Я бы предпочел видеть тебя слабым и невредимым, чем сильным и мертвым

Какое-то мгновение его голова была пуста, как взгляд убитого им волка, который никогда больше не сможет обратиться в человека. Когда это произошло — за несколько минут до рассвета или в прошлой жизни? Жадно и громко вдохнув сырой воздух, он почувствовал боль от обратной трансформации, захватывающую его тело с головы до ног, пришедшую на смену спокойствию пустоты. В ушах раздался звон, а после — кто-то словно заговорил с ним. Попытавшись открыть глаза, он тут же зажмурился от слишком яркого неправильного голубого неба над ним. Головная боль мгновенно усилилась, и он издал стон, отозвавшийся огнем в сухой глотке. Над ухом опять заговорили, но в этот раз он смог различить слова. — Давай, давай, давай! — чьи-то руки подхватили его под мышками и поставили на землю, а на плечи опустилось что-то плотное и тяжелое. Он сумел краем глаза разглядеть мантию, скрывшую его тело целиком, когда веки непроизвольно поднялись, чтобы он мог сохранить равновесие, оказываясь на шатких ногах, с тугой болью в заново сформировавшихся мышцах. — Нам надо бежать. Когда чужие руки, обхватив его за плечи и придерживая спереди, стали тянуть за собой, он позволил себя увести. Вспомнив, что нужно было бежать, он собрал все невеликие силы, которые оставались после полнолуния, и побежал. За последние долгие месяцы бежать — было его естественным состоянием. Возможно, действовал адреналин, но его ноги стали словно невесомыми, разгоняясь так, что впору было появиться искрам из-под ступней. Когда за спиной раздалось почти истерическое и ужасно разъяренное «Авада Кедавра!», он был уверен, что его тело поднялось над землей и понеслось, как ветер, вперед и вперед. Руки, которые держали его, сжали его тело, работающее на износе, сильнее. — Мы сейчас трансгрессируем, — раздался запыхавшийся голос рядом. — Извини. Не успев осмыслить услышанное, он почувствовал, как его уже на самом деле отрывает от земли, а в следующую секунду он не может дышать, прежде чем падает коленями на какие-то доски. В его легких разгорается пожар, воздух вдруг начинает поступать в слишком больших количествах, которые он не может осилить. Тело — скорее, сгусток концентрированной боли, — все еще поддерживаемое чужими руками, содрогается; и его рвет. — Лунатик, — шепот над ухом; одна рука ложится на лоб и убирает взмокшие кудри. Сириус. Это Сириус, думает он с облегчением и проваливается в небытие. *** Лето после окончания первого курса, перед отъездом домой, выдалось жарким, засушливым. Деревья стояли зеленые, но немного поникшие, трава была желтой, а воздух накален, как сковородка. Но четверо друзей никогда не могли усидеть на месте, даже в тени и прохладе замка в противовес палящему солнцу. — Ты не заберешься сюда со сломанной рукой, — говорит Римус, недоверчиво качая головой. — Отвали! — Сириус снова отталкивается от ствола дерева ногами, пытаясь подтянуть себя здоровой рукой. — Может, тебе все-таки помочь? — усмехается рядом сидящий Джеймс, протягивая уверенную ладонь другу. — Я справлюсь, — упрямо пыхтит Сириус, закидывая одну ногу на ветку. Все это выглядит нелепо, но спустя пять минут пыхтения и упорства Сириус все же забирается на дерево, обхватывая рукой его ствол и толкая Джеймса боком в плечо, когда тот продолжает смеяться над ним. — Ну и че ты смеешься? Я же говорил, что смогу. — Да ты упрямый, как баран. — Можно подумать, ты видел много баранов. — Это выражение такое, придурок, — Джеймс закатывает глаза. — А если бы ты упал? — Ну не упал же! — Ладно, не бесись, — Джеймс тоже толкает его в плечо, на что Сириус толкает в ответ. Они умудряются завязать борьбу прямо там, несмотря на прежние опасения Джеймса за сохранность Сириуса, пинаясь, толкаясь и уворачиваясь. Питер что-то упрашивающе говорит им с соседней ветки, желая утихомирить, но мальчики не слышат его за своей возней и смехом. Римус только крепче вцепляется ладонями в ветку под собой, немного сдвигаясь в сторону, жалея, что не выбрал место рядом с Питером, но это не спасает его: не рассчитав силу, Сириус пихает локтем Джеймса так, что тот даже вскрикивает от неожиданности, опасаясь, что вот-вот сорвется, и по инерции врезается в Римуса; он не падает, зато Римус — да. Он хватает ртом воздух и успевает только кое-как сгруппироваться, выставив плечо вперед, чтобы не упасть прямо на лицо, а затем чувствует ощутимый удар от столкновения с голой землей. Римус зажмуривает глаза и шипит, переворачиваясь на спину, пока жгучая боль разрастается по всему боку, а когда открывает их, видит над собой три испуганных диких лица, смотрящих на него широко раскрытыми глазами. — Лунатик! — вскрикивает Сириус и, к ужасу всех троих, прыгает следом. Мальчик приземляется на согнутые в коленях ноги, но не удерживает равновесие и заваливается на бок. Первое, о чем думает Римус, это что Сириус, слава Мерлину, упал не на свою сломанную руку. Друг выглядит ошарашенным, будто не ожидал, что спрыгнет, но в следующую секунду начинает заливисто смеяться, тоже оказываясь на спине. Римус пытается привести сбитое от неожиданности собственного падения дыхание в порядок; они сталкиваются взглядами, и он тоже начинает смеяться, откидывая голову назад. — Ну и идиот, — Джеймс смотрит на Сириуса, как на сумасшедшего, прежде чем аккуратно спуститься с дерева. Питер все еще в шоке сидит на своем месте. — Вы оба в порядке? Римус может только кивнуть, продолжая смеяться вместе с Сириусом. *** Когда он приходит в сознание, ему так невыносимо жарко, что первым делом, не осознавая собственных движений, он отбрасывает одеяло, которым был заботливо кем-то укрыт, на пол. В помещении, где он находится, темно, и ему пришлось проморгаться несколько раз, прежде чем он смог различить хоть что-то. Римус замечает на тумбочке стакан воды и обезболивающее зелье, выпив которое морщится от отвратительного запаха и горького привкуса, но боль в теле постепенно утихает, поэтому ему не на что жаловаться. От жажды зелье ожидаемо не спасает, и он тянется за стаканом воды. Она комнатной температуры, и Римус морщится еще раз, желая, чтобы в стакане оказалась ледяная вода. Следующим делом он оглядывает себя и отмечает, что теперь одет в мягкие штаны и футболку, а раны больше не кровоточат, синяки почти зажили, и только, когда он тянется рукой к своему лицу, пластырь пересекает его бровь. Рядом с ним никого нет, но с нижнего этажа доносятся звуки голосов, и если бы он приложил усилия, то мог бы услышать, о чем именно говорят. Но Римус решает приберечь силы, откидываясь обратно на подушку. Он знает, что находится в безопасности, потому что все вокруг пропахло Юфимией Поттер и Сириусом. Возможно, прямо сейчас он лежит в спальне, ранее принадлежавшей его другу, в поместье Поттеров, которое в то же время являлось штаб-квартирой Ордена. Римус почти проваливается в сон, когда боль под действием зелья совсем проходит, но дверь в комнату осторожно, совсем неслышно приоткрывается. — Лунатик? — Бродяга, — голос хриплый, и он прочищает горло. — Как дела? — Гребаный блять, — вздыхает Сириус и облегчение в его голосе заставляет Римуса насторожиться. — Это была бойня. — Да? — Римус хмурится, приподнимаясь на локтях. — Я мало что помню. — Надеюсь, того, что помнишь, тебе хватит для отчета, — вдруг раздается громовой голос за Сириусом, отражаясь от стен. Свет резко зажигается, и Римус закрывает глаза руками. Потерев лицо ладонями, он медленно отводит их и смотрит прямо на Грюма, рядом с которым обычно приосанившийся и грациозный Сириус тушуется и словно становится меньше. — Мне начать прямо сейчас? — спрашивает Римус. — Нет, — Грюм оглядывает его внимательным и как всегда строгим взглядом. — Просто решил убедиться, что ты в порядке. Завтра утром здесь будет Дамблдор, тогда все и расскажешь. — Хорошо, — он почти говорит «спасибо». Старший мракоборец, удовлетворительно хмыкнув, тяжелой поступью удаляется, оставляя Римуса и Сириуса снова одних. Последний какое-то время мнется у порога, прежде чем закрыть дверь и сделать несколько шагов к кровати. — Тебе что-нибудь нужно? — спрашивает он, поднимая одеяло с пола, складывая его в углу постели, и оглядывает друга не менее внимательным, чем у Грюма, взглядом. — Ледяной воды и... можешь открыть окно? Мне пиздецки жарко. — Да, конечно, — Сириус посылает ему быструю улыбку и идет к окну, чтобы со скрипом раскрыть створки и впустить свежий весенний воздух. Проходя обратно к двери мимо Римуса, он останавливается, чтобы взять пустой стакан с тумбочки, и заодно прикладывает свою холодную ладонь к его мокрому от пота лбу. Римус почти плачет от облегчения, которое приносит ему это прикосновение. Сириус немного сводит брови вместе. — И правда. Спрошу у Юфимии какое-нибудь жаропонижающее. Он уходит, и Римус снова откидывается на подушки, тяжело вздыхая и закрывая глаза. Постепенно в его голове начинают появляться вопросы, и главный из них — почему он находится в штаб-квартире, а не у себя дома? Ему не нравится тревожное чувство, поселяющееся на задворках сознания, но оно такое привычное на фоне всего, что происходит в последнее время. Магическая война в самом разгаре, и кажется, ни у кого из них никогда не было другой жизни, кроме этой. Сириус возвращается довольно быстро и передает запотевший стакан с холодной водой прямо ему в руки. Римус жадно пьет, пока не замечает в руках друга еще что-то. — Это таблетки от жара, — объясняет Сириус. — Юфимия ушла куда-то с Грюмом. Лили сказала, что они не хуже зелий. — Лили здесь? — спрашивает Римус, проглатывая лекарство и запивая его остатками воды. — Все здесь, — Сириус пожимает плечами и садится рядом. — После того, что случилось, мы подумали, что тебе какое-то время нужно будет остаться в штаб-квартире, для большей безопасности. Ну и мы решили составить тебе компанию. Поттеры как всегда только рады, что мы снова собрались все под одной крышей. — Вам не обязательно... — Конечно, обязательно, — усмехается Сириус, кладя руку на его плечо. — Будет почти как в Хогвартсе. Римус против воли устало улыбается и закрывает глаза. Рука Сириуса все еще холодная, и она идеально ощущается через футболку на его разгоряченной коже. — Что ты помнишь? — тихо спрашивает Сириус, как будто боится, что вопрос может причинить физический дискомфорт. — Боль, — Римус медленно открывает глаза и смотрит в пустоту перед собой. — И кровь. Я убил одного как минимум. Я не ждал, что, когда нападу на Сивого, никто не бросится на его защиту; но их оказалось так много, что в конце концов мне пришлось бороться только с ними, пока этот ублюдок куда-то сбежал Лицо Римуса болезненно кривится, прежде чем он продолжает: — Я не хотел никого убивать. Кроме Сивого, никто из них не заслуживает смерти. Сириус сжимает руку на его плече и придвигается ближе. Он знает, что Римус всегда будет на стороне стаи в этой битве, на стороне оборотней, выполняя приказы Ордена только до разумных пределов; он никогда не обещал, что будет убивать их направо и налево. Сириус знает это так хорошо, и ему больно, потому что он точно успел определить, скольких оборотней Римусу пришлось убить, пока искал его. Это был не один волк. И Римус знает, что, если спросит Сириуса о том, сколько за эту ночь отобранных жизней оказалось на его руках, тот солжет ему. Поэтому он задает другой вопрос: — Какого лешего ты вообще там оказался? Сириус виновато опускает глаза в пол, и его ладонь скользит с плеча по руке Римуса, пока не находит пальцы и сжимает их. Взгляд друга снова поднимается, но теперь в нем читается его природное упрямство и гнев. — Они не могли послать тебя убить вожака стаи и надеяться, что все пройдет хорошо и тебе не понадобится помощь. — Ты думаешь, меня бы стали отправлять делать это, будучи не уверенными в том, что я справлюсь? — гнев Сириуса передается и ему и начинает оседать в легких, с той лишь разницей, что гнев Сириуса не направлен на него; Римусу же хочется дать хороший подзатыльник другу. — А о себе ты подумал? Почему ты пошел один? — Грюм никого не пускал, когда мы узнали о деталях вашего плана. Мне пришлось уйти скрытно. — Ты мог попасть под горячую руку. — Ты мог быть мертв! — крикнул Сириус. — Я, блять, сам оборотень, у меня явно больше шансов против них! — в тон ему крикнул Римус. — Да когда я тебя отыскал, ты был развалиной! — его пальцы больно впиваются в руку. — Не помнишь, как одна мадам потом, только очухавшись, запустила в нас Авадой?! — Ты не должен был рисковать. Мы могли оба погибнуть. — А ты бы предпочел погибнуть один? — Да. Сириус выпрямился, сжав губы так, что они побледнели, и больше не произнес ни слова. Он со страхом и недоумением во взгляде смотрел в горящие тихим холодным огнем глаза Римуса, и на его собственных начали проступать непрошенные слезы. Гнев внутри него смешивался с горечью, пока Римус выглядел, как смирившийся со своей смертью висельник на эшафоте. Сириус моргнул несколько раз, пока его зрение снова не стало четким, и недоверчиво выдохнул. — Если кто-то и должен умереть, то это не ты. Это никогда не должен быть ты. — Да с чего бы, Сириус? — Римус пожал плечами и наклонился к нему. — Это война. И на ней умирают без какого-либо графика и плана. Ты не должен нестись в самое пекло без причины. — Ты — моя причина! Я не занимался ебаным геройством за дополнительную медальку от Дамблдора! У Римуса перехватывает дыхание от той силы и отчаяния, которые сквозят через голос Сириуса и отражаются в блестящих глазах, так близко от его собственных; у него перехватывает дыхание, и рука Сириуса, крепко сжимающая его собственную, больше не холодная. Она горячая, и на коже Римуса остаются следы от его ногтей. Он немного тянет свою ладонь на себя, желая выбраться, но хватка на ней сильная, совершенно не дружелюбная, незнакомая. — Отпусти, — ровно приказывает он, но Сириус не слушает, продолжая смотреть в его глаза. — Сириус... Римус выдыхает через сжатые зубы и в следующее мгновение просто целует его. Сириус вздрагивает и наконец отпускает его руку. Он горячо выдыхает через нос, и Римусу жарко, но он не отстраняется, приникая к его влажным губам своими сухими и потрескавшимися еще сильнее, пока тот не открывает рот. Их языки сталкиваются, и Римус притягивает Сириуса ближе за ворот футболки. Сириус почти падает на него, но вовремя выставляет руку вперед, упираясь в спинку кровати, и отстраняется. Римус открывает глаза, которые он не заметил, в какой момент закрыл, и смотрит в растерявшиеся серые глаза напротив. Он ничего не может поделать с собой и целует его еще раз, но Сириус снова отстраняется. — Так не должно быть, — говорит он. Римус судорожно вздыхает. — Почему? — Это неправильно. — Ты — самое правильное... — Нет, — перебивает его Сириус и отсаживается на другой конец кровати. — Нет, Лунатик. Римус открывает рот, собираясь сказать что-нибудь еще, что могло бы объяснить все то, что он чувствовал, о чем думал на протяжении многих лет, но Сириус поднимается и быстрым шагом выходит за дверь. Она захлопывается с чуть более громким звуком, чем нужно. Усталость, убийства, полнолуние, война и отвергнутые чувства наваливаются всем своим губительным весом, и Римус падает на кровать под их тяжестью, и слезы начинают течь по его щекам. *** Почти как в Хогвартсе не получилось. Первым, кого Римус увидел, когда следующим утром выбрался из постели, был Джеймс. Было несправедливо рано, но тот уже сидел на кухне, взбодрившийся, помешивая ложкой сахар в кофе; его очки были подняты на макушку. Друг заметил его появление, только когда Римус поравнялся рядом, чтобы налить кофе и для себя. — Римус! — Джеймс вскочил, из-за чего его стул противно проскрежетал по полу. — Ты живой! — Что со мной будет, — усмехается он, позволяя утянуть себя в объятия. — А ты не изменяешь традициям? — Сейчас как никогда нужно поддерживать себя в хорошей физической форме, — говорит Джеймс, делая глоток из своей кружки, и садится обратно. — Не хочешь на пробежку со мной? — Я тебя умоляю, — Римус делает страдальческое лицо и падает напротив, вдыхая запах свежесваренного крепкого кофе. Джеймс смеется. Они сидят и пьют кофе в тишине, за которую Римус отчаянно благодарен другу. Он бы не вынес сейчас никаких расспросов, не после того, что произошло вечером, и не перед мозговыносящим допросом Дамблдора — ничем другим отчеты для него не представлялись. Когда Джеймс ушел, на кухню спустились его родители. Флимонт дружелюбно поприветствовал Римуса, справляясь о его самочувствии. Юфимия поцеловала парня в макушку и принялась за готовку завтрака для всех обитателей, упрекая Римуса в том, что он совсем не поел ни вчера, ни сейчас; а заодно и Джеймса за то, что тот был «нерадушным хозяином и не предложил своему другу нормальный завтрак», даром что Джеймс уже как год жил в другом доме вместе с Лили и больше не был здесь хозяином. Римус только покачал головой, отказываясь от еды, и поспешил выйти на улицу, чтобы оказаться подальше от заботливой женщины. Он ценил это, правда, но сейчас у него не было сил ни на что. И на то, чтобы делать вид, что он в порядке, — тем более. Римус не следил за временем, которое провел на крыльце поместья Поттеров. Он успел застать возвращающегося с пробежки Джеймса, передав ему возмущения его матери по поводу его негостеприимности, на что в ответ получил смущенную усмешку. Один раз к нему вышла Лили, обнимая его так долго и крепко, словно он мог исчезнуть в любую секунду. Римус задавался вопросом, как много и что именно рассказал им Сириус вчера, после того, как трансгрессировал вместе с ним из леса. Так он дождался и самого Дамблдора с Грюмом на хвосте и парой других мракоборцев из Ордена. Римус в ту же секунду поднялся и приветственно кивнул им. Они кивнули в ответ; только Дамблдор поприветствовал его дружеской улыбкой, словно пришел не за военным отчетом, а выпить чаю с друзьями. Римуса иногда передергивало от этого, но он старался не показывать. Когда они вошли в дом, то, не теряя времени, направились сразу в гостиную, где обычно проводились все собрания. Там, в кресле, сидела Лили, играясь с волосами Джеймса, устроившегося у нее в ногах. У книжных шкафов в другом конце комнаты стоял Сириус, что-то выискивая. Все трое синхронно повернулись, когда услышали шаги. Римус намеренно поймал взгляд Сириуса, но тот скоро отвел его и вышел из комнаты первый, так и не взяв ничего с книжной полки. Когда Лили с Джеймсом проследовали за ним на выход, Дамблдор прошел к столу и сел во главе, жестом призывая остальных располагаться. Римус постарался как можно более подробно рассказать о событиях прошлой ночи, пока мракоборцы и его бывший директор слушали его, не перебивая; Грюм что-то записывал время от времени в потрепанный блокнот. Речь вышла короткой, потому что запомнить что-либо в обличии волка довольно сложно, к тому же его пробуждение оказалось не самым приятным, и из того, что произошло наутро, когда Сириус явился за ним, Римус помнил и того меньше. Он не смог сказать ничего, кроме того, что кто-то из стаи совершенно точно остался в живых после схватки, и возможно, выживших было больше одного. К его удивлению, все, казалось, остались довольны докладом и после не задавали никаких вопросов. Дамблдор похвалил его за «решимость и отвагу», которые он проявил, убив других оборотней, защищаясь, на что Римус еле сдержался, чтобы не набросится на него с кулаками, вонзив зубы в его шею, чтобы вырвать из нее приличный кусок и плюнуть прямо ему в лицо. Пока все уходили, он продолжал сидеть, не двигаясь, вцепившись до побелевших костяшек в сиденье своего стула. Последним вышел Грюм, на мгновение задержавшись позади него. Он непривычно по-отечески сжал его плечо, еле слышно вздыхая, прежде чем произнести: — На войне нет места мягкому сердцу, Люпин. Знал бы он, что это мягкое сердце сейчас продумывает сотни способов мучительного убийства главы Ордена. Римус никак не отреагировал. Остаток дня он провел, прячась ото всех то во дворе, то в своей временной комнате (он задавался вопросом, где жил Сириус, если он занял его бывшую спальню, и точно ли она принадлежала раньше именно ему; но запах Сириуса, которого здесь было так много, в каждой вещи, убеждал в том, что догадка была верна). *** Следующий день был точно таким же, как предыдущий. После завтрака Лили попыталась увлечь Римуса на прогулку по прилегающему к участку лесу, но лесов с него было достаточно, и он мягко отказался, сказав ей, что чувствует себя не очень хорошо. Джеймс и Питер звали поиграть в Квиддич на заднем дворе поместья, «как в старые добрые», пока Сириус просто стоял рядом с ними, выглядя так, словно ему совершенно все равно, согласится Римус или нет. Он не согласился. До вечера Римус скрывался в спальне, пока на пороге дома Поттеров не оказался Грюм вместе с Фрэнком и Алисой Лонгботтомами. Римус спустился вниз, смотря на их изможденные лица. Без лишних предисловий Грюм сказал, что на эту ночь им нужны Джеймс, Лили и Сириус, и те без вопросов ушли с ними, захватив свои мантии и волшебные палочки. Юфимия стояла в дверях и смотрела на то, как они один за другим исчезают во мраке с глухим звуком телепортации, прижав руки к сердцу, пока Флимонт не увел ее в дом. Питер посмотрел на Римуса обеспокоенным взглядом, и Римус решил, что будет неправильно вот так оставлять Питера одного, и предложил ему выпить. Друг согласился. Они всю ночь просидели у Питера в комнате, распивая огневиски и разговаривая обо всем на свете, словно все снова в порядке, а их друзей только что не забрали на срочную миссию, не дав даже нормально попрощаться. Там он и заснул, на другой стороне кровати, повернувшись к Питеру спиной. Проснулся довольно поздно и с болью в голове; перед ним на корточках сидела Лили, насмешливо смотря на него. Римус нахмурился, облизывая сухие губы, пытаясь осмыслить увиденное. — Воды? — спросила она. — Да... Как долго ты тут сидишь? — Только что зашла, не беспокойся, — сказала Лили, поднимаясь. — Питер мучается от похмелья на кухне. Она ушла, чтобы взять стакан воды, точно так же, как Сириус делал для него три дня назад. Эта мысль немного кольнула куда-то в область сердца, и Римус тряхнул головой, словно пытаясь выбросить это воспоминание. Когда Лили вернулась, он уже сидел на краю кровати, потирая сонные глаза и оценивая степень засаленности своих волос. Он давно не принимал душ. — Спасибо, — Римус сделал глоток. — Как миссия? — Да ничего серьезного, — Лили снова присела перед ним на корточки. — Обычная слежка. Нужно было кое-что выяснить, — она опускает взгляд и прикусывает нижнюю губу, прежде чем неуверенно продолжить: — Беллатриса Лестрейндж оказалась не просто Пожирательницей смерти, она — правая рука Волан-де-Морта. И Дамблдор... — Что он выдумал на этот раз? — устало вздыхает Римус, когда Лили останавливается. Она словно пытается подобрать слова, будто хочет смягчить смертный приговор Римуса, хотя он знает, что никоим образом не может быть связан с данным делом. — Лили? — Дамблдор хочет выйти на него через Беллу. Он хочет задействовать для этого Сириуса. — Как... родственника? — мозг начинает лихорадочно обрабатывать возможные варианты. — Сделать его двойным агентом? — Я... Мы не знаем. Он объяснил все в общих чертах, а потом увел Сириуса для личной беседы. — К чему эта секретность, — Римус разочарованно рычит, вскакивая с постели, не обращая внимания на только усилившуюся головную боль. — Что, он зашлет его прямо туда? Одного? Бродяга уже давно не имеет ничего общего со своей семьей. — Прости, Римус, — Лили подходит к нему и аккуратно берет его руки в свои, маленькие и мягкие. — Мы тоже не в восторге и протестовали против этого решения, но Сириус согласился. К тому же идеи Дамблдора всегда работают, разве нет? — Да в жопу его идеи! Мы же расходный материал для него — не справится один, справится другой, и кому какая разница, что стоит за каждой победой! Лили грустно смотрит на него, поглаживая его ладони большими пальцами. Римус старается успокоиться, смотря куда угодно, но не в глаза подруги. — Где Сириус сейчас? — Отсыпается. Римус кивает и аккуратно вытаскивает свои ладони из цепких пальцев Лили. Он обнимает ее в запоздалом чувстве облегчения, что с ней — с ними — все хорошо, и уходит к себе в комнату. Его мозг продолжает вырабатывать планы, которые могли быть приготовлены Дамблдором для Сириуса в этой миссии, и ни один не кажется ему хорошим или хоть сколько-нибудь разумным. Римус старается не психовать и решает наконец-то принять душ в жалкой надежде заодно и на то, что это придаст сил и очистит голову от мрачных мыслей. Он проводит под еле теплыми струями воды не меньше часа, остервенело натирая кожу мочалкой, словно хочет стереть себя с лица земли. Чертовы темные маги, чертов Дамблдор, чертова война, чертов Сириус, ублюдок, ублюдок, ублюдок, чтоб Беллатриса прикончила его на месте. Он открывает шкаф в поисках чистой одежды и замечает, что некоторые его вещи тоже находятся здесь, перевезенные кем-то из его дома заранее; скорее всего, Сириусом. Большинство полок, конечно, заняты старой одеждой Сириуса, и Римус, натягивая свои джинсы, гневно смотрит на нее. Не думая, он хватает первую попавшуюся чужую футболку с логотипом Sex Pistols и надевает ее. Она пахнет порошком и совсем немного, почти неразличимо, им. В доме тихо: большинство его обитателей отсыпаются, а Юфимия и Флимонт отправились в деревню за продуктами, как ему сообщает Питер, распластавшийся по обеденному столу, крутя в руках пустой стакан. Римус садится рядом. — Дерьмо, — спустя какое-то время произносит Питер, говоря одновременно ни про что конкретно и про все сразу. — Дерьмо, — соглашается Римус. Они сидят в абсолютной бесконечной тишине, пока со стороны лестницы на второй этаж не раздаются шаги, сопровождаемые скрипом половиц. Питер поднимает голову и старается подбадривающе улыбнуться вошедшему на кухню человеку. Выходит так себе, но когда Римус следит за направлением его взгляда, то видит помятого Сириуса, который все-равно улыбается тому в ответ. — Я думал, ты до вечера будешь спать, — говорит Питер. Сириус пожимает плечами и молчит, что для него несвойственно. Римус почти ожидает, что тот заведет непринужденную беседу с Питером, но ошибается — друг просто садится рядом с ними, поддерживая их молчание. Римус роняет голову на свои сложенные поверх стола ладони. Спустя время Питер поднимается и уходит. Сириус и Римус остаются одни, и последний решает, что принимать участие в игре друга в игнорирование и дальше не имеет смысла, особенно в свете последних новостей. Он, честно, не хочет, чтобы его голос звучал так обвиняюще или грубо, но слова срываются с языка прежде, чем он успевает проконтролировать это. — Почему ты согласился? — нет, скорее всего, он звучит как обиженная девчонка; Римус решает не забивать себе этим голову. Сириус молчит. Он молчит, когда Римус сдается своему голодному желудку и идет жарить яичницу с беконом, время от времени поглядывая на парня; он молчит, когда Римус предлагает ему присоединиться к его скудному обеду; он молчит, когда Римус заканчивает мыть посуду и садится прямо перед ним, ожидающе сверля его глазами. Сириус наконец поднимает на него глаза, впервые за последние дни не отводя взгляда. Он прочищает горло, прежде чем произнести: — Это моя футболка? Римус сначала фыркает, а потом начинает на самом деле смеяться, откидывая голову назад. Сириус не смеется вместе с ним. — Какого черта ты согласился, Бродяга? — спрашивает он снова, отсмеявшись. — Это моя работа. — Умереть тупой смертью — твоя работа? — Не говори так уверенно о том, чего не знаешь. План не так уж и плох. — Ну конечно, — Римус закатывает глаза, не в силах больше даже разозлиться по-настоящему. — Не только тебе можно ходить на самоубийственные миссии, Лунатик, — сердце Римуса подпрыгивает к горлу, когда его прозвище выходит из уст Сириуса так же мягко, как и всегда. — Но ты должен будешь иметь дело с самим Волан-де-Мортом. В одиночку. — Не факт, что я вообще доберусь до него. Мне просто нужно узнать, где он и его приспешники ошиваются. И я не буду один, Кингсли будет на подхвате. — Не считается, — качает головой Римус. Сириус ничего не отвечает. Спустя несколько минут он поднимается и скрывается с его глаз; в этот же момент раздается звук открывающейся входной двери, за чем следуют живые радостные голоса Поттеров-старших. *** Вечером того же дня Сириус собирается на миссию. Он упаковывает несколько вещей в дорожный рюкзак, пока Джеймс наблюдает за ним, сложив руки на груди и опершись плечом о дверной косяк. Они о чем-то негромко и спокойно переговариваются, когда Римус замечает их. Какое-то время он раздумывает, присоединиться к ним или нет, но его осторожно подхватывает под руку Лили; к своему удивлению, он не замечает, как она подкралась к нему, будучи мыслями где-то рядом с Сириусом и Джеймсом. — Пойдем, — шепчет она и уводит Римуса вниз. Там Юфимия вовсю готовит ужин, напевая себе что-то под нос. Римус знает, что Сириус для нее как родной сын, и она изо всех сил пытается придать себе беззаботный вид, нарезая картофель на кубики с помощью волшебной палочки. Когда она замечает их, то тепло улыбается им, и Лили предлагает свою помощь, которую женщина с радостью принимает. Римус решает не оставаться в стороне. За это время он несколько раз слышит щедрую похвалу от Юфимии в сторону невестки, которая заставляет девушку краснеть. Это немного поднимает настроение Римуса, и он негромко поддразнивает Лили по этому поводу, на что та грозится ударить его каким-нибудь первым попавшимся ей под руку кухонным предметом. Ужин проходит в тишине, но на фоне играет радио, поэтому атмосфера не такая тяжелая. Сириус даже улыбается, переглядываясь с Джеймсом. Эти двое всегда могли обходиться без слов, и Римусу остается только позавидовать; им же с Бродягой иногда и криков было недостаточно, чтобы услышать друг друга. Вскоре за Сириусом приходит Грюм. Юфимия предлагает ему разделить трапезу с ними, но мракоборец только отмахивается, говоря, что времени нет. Тогда женщина вздыхает и посылает Сириусу свою самую нежную улыбку, на которую он легко подмигивает в ответ, заставляя Юфимию рассмеяться. Она собирает всю грязную посуду и спешит отвернуться к раковине, включая воду. Лили целует Сириуса в щеку и принимается помогать убирать со стола. Флимонт пожимает ему руку и удаляется к себе в кабинет. Грюм предупреждающе покашливает, когда Мародеры оказываются в коридоре, и Джеймс крепко сжимает друга в объятиях, взъерошивая его убранные в пучок волосы, а затем передает, ворчащего, в руки Питеру, который пару раз хлопает его по спине, прежде чем выпустить из объятий. Сириус снова забирает волосы, перевязывая их резинкой, смотря в это время на Римуса. Они обмениваются кивками, и если Питер и Джеймс удивлены, то не подают вида. — Блэк, поторопись, — нетерпеливо говорит Грюм. Римус смотрит, как Сириус поворачивается к ним спиной и поднимает с пола рюкзак, набрасывает его на одно плечо. Грюм открывает дверь, и прохладный вечерний воздух врывается в дом вместе с запахами цветов середины весны и мокрой после недавнего дождя земли. Римус вдыхает его и чувствует, как легкие переполняются этой сладостью, заставляя дыхание сбиться; в носу начинает неприятно щипать. Спина друга почти скрывается за дверью, и биение сердца начинает отдаваться у Римуса в ушах. Он планирует убраться в свою комнату, пока не поздно, но Сириус вдруг останавливается. Грюм словно затылком чувствует это и раздраженно поворачивается, но Сириус уже не может увидеть его недовольную гримасу, потому что идет назад и застает Римуса врасплох, жадно впиваясь своими губами в его. Вокруг них люди, но это не останавливает Сириуса от того, чтобы прижать Римуса ближе, притягивая его голову ниже к своему лицу; и парень покорно склоняется над ним, обхватывая широкими ладонями за талию сквозь расстегнутую кожанку, сжимая ткань толстовки. В этот раз язык Сириуса первым касается его собственного, и они целуются так нежно, но в то же время настойчиво, кусая губы друг друга. Римус не хочет отрываться от него, никогда; но Грюм совсем гневно гаркает на них, и Сириус вздрагивает, отстраняясь от губ Римуса с влажным звуком. Он в последний раз смотрит в его глаза и проводит согнутыми пальцами по его щеке, прежде чем поворачивается и сбегает по ступенькам крыльца, чтобы проследовать вслед за мракоборцем. Римус чувствует слезы, застывшие в глазах, и ослабевшими руками закрывает дверь, приваливаясь к ней лбом.