Твои сны

      Пламя чуть подрагивает в масляной лампадке, факельные огни рисуют на стенах забытого храма причудливые узоры из света и тени.       Кейфл, подложив под голову старый плащ, лежит на циновке, стараясь не реагировать на ставшую привычной боль в плече. Просчитывает ходы и варианты отступления, стараясь направить мысли в нужное русло. Он один. Ни бога-смутьяна, ни отошедшего по делам Атсу поблизости нет, но это не приносит должного спокойствия. Довериться незнакомому оборванцу с улицы, не говоря уже об убийце богов, всё ещё непросто. И лишь Ифе своим решением остаться вынуждает его примириться с неизбежным. Покинуть её сейчас выше его сил. Слишком доверчивая, без него Ифе может вверить свою судьбу тому, кто мог бы ей воспользоваться.       От досады и отвращения к себе Кейфл сжимает челюсть. Не иначе как правда глаза колет. Ведь он именно так и поступил. Воспользовался ею! А теперь вынужден признать, что это тяготит его. Ведь именно по его вине она оказалась втянута во всё это. Обычная аментет. Слуга Осириса. Сперва она была приятной загадкой, потом частью плана, но стала той, кем он меньше всего ожидал. Что-то в отношении к этой девушке неуловимо поменялось в нём, что-то, что заставляло чувствовать — она важна.       Случилось ли это, когда безупречная логика впервые за долгое время его подвела и он не смог отыскать её? Чувствовать себя беспомощным, чувствовать ответственность за её судьбу было тогда так ужасно.       Или это случилось, когда Ифе, не оставив ему выбора, ускользнула из его рук? Обескуражила и выбила почву из-под ног, отважившись на столь рискованную авантюру по отвлечению Нгози, что ему оставалось лишь молить всех богов, дабы те уберегли её.       Страх за её жизнь, кольнувший его тогда, вовсе не удивил Кейфла, но что-то, скрывавшееся за этим страхом, нельзя было объяснить простой эмпатией, благодарностью или долгом. Его потребность в ней, желание видеть, слышать, касаться кричали громче любых слов. И противиться этому было не так просто. Словно Ифе в какой-то момент стала средоточием всех его желаний.       Но он знал, что не должен был что-либо себе позволять. Ифе едва ли разбиралась в том, что чувствует; она только училась распознавать свои желания, и Кейфл не мог позволить ей обмануться. Только не снова. Не из-за него.       Да и достоин ли он её после того, что сделал? Пусть даже он оплатит свой поступок кровью, будет ли этого достаточно?       Иногда ему казалось, Ифе тянется к нему и смотрит по-особенному, не так, как на прочих, но вслед за тем он решительно отметал эти мысли, смеялся над собой и собственным самомнением. В такие моменты ему казалось, что Ифе такова по натуре: добра к любому и даже к тем, кто подобное не слишком заслужил. Она может проявить участие, и глупо видеть в этом что-то иное. Её чувства отличаются от тех, что терзают его.       Тихие шаги в западной части храма помогают Кейфлу отбросить ненужные сейчас переживания и насторожиться. Это не может быть Атсу, понимает он. Куда бы тот ни отлучился, ему незачем делать круг, чтобы зайти с противоположной от главного входа стороны. Хозяину храма и вовсе незачем таиться, давно бы объявил о себе. А если непрошеные гости?       Стараясь действовать естественно, Кейфл чуть приподнимается, нащупывая под циновкой кинжал. Он готовится в любой момент вскочить на ноги, но этого не требуется. Человек не намерен скрываться — на свет выходит Ифе.       Замечая бодрствующего Кейфла, она едва слышно выдыхает. — Ты не спишь? — вопрос задан с явным облегчением. Хекау лишь мгновение мешкает с ответом, но быстро исправляется: — Как видишь, ещё нет.       То, что именно она оказалась ночным гостем, успокаивает. И тихая радость от встречи взаимна. Не медля ни минуты, Ифе спешит подойти и садится на одном из каменных выступов.       Вблизи она кажется уставшей, покрасневшие белки глаз говорят о недостатке сна. Или о том, что она вновь плакала. Её что-то тревожило? Или же это нервное? За последние несколько дней им многое довелось пережить. — Что-то случилось? — Нет, — ответ срывается с её губ сразу, но Кейфл замечает, слишком уж он поспешный, а следом за тем на её лице проступает замешательство и вина. Её по-прежнему легко читать. Но он даёт Ифе успокоиться, справиться с собой. А после осторожно спрашивает: — И всё же? — Не хочу сейчас оставаться одна, — нехотя сознаётся она и вновь чувствует неловкость. Из-за него? Нет, вряд ли. Из-за своих неосторожных слов? — Мне ведь... — Ифе пробует объясниться, — мне снился тревожный сон... Не хочу снова... — Всё хорошо, я понимаю. Это нормально, — Кейфл долго всматривается в неё. — Ты к такому не привыкла? — Привыкаю, — она старается звучать уверенней. — Иногда сны бывают хорошие.       Ифе на мгновение останавливается, мягко улыбаясь чему-то. И Кейфл тоже молчит, любуясь ею, не желая разрушать этот момент. Ифе, как бы опомнившись, сама возвращается к насущному. — Но иногда... я боюсь, — тихо признаётся она. — Боюсь того, кто я. Боюсь неведения. Того, что никогда не смогу узнать.       Она осекается. К концу её небольшого монолога голос её срывается и дышит она порывисто, будто вновь окунула себя в пучину собственных страхов. И сама же об этом пожалела. Ей не по себе. В который уже раз за эти ночные часы Ифе жалеет о своих словах, корит себя за несдержанность и эти ненужные никому откровения. — Прости, зря я...       Кейфл не даёт ей закончить. — Нет, не зря, а теперь послушай меня. Ты – Ифе. Ты та, кто ты есть. Ты хотела жить, и теперь у тебя есть шанс начать всё сначала. Ты можешь прожить жизнь, как хочешь. Стать, кем хочешь. Это и делает тебя тобой. Твои мысли, суждения, деяния. Неужели этого мало?       Сперва девушка молчит, словно пробует поверить, почерпнуть силы в его словах. А потом она сдаётся и мотает головой, соглашаясь с его доводами. И всё-таки страхи не могут уйти насовсем. — Но моё имя? — спрашивает она. — Когда я предстану перед богами, как мне держать ответ? — А разве никто из смертных никогда не менял своё имя?       Ифе смотрит на него с непониманием. — Давай я расскажу тебе одну историю.       Ифе вся подбирается, готовясь внимательно слушать, и вместе с тем немного поводит плечами: сквозняки в храме дают о себе знать. Кейфл вновь смотрит на неё, подмечая всё ту же усталость. — Может, ты... — он не знает, как правильно предложить; не хватало только, чтобы его неправильно поняли, — приляжешь? Я уступлю тебе место.       Предложение, однако, не находит отклика. Взгляд Ифе невольно упирается в его плечо, и она в сомнении сводит брови. — Отдых тебе важнее, я посижу.       Хекау понимает, эта неуступчивость не идёт ей на пользу, она изводит себя. И тогда он пробует иной способ: берёт её запястье и осторожно тянет девушку на себя. Освободить руку не составляет ни малейшего труда, но Ифе охотно подаётся вперёд. Кейфл хочет пересесть напротив, освободить ей место и чуть сдвигается в сторону. Но при таком ракурсе тени скрывают его лицо, и Ифе испуганно вздыхает. Она так хочет видеть лицо рассказчика. Ей страшно вновь оказаться в своём сне, в этой обманчивой дымке, где всё может поменяться за одну секунду. Глаза Кейфла для неё точно маяки. Ей хочется смотреть в них, и чтобы он никогда не отводил от неё взгляда. И она, повторяя за ним, осторожно хватает его за руку. Не отпускает, тянет на себя.       Так они оказываются на лежаке нос к носу, её растрепавшиеся смоляные волосы щекочут его щёки. Это неправильно, напоминает себе Кейфл, однако это всё уже было прежде. Они делили не только опасность, но и ложе, пусть и в совершенно невинном смысле.       И Кейфл убеждает себя, что он должен с достоинством выдержать это новое испытание. Да сейчас и не это главное. Ифе смотрит на него так доверчиво, что он просто не имеет никакого права это доверие разрушить. И потому он устраивается поудобней, стараясь лишний раз не тревожить плечо. А Ифе уже трогает его за рукав, напоминая: — Ну же, история.       Кейфл едва слышно переводит дыхание. Ладно, он сам виноват, что угодил в эту ловушку. Остаётся принять правила игры, и он начинает: — Речь пойдёт о девушке, что давным-давно родилась в одной далёкой стране. — Не в Та-Кемет? — уточняет Ифе, и Кейфл ей улыбается. — Гораздо дальше. Севернее. В той стране жили по другим заветам, верили в своих богов. И та девушка была счастлива. Но согласно уговору настала пора ей оставить отчий дом, чтобы встать подле другого мужчины, который станет её судьбой. Мужчины, которого она не знала, который жил далеко-далеко.       Что-то в тоне Кейфла, когда он говорит о мужчине, неуловимо меняется, и Ифе замечает, но, увлечённая рассказом, вскоре забывает об этом и слушает дальше. — Чтобы переплыть море, снарядили несколько больших кораблей, на которые уложили провизию, подарки и всё необходимое, чтобы начать новую жизнь. Много лун длилось то путешествие, имевшее целью благополучно доставить в Та-Кемет ценный подарок.       Кейфл на мгновение прикрывает глаза. Зачем он это рассказывает? Зачем? Ифе бы огорчилась, узнав эту историю целиком. Да только детали не имеют отношения к тому, о чём он ведёт речь. И молодой хекау продолжает: — Когда девушка прибыла, она отреклась от своего имени, потому что таков был обычай, взяла новое, имя тех, среди кого пребывает. Чтобы жить на этой земле, чтобы почитать этих богов. Чтобы в нужный час, когда ладья её жизни окажется на западе, перейдя границу миров, она могла пройти суд и попасть на Поля Иалу.       Окончание истории знаменует завывание ветра где-то недалеко, в храмовом дворе. Слышится шипение перегоревшего факела, и один из них гаснет. В помещении становится чуть темнее, но ни один из собеседников не спешит заговорить первым. — Не думала, что такое возможно, — наконец осторожно произносит Ифе после мучительно долгого молчания. — Я не встречала маа-херу с подобной судьбой раньше, — она вновь замолкает словно бы для того, чтобы перебрать в памяти всё-всё, что знает о Полях Иалу. Чтобы увериться, чтобы дышалось легче. И вопрос срывается с девичьих губ сам собой. — Удалось ли такой душе пройти верный путь?       Кейфл порывисто прижимает Ифе к себе, чтобы её лицо уткнулось ему в ключицу, и она не могла увидеть в его глазах блеснувшие непролитые слёзы. — Не каждый маа-херу готов поделиться своей историей, — шепчет он, успокаивающе гладя Ифе по волосам. — Главное, ты знаешь: это возможно. И не должна бояться.       Ифе, кажется, кивает и вся вжимается в него сильнее, точно ища защиты. И он не размыкает рук, пока она в этом нуждается. Так они лежат какое-то время в абсолютной тишине. Когда же Кейфл чуть отодвигается, чтобы взглянуть на Ифе, то понимает, что она спит. Он слабо выдыхает. — Да будет покоен твой сон, пусть стережёт его храмовый Бэс, — шепчет он тихо, пока Ифе ничего не слышит. — Я же защищу тебя. И всегда буду рядом, если только ты позволишь.