операции на руке японец с дочерью жили в квартире Моисея в Токио, потом вернулись на Хоккайдо. Химеко считала Тину кем-то вроде своей тети, и Фрея находила это жутко милым.       Очевидно, что, решившись на эту поездку, Валто переступил через себя. Возможно, в глубине души он еще сомневался в ее верности, а, может, не хотел бередить прошлое. Фрея старалась не заводить разговоров о японце. Как бы там ни было, думать о Моисее первые дни после перелета было некогда. Похоже, Валто решил измотать ее по полной программе. Они вставали в семь и ложились глубоко за полночь. Все время они проводили вдвоем. Это было похоже на сказку — словно Принцесса и ее преданный Рыцарь. Валто будто всерьез вознамерился наверстать все те упущенные дни в Японии, которые они могли бы провести вместе.       В Токио они встретили подписчиков ее канала, оказавшихся фанатами «Храма Дракона», лидером которой теперь являлся ее спутник. Первый раз они столкнулись с девушками, живущими в Японии, а во второй — с такими же туристами, как и они сами. Валто воспринял неожиданную встречу с большим воодушевлением, а вот она еще не привыкла к подобному. Вот таков он, мир Валто. Его замечали в аэропортах, узнавали на улицах или в магазинах. И это по-своему льстило.       После того как ее брат стал ведущим вокалистом, заняв место Сатина, вспыхнула новая волна популярности группы по всему миру. Появление Маю привлекло огромное количество новоиспеченных поклонников. Не обошлось и без хейта в сторону Маю, но не на того напали, ее брат оказался крепким орешком, он повзрослел буквально на глазах. Валто заверял, что не даст его в обиду. В чем можно было не сомневаться.       Сейчас у группы был короткий перерыв между турами, который Валто захотел провести со своей любимой девушкой. Их отношения уже давно не являлись секретом, Фрея любила постить сторис, рилс или выкладывать совместные фото с Валто, музыкант постоянно мелькал на ее лайфстайл-канале, а как-то раз они снялись в видео, где отвечали на вопросы подписчиков. Валто обожал появляться в кадре. В плане съемок они оба были немножко сумасшедшими. Само собой, благодаря симпатичной мордашке и популярности ее парня, за последний год число зрителей значительно выросло. Валто смеялся, что с появлением Маю в их группе, его заслуженное место самого сексуального и привлекательного мужчины «Храма Дракона», скоро будет отобрано.       С подарком на его тридцатидевятилетие она основательно заморочилась. Они договорились с тетей, что Тина на время займет Валто, пока она сама украсит номер и накроет ужин. Она даже подготовила шары и праздничную растяжку на стену. Как удобно, что они с Валто жили в квартире, а не в номере гостиницы — здесь у них была своя кухонная зона, где Фрея могла приготовить все необходимое для романтического ужина.       Но главный подарок он увидит позже, когда дело дойдет до «десерта». Она долго ломала голову, чем удивить Валто, пока не вспомнила про его пирсинг. Похоже, она такая же отбитая на всю голову, как и ее парень. К счастью, про ее подарок-сюрприз не знал Маю, иначе братец заложил бы ее Валто, только чтобы посмотреть на его реакцию.       Но это еще что! Вот в следующем году у него юбилей — и придется основательно пораскинуть мозгами на тему стоящего подарка.       — Я люблю тебя, — сказала она, заставив Валто замедлить шаг, а потом и вовсе остановиться. Так хотелось сказать это в моменте.       Эти слова всегда давались ей тяжело. Из-за какого-то внутреннего барьера. Но Сатин научил ее открыто говорить о своей любви, не откладывать на потом. Она хорошенько это запомнила, уж больно суровым оказался урок.       — Ты еще не знаешь, на что я способен.       Валто смотрел куда-то вдаль. Фрея проследила за его взглядом. Несколько секунд она вглядывалась в смешанную толпу туристов и японцев.       Потом Валто улыбнулся, а у Фреи отпала челюсть.       А уроком для Валто, по всей видимости, стали слова Сатина о том, что любовь — это поступки.       Пробираясь через толпу, им навстречу шли Тина с Моисеем. Японец держал за руку заметно подросшую Химеко. Правая рука Моисея скрывалась под длинным рукавом.       Фрея изумленно застыла посреди дороги. Она не видела Моисея год… и вот он здесь, да еще с Химэ-тян.       Похоже, для Валто нет ничего невозможного.       — Ты же терпеть его не мог! — зашептала Фрея.       Валто усмехнулся.       — На что не пойдешь ради любимого человека…       

* * *

      

МАЮ

      В этом году вышла биография Сатина в большеформатном издании с потрясающими фото. Она была переведена на десятки языков, и теперь ее можно было купить в любом книжном магазине. Из последнего турне Маю привез один экземпляр на английском, желая сохранить тот на память.       Вскоре после дня рождения Валто Маю праздновал свое двадцатилетие. Снег в этом году сошел рано, и они устроили грандиозное барбекю во дворе. После долгой зимы особенно приятно было провести день на свежем воздухе. Маю позвал всех своих друзей, бывших одноклассников, их с Эваллё общих знакомых и парней из футбольной команды, пригласил Рона с его новой девушкой, пришли даже ребята из числа подписчиков подкаст-канала, который Маю вел уже год.       Его аудитория росла еще и благодаря серии комфортных АСМР-видео с Рабией. Под роликами на Ютубе писали, что у него самая крутая мать. Кто бы сомневался!       Ради смеха они с Эваллё оделись в одинаковые худи и штаны из его мерч-магазина, с развитием которого очень помогла Фрея.       В этом году, как и в прошлом, конец марта Фрея проводила в Японии. Утром она позвонила, чтобы поздравить его, а спустя пару часов приехал курьер с посылкой-подарком с кучей мужской уходовой косметики, ставшей очередным поводом для острот Эваллё.       Кажется, у них с сестрой уже вошло в традицию проводить этот день вдали друг от друга.       За напитки и барбекю отвечал Эваллё, Рабия — за остальное, а роль няньки Мины досталась ему. Маю с удовольствием носил кроху на руках или, удерживая ее за ладошки, водил по участку. К его удивлению, кроху совсем не пугала огромная толпа народа. Сестра обожала музыку и движение. Она слышала мелодию и тут же оживала на глазах, а если звучала песня со словами, то издавала целую серию звуков. Он верил, что в Мине живет частичка души Сатина. Смыслом его жизни стало оберегать эту крохотную звездочку.       Рабия замечала, что Доминика внешне похожа на Маю в детстве, в то время как он сам, глядясь в зеркало, видел свое сходство с Сатином. За последний год легкая округлость лица спала, а его черты стали более выразительными. Хотелось верить, что внешность и группа — не единственное, что он унаследовал от отца. Время покажет. Жизнь не останавливается, и этот день — очередное тому доказательство.       Вторую часть праздника она перенесли на яхту, продать которую у Рабии так и не поднялась рука, и она подарила ее им с Эваллё.       Вымотавшись за день, Рабия с ними не поехала, решив остаться дома с дочерью. А вот они с Эваллё наконец оторвались по полной. Грохот музыки разносился по всему причалу. Они арендовали ресторан яхт-клуба для своей тусовки. Когда все упились, они с Эваллё, единственные более-менее трезвые на вечеринке, наконец смогли уединиться в спальной каюте.       Без лишних слов набросились друг на друга. Весь день они пожирали друг друга глазами, не в состоянии дождаться вечера. Пыхтя от возбуждения и жадно целуясь, они повалились на огромную постель. Одежда полетела во все стороны. Ладонь Эваллё забралась в его трусы, и Маю со стоном прогнулся в спине. В голове разом все поплыло. Ладони вспотели, и не только ладони. Горячие губы обжигали шею, язык щекотал кожу. Шальные поцелуи заставляли его кровь кипеть, пузыриться, взрываться. По телу бежали мурашки. Голос срывался. Не стоило лишний раз напоминать, как он скучал по Эваллё в долгих разъездах и каждый раз, возвращаясь, сутки не вылезал из постели, устраивая настоящий секс-марафон.       Трусы улетели на пол. Эваллё тут же оседлал его бедра. Маю задергался, требуя продолжения.       — Я тут прихватил картишки… — Эваллё швырнул на кровать знакомую колоду и кубики, а еще огромный зип-пакет с целым возом секс-игрушек: за год их коллекция прилично обогатилась: путешествуя с группой, Маю уж постарался по части сувениров. Обведя его тело голодным взглядом, Эваллё ухмыльнулся. — Поскольку это твой ДР, так и быть — ходи первым.