Превратность

Иного объяснения невозможно придумать; и мы готовы бы были

приписать эту извращенность прямому внушению дьявола,

если бы иногда она не приводила к добру.

(Там же)

      В тишине и полумраке плавно покачивавшегося экипажа Дазай едва не задремал. Он намеренно приказал своему вознице не торопиться, вопреки тому, что от нетерпеливого предвкушения новой встречи со своим милым падшим ангелом по всему телу, скованному слоями одежды, время от времени проходились волны дрожи.       Он соскучился. По бессмысленному взору ясных голубых глаз, по белоснежной коже, по рыжим волосам нежнее шелка. Но особенно — по покорно-игривой улыбке безумного пленника, который его стараниями отныне навечно заточён в своих собственных грезах. И по тому, как беззаветно он отдается чужим ласкам, словно только для этого и был рожден.       Дазай усмехнулся этим мыслям. Если бы этот наивный простак Накахара только знал, — увидел, почувствовал или хотя бы заподозрил неладное, — как трудно ему было сдерживать себя, притворяться, разыгрывая перед своей жертвой невинную заботу и дружеское участие вместо того, чтобы тотчас же грубо взять то, чего он так жаждал с первого взгляда — того самого, выхватившего из серой безликой толпы яркий огонек волос и милое живое лицо. Взять прямо там, в каменной палате лечебницы, с яростной одержимостью вбиваясь в сопротивляющееся из последних сил тело и вдавливая его в жесткий матрас. Никто не посмел бы к ним войти, даже услышав крики, а возможные недоразумения с Мори Огаем он утряс бы позже.       Но проблема была не в Мори или ком-то еще, а в самом Дазае.       Да, он бесспорно был монстром. Уродливым не только снаружи, но и внутри, до самых потаенных глубин своей черной души. Но монстром не обычным, а особого характера. Не тем, кто в угоду своим мимолетным страстям бессмысленно ломает чье-то тело и калечит душу, а потом отбирает жизнь. О, нет. Он предпочитает сначала подчинить себе разум. Подобно умелому хирургу, тончайшим инструментом вскрыть мысли, чтобы безжалостно удалить их, отнимая все то, что делает человека самим собой, и заменить другими — послушными, податливыми. А уже потом безраздельно владеть телом. Такая власть куда слаще и приятнее.       Сегодня спешить было некуда, наконец-то в его распоряжении достаточно времени, чтобы в очередной раз сполна насладиться плодами своих стараний, освободить собственное тело, сбросив давно ставшие для него второй кожей тесные повязки, а заодно и разум, который тоже нуждался в том, чтобы вкусить долгожданной свободы и раскрепощения.       Когда экипаж наконец-то доставил его на место, на опустевшую окраину города уже легли безмолвные сумерки. Заведение также встретило Дазая тишиной: заранее предупредив управляющую о своем сегодняшнем визите, он особо подчеркнул, что во встрече с ней или с кем-либо еще не нуждается и сразу пройдет к своей любимой игрушке. Комнату под утехи особого гостя всякий раз отводили одну и ту же, и к его приходу все было готово. Так как он любит.       Дазай не стал задерживаться у входа и бесшумной тенью проскользнул по коридору, на ходу расстегивая пиджак и жилет и ослабляя узел галстука, чтобы, едва задвинув за собой сёдзи, тут же избавиться от них, небрежно бросив на устланный циновками пол. Ноздри уже привычно защекотал терпко-сладкий персиковый аромат, разлитый в воздухе.       В комнате отсутствовали окна, но тем не менее она была достаточно ярко освещена несколькими лампами. Это также было его личной прихотью: Дазай до одержимости обожал видеть все до мельчайших подробностей, и любил, когда смотрели на него — полностью обнаженного, не скрывавшего своих увечий. Особенно так, как это делал его ангел. Только ради этого взгляда, в коем причудливо сочетались непорочность и самая низменная грязь, он был готов приходить сюда. Но этот юноша превзошел даже самые смелые ожидания, с ним Дазаю было настолько хорошо, как не бывало еще ни с кем.       Следом за жилетом на пол опустилась и рубашка. Его взгляд все это время был прикован к тонкой фигуре юноши, распростертого на футоне. Руки его по обыкновению были связаны лентами над головой. Дазай находил в этом некую порочную эстетику, а служители заведения наверняка думали, что так гость проявляет свою власть над тем, кого заставляет быть перед собой совершенно беспомощным. Но объяснение было до банальности простым: Дазай категорически не выносил прикосновений чьих-либо рук к своему телу.              Пальцы медленно нащупали пуговицы на брюках, но он остановился, растягивая сладостный момент ожидания и предвкушения. Скинув ботинки, подошел к чистому, не тронутому следами его низменной страсти ложу и сел на край, не сводя глаз со своего прекрасного невольника. И сразу же заметил перемену. Взгляд юноши был замершим и стеклянным, словно неживым. Он улыбался, как и раньше, но улыбка его была натянутой, словно давалась ему с трудом. Или удерживалась на лице через боль, усилием воли, которого было явно недостаточно, чтобы Дазай этого не заметил. А он всегда был крайне наблюдателен и подмечал малейшие изменения в чем бы то ни было.       — Что с тобой, моя Смутная Печаль? Ты чем-то напуган? — спросил он больше самого себя, чем юношу, прекрасно зная, что ответить тот не мог.       Он протянул руку и мягко провел пальцами по холодной, как у куклы, щеке юноши, но от этого осторожного жеста тот вздрогнул и потянул связанные руки к себе, словно хотел защититься. А на пальцах Дазая остались белесые следы — щеки юноши были покрыты толстым слоем белил. Дазай немедленно вскочил и, нащупав в кармане пиджака носовой платок, вернулся к юноше и протер несколько раз место, к которому прикасался. Под гримом скрывались темные следы ссадин и синяков. Кто-то бил этого несчастного по лицу, превратив фарфорово-белую кожу в багрово-фиолетовое месиво. Руки сами собой сжались в кулаки. Мелькнула мысль: остановился ли тот, кто это сделал, или причинил его любимцу больший вред?       Дазай рывком развязал узел на лентах и, взявшись за предплечье юноши, перевернул его, совершенно не сопротивляющегося, только задрожавшего сильнее, на живот. Дыхание разом перехватило от злости: спина юноши была исполосована длинными глубокими царапинами. Лишь некоторые из них успели затянуться, остальные же воспалились и мокли, оставляя на футоне мерзкие желтоватые следы нагноившейся плоти.       Внутри заклокотало адским огнем. Рассчитывали на то, что он ничего не заметит? А ведь это вполне вероятно. Он никогда не берет своих любовников сзади, отдавая предпочтение позе лицом к лицу.       Дазай поднялся с ложа, оставив дрожавшего юношу тихо лежать ничком, одним движением широко раздвинул сёдзи и, не обращая внимание на свой непристойный вид, вышел в коридор.       — Коё, шлюхино отродье, где вы прячетесь? — крикнул Дазай так громко, что бумажные перегородки соседних комнат затряслись. Если кто-то там был, от этого крика наверняка затаился. — Выходите!       Управляющая возникла перед ним словно ниоткуда. Женщина склонилась так низко, что Дазаю показалось: еще немного и она упрется лбом в свои колени. Коё явно избегала его взгляда, и это его совершенно не устраивало. Дазай грубо схватил ее за волосы и заставил выпрямиться.       — Я предупреждал вас, разве нет? — спросил он, вперив полыхавший едва сдерживаемой яростью взгляд в ее полные страха глаза. — Потрудитесь теперь объяснить мне, почему он в таком состоянии.       — Г-господин Дазай, простите, это вышло с-случайно, — залепетала в ответ Коё. — Один постоянный гость… Он много выпил, был не в себе…       — И вы не вмешались?       — Никто не посмел врываться к ним… — Коё снова согнулась в поклоне. — Этот посетитель, он… Очень важный человек.       — Но, ради всего святого, почему не обработали раны? Не дали время, чтобы они зажили? — почти теряя контроль, воскликнул Дазай.       — Прошу, господин, будьте милосердны. Наш лекарь все обработал, но… — Коё на мгновение замялась. — Вам ведь известно, какой на этого юношу спрос.       Он снова сжал ладони в кулаки в бессильной ярости и стиснул до скрежета зубы, только чтобы не опуститься и не ударить управляющую. За то, что дело обойдется одним разом, сейчас Дазай не дал бы и ломанного гроша.       Но не в его правилах позволять эмоциям возобладать над разумом. В конце концов, наказать провинившуюся можно другим способом, гораздо более страшным. Эта мысль заставила Дазая прийти в себя.       — Вы всё испортили и понесете наказание, Коё, — его спокойный тон, пронзавший нутро подобно тому, как холодная сталь безжалостно пронзает плоть, кого угодно мог заставить дрожать от страха. Коё и подавно: женщина побледнела так, словно уже находилась на пороге смерти, и затряслась. — Впрочем, если у вас хватит духа, можете решить проблему сами. Поверьте, этим вы сильно облегчите себе участь. Юношу я забираю.       Он вернулся в комнату и набросил на себя рубашку. Застегивать не стал, только запахнул на груди и заправил в брюки. Откинув в сторону жилет, поднял с пола пиджак и накрыл им израненную спину юноши, избегая лишний раз бросать на него взгляд. Потом снова перевернул его на спину, плотнее завернул дрожащее обнаженное тело в полы и легко поднялся со своей безмолвной ношей на ноги. Затем, как был — полуодетый и босой, покинул дом утех, ни разу не обернувшись.       Экипаж ждал у ворот, и завидев хозяина, возница в черном резво спрыгнул с козел и открыл перед ним дверцу. Оказавшись внутри, он бережно усадил юношу на сидение и наконец-то взглянул на него. Глаза его расширились от страха и страданий, напоминая два беспокойных озерца. Он по-прежнему дрожал, но так и не издал ни звука.              — Спи, — приказал ему Дазай.       Повинуясь этому приказу, юноша закрыл глаза, мгновенно провалившись в глубокий беспробудный сон. Вывести из него мог лишь тот, кто в этот сон погрузил. Дазай. Тот, кто только теперь задумался о том, что же будет делать дальше.       Решение было на поверхности: сбросить несчастного в залив, и дело с концом. Но Дазай вдруг понял, что не хочет этого делать. Поэтому он приказал вознице, своему проверенному помощнику, немедленно доставить их в одну из тайных квартир, которыми он владел в городе. Ему необходимо подумать, как быть с этим юношей, а пока залечить его раны.       Ссадины на лице со временем исчезнут без следа, подумал Дазай, а вот шрамы на спине, похоже, останутся навсегда. Не это ли нечаянное сходство между ними заставляет его сохранить юноше жизнь? Ведь когда-то давно он сам был так же жесткого истерзан другим монстром…              Разум и воспоминания Накахары, скорее всего, утеряны безвозвратно. Но ведь всегда есть возможность наделить его другими. Ему это по силам.       

***

      Юноша проснулся от того, что солнечный свет, проникавший в комнату сквозь широкую щель между портьерами, падал прямо ему на глаза. Он сощурился и прикрыл глаза ладонью. Он лежал в мягкой постели, укрытый толстым пуховым одеялом. Обнаженное тело приятно ласкала шелковистая ткань белоснежного постельного белья. Ему было тепло и уютно, выбираться из постели не хотелось, несмотря на то, что юноша совершенно не помнил, как в ней оказался. Впрочем, кто он такой, он тоже не имел ни малейшего понятия, но почему-то его это нисколько не смущало.       — Ты проснулся, это хорошо, — раздался совсем рядом тихий голос.       Этот мягкий и завораживающе проникновенный голос принадлежал привлекательному молодому мужчине, который сидел на краю кровати и смотрел на юношу с легкой улыбкой, застывшей на красиво очерченных губах. Его карие глаза светились живым вниманием и участием, и несмотря на то, что он не был знаком юноше, тот не испугался. Он не знал, что это за место и кто этот человек, почему сам он обнажен, а на мужчине лишь небрежно запахнутый домашний халат, из-под которого виднеются следы от шрамов, но это не вызвало у юноши неприятных ощущений.       Наоборот, он чувствовал себя так, словно всегда был здесь, в этой небольшой, изысканно обставленной на европейский манер спальне, рядом с этим мужчиной. Принадлежал ему целиком и полностью, во всех смыслах. И ему это нравилось.       — Хочешь пить? — заботливо спросил мужчина. — Или чего-нибудь еще?       — Нет, — ответил юноша. Он приподнялся на локтях, высвободив из-под одеяла плечи. — Я хочу спросить.       — Конечно. — Мужчина кивнул, и каштановые волосы, мягкими волнами обрамлявшие его красивое лицо, завораживающе колыхнулись. — Спрашивай.       — Смутная Печаль — это мое имя?       — Да, мой милый. Так тебя зовут, — ответил мужчина.       Он подсел ближе. Протянув руку, убрал от лица юноши длинную прядь рыжих волос, нежно огладил большим пальцем скулу. Юноша положил ладонь поверх ласкавшей его руки и потерся о нее щекой, как кот, выпрашивающий больше внимания. Палец мужчины медленно спустился к его подбородку и коснулся нижней губы, слегка надавив на нее. Юноша тут же охотно разомкнул губы, обхватил ими палец мужчины и пощекотал кончиком языка мягкую подушечку, не сводя глаз с любовника.       Мужчина улыбнулся шире, и глаза его вспыхнули хищным голодным блеском. Он подался вперед, вынуждая юношу вновь опуститься на подушки…