Бабочки

«Сказать, что ты мертва? Но ты жила лишь сутки. Как много грусти в шутке Творца! едва могу произнести «жила» — единство даты рождения и когда ты в моей горсти рассыпалась, меня смущает вычесть одно из двух количеств в пределах дня». Иосиф Бродский

      Проходит, кажется, года два, и Ярик наконец вздыхает полной грудью. Он приходит к мысли, что ему, наверное, показалось. Что он, запутавшийся в клубках мыслей человек, тогда все понял не так. Ошибся. Принял восхищение талантом и красотой души за нечто большее. Молодость: избыток чувств, нехватка опыта, сложности с определением имён вещей. Ярик повзрослел и думает, что если бы это смутное «нечто » все же и было, то давно бы перегорело. Теперь почва под ногами более твёрдая, нет необходимости тушить пожар каждый раз, боясь, что заметят. Хотя дым-то он намеренно пускал, а как известно... Странная вещь – выворачивать душу наизнанку, в открытую кричать на весь свет – а в темноте себе же закрывать рот. Ярик думает, что это неправильно. Вот так поступать с ним. Они – друзья, притом, очень близкие, а Ярик его своими выходками – нет, конечно, не чувствами – предаёт. И он, наконец, успокаивается. В песнях остаётся химия, не менее сильная, но уже не та, о которой все твердили – актерская. Впрочем, такой она и была, они лишь четче очертили грани. Вне сцены Ярик ничего подобного себе не позволяет – даже не думает. Он же на сцене – лишь образ, лирический герой. Пусть и каждое слово на разрыв аорты. Пусть и понимал всегда, что сцена для высвобождения эмоций. Своих, личных. Не лирических. У них дуэтный концерт, они заканчивают "More than words", зал в восторге светит фонариками, и Ярика вдруг прошибает: Нихрена ему не показалось. Когда все заканчивается, он пулей мчится со сцены, нагоняет Сашу, хватает за плечо, разворачивая на себя, и в ещё не утихнувшем потоке адреналина и эйфории, вдруг бросает решительное: – Я тебя люблю, Саш. Просто знай. А больше не надо. Его само осознание чувств осчастливило, и то, что может сказать вот так: здесь и сейчас, так просто. Ему – наивному романтику с чистой душой. Романтик зависает секунд на пять – проходит будто вечность – и Ярик явственно чувствует, как бесы несутся в голову. Подступают полчищами, желая захватить, выклевать нутро чёрными воронами. Вот-вот – и ворвутся, накроют лавиной и раздавят. Но Яра от них спасают – целуя. Мир умирает и заново рождается безумно яркой вспышкой. Мир сконцентрирован в одной точке. – Я тебя тоже люблю, – шепчет, утыкаясь лбом в лоб. «Люблю». «Люблю». «Люблю». Ярик теперь только это слово перед глазами видит, всматривается: оно затмевает череду всех других, оно – главное, смыслообразующее. Как фундамент для дома. Что есть мир без любви? Хаос, боль и ненависть. Жизнь – большая трагедия со всем известным концом, но если ты любишь – ты спасен. Ему тепло и радостно, хочется обнять и не отпускать. Но. Он смотрит в зелёные глаза и понимает: истина глубже, читать надо между строк. Бывает, смотришь на солнечную картину издали и все кажется идеальным, вглядываешься – а в ней за каждым штрихом первобытный ужас. И Ярик замечает. Даже не во взгляде, а в крапинках разноцветных. Саша моргает – и время начинает идти. Тогда слова вновь складываются в предложения. – Но сам же понимаешь – нет будущего. Понимает. Не раз обсуждали идеальные жизненные планы, и там, в традиционном "Дом-жена-дети-счастливая старость" у обоих не было места для Саши и Ярика. Но жизнь – та ещё карусель, и раз уж они на ней – ошибка ли то, что вскружило голову? Становится легко. По-настоящему. Ярик улыбается и кладёт ему руки на плечи. – Друзья? Ему улыбаются в ответ. Все наконец правильно. Потом все перерождается в теплоту и заботу. Они становятся ещё ближе, чем были до. В начале своего нового концерта, заявленного, как полного символизма и метафор, он выходит на сцену и произносит: "Бабочки приходят в мир лишь на день – и это ничто в масштабах вселенной. Но если ее поймать, прежде, чем рассыпется навсегда, можно разглядеть в её узорах целый мир. А потом создать свой". Все долго гадают над смыслом этих слов. Почти все.