eat u alive.

Он хочет, чтобы Крис взял его прямо на этом хлипком столе в гостиной этого отеля, в котором они просто коротают время.  Именно так и ни долей иначе - стащил беспардонно куртку, случайно порвал ворот футболки, пока губами искал бы выпирающую ключицу - тянул бы поцелуи от груди и наверх, рассчитывая их с точностью до секунды. Где и когда коснётся разгорячённой кожи языком, где возьмётся за волосы на затылке и злобно оттянет, рассыпаясь в ругательствах, как при грёбаном синдроме туретта. - Давай, сукин сын, погромче... Крис бы играл свою любимую роль - сильного, решительного мужчины с невыносимым обаянием и трепещущей харизмой. Жарко обдавал бы блядски-открытые губы Кеннеди дыханием, облизывал его рот, не спеша дарить поцелуй - дразнил бы так, что от каждого лишнего звука хотелось бы сжать пальцы на ногах.  Подозревает ли Редфилд, насколько сильно он желанен?  Как выглядит со стороны, каким кажется...?  Сколько на самом деле мыслей в голове Леона Кеннеди связано с ним - только с ним, с его пылким нравом, нерушимым порой спокойствием и цепкой харизмой. С идеально сложенным телом, широкими плечами и крепкой шеей, на которой хочется повиснуть безвольной тряпкой.  Минутная слабость перетекала в постоянное желание безучастно пялиться на солдата: вытянутого, склонившегося над какой-то журнальной вырезкой; руки неосознанно блуждали по бёдрам, тёмные брови задумчиво сводились к переносице.  Редфилд чуть прикрыл глаза, следом открывая их обратно: сонный, он даже не представлял, что прямо сейчас о нём озабоченно мечтает коллега по очередному заданию.  Леон гулял по его телу взглядом, изучал мелкие заметные изменения и аккуратные белые полоски на руках - шрамы, порезы и следы от счастливых случайностей. Шрамы украшают мужчин, верно? В случае с Крисом - его украшает то, что он вообще существует. Теперь всё это приобретало уже практически криминальный и безумный окрас: Леону было мало простых мыслей о солдате, о простом грязном сексе на полу, раскиданных шмотках, похабных выкриках от слишком резких и болезненных движений.  С каждым днём Леон отмечал их в своем воображаемом календаре, он мечтал о большем, постепенно стирая воображаемую линию их таких же воображаемых соитий.  Понемногу, совсем стеснительно для самого себя, Кеннеди вырисовывал другие сцены. Иные слова, фразы и обрывки предложений. Выстраивал в голове цепочку взаимодействия, представляя, как повёл бы себя в той или иной ситуации. Как повёл бы себя Крис, как брал бы его за горло, проводил бы тёплыми, немного шершавыми пальцами, трогал бы боязно дёрнувшийся кадык. Губы мокрым пятном схватились бы на его плече.  И Кеннеди пришёл к этому - к укусам.  Когда воображение перестало разыгрываться на одних лишь засосах, оставляемых на нём вымышленным Крисом Редфилдом, Леон просто придумал другую историю, которая вновь заставляла бы его вздрагивать от накатывающего возбуждения.  Леон Кеннеди хочет, чтобы его искусали; чтобы острые клыки Редфилда жадно воткнулись в его кожу, вминая её силой и напором. Чтобы обжигающая организм боль пронзила горькой волной, а тело сжалось от неожиданно нанесённой травмы. Ему просто необходима боль, которую теоретически мог дать ему Крис. Тот Крис, который придуман в его измученном жизнью разуме - испепеляющий, требующий и голодающий.  Леон нуждается в контроле. В наигранных оскорблениях, которыми мог бы засыпать его Редфилд - назвать его блядью, грязной сволочью или неженкой. Чем угодно, кем угодно, но при этом жёстко трахая его; кусая горло до красных и бордовых отметин, облизывая языком каждый миллиметр, чтобы следом снова сильно, глубоко войти в узкого, неопытного Кеннеди.  В глазах начинало постепенно мутнеть. Мысли укрывались под завесой бушующего возбуждения, унимая все остальные эмоции - кожа словно горела, обожжённая раскаленной лавой.  Так действовала эрекция, алкоголь и Крис Редфилд.  Плотно сжав ноги, Леон опустил голову и улёгся на диван, накрывая бёдра какой-то неприметной подушкой, что служила больше украшением.  Как же тяжело делить убежище с ним: у Леона истекает любое, даже самое гнусное терпение, оставленное на самый чёрный день. Каждое утро просыпаясь с жутким стояком и весь в поту, Кеннеди млеет, вспоминая сны, в которых его вновь трахал Редфилд.  Всё начинало походить на манию.  Леон преследует его. Хочет его тело в постели, разум - в своём, голос - в своих ушах, зовущий по имени, и его член - в себе. Всё так просто и сложно одновременно, что хотелось разбить голову о стену.  Пустить кровь самому себе, лишь бы не страдать, как сраный нимфоман, от неисчезающего желания трахнуть своего коллегу.  - Тебе хреново? - спросил гулко Редфилд, появившись с кухни с кружкой кофе в руках, - будешь? Я отойду на несколько часов.  - Нет. Голос не треснул, не оборвался и даже не поник. Леон просто закрыл глаза и работал на энергосбережении - так легче всего переносить эту тупую нужду.  Фантомная боль горела на глотке чужими ладонями, душащими его. Воображаемый Крис рычал ему на ухо, вдалбливая собой в этот глупый кожаный диван. Он мучил его собственными стонами, а капли пота с короткой чёрной чёлки падали на голый торс Леона, разбиваясь и стекая вниз по дрожащим мускулам.  Ресницы Кеннеди жалобно дрогнули, а губы печально скривились; он хотел захныкать, как глупая старшеклассница, но держался: пока Редфилд не уйдёт, он не должен даже пискнуть. Он сильный, всё выдержит - звучит так, словно ему скоро сдавать экзамены или переживать тяжелый жизненный опыт. Смехотворно.  Воображаемый Редфилд перед Кеннеди смеётся, не скрывая искренней страсти; ему нравится представлять его таким. Таким горячим, бесстрашным и открытым к Леоновым идеям.  Настоящий Крис стоит у прохода и хмурится, глядя на молодого мужчину, лежащего уже без куртки - в одной тёмной футболке, всего трясущегося и с влажной испариной на лбу. Знал бы он, о чём думает Кеннеди, и сразу же отказался бы оставаться наедине. Так думал Леон - никак иначе. Ему казалось, что Крис никогда в жизни бы не согласился искусать его до отупляющей возбуждающей боли.  Может, смог бы куснуть шею, но... - Приду под вечер.  - Окей, - он мог бы вообще промолчать, но выбрал всё-таки ответить. Крис кивнул, следом надевая куртку; косо рассматривая Леона, он позволил себе поджать губы в странной эмоции. Ключ от комнаты звякнул, когда мужчина его поднял.  Кеннеди смотрел в потолок, широко раскрыв глаза. В его понимании, сейчас он борется с самым страшным демоном в своей жизни - с самим собой. Нельзя показать слабость. - И... - Редфилд на секунду замер у двери, опустив голову, - подрочи уже, Господи... Стоило двери отеля захлопнуться, как Леон сбросил подушку, усаживаясь и откидывая голову; сердце панически стучалось в груди и умоляло успокоиться; рука опустилась на выпирающий на ширинке член, от которого на ткани прорисовалось влажное пятно.  - Дрянь... Ситуация не меняется.  *** Ночь преследовала спальню в отеле мягким уличным светом, мелькающим на третьем этаже после каждой проезжающей машины. Звукоизоляция изумительным подарком глушила все звуки городской шумихи, даря немыслимое облегчение: если бы ещё и это, то у Кеннеди взорвался бы мозг.  Одна из штор, прикрывающих огромное окно была распахнута, чтобы освещать комнату настолько, насколько было бы комфортно сидеть на кровати и потягивать медленно воду из стакана.  Может, всё дело в трезвости?  Леон надеялся, что завязать с алкоголем - это верное решение на пути к отвязке от Криса Редфилда и его навязчивой клыкастой улыбки. Да, именно так - он покончит с бухлом, завяжет с виски и просто забудет о тлеющих окурках собственной похоти. Трезвость уже четвёртый день ощущалась грозным облаком срыва над головой. Но она всё ещё была - он не пил, не курил и даже не выходил в гостиную без нужды.  Слушал шаги Редфилда, его голос и выдохи, чтобы понимать, когда тот покинет комнату. Чтобы выйти и не столкнуться с ним, вновь прекрасным и немыслимо огромным - не позволить мозгу снова разыграть очередную серию картинок. Он напоминал себе школьника, который боится показываться из комнаты, чтобы его не заметили родители, желая сбежать на прогулку к друзьям. Всё это превращало ситуацию Леона в настоящий сюрреализм.  Взрослый адекватный мужчина, ранее полицейский, а теперь и агент, он вдруг предстал перед зеркалом каким-то измученным жаждой сукиным сыном.  Ему нравилось воображать, как Редфилд, резко притягивая Леона к себе, схватив под коленями, выругивается и обзывает его так.  - Сукин сын... - пылко, чуть глухо из-за полного рта слюны. Вновь по наклонной.  И действительно, Леон смотрел на себя, выйдя после душа, как на жалкое подобие того, кем он всегда хотел быть. Мысли о сексе, требующие разрядки и чужого внимания, донимали.  Леону нужен был лишь Крис, больше никто - и не стоит даже пытаться искать замену. Если не Крис, значит никто. В джинсах и тонкой футболке, Кеннеди безвольно распластался на своей кровати, провалившись в глубочайший сон.  Пятый день. 

Уже пять дней он учится не мечтать о Редфилде.